Заскрежетала дверь железным засовом, пропуская вперед на гравийную дорожку немолодую полную женщину. Она зашагала к дачному домику и вскоре из него вышла, переодевшись во что-то выцветшее, мешковатое. Достала из сарая мотыгу, направилась обрабатывать грядки... Работа спорилась быстро и умело. Где-то за соседским домом смеялись ребятишки, раздавались вдалеке звуки слесарных инструментов и приглушенное расстоянием кукование кукушки. Это было привычное для нее занятие в выходной день. Единственное, что было для нее непривычным – ее волнительные мысли, и виной тому явилась случайная встреча с давним приятелем. Не просто с приятелем, а с тем, кто признавался ей в любви, кто долго ухаживал, и кого она отвергла, потому что была уверена, что из мечтательного робкого юноши ничего путного не получится. А теперь оказывается, что он известный поэт, драматург и даже художник.

Они встретились в городском сквере. Она вышла на прогулку с собакой, отпустила ее с поводка, и та понеслась резвиться по весенней травке. Потом неожиданно подбежала к лавочке, на которой сидел в задумчивости мужчина, и стала облизывать ему руки. Она подошла, чтобы снова пристегнуть поводок к ошейнику собаки, но когда хотела извиниться, мужчина вглянул ей в глаза…

- Яночка, неужели это ты?! – вскочил он.

Она тоже его узнала. Они обнялись и присели на лавочку, чтобы поговорить. Он с гордостью рассказывал о своих успехах и успехах своих повзрослевших детей. А потом вдруг произнес:

- А знаешь, Яночка, ведь в какой-то мере благодаря тебе я стал знаменит.

Она непонимающе смотрела на него.

- Я так сильно горел чувствами к тебе, что только об этом и мог писать. Посвящал тебе стихотворения, написал роман. Именно роман в первую очередь заметило одно издательство, ищущее новых писателей, и сразу предложило сотрудничество. Хочешь, прочитаю тебе несколько строф первых своих юношеских стихов? Ведь я тогда так и не осмелился их тебе показать и, конечно, нигде не публиковал, но до сих пор помню каждую строчку.

- Очень хочу, - растерявшись, смущённо улыбнулась она.

И он стал читать с особой выразительностью:

Истерзан я любовью страстнойК той женщине, чей образ ясныйКо мне является во сне.

О, чаровница, о, царица,Прошу тебя опять явиться,Но лишь молчанье — в тишине.

От черных глаз твоих, как ночи, От губ, сочней рябины гроздьев,Хочу всегда сходить с ума!

От запаха твоих волос душистых, Что ароматом мяты листьевТревожат душу, что пьяна!

Но ускользаешь, как туман,Как тени в полдень, как обман…Обман надежд и заблуждений.

О, безысходность, невезение Дурман ты мой или спасение?Ответь, избавив от мучений! Он окончил читать и посмотрел на неё. Она молчала, потупив взор. Что могла она сказать?

- А хочешь, подарю тебе свой сборник стихов? – предложил он. – Когда будешь читать, знай, что большинство стихотворений, посвященных чувствам и женщинам, на самом деле посвящены только одной женщине. Так ты хочешь?

- Да, да, - ответила она, быстро-быстро затрясся головой с поседевшими, поблескивающими в солнечных лучах волосами.

- Тогда приходи вечером завтра сюда же и я тебе принесу.

Она не запомнила всех строф и не могла по достоинству их оценить. Но сейчас, до нее, бойко взмахивающей мотыгой, вдруг донёсся душистый запах. Среди сорняков затесались еще небольшие росточки садовой мяты. И сразу вспомнились слова из стихотворения: «От запаха твоих волос душистых, что ароматом мяты листьев тревожат душу…». Присев на корточки, она сорвала пучок мяты и вдохнула благоухающий аромат. Горькие слезы обильным потоком хлынули из глаз. Она вспомнила его восторженные взгляды, которые он на неё робко бросал. Вспомнила его нерешительные прикосновения при встрече и прощании. Вспомнила его тихий голос, которым он произносил слова признаний. О, Боже, никогда еще ни один мужчина, даже ее покойный муж, не любил её так трепетно, так страстно, как он. Трясущейся рукой она положила пучок мяты в карман растянутых, с обвисшими на коленках штанов и продолжила работу, но уже с нетерпением в ожидании вечера.

С каким жаром он читал ей стихотворение! А может, он разведен? А может, до сих пор ее любит? А вдруг он не может больше писать, вдруг ему нужна муза, которая была бы всегда рядом? Больше она не могла работать и поспешила домой, но ещё и потому, чтобы успеть прихорошиться и принарядиться к встрече…

Оказавшись дома, стала выгребать одежду из шкафа, срывать с нагруженных вешалок и бросать на диван. Почему-то захотелось надеть что-нибудь легкое, струящееся, воздушное, но ничего такого в гардеробе не нашлось.

- Ну, главное, это опрятность, - решил она и приготовила для глажки светлую шифоновую блузку и строгую серую юбку.

А когда начала примерять, оказалось, что блузка не сходится на груди, и юбка налезает только до середины бедер. Она надела свободное платье с большими красными розами, достала бежевые лакированные туфли, что хранились много лет в коробке на антресоли. С грустью вспомнила юность, институтские годы. Поняв, что туфли нет смысла мерить, вновь закрыла коробку.

- Да что же это со мной? Веду себя как девочка на первом свидании, - одернула саму себя.

Затем подошла к зеркалу, причесала волосы, подвела серыми тенями веки, накрасила ярко-красной помадой губы, промокнула салфеткой, стёрла, перебрав косметичку, нашла более светлый оттенок... В итоге оставшись довольной своим отражением, она поспешила в цветущий сквер. Ей показалось, что в этот день запахи стали более терпкими, насыщенными, а деревья и кусты зацвели пышнее. Конечно, это было не так, но когда в душе нет огонька, и замечать ничего не хочется. А сейчас хотелось, очень хотелось.

- Весна, весна, как же ты прекрасна, – радостно напевала она. – Я так и сама поэтессой стану.

Уже издалека она заметила одинокую мужскую фигуру на лавочке. От осознания, что он ее ждет, а может даже давно и с таким же нетерпением, как и у нее, она заулыбалась и прибавила шагу.

Они радостно поприветствовали друг друга и одновременно, молча присели на лавочку. Он вручил ей книгу, она поблагодарила. И снова оба молчали. Ей казалось, что он сейчас кинется ее обнимать и целовать руки... Но он молча, неподвижно сидел. Она открыла сборник стихов, перевернув подряд несколько первых страниц.

- А почему ты ее не подписал? – удивленно спросила она. Ей подумалось, что он должен был подписать и примерно так: «С любовью вечной…».

- А что я должен был написать? – в свою очередь удивился он, немного застигнутый врасплох ее бестактностью и прямолинейностью.

- Как что? Что любил и любишь.

- Кого?

- Меня. Кого же еще?

Он вскочил, словно получил пощечину.

- Я любил лишь твой образ, юный и притягательный. Ты, ты, хоть видела сейчас… - и тут же замолчал, не желая ей грубить.

- А я уже понадеялась. Подумала, что и правда твоя муза. И что могу снова помочь тебе писать, - тоже вскочив, она схватила его за руку. – Я думала, что ты все еще любишь меня.

- Я, может, никогда тебя и не любил. Слышишь? – прокричал он, выдергивая свою руку. - И никогда не полюблю. О чем ты? Помочь мне?! Я вообще уже жалею, что мы с тобой повстречались. Ты все испортила!

- Что-о испортила? – дрогнувшим голосом спросила она.

- Весь образ. Ты осквернила его, обезобразила.

- Знаешь что... – выдохнула она. - В таком случае и мне не нужна твоя бестолковая писанина.

Она бросила сборник стихов на лавочку.

- Как ты там говорил? От запаха твоих волос душистых, словно листья мяты? Казанова, тоже мне нашелся! Оратор, Балафон! Всегда знала, что все писатели немного того.

Потом открыв объёмную сумку, достала пучок мяты, зашвырнула его в сторону и поспешила первой уйти.

А он уже проговаривал про себя первые строки к новому драматичному произведению...

18.06.2016г. (в ред. от 12.11.2018г)