Бледные руки выбили остатки стекол из рамы и теперь тянулись к Клаусу. Сжавшись в углу у кровати, мальчик следил за их хаотическими движениями. Не было больше страха – одно любопытство. До поры до времени, потому что сидение в безопасности не может продолжаться бесконечно. Рано или поздно придется искать выхода из комнаты.

«Страх воды! Страх воды!» – стучала назойливая мысль. Она родилась под черепом вместе с началом кошмара, и с тех пор не умолкала ни на секунду. Могла отдалиться, уступив место другим размышлениям, но не уходила совсем, стояла в сторонке, в какой-то части мозга (Клаус считал, что у правого уха), подслушивала, что говорят другие, подзуживала без конца.

Один из кадавров, тянувших руки в комнату, свернул костлявые пальцы в кулак. Эти тонкие бледные пальцы не стискивались, не сжимались, а именно что сворачивались в подобие клетки, где тусклым бликом сейчас загорался сиреневый огонь. Пора бежать! Вестники мора этим огнем призывают ворон!

«Страх воды! Страх воды!» Жаль, что в доме нет погреба – негде спрятаться. Кадавры, к счастью, неумны, возможно, они и заметили запертую дверь, но не понимают, что на нее можно налечь, вышибить, войти в дом… они видят только окно, через него и пытаются влезть.

Клаус медленно перебрался к выходу. Надо открыть дверь рывком и бежать прочь, пока мор, облеченный в тела, не заметит еще одного подступа к убежищу жертвы. Туда бежать, где, возможно, мама и папа нашли себе лучший кров. Повозившись с замком, уже чуя спиной подлетающих к окнам ворон, Клаус распахнул дверь. Рослый кадавр, идущий к окну, заметил его и со скрежетом развернулся, но мальчик на него даже не взглянул, изумленный пейзажем, который открылся за дверью…

***

Мор в эти места пришел с первым дождем весны. Едва первые капли коснулись земли – словно черно-свинцовая туча вдруг пала с небес: огромная стая ворон налетела на поселение. Птицы граяли и клевали кричащих жителей, твердыми клювами оставляя на теле глубокие раны. Дождь еще не прошел, когда те, кто выжил, поднялись с земли, устеленной черными перьями. Тварями, трясущимися, когда их касалась влага, забывшими все на свете, за исключением жажды ловить людей, рвать на части и есть – вот кем стали эти «счастливчики». Словно серая аура окружала их, и везде, куда они приходили, тускнели все краски мира. Следом начинался дождь, и он гнал кадавров, словно хлыстом; алчные толпы с тучей воронов по пятам разоряли дома, пожирали людей, пока не наступало кратковременное насыщение. Тогда дождь проходил, и в зеленоватом небе бледно сияла сине-лиловая радуга.

***

Группа людей копала землю на перекрестке. Священник с молитвенником озирался тревожно. Несколько охотников с арбалетами чутко реагировали на каждый звук. Копали все, кроме этих и еще одного мужчины, в черном – местного гробовщика. Он подгонял крестьян, говоря не столько для них, сколько для себя, невзирая на то, что его бормотание мало кого волновало:

– Скорей, дождь придет – все там будем, у серых тогда… висельник проклятый, да за что ж ты мне дался как наказание? – погрозил он дубу, ветвь которого, обмотанная мочалом грязной веревки, нависала над местом, где шли раскопки. – Ни гроша мне не дали за твое погребение, и теперь ты наслал на нас мор! Вороны, что тебя клевали, стали твоими мстителями… люди, что приходили глазеть на тебя в петле, стали твоими посланниками… Кто тебе нужен, мертвец, скажи! Неужели ты целый мир пытаешься обратить в чумное царство, после чего взгромоздишься на трон из костей, посредь серой равнины, взирая на воющие от голода войска трупов?

– Пыль! – вскричал один из охотников, глядя на дорогу. – Дождь идет.

– Окстись, – сказал другой. – Туча ходит в другой стороне. Это всадники. Не бросайте работу, пускай хоть короли мимо проезжать будут, хоть вестники Апокалипсиса!

Всадники приближались, и их яркие мундиры теряли краски по мере того, как они заступали на проклятую почву. Судя по всему, они направлялись именно к этому перекрестку.

– А ну прекратить! – вскричал их предводитель, как только отряд поравнялся с дубом. – Прочь с дороги, не смейте копать!

Все замерли, но гробовщик вышел вперед всех.

– Ты нам не указ, будь ты проклят, твое генеральство! Колдун, тобою повешенный, пустил заклятье на наши земли. Нынче все вокруг слышат в ушах слова «Страх воды!», и с дождем приходят кадавры, и вороны налетают на крестьян, обращая людей в гиблое воинство! Не твоих ли это рук дело? Ты пытал колдуна водой, считая, что ею выявляются в человеке чары и чернокнижие! Ты столь же повинен, сколь он!

– Молчи, дурак! – загремел генерал, доставая плеть, и не замечая, что его конь беспокойно переступает ногами. – Я выполнил свой долг, потому что колдун ваш, читая книги, привезенные из дальних земель, заразился опасным бешенством, водобоязнью особого рода, какой не бывает ни у зверей, ни у птиц. Он был заразен и не хотел добровольно уйти в пустыню, поэтому я велел проверить его водой. Когда же он в воде проявил все признаки опасной болезни, я решил от него избавиться до тех пор, пока мор не пойдет передаваться по воздуху, и повесил здесь, вдали от проезжих дорог. Надо было сжечь его тело, но доктора сказали, что мертвеца надо подержать в петле, и тогда все бациллы погибнут. По их милости я дал тебе выполнить долг перед людьми и закопать его просто, без лишних хлопот. Но вороны, что клевали труп, стали разносчиками заразы, и еще большей заразой станет его разложившееся тело, вынесенное на поверхность земли.

– Доктора твои знают много умных слов, но мало слышали о колдунах, – фыркнул гробовщик. – Он не уймется во мщении до тех пор, пока мы не найдем способа умилостивить его или упокоить по-настоящему – осиновым колом и серебром. До тех пор будут ходить мертвые тела по округе, убивая детей, стариков и женщин… А вы что встали? – прикрикнул он на крестьян. – Копайте! Копайте скорее, пока не явились кадавры с дождем!

– Бросай творить зло! – закричал генерал, и, выхватив плеть из сапога, соскочил с коня. Тут же конь заржал, загарцевал, как бешеный, и рванулся в поле прочь от ямы, потащив на поводе своего всадника, не успевшего ничего сообразить. Наконец, генерал сумел выпутаться из повода, не дав коню уволочь его далеко, и встал, готовый отхлестать всех и каждого, кто посмеет взять в руки лопату.

Но едва подошвы генерала коснулись земли, могила колдуна засветилась тускло-лиловым светом. Раздались отрывистые толчки, будто кто-то шагал по подземным дорогам, ближе, ближе к раскопанной яме. Все замерли, не смея шелохнуться. Наконец, шаги добрались до ямы, и свет поднялся столбом, а затем исчез. Стало тихо.

Крестьяне с лопатами опомнились первыми, и отошли подальше от входа в подземное царство. За ними последовали гробовщик, охотники и священник. Всадники генерала не решались ни шевельнуться, ни, тем более, достать ружья. Первым молчание нарушил гробовщик:

– Какой бациллой ты это объяснишь, твое генеральство?

– Землетрясение! – откликнулся генерал рассерженно. – А ты – темнота!

Чтобы показать, что ничего не боится, он сделал шаг к краю могилы, когда вдруг крестьяне увидели то, что передавали позднее из из уст в уста и из поколения в поколение. Сначала на краю появились серо-коричневые пальцы. Перебирая ими, словно паук лапками, рука мертвеца вытянулась к генеральскому сапогу. Он отскочил, как от гадюки, но рука продолжала тянуться к нему, и как бы далеко он ни отходил, все равно мертвец его почти настигал. И те, кто наблюдали за этим, изумлялись, что генерал уже далеко в поле, а рука все не удлиняется. Но мир поменял форму! Равнина вокруг сворачивалась, словно свиток; холмы утопали в земле; горы обрушивались, словно волны на глади моря, а край сгибающегося поля поднимался к черным, выцвечивающим тучам, как бесконечный гребень. Рука мертвеца продолжала тянуться к убийце – и не дотягивалась. Генерал отбегал все дальше и дальше, но расстояние между ним и преследователем не сокращалось.

Наверное, мир изогнулся бы, превратившись сначала в чашу, затем – в воронку вокруг недокопанной ямы, и кто знает, чем бы закончилось это все, но тут гробовщик спохватился. По наитию он выхватил лопату у одного из крестьян, прыгнул в раскопанную могилу и освободил сидевшего в ней мертвеца от остатков земли, придавливавшей его колени.

Тогда-то колдун встал во весь рост и дотянулся до генерала. Вопль потряс окрестности. Все еще пытаясь освободиться, жертва перебирала одной ногой, подпрыгивая и размазывая глину, в то время, как мертвец, вцепившись в другую, затягивал его в свою могилу, а мир разворачивался обратно, как ему следует быть. Гробовщик, прижавшийся к стене ямы, последним видел, как исчезают в земле палач и жертва, а кто есть кто теперь – сложно сказать.

В природу возвращались краски.

***

Не понимая, почему весь ландшафт за дверью извернут и искорежен, и как он, стоя на пороге, ухитряется видеть сверху крыши соседних, еще не разрушенных кадаврами домов, Клаус уставился в лиловую точку на краю обзора, в той стороне, куда всегда пряталась мысль «Страх воды!» Туда, как в воронку, проваливались дороги, пока не сходились к источнику мрачного света, окруженного группой людей. Думая, как бы добраться до них – помогут же! он вдруг обнаружил, что вестники мора надвигаются на него целой толпой. Мальчик прирос к месту. И вот уже бледные руки – в некоторых застряли осколки стекла – тянутся к его шее. Пальцы сжимаются на горле, в глазах темнеет. Вдруг в легкие врывается затхлый воздух, что-то мягкое, словно пыль, сыплется за шиворот. Последнее, что он заметил, теряя сознание – это чугунного петушка у двери, ярко раскрашенного, словно живой. Того и гляди закукарекает.