Какое-то время я шел вдоль чистеньких, крытых соломой домиков, проникновенно матерясь про себя  и ругая весь род людской. Потом все же немного успокоился. Вспомнил, как тепло и по-дружески встретил нас вождь «индейского племени», как радовались ребятишки песням Элис.
Я бросил взгляд на занятых своими делами жителей поселка. Нормальные, вроде, люди. Спокойные, дружелюбные. Может, зря я себя так накручиваю? При том, что делить Детям Леса и Детям Равнин, в общем-то, нечего. И, несмотря на взаимное недоверие, никаких вооруженных конфликтов между ними не было, начиная с момента разделения их народа на два племени. То есть уже очень давно. Может, хрупкий мир удастся сохранить и дальше?

У самого края деревни, почти на опушке леса, я вдруг увидел больших, вырезанных из бревен идолов. Почему-то   не заметил их, когда шел с сюда с мальчиком. Я вздрогнул. Сразу вспомнилась песенка Элис.
Но эти истуканы выглядели вполне безобидными и даже забавными. Какие-то толстые дядьки и тетки с круглыми глазами и надутыми щеками. Наверно, они символизировали довольство и сытость, которые местные боги должны были ниспослать деревне. Я хмыкнул, щелкнул ближайшего ко мне идола по курносому носу и пошел дальше, чувствуя, как хмарь на душе постепенно рассеивается.

Домой я пришел уже на закате. Солнечные лучи золотили дальний край озера, но их свет угасал, придавленный огромной, черно-лиловой лучей, которая наползала с запада, неся резкий влажный ветер и запах скорого дождя. Элис сбежала ко мне по ступенькам. Вид у нее был довольно встревоженный.

- Себастьян, куда ты запропастился?! Утром ушел в лес гулять, а вернулся только к ночи.

  Она неожиданно всхлипнула и прижалась ко мне.

- Я так волновалась за тебя!

  Чувствуя себя Юлеком, готовым добровольно попросить в качестве воспитательного средства ту самую хворостину, я мысленно обругал себя бездушной скотиной и умоляюще сказал:

- Детка, прости меня, пожалуйста, дурака! Но я не виноват. Тут один мальчишка в лесу заплутал. Пришлось  срочно доставить его в родные пенаты.

- Какой еще мальчишка?

- Крестьянский, судя по всему. Пойдем в дом, Элис, я тебе все расскажу.

  За ужином я описал свое знакомство с Юлеком, не жалея ярких красок. В том числе и то, как временно пришлось выдавать себя за волшебника. Элис звонко смеялась и твердила, что  хочет сама посмотреть на эту красивую, как картинка, деревню и попробовать изумительно вкусных пышек с медом.

О резко отрицательном отношении поселян к «индейцам» я упомянул вскользь. И грузить девочку  переживаниями по поводу их возможного конфликта тоже не стал. Она от своей войны только-только начала отходить! Пусть пока поживет в мире добрых сказок. Впрочем, обещание в скором времени навестить поселок Элис с меня все-таки сорвала.

Рано утром, когда рассвет только-только занимался над озером, меня разбудил тихий стук в стекло. Спал я всегда чутко, как кошка. Поэтому сразу вскочил, машинально нащупывая под подушкой тот самый охотничий нож.

Но под верандой стоял всего лишь наш добрый друг Антачи. Он держал в руке пригоршню мелких камушков, готовясь вторично запустить ими в стекло.

Недоумевая, что понадобилось в такую рань от меня этому сыну лесов, я спустился вниз. И заметил, что «индеец» был бледен и необычайно серьезен, даже мрачен.

- Недобрый день наступает, - резко произнес он вместо приветствия, - Черная буря надвигается, но не она будет страшна. Сегодня Отец Сол сразится с Духом Мрака. И затмится его небесный лик. Себастьян, пусть Поющий Цветок не выходит из дома, пока не закончится эта страшная битва. И сам оставайся рядом с ней! Я чую, что грядет зло. Но не знаю, пока – откуда. Наши воины войдут в священный вигвам, воскурят травы и будут петь гимны Отцу Сол, дабы упрочить его силы в смертельной схватке.

  Я обалдело кивал этой тираде, не понимая почти ничего. Какой еще Дух Мрака? Какая Небесная битва?! И почему мы не можем выходить из дома?

Но, чтобы не волновать Антачи еще больше, торопливо закивал.

- Конечно, приятель, мы сделаем все, как ты говоришь. Спасибо за предупреждение!

  Сын леса кивнул мне, не сказав больше ни слова, шагнул в прибрежные кусты и  словно бы растворился в них.
Встревоженный и недоумевающий, я вернулся в спальню. Конечно, заснуть уже не смог, и долго ворочался на постели, перебирая странные слова нашего друга и гадая, что они могли бы обозначать.

Из-за всех этих мыслей за завтраком я был чрезвычайно рассеян. Настолько, что вместо зажаренных сосисок упорно мазал горчицей печенье, пока Элис не отобрала у меня злосчастную приправу. А за окном, тем временем, все было тихо и мирно. Как всегда, блестела гладь озера, слегка покачивались камыши. Впрочем, одну странность я все-таки заметил. Птицы в это утро не пели. И абсолютно не было слышно лягушачьего хора, к которому я за долгое время пребывания здесь уже успел привыкнуть.

  После полудня погода испортилась. Быстро сгустились нехорошие, свинцового оттенка тучи и наступило затишье, зловещее, многообещающее. Мы как раз, пренебрегая запретом Антачи, вышли из дома и собрались немного порыбачить. Я только-только закинул удочку в воду, и в этот миг затишье оборвалось, как обрывается натянутая струна. Рванул ветер, заметались прибрежные деревья, словно силясь убежать и спрятаться. Крупная рябь пронеслась по воде, и на озеро обрушилась черная, непроглядная тень. Небо вдруг окуталось  красивой сеткой молний, и в ту же секунду победно ударил гром.

- Элис, скорее в дом!

  Мы пригнулись и побежали. Крупный ледяной дождь замолотил по нашим спинам, но мы уже успели влететь на веранду.
Молнии сверкали одна за другой, дождь лился с темного неба неровными, рваными космами. И мы, промокшие, продолжали стоять на веранде, не в силах оторваться от зрелища разбушевавшейся стихии.
Но гроза, обрушившаяся на наше жилище, и ливень, терзающий озеро, были ничто по сравнению с той черной бурей, которая бушевала за лесом! Туча, накрывшая его край, казалось похожей на уродливого, раздутого дракона. В брюхе небесного чудовища, похоже, бушевали нешуточные вихри.

Ослепительная молния разрезала тучу пополам, и я отчетливо увидел, как от лапы «дракона» оторвался дымно-свинцовый отросток, завертелся в воздухе зловещей спиралью, а потом вонзился в землю!

- Смерч! – Элис повернула ко мне бледное, испуганное лицо. – Себастьян, но там же деревня! Что теперь будет с ее жителями?

  Я ничего не ответил. В памяти сразу пронеслись уютные домики, забавные горшки на плетнях, золотое поле пшеницы, лица Юлека, его матери, маленьких рыболовов… Я стиснул в горсти резное украшение перил так, что пальцам стало больно. Сказал девушке, стараясь сохранить спокойствие:

- Когда все закончится, я пойду туда. Возможно, жителям деревни понадобится помощь.

- Я с тобой! Надо будет взять  побольше лекарств!

  Гроза промчалась так же быстро, как и налетела. Туча выдохлась, ливень сменился легким дождичком, который вскоре утих совсем. Как ни в чем не бывало, явилось солнце, и первая лягушка робко попробовала голос где-то в камышах.
Я торопливо собирал вещмешок, набивая его, самым необходимым для оказания первой помощи. Слава богу, в охотничьем домике этого  добра водилось   в изобилии! Я пересчитал бинты, вату, пузырьки с йодом. Кинул еще несколько склянок с антисептиком и ранозаживляющей мазью. И мы, не теряя ни минуты, отправились в путь.
Элис быстро шагала по лесной тропинке почему-то с гитарой за плечами.

- Вдруг понадобятся какие-то средства, которыми были у нас дома, – пояснила она. – Достану их из чехла. А инструмент я просто вынуть не успела – так торопилась.

  Чем ближе мы подходили к селению, тем ярче были видны страшные последствия урагана. Под ногами хрустели нерастаявшие градины. Большие – размером с голубиное яйцо. Все вокруг имело жалкий, растерзанный вид. Ступая, как по битому стеклу, мы вошли в несчастную деревню. Крыши домов были почти полностью снесены. Голые балки торчали, как ребра скелетов. Под обломками плетней валялись глиняные черепки. Главная деревенская улица была почти полностью завалена обломками ветвей. У многих плодовых деревьев напрочь снесло макушки, а огороды превратились в мокрую зеленую кашу, смешанную с битым льдом.

  Элис, горестно прижав ладони к щекам, смотрела на этот разгром.
Но главный ужас ждал нас впереди. Две трети пшеничного поля были безнадежно погублены. Изломанные, искалеченные колоски бессильно валялись на земле. Все зерно из них высыпалось в черную грязь.

- Лесовики наслали на нас град! Они колдуны и чернокнижники! Спросите, почему их проклятая чащоба уцелела, а наши поля погублены!

- Спросите… - хором загудела толпа.

- Почему туча обошла стороной их заросли? Почему мы должны теперь умирать с голоду?

- Колдуны! Колдуны! – кричали обозленные, почерневшие от ненависти люди.

  У той самой реки, где еще вчера ребята ловили рыбу, а сегодня превратившейся в мутный глинистый поток, столпился весь деревенский люд.

Мне показалось, что я заметил в толпе белую макушку Юлека и красный платок его матери. Оратор стоял в кольце народа на старой телеге, затянутый ремнем поверх круглого живота и похожий на бочку с одним обручем. Односельчане, понесшие в один день чудовищные убытки, толпились вокруг него, наступая друг другу на ноги и горланя:

- Колдуны! Лесовики – колдуны!

  Человек на телеге  вскинул руку:

- Разве мы не знали этого раньше? Разве эти лесные чудовища не насылали своих волков на наши стада? Разве не пропал без вести сын угольщика, когда однажды отправился в этот проклятый лес за грибами?

- Правильно! – тонко выкрикнул женский голос. - Свекровь взяла у них заячью шкуру, сшила из нее шапку и заболела!

- А не надо было брать! - откликнулась другая женщина. – Все знают, что ихние шкуры – отравленные!

- Колдуны! – завопили обезумевшие люди.

  Я стоял в толпе беспомощно оглядываясь и крепко сжимая руку Элис.

- Бедные злые люди! – в отчаянии прошептала девушка.

  Вокруг нас топотали испачканные тяжелой грязью башмаки. Практически у всех поселян была в клочья изорвана одежда, лица покрыты синяками и ссадинами. Кое у кого на голове виднелись неумело наложенные повязки.

Но из оборванных рукавов выглядывали видавшие виды кулачища, а на лицах застыло ожесточение. Вся давняя, граничащая с ненавистью неприязнь деревенских к лесным жителям, весь их страх и дремучее непонимание  - выливались теперь в неукротимую злобу. Наделавшая несчастий буря была последним звеном в длинной череде подозрений, тупых суеверий  и хранимых обид.

Возмущение нарастало:

- У меня тетка ослепла от их ягод! – доказывал молодой долговязый парень, вертясь, как волчок.

  Я не выдержал.

- Да перестань врать! Я сегодня ел их ягоды и прекрасно вижу твою противную физиономию!

  Элис испуганно дернула меня за руку. К нам обернулись.

- Тоже колдун! - пронеслось по толпе. – С лешими заодно.

  Мысленно я проклял свой длинный язык. Выступать против беснующейся толпы не только бесполезно, но и смертельно опасно. Господи, зачем я только девчонку с собою взял! Что же делать-то теперь? Что?!
Но в этот момент внимание толпы отвлеклось на другого оратора. Подпоясанный ремнем, слез с телеги, и на нее забралась заплаканная женщина в когда-то нарядном, а теперь изодранном нервными руками переднике.

- Дети у меня…Дети… - и разрыдалась вдруг так горько, что не в силах продолжать, тут же спустилась снова.

  У меня болезненно сжалось сердце. Плачущую женщину сменила толстуха  в туго повязанном платке:

- Слушайте, соседи! У меня в огороде листика целого не осталось! Что же это, а? А ихний лес не тронуло, только дождичком подмочило! Так что же нам ждать, пока эти колдовские морды пожар на нас нашлют или чуму? Да бить их надо!

- Бить! Бить! – завопила осененная счастливой мыслью толпа.

- Бить! - продолжала женщина. - И добро ихнее себе забрать. Шкуры там, ягоды и прочее. Чтоб по справедливости было! А то гляди ж ты – только дождичком подмочило!

- Себастьян… - всхлипнула Элис.

  Я знал, что она сейчас чувствует. Вокруг нас все были охвачены новой идеей, все орали, всем было за что мстить.
У меня перед глазами плыли картины.
Улыбающиеся сестренки Антачи. Костры вокруг типи. Младший сынишка Туала, пляшущий Танец Волка в кругу взрослых охотников.

  На телегу, тем временем, залез хмурый здоровенный человек, которого приветствовали криками:

- Скажи, кузнец! А ну, скажи!

  Кузнец обвел всех тяжелым взглядом из-под щеток  торчащих бровей.

- А что.. скажу… - проговорил он хриплым, каким-то «железным» голосом.

- Я там своих парней послал горн раздувать… До ночи накуем пик железных, сколько успеем. На колдуна  с голыми руками не попрешь… А вы несите в кузню косы поломанные – мечи будут.. Мы не ягнятки, вот что! Измываться не дадим!