Мы сидели в тенечке под раскидистыми соснами, лениво наблюдая, как Маргоша играет в «догонялки» с набегающий на берег волной.
- «И волна щекотала ее теплым ласковым подолом», - улыбнулась Лизавета. - Так что тебя волнует, юноша?- Два извечных русских вопроса: «что делать» и «кто виноват»? – вздохнул я.- Что я такого сделал, что эта коза на меня запала? И как теперь с этим бороться? Разве я чем-то лучше вон тех слонопотамов? – я кивнул на стайку подростков, игравших в волейбол на прибрежном песочке. - И недостатков у меня хватает, и перспектив – никаких. Образования у меня - нет, дома – нет, документов – тоже нет. - У тебя – душа есть. Это даже такие дурочки малолетние в состоянии понять. Особенно, когда они любовью и вниманием обделены. У тебя же на лице написано, что ты и ребенка не обидишь, и женщину защитишь, и старушку через дорогу переведешь. А слонопотамы эти пока до такого не доросли.- Ну, да, – усмехнулся я. – Старушку им проще топором тюкнуть! «Тварь я дрожащая – или право имею»?- Вот видишь! К Маргоше хорошо относилась только бабушка – потому что любила. Вот у девочки в голове знак равенства и случился. Что любое внимание со стороны незнакомого человека означает что-то большее, чем внимание. К тому же, ты у нее вообще первый мальчик, насколько я понимаю. Вот она и вцепилась в тебя. И потерять боится так, что даже сцены ревности устраивает. А перспективы твои ей сейчас до голубой звезды!- А мне-то что с этим делать? Жениться я на ней никогда не смогу…- Ох, не знаю, Симон, чем тут помочь можно. Я же сама точно такая же дурочка была. Ты вот Маргошу от Повелителя часов спасаешь – и поэтому выглядишь рыцарем на белом коне. А меня Юркин отец от контролеров спасал, когда мы с девчонками на электричке «зайцем» катались. Они удрали, а я осталась – потому, что каблук сломать умудрилась. А он и штраф заплатил, и каблук починил, и в ресторан меня отвел. Вот я и пропала. Приютские девочки во взрослых отношениях ищут не приключений на свою голову, а уверенности в том, что их любят – хотя бы так…- Уф! Вот только «взрослых отношений» нам еще и не хватало для полного счастья! Бежать надо – и чем скорей, тем лучше. Найдет она себе еще кого-нибудь – какие ее годы? А то «мир я другой показал» - да она в волшебный мир сама на своем автобусе приехала!
- А как же Повелитель? Нам-то что с ним делать, если ты сбежишь?
- Попробую найти и разобраться. Ты у Маргоши пуговицу забрала? Дай-ка мне ее – может, чем-то поможет? Ощущение такое, что она, как «маячок», в бандитских фильмах работает. И определяет местоположение несчастного обладателя.- Так ведь от пуговицы невозможно избавиться – тут же новая возникает!- Так в этом и «фишка» - их же будет две – причем в разных местах. Поди, разберись – у кого именно.- О чем это вы тут чирикаете? – весело спросила прибежавшая Маргоша, пристраиваясь рядом на теплом камешке.- О глупых девчонках, которые с волшебниками в автобусах знакомятся!Маргоша сразу сникла и начала разглядывать свои мокрые джинсы. Судя по всему, волна ее все-таки догнала.- Так, быстро домой! – скомандовала Лизавета! – Нечего тут на сквозняке в мокром сидеть. Сейчас найдем, во что тебя переодеть, пообедаем и пойдем достопримечательности осматривать. А то который день в Репино, а «Пенаты» так и не посетили.
- Ой, какой домик прикольный! – завопила Маргоша и унеслась любоваться башенками.- А можно, мы ее на экскурсию одну отправим? Я бы лучше по парку погулял. Лес тут чудесный…- Что – опять у тебя приступ ностальгии? - Да нет, – честно соврал я. – Просто природу люблю.- Природу! Да у тебя при слове «лес» такая тоска в глазах появляется, что мне хочется тебя обнять и плакать. Как-то не подумала я об этом, когда мы дислокацию меняли. Прости, пожалуйста. Потерпи уж как-нибудь пару дней – Муха ремонт закончит. И можно будет опять вернуться в каменные джунгли.- Да, нормально все, – вздохнул я. – Я почти привык. Просто воспоминания иногда беспокоят – как фантомные боли.
Мы засунули девочку в группу туристов и отправились бродить по парку, незаметно оказавшись на Чугуевой горке.- Поднимемся в башенку?- А не многовато ли ступенек?- Самый раз! Многовато будет, когда ты, дорогая Лизавета, в Приют подняться соберешься!- Наверное, я пока к такому подвигу не готова. При всем моем совершенно бешеном желании увидеть Юрку. Я даже от сна до сих пор очнуться не могу.- Ты рассказать обещала.- В общем, в тот вечер, когда ты остался у себя, а Маргоша вернулась сама не своя, я сначала собиралась, как всегда лечь на своем диване. Нашла себе книжку почитать, карамелек каких-то притащила и пошла на кухню чай заваривать. Короче, готовилась приятно время перед сном провести. Девица наша все равно молчала, как рыба об лед, и трогать я ее не рискнула. Просто спать пораньше загнала. Только она спать не стала, а, наконец, рыдать начала. Не сразу, правда. В общем, вернулась я с чашкой, слышу – плачет. Но тихо. Одеялом с головой укрылась и утешения моего, судя по всему, не хочет. Я и подумала – чего к ребенку лезть? Забрала свои карамельки и в Юркину комнату ушла. Книжку почитала и лампу выключила. Ты же помнишь – какая там хитрая лампа?- Ну да, там колесико надо крутить, чтобы свет появился.- Ага, причем до бесконечности. В смысле – до упора. Так что, если уж ты ее выключил – значит выключил. Без вариантов.- И что дальше?- Дальше я заснула. А проснулась от того, что лампа – горит. И в голове у меня Юркин голос звучит: «Мать, ну когда ты, наконец, это хлам выбросишь? И вообще, не нужен тебе этот музей! Ты же прекрасно знаешь, что меня в нем нет».- А где ты, сынок? – спрашиваю. - Пока не знаю, – отвечает. – В странном каком-то месте. Я еще сам не понял, куда попал. Сосны растут, костры горят. У одного из них мужик какой-то – седой, лохматый и с гитарой. Все его Командором зовут. Обрадовался мне – садись, говорит, Юрка, я тебе песню спою…- Значит, тебе там хорошо?- Хорошо. Только грустно оттого, что тебе – плохо. Выброси ты все из комнаты – вместе с барахлом и беда уйдет.- А как же вещи твои – ничего не жалко?- А чего жалко, я тебе сейчас перечислю. На столе блокнот лежит – запиши. Я и свет тебе для этого включил.
Я и записала. Утром проснулась – блокнот у дивана лежит и лампа горит.А перед тем, как мне к тебе ехать, Муха позвонил. Сказал, что приснился ему командир и приказал ремонт у меня сделать…
- Красиво! Со светом баловаться его, не иначе, Командор научил. Любит он такие штучки. Про него здесь внизу, говорят, что он на радуге живет. Потому, что когда Командора на фестивалях вспоминают – в небе радуга появляется. Я так понимаю, что Юрку сначала в Отражения забросило, как и Павла. Помнишь, я тебе рассказывал о теории перемещения отдельно взятого предмета или тела, которое все равно должно перестать существовать? А потом, он в Небесный лес все-таки попал. А я вот, как дурак, прямиком в Небесную канцелярию угодил. Сначала тебе под колеса свалился, а потом – Госпоже под ноги. Досадно. Мне бы как раз в Отражения и надо…- Зачем тебе туда?- Ну, как – зачем? Отыскать Ларри. И Павла с Патером.- Но ведь Ларри здесь появлялась?- А толку? Я-то ее не видел. А Маргоша ей не обрадовалась. И спугнула, наверное. Души очень чувствительны к чужим эмоциям. А может, она меня просто не узнала. И решила, что в квартире теперь живут чужие люди…- «В Аркашиной квартире живут чужие люди»?- Именно! - «Ни Юли, ни Аркаши давно в тех стенах нет». В смысле, ни Саши, ни Насти. Может быть, она не может вспомнить – кого ей надо найти?- Хорошо, а ты-то чем поможешь, если она тебя не узнала? Прошел же Павел мимо Патера! И тоже не узнал.- Но Патер-то не пытался с ним заговорить! А я – попробую.- Мне будет тебя не хватать, если ты оттуда не вернешься.- Я тоже тебя люблю! Надеюсь, что ты эти слова истолкуешь правильно?- Ага. А Маргоша про них не узнает, – улыбнулась Лизавета. – Пошли ребенка отлавливать – два часа тут болтаем. Все экскурсии десять раз закончились. И сигареты тоже.
Маргоша обнаружилась у могилы Репина. Она печально сидела на большом камне, подобрав ноги под выданную ей Лизаветой юбку, и склонив голову на сложенные на коленях руки.- Что грустишь, Аленушка?- Я не Аленушка. Я – Маргоша! А вы – злые люди. Бросили ребенка, а сами смотались невесть куда! И надолго!Она бы, наверное, спросила – и зачем? Но после прошлого скандала все-таки благоразумно промолчала. И только очень внимательно посмотрела нам в глаза.- А что же ты меня не позвала?- Как? Я же свой браслет тебе вернула!
Ёперный театр! А я про это даже и не вспомнил. Значит, лежит он теперь, сиротинушка, в секретной штаб-квартире один одинешенек. И лежит ли? Надо бы проверить, что там у нас плохого. Но об этом я подумаю завтра! А пока придется с девушкой к морю прошвырнуться. Чтоб не дулась.
- Ты погулять нас отпустишь? – спросил я у Лизаветы. – а то вдруг и ты обидишься? Что бросили?
- Не обижусь! Давно хотела пирогов напечь, да все времени не находилось. Так что вы – на море. А я – к плите. Только одеться надо потеплее – вечер скоро.
Мы вернулись на дачу, сжевали пару бутербродов, переоделись и уже почти перешли дорогу, как Маргоша спохватилась: - Стой, мы же хотели гитару взять!- Возьмем, раз хотели. Ты иди себе потихоньку, а я за ней вернусь и потом тебя догоню.Когда я пришел на «наше место» она сидела на песке и смотрела на полоску облаков у края горизонта. С моря дул сильный, но еще не слишком холодный ветер, качая пушистые кроны прибрежных сосен. Девочка была так погружена в свои мысли, что даже не услышала, как я подошел.- Нравится морской пейзаж?- Да. Море здесь совсем другое, не такое, как на юге. Оно серое и задумчивое. - Задумчивое? Первый раз слышу, чтобы море так называли! А на юге море, значит, не думает ни о чем?- На юге море веселое... и отчаянное. Здесь оно тоже очень хорошее, только немножко грустное.
Маргоша говорила, не отрывая взгляда от серо-синих волн, торопливо набегающих на песок. Я представил себе эту картину со стороны: море, бесконечная полоса пляжа, мальчик и девочка одни на берегу...
Помести полотно в музей, и все скажут: ах, какая идиллия! А в реальности...
И ведь хуже всего то, что эта девочка мне дороже с каждым днем. И я уже с трудом представляю, как уйду в Отражения и не увижу больше этих синих глаз, не услышу звенящий голос-колокольчик...
Нет, к черту эмоции! Надо бежать пока не поздно!
- Симон, о чем ты опять задумался? - в голосе Маргоши снова появились нотки тревоги. - Лучше спой о чем-нибудь, вот хоть про это море. А то ты мне теперь редко поешь.
Я вздохнул и снял с плеча гитару. Спой! Пел я уже на Невском. Будем надеяться, что на этот раз мы не поссоримся!
- Как шумит это серое море, закипает в песчаных лагунах, Рассыпается пылью соленой на зеленых и дымчатых дюнах. И, наполнив обрывистый берег, утомлением, горечью, пеной, Убегает, послушное вечным, непреложным законам вселенной. И никто никогда не расскажет, и никто рассказать не сумеет, Отчего это сердце пылает, отчего оно вдруг холодеет. Это август шагает по дюнам, охлаждая земные дыханья, Расточая последнюю нежность, совершая обряд расставанья…
- Ну вот, опять ты про расставание!- Это не я! Это Дон Аминадо! Ты попросила спеть про северное море, а я другой песенки не знаю. Давай, лучше сама чего-нибудь спой!
Маргоша взяла у меня гитару и тихо запела, глядя мне прямо в глаза:
- Любви моей ты боялся зря, не так я страшно люблю. Мне было довольно видеть тебя, встречать улыбку твою. И в теплом ветре ловить опять, то скрипок плач, то литавров медь, А что я с этого буду иметь – того тебе не понять…
- Где уж нам! – выдохнул я и ушел на край песчаной косы, подставив лицо соленым брызгам.- Ты плачешь? – спросила Маргоша, потоптавшись у меня за спиной.- Нет. Это море плачет. Или душа. И вообще, пошли домой – пироги стынут!