Мы вышли на пристани. Пока народ толкался на ступеньках, я достала телефон и отошла в сторонку посмотреть - не звонил ли мне кто-нибудь? А то, вроде, эсэмэска дзынькнула на катерке. Тревога оказалась ложной. И теперь я пыталась выловить своего туриста, с которым кто-то уже собрался сфотографироваться на память. Что ж за наказанье-то такое сегодня? Прямо рвут мужика из рук, не отходя от кассы! Пожалуй, надо срочно сворачивать в какую-нибудь относительно тихую улочку!
Я полезла в телефон. Спросим дух Яндекса! Так, если сейчас свернуть на Михайловскую, обогнуть сквер и попасть на Инженерную, то мы рано или поздно доберемся до нужного моста. Я довольно бесцеремонно оторвала Волка от созерцания красот Спаса - на - Крови и потащила за собой. Он пробовал что-то вздыхать про «посмотреть», но я была непреклонна. К тому же уже и дождик начал накрапывать.
А что такое «накрапывающий» петербургский дождик нам хорошо известно! Через пару минут маленькое серое облачко вдруг выросло в огромную черно-лиловую тучу, в недрах которой уже слышались зловещие раскаты.- Нас накроет через пять минут, - Волк озабоченно осмотрелся по сторонам.
– Куда бы спрятаться от ливня?И тут меня осенило. - В подвальчик «Бродячая Собака»! Это же совсем рядом, на Михайловской площади.- Какая собака? – Томас недоуменно посмотрел на меня.- Так называется известное на весь Петербург артистическое кафе. Еще в начале двадцатого века в «Бродячей собаке» собирались лучшие поэты, музыканты и актеры своего времени. Томас, идем скорей туда. Тебе там очень понравится! Это чудесное место! Кабаре и театр, как говорится, в одном флаконе. Современники говорили про «Собаку», что в этом подвальчике «Поэт превращался в актера на подмостках, а читатель – в зрителя»- Я понял! Одним словом – «Приют комедиантов»! Мой спутник просиял, на лице его вспыхнула задорная улыбка. – Да, это место как раз для нас с тобой, Ника! Преследуемые первыми хлесткими струями ливня, мы торопливо скатились по лесенке в знаменитый подвал, над которым красовалась весьма символическая вывеска: белая собачка придерживает лапой улыбающуюся театральную маску.В маленьком зеленом холле было тепло и уютно. Блестели яркие афиши, возвещающие о будущих премьерах в стенах этого заведения. Тускло поблескивала бронзовая рама большого зеркала.
Я успела бросить быстрый взгляд в его серебристую глубину. И ахнула, потому что в волшебном стекле отразились высокий мужчина в черном камзоле и белоснежной рубашке и стройная темноволосая девушка в ярком разноцветном платье Коломбины, украшенном высоким кружевным воротником. А за их спинами смутно виднелись силуэты кавалеров и дам в одеждах начала двадцатого века.
Я изумленно моргнула. Видение исчезло. Теперь в зеркале, как положено, отражался Томас в его рокерской куртке и я в джинсах и клетчатой рубашке.Но пестрая расцветка моего наряда все же напоминала костюмчики комедии дель-Арте. Ну, что же! На роковую даму эпохи Декаданса я ни разу не похожа, а вот на бродячую комедиантку – пожалуйста! Весело подмигнув своему отражению, я взяла Томаса под руку, и мы вошли в кафе.Больше всего моего спутника поразило обилие самых разнообразных игрушечных собак, собачек и огромных псов, расставленных по кафе в самых неожиданных местах. Пока я, присев на мягкий диванчик под ажурным бра изучала меню, Волк, хихикая, как мальчишка, метался по залам и рассматривал эти забавные символы. Были здесь собачки, сплетенные из соломы или сшитые из разноцветных тряпочек, а также сделанные из более экзотических материалов. Как, например, огромный пес, на которого пошло штук десять, не меньше, армейских противогазов.Другим украшением кафе, конечно же, были портреты поэтов, писателей и актеров Серебряного века. Красивые, по манере живописного исполнения похожие на витражи. Между прочим, оказалось, что мы с Томасом выбрали себе столик прямехонько под портретом великого режиссера Мейерхольда. Символично, что и говорить.Наш кофе кончился, а дождь за окном и не думал переставать. И тут в кафе неожиданно вошли Пьеро и Арлекин.- Почтеннейшая публика! Вы не забыли, какой сегодня день?!- Каждую четвертую пятницу в нашем славном кабаре…- Вечер литературных пародий! Сегодня каждый может попробовать себя в роли поэта-пародиста. Не стесняйтесь! Помните, что и великим классикам было не чуждо чувство юмора.
- Наш замысел высок и чист: здоровый смех полезен людям. Что ж? Ныне наслаждаться будем, чем одарил нас пародист.
Вход свободный! Просим всех в зал для театральных премьер, господа! Радуясь неожиданному повороту судьбы, мы с удовольствием перешли в следующий зальчик, где под низкими кирпичными сводами стояла маленькая сцена с изображением все той же белой собачки на заднике. Там уже было полно народу, в основном молодежи, с нетерпением ожидавшей начала увлекательной игры. Я заметила, что глаза Томаса сияют все ярче, а с лица не сходит хитрая улыбка.
Ну, вот! Наш режиссер опять в своей стихии! Чувствую, это будет незабываемый вечер!Для начала Арлекин притащил в зал какой-то резной ящик, похожий на старинную шарманку. Каждый участник литературной игры крутил ручку и вытаскивал билетик с заданием. Потом персонажи итальянской комедии принесли кучу шляп, плащей, шарфиков и другого театрального реквизита и, раскланявшись, объявили, что дают нам полчаса на подготовку номеров. Молодежь призадумалась, склонившись над своими заданиями.
А Томас начал действовать! Первым делом, подлетел к кудрявому пареньку, удачно прихватившему с собой гитару, о чем-то с заговорщицки пошептался, удовлетворенно кивнул. Потом метнулся к девушке в белой блузке, которая уже минут пять безуспешно что-то зачеркивала в своем блокноте, написал ей пару строчек, подбежал к светловолосому юноше и тоже быстро поговорил с ним.
В общем, вскоре вокруг нашего режиссера стояла толпа восторженно внимающей молодежи, а он энергично размахивая руками, вещал им свой замысел. Не мешая профессионалу, я перечитала еще раз свое задание.
Хм! Пародия на известный стих Блока о Незнакомке. Отлично! У меня как раз в запасе есть подходящая песенка.Но тут отведенные нам полчаса подошли к концу, и началось представление!Сначала на сцену вышел Томас. Его сопровождал кудрявый мальчик с гитарой. Режиссер поклонился, улыбнулся, чуть насмешливо, и запел:
Мир привык менять одежду, что ни день – уже в другой. Так, что нет различий между господином и слугой. Показал толпе бумагу, где печать и вензеля, И глядишь, тебя, бродягу ,все сочли за короля. Пропустил стаканчик лишку, покуражился слегка, И глядишь, тебя, трусишку, все сочли за смельчака.
А узнаете ли вы, дамы и господа, строки знакомых стихов, сменивших пышный костюм на шутовской наряд? Итак, мы начинаем!И – понеслось! Кудрявый мальчик спел томным голосом, грассируя под Вертинского:
Куда же вы ушли, мой серенький, мой козлик, С бубенчиком на лбу и с лентой на рогах? Грустит ваш сад. Наннет-старушка плачет возлеОб умершей любви, о майских прошлых днях.
«Козлиную» тему в пародиях на стихи Серебряного века продолжила девушка в белой блузке:Вчера лишь нежила козла, — Слиянье черного и белого,А нынче я уж не мила — «Мой козлик, что тебе я сделала?»
Вчера еще в ногах лежал,Взаимно на него глядела я,А нынче в лес он убежал — «Мой козлик, что тебе я сделала?»
И только ножки да рога,Вот — ножки да рога успела яПрибрать от зверского врага — «Мой козлик, что тебе я сделала?»
Ага! Цветаева в ход пошла. Вечер литературных пародий шумно и весело продолжался. Наконец, настала моя очередь.Я решительно напялила большую шляпу с черными перьями, накинула на шею пышное боа и взяла у юноши гитару:
Пойду, пойду по мостовой
Губить мужчин бровями,
Чтобы забыли стыд и совесть, и покой,
Со мной слегка соприкоснувшись рукавами,
Чтобы летели, как на свет
На тонкий мой и хрупкий силуэт!
Заломы рук, закаты глаз,
Я вам устрою декаданс!
Мои загадки, мои порывы и припадки
Для вас, для вас, для вас!
Теперь я подошла к Волку и, мрачно глядя в его искрящиеся смехом глаза, томно пропела, вернее простонала:
Но вы смотрели с недовериемВ моей души хрустальный водоём,Я в шляпе с траурными перьями.Я в шляпе с траурными перьями-и-и…Зазря таскалась под окном!!!
Мне дружно зааплодировали. Так, а ведь после этого Томасу выступать. Я украдкой глянула в листок с его заданием. Ого! Пародия на Брюсова. Рыцари и сарацины. Интересно, что придумает наш режиссер? Мама дорогая! Этот авангардист вышел на сцену в немыслимом сочетании белого с черными крестами плаща (привет Шреку!) и русской народной вышитой рубашки. Томас отвесил публике шутовской поклон, кивнул своему кудрявому аккомпаниатору и торжественно заголосил:
С деревьев листья облетают (Прямо в Сену, и в Луару, и в Гаронну, и везде, куда хотите) Пришла осенняя пора (Патер Ностер!) В поход крестовый все поперлись (Фон-бароны, голодранцы, без штанов, зато в кольчугах), И понавешали крестов (И на спины, и на плечи, и везде, куда пришили).
За мною мой сеньор приходит (Абсолютно совершенный альбигоец, стал-быть, драться не умеет, и не может, и не хочет), Сказал, мол, с ними ты пойдешь (Прямо завтра, на рассвете, ровно в полдень, как проснешься), И я, молоденький парнишка (Лет семнадцать, двадцать, тридцать…) В Святую Землю подался (Прямо с места, с сеновала, без штанов, зато с крестами).
И вот я в крепости высокой (Метров восемь, может, больше - я не мерил. Стрелы свищут), И к нам является магистр (Морда ломом, звать Гийомом). - Здорово, братцы-крестоносцы! Аве Матер! - Патер Ностер! - Вашу также! - Всем спасибо! Сейчас в атаку побегим! (Левым флангом, правым флангом, в общем, кучей… Фиг тебе, беги один!!!) И вот бегу я по барханам (По песку, на четвереньках, быстро-быстро, ведь убьют же!) За мной несется сарацин (Семь на восемь, восемь на семь, ну и рожа, шире брюха, прямо втрое, может, больше, я не мерил). И удираю я в оазис (Пусть мираж, зато не видно), А этот пусть бежит один (По пустыне, по песочку, к тамплиерам - пусть зарубят)
Публика уже падала под столики. А наш скоморох все не унимался:
Подходит мой оруженосец (Звать Ансельмом, иль Адельмом, иль Бертраном - вот, не помню…) "Давайте вас перевяжу (Сикось накось, кось на сикось, грязной тряпкой, Где же тут мои портянки, что в углу вчера стояли?) И в санитарную телегу (Дышла гнуты, спицы биты, без колес, и лошадь сдохла!) С собою рядом положу» (Для интересу. Я не против; только сзади, носом к стенке, между трупов, чтоб не дуло). С тех пор прошло годов немало (Лет семнадцать, двадцать, тридцать - сорок восемь!) Госпитальером я служу (Не тужу!) На юг вороны полетели (До Провансу, может, дальше, я не знаю - не сказали), Пришла осенняя пора (Ексель-моксель!)
Выступление Томаса завершилось всеобщим хохотом и грандиозной овацией. А потом все участники представления вышли на сцену и запели веселым хором:Мир привык менять одежду, что ни день – уже в другой. Так что нет различий между господином и слугой. Но, подняв бокал кларета, скажем добрые словаВ адрес тех, кто делал это только ради озорства. Кто служа перу и кисти, в мире пестрой мишурыНе знавал иной корысти, кроме радости игры. Кто, блефуя всенародно, потешаясь над толпой, Притворяясь кем угодно - был всегда самим собой!..
Организаторы вечера долго благодарили Томаса за помощь и все спрашивали: в каком театре он работает? И даже попросили его расписаться на знаменитой арке с автографами известных людей. Волк старательно вывел свое имя готическими буквами и одним движением нарисовал рядом знак своего амулета.
Под шумные аплодисменты и предложения приходить почаще, мы вышли из арт-кафе.- Мне здесь очень понравилось, – улыбнулся Томас. – Знаешь, я почти готов остаться жить в этом городе поэтов, актеров и других веселых безумцев.- Ну да, безумие мы сегодня творили невероятное, – хихикнула я в ответ.
– В роли шута ты был просто великолепен! Подожди, дай сфоткаю тебя на телефон возле этого памятника.- А кто это?- Великий комбинатор Остап Бендер. Тоже, своего рода, артист! Я тебе как-нибудь о нем расскажу. Или книжку дам почитать.Томас удивленно пожал плечами, но принял торжественную позу, положив руку на плечо бронзовому сыну турецко-подданного. Я, не переставая хихикать, сделала несколько снимков. Между моим очарованным странником и героем бессмертного романа Ильфа и Петрова явно было что-то общее. Во всяком случае, Томас легко мог бы подписаться под словами знаменитой песни Остапа: «О, наслажденье скользить по краю! Замрите, ангелы! Смотрите, я – играю!»Счастливые и довольные, мы вернулись на площадь, поцеловались под памятником Пушкину и двинулись к дому.