Вы засыпаете...
Вы засыпаете...
Вы спите.
Вы слышите мой голос в полусне, вы видите меня в полусне, вы чувствуете меня – тоже в полусне. Вы становитесь мной и в то же время смотрите на меня со стороны – это немного пугает вас, но не настолько, чтобы проснуться в страхе. Я (и немножко вы) лечу над миром, огибая метеоритные потоки, и пусть мне (и немножко вам) сколько угодно говорят, что в космосе нет никакого над – я прямо-таки чувствую это над каждой клеточкой своего тела. Я тороплюсь, я боюсь не успеть, я опускаюсь на обреченную землю под обреченным солнцем, которое уже высасывает непроглядная тьма, закручивая свет в безумную спираль. Я спасаю тех, кого еще можно спасти, я выискиваю еще живые земли под еще живыми солнцами, чтобы перенести туда выживших людей. Люди торопятся, толпятся, кто-то кого-то теряет, кто-то кого-то зовет, кто-то кого-то не находит больше никогда.
Люди не видят меня.
И никогда не увидят.
Люди не слышат меня.
И никогда не услышат.
Я (и немножко вы) тороплюсь, я ищу обреченные земли под обреченными звездами, я спасаю тех, кого еще можно спасти.
Вечером я (и немножко вы) выдыхаюсь – и не говорите мне, что здесь, в космосе, нет никакого вечера, - его здесь нет, и в то же время он здесь всегда, стоит только опуститься на землю, пусть даже безжизненную, там, где заходит солнце.
Я играю мелодии.
Нет, вы их не услышите, нет, их никто не слышит, никто не способен воспринять частоты, которых как будто бы и не может быть во вселенной. Слышу только я (и не вы, даже не немножко – не вы), и он.
Я называю его он – не потому, что не знаю его имени, а потому, что у него как будто и вовсе нет имени, как и у меня самого. Я не вижу его, и даже не знаю, можно ли его увидеть – я только слышу мелодии, которые он играет, я откликаюсь своими нотами на его ноты, сначала робко, потом смелее, смелее, - и я уже знаю, что он ответит мне.
Эти драгоценны часы принадлежат только мне одному (и ему, конечно же, тоже), часы, когда я играю никому не слышимую мелодию на несуществующих нотах, и он отвечает мне.
Потом я (и немножко, совсем немножко вы) снова срываюсь с места, снова спешу – скорей-скорей-скорей, только бы успеть туда, к очередной обреченной земле под очередным обреченным солнцем, я ищу новые земли, чтобы спасти тех, кого еще можно спасти, я открываю порталы, я зацикливаю время само на себя, чтобы тьма бесконечно добиралась до солнца и не могла добраться.
Тьма неистовствует, тьма рвет и мечет, тьма обещает за мою голову баснословные суммы, даром, что у меня нет никакой головы. Я тоже хочу что-нибудь назначить за голову тьмы – но мне нечего назначить, у меня ничего нет, кроме неслышимых мелодий из несуществующих нот. Все осложняется тем, что я сам – тьма, быть может, еще более темная, чем та тьма, которая рыщет по космосу и пожирает свет. Поэтому на меня смотрят косо, вернее, смотрели бы косо, если бы меня видели.
Вы засыпаете.
Вы спите.
Спите.
Я рассказываю вам, как выискиваю по космосу тьму, как нахожу тьму – после миллионов лет бесплодных скитаний, как замираю, перед тем, как нанести роковой удар, как смотрю в бескровное лицо тьмы, прислушиваюсь... и отступаю.
Вы спите.
Спите.
Вы забываете то, что я говорил вам только что, вы смотрите на меня так, как будто видите в первый раз, я (и немножко вы) скитаетесь по бесконечной пустоте космоса вместе со мной, спасаете бесконечные миры, миры, миры от подступающей тьмы. Вы даже терпеливо делаете вид, что слушаете, когда я играю неслышимые мелодии, а я отчаянно пытаюсь понять, кода вы рассказываете про меня – что значит атомы, что значит электроны упавшие на ядро, что значит, бесконечное сжатие, что значит, коллапс. Вы помогаете мне отнимать у тьмы целые миры, вы помогаете мне искать тьму...
...а потом вы спешите ко мне со всех ног, скорее-скорее-скорее, а потом вы кричите мне, да вы хоть знаете, с кем имеете дело, да вы хоть знаете, с кем вы играете мелодии... А я улыбаюсь, хоть мне нечем улыбаться, и говорю, хоть мне нечем говорить:
Я знаю.
Вечером мы опять собираемся с ним слушать друг друга, я говорю себе, что сегодня в последний раз, точно-точно в последний, сегодня еще можно, еще ничего...
Вы спите.
Спите.
В полусне слышите мой голос, который приказывает вам все забыть, забыть, дочиста, все-все, что я вам говорил. Вы ничего не помните, вы отправляетесь за мной в бесконечные глубины космоса, вы выискиваете со мной обреченные миры, вы терпеливо делаете вид, что слушаете, когда я играю неслышные мелодии. Вы ищете тьму – вместе со мной вы ищете по космосу тьму, не верите своей удаче, когда находите её – внезапно, ни с того ни с сего, она как будто сама караулила нас обоих. Я (и немножко, совсем немножко вы) убиваю тьму, я сам не ожидаю, что получится так легко – вы объясняете что-то про гравитационные волны и еще что-то неведомое и непонятное.
Торжествуя победу, я направляюсь туда, где вечер, я беру ноту, одну, другую, третью, мириады нот, которых нет, и не может быть, я складываю мелодию. Я жду ответа – оттуда, бесконечно издалека, века и века я жду ответа, ответа нет, я утешаю себя, что он ответит, непременно ответит, надо просто подождать...
Вы засыпаете...
Вы спите...
Спите...