СЭЛЕЙ И ВЕДЬМА

Как, праздно гуляя, Тетарен надолго и крепко ввязался не пойми во что.

За два дня до того, как колдун прочел Гимёрмуну историю бегства «кузена» с мансарды, герой этой самой истории, нырнув в картину-портал, кубарем прокатился по траве и тут же встал, оглядывая местность, виденную до сих пор лишь внутренним взором. Одного взгляда ему хватило, чтобы во всем разобраться: конечно же это не Ласэле. Академики Разума не были твердо уверены, в самом ли деле миры, нарисованные кристаллами, существуют до той поры, когда краски окажутся на бумаге. Дело в том, что ни одного сэлея порталы изображений ни разу не приводили в знакомые сферы, а сами миры, открытые таким образом, на первых порах словно отфутболивают путешественников от себя. Если использовать Белый Ключ сейчас, не исследовав ничего, не успев проникнуться местом, то возврата сюда не будет.

Как бы ни было, пейзаж выглядел полноценным. Розовое от рассвета небо окружало сияющий город в низине. Тетарен стоял на большом косогоре, глядя с обрыва вниз. Посыпались из-под ног камешки, и, слетая в пропасть, заблестели на солнце – резкий певучий звук раздался за краем и смолк вдали. Пришелец пошел вдоль обрыва к склону.

Не без труда он слез с крутого откоса и двинулся по вытоптанной дороге к городу. Чем ближе сэлей подходил к цели, тем больше его восхищало внешнее великолепие величественных строений. Наблюдательные башни блистали золотом от основания до самых крыш. Стены, выложенные из бежевого кирпича, отражали их ослепительный свет, так что чудилось, будто весь город отлит из золота. Наверное, эти края были очень богатыми.

Навстречу плелся мужчина с четырехколесной тачкой или тележкой, по всей видимости, крестьянин. В тачке была накидана гора овощей. Когда он поравнялся с Тетареном, тот обратился к нему, предлагая присесть и поторговаться за урожай. Крестьянину предложение пришлось по душе. Он стал раскладывать свой товар на рогожке, которой овощи до сих пор были небрежно прикрыты, а сэлей делал вид, что заинтересован, хотя местных денег даже себе не представлял, да и на бартер выставить у него было нечего, за исключением носового платка и оставшихся пуговиц.

– Да это к королевскому столу надо! – повертел он в руке крупную луковицу, белую и сияющую, словно вылепленную из свежевыпавшего снега. – Странно, что вы идете от города, а не в город с таким товаром.

– Я иду мимо города. Поборы таковы, что ничего не продашь, да еще сам отдашь.

– Неужто?

– Конечно. У входа потребуют шесть золотников.

– Это много?

Вопрос прозвучал наивно и подозрительно.

– Много, – коротко отвечал крестьянин, вглядываясь в сэлея. – И берут со всех.

– Как – со всех? Не может же быть, что нет исключений, избранных людей, кто не будет платить налог! Например, не знаю… король? Наследный принц? Налоговый инспектор, в конце концов?

– А ты кто такой, вообще? – крестьянин вырвал у него из рук луковицу и бросил ее овощную кучу. – Коль денег нет, так нечего голову мне морочить. Иди своей дорогой. Развелось мошенников.

– Извините, – смущенно ответил Тетарен. – У меня в самом деле нет денег.

– Вот какой! А ну, выверни карманы, а то ведь и стибрил, небось, чего!

Тетарен покорно показал свое нехитрое имущество, о котором мы уже знаем.

– Я не хотел вас обманывать, – признался он. – Всего лишь желал выяснить, что это за город. Я странник, школяр, пилигрим, хожу по разным местам, изучаю быт, и если удастся найти кого-то, кто заинтересован в моих историях, я их записываю и издаю. По всей видимости, я из тех, кого называют «энциклопедистами». Мне интересна эта местность и этот город, может быть, там найдется кто-то, кому и я буду интересен, и я, честное слово, не хотел отнимать ваше время. Извините мне этот неуклюжий трюк.

Крестьянин, подкупленный искренностью его слов, бросил собирать овощи и присел на край тележки.

– Ладно, вором-грабителем ты не выглядишь, одет чисто, хотя и странно, так что допустим, я тебе верю. Думал, ты из тех.

– Из каких?

– А то и правда не знаешь?

– Но я же сказал, что пришел издалека.

– Ну-ну, я вот сблизу, а тоже не знаю, с чего тут прохожие ограблены бывают. Говорят, идут они мирно дорогой, с товаром разным, а как придут к воротам, так весь товар вдруг песком оборачивается. И никто сказать не может, с чего это произошло. Так что, все тут подозрительными стали, с незнакомыми путниками стараются реже общаться, и вот ты солгал – это тоже не в твою пользу, понимаешь, парень?

– Да, понял. Больше не буду, обещаю.

– Товар-то крадут все богатый, мои морковки – кому нужны? А было бы что поценнее – я бы с тобой церемониться и не стал. Ну, спрашивай, что хотел про город.

Судя по виду крестьянина, времени на вопросы у Тетарена было ровно до тех пор, покуда не завершилась укладка товара в тележку.

– Начнем с того, как он называется.

– Этот-то? Меткий вопрос ты задал, парень, хотя ожидаемый. Правильно, я хоть книг умных не читаю, к машинам астрологическим близко не подхожу, а все же ты обратился по адресу. Надо чтобы кто-нибудь глупость рыцарскую записал и где-нибудь за рубежом напечатал. Еще пять лет назад деревенька здесь стояла, рынок торговый, края эти жизнью кипели, а теперь что? Никто окрест селиться не хочет. Перекроили господа рыцари свои земли и начали строить крепости-города для обороны от супостата. Вот и деревню всю разогнали, кто побогаче там был, свое дело имел, в новый город переселился. А строили города быстро, да волшебством. И вот, построили этот и еще шесть городов вдоль новой границы, а как назвать? Астрологи что-то в машинах своих посмотрели, звезды поисчисляли, планеты подвигали и объявили, что для хорошего гороскопа пограничные крепости необходимо назвать в честь семи металлов и сплавов, да не благородных и редких, а тех, что всегда под рукой в доме каждого есть. Вот и назвали ту крепость, что ближе к северу, Оловом, южную – Бронзой, западную – Железом, восточную – Медью, а между ними три главных города: Ртуть, Латунь и Свинец.

Так вот, время прошло небольшое, явился в город, о коем ты спрашиваешь, один из рыцарей, приближенных к королю, посмотрел, что да как, всем доволен был, а потом вдруг спрашивает: как город называется? Услыхал про «свинец», да так и почернел. «Вы что, – говорит, – нашу штаб-квартиру в честь свиней кликать будете?» Как ни пытались ему возразить, что, мол, в честь металла полезного город назван, он ни в какую. Уехал в столицу, а спустя три дня прибыл оттуда посланник с указом: переименовать Свинец во Львинец. Вот такая история, хочешь верь в нее, хочешь не верь, а записать себе не грех будет.

– Спасибо, – улыбнулся Тетарен уголком рта. – У меня прекрасная память, и я непременно найду возможность поведать этот рассказ читателям. Одного лишь я в нем не понял: почему на землях вокруг города никто не живет? Граница или не граница, стройка или не стройка, а все же, судя по вашим словам, раньше здесь хорошо крестьянам жилось. Земля, небось, плодородная, городу пропитание нужно, так с чего же здесь все будто вымерло? Неужто правители уповают лишь на налоги и не захотели получить деньги, сдавая бесхозную землю на поселение.

– Не знаю, – буркнул крестьянин. – Я не местный, мне день до дома пешком тащиться. И оседать под стенами Свинца-Львинеца ни малейшего нет желания. Опасно здесь, говорят, а по ночам – особенно. И коль у тебя вопросы закончились, дай-ка, парень, мне до ночи эти места покинуть.

Понимая, что собеседнику разговор уже стал неприятен, Тетарен попрощался с ним и пошел по дороге, ведущей к воротам.

Надо заметить, что когда вступаешь в любой новый мир, сразу встает проблема преодоления языкового барьера. Пространство природы предлагает тебе миллиард способов общения, и надо держать ухо востро, чтобы не подхватить на первых порах какой-нибудь птичий язык, или язык травинок, и не предстать перед местными жителями идиотом или иностранцем. Хоть сэлей и поговорил с крестьянином, даже понял нечаянно получившийся каламбур со свинцом, но не так уж много они пообщались, чтобы пришелец навострился с легкостью вычленять человеческую речь из окружающей болтовни незнакомого мира. Поэтому он старался больше молчать и больше внимать, сосредотачиваясь на лингвистических ощущениях.

Так вот сосредоточенно он едва не попался стражникам у ворот. Лишь когда алебарда преградила ему путь… (Заметка Картографа: может, написать правду, что это была не алебарда, а мокрая тряпка на швабре, которой стражник отмывал скат полукруглой крыши, где, по всей видимости, устраивали свои сходки голуби? Нет, тряпка, конечно, во сто раз гаже, но стилистикой пренебрегать ни к чему!) Итак, едва не наткнувшись на швабру (зачеркнуто) алебарду, сэлей стал выдумывать, что сказать, но против властей, сосредоточенных в теле не очень высокого и не очень худого джентльмена, а проще сказать – упитанного коротышки в кирасе и ополченческом шлеме, размахивающего малоприятным оружием, не попрешь ни с каким легальным враньем. И тут на помощь пришла природа. Да-да, та самая природа языка, которая шумела вокруг, подсказывая, как с кем следует говорить, так что первое слово, которое вылетело из уст сэлея, было:

– Капуста!

Стражник побледнел и вытянулся во фрунт, опираясь на алебарду, одновременно другой рукой доставая из-за пояса вымышленный меч. Отсалютовав Тетарену этим мечом, он отвечал:

– Лук-порей! Проходите, сэр!

И пока сэлей, с трудом вникая в свое положение, пробирался мимо стального пуза в узкую щелочку двери в воротах, стражник успел шепнуть ему на ухо:

– Не волнуйтесь, благородный рыцарь, ваше инкогнито я держу в тайне. Высокая честь для нас. Непременно передам весточку о вашем прибытии другим рыцарям вашего ордена!

Вот уж природа-шутница, подкинула, как оказалось, какой-то пароль, сделавший Тетарена в этом городе самозванцем поневоле. Надо сказать, эта роль притворщика была для него не первой. А если уж сравнивать его положение во Львинце и тот случай, когда он спасся от пожирателя сфер, станет не удивительным, что возможное недовольство со стороны рыцарей неизвестного ему ордена не особо его волновало.

Чтобы читатель мог сравнить оба дела, я расскажу здесь, пожалуй, историю со сфероедом.

Вы представляете себе то пространство, которое мы зовем Нигилем? Хотя было бы что спросить. Любой обитатель сферы, который его себе смог представить, успел свихнуться, а сумасшедшим такие книжки, как эту, читать, наверное, не дают. Так что представим, мой друг читатель, что вы умом трезвый, и Нигиля вряд ли вообразите.

До известного случая Тетарен тоже этого не умел. У него были общие сведения, например, о том, что в пространстве между мирами обитает множество разных сущностей. С некоторыми я вас, читатели, еще познакомлю поближе. Никто из них, кроме марей, не стремится жить в сферы – им у нас так же противно, как нам у них. Вот потому появление «пожирателя сфер» оказалось однажды в древности немало неприятной штукой для сэлеев. Да и не только для них. Оцените масштаб неприятности. Подумайте, только подумайте: где-нибудь между мирами бурлит и клокочет кошмарный черный ком слизи размером со среднюю вселенную… ладно, может и не со вселенную, так, с крупную галактику. Тварь протекает между различными сферами, выискивая среди них те, что помельче. Она отращивает ложнощупальца в разных частях своего тела, разевая зубастые рты в любом месте, чтобы захватывать малые сферы и поедать, похрустывая ими, как помидорчиками. Никто из сэлеев не знал, как справиться с этой напастью, а Тетарен, в свою очередь, до определенной поры не ведал о жутком явлении, и два невежества, помноженные друг на друга, дали, как водится, положительный результат.

Так он однажды попробовал выйти из дома. Те, у кого ломался замок, блокируя их внутри дома, прекрасно себе представляют его ощущения, когда обнаружилось что Белый ключ не работает. «Мелкая неполадка», – решил Тетарен и, перебрав возможные варианты, отчего мог «сломаться» магический перенос, ничего не надумав в итоге, отправил запрос в департамент жилищных сфер. Ответ, полученный им, был не только не утешительным, но и ужас каким конкретным: «Прощайся с жизнью, твоя сфера поймана пожирателем».

«Ке-е-ем?» – спросил он, не чуя страха, но все же обеспокоенный перспективой стать жертвой розыгрыша.

Ему в ответ начали объяснять все про сфероеда. Сэлей, тогда еще малоопытный, убеждался все больше и больше в том, что ему говорят чепуху, и никаких таких сфероедов на свете и за пределами света не водится!

– Вы меня сфероедом хотите сделать! – фыркнул он, положив телефонную трубку. – Потчуете пузырями, надутыми лабудой.

Но пусть он был свято уверен в логичном выводе, его вгляд стал все чаще и чаще падать на ближний люк погреба. Там, в «подвале», обширном пространстве от пола до внешних стен сферы, таятся десятки шлюзов, ведущих (если вы соблюдаете все предосторожности по инструкции) прямо в Нигиль. Никто из живущих в сэлейских домах, естественно, не полезет на внешние стены. Ну кроме, пожалуй, недосэлея, одного глупого и самоуверенного картографа, чье имя переводится как Нелепость. Высидев сутки без выхода и контакта со внешним миром, он поначалу решил осмотреть подвалы, куда не спускался до тех пор ни разу. На цыпочках, ощущая, будто его того и гляди поймают на воровстве, он подкрался к люку. Скинул пожарно-красный ковер. Повернул рукоять заглушки… Пока все тихо. Никто не является в белом свете с воплями: «Розыгрыш!»

Даже и люк ко дну сферы открыть без сноровки непросто! Оказалось, что под заглушкой спрятан десяток табло, куда надо вводить цифровые коды. Те же, в свою очередь, извлекаются из загадок на логику, специально подобранных для владельца. Ну, так или иначе, герой-нигильнавт их сумел решить.

Под люком шлюз, под шлюзом – тьма.

…Я не умею описывать тьму. Это был еще не Нигиль (к счастью!), но уже намек на него, а раз так, то слова кончаются, начинается мрак подвала, подобный, наверное, сну (мне, ныне неспящему существу уже трудно вспомнить, как ощущались сны, но у людей полагается сравнивать с ними почти все невероятное). Кажется, когда я стоял в лифте, спустившем меня на дно, к выходу за пределы моей уютной вселенной, такой светлой, такой теплой, невзирая на тусклые лампочки, освещающие перемешанные измерения комнат – я никогда не находил времени, чтобы устроить уборку и навести в гравитации сферы порядок – мысли о том, что осталось вверху, над мелкой бездной, ведущей в бездну глубокую, бесконечную, привели к тому, что чернильная тьма начала становиться еще чернильнее – красной, синей, зеленой и фиолетовой поочередно. А когда она вдруг забелела и превратилась в тетрадный лист в клеточку, моя рука наконец-то нащупала на стене выключатель.

О неизвестный разумник дизайна космических сфер! Ты угадал с освещением абсолютно верно! Какими еще можно сделать лампы для темных подвалов, чтобы у попавшего туда впервые хозяина дома ко всем и без того изысканным ощущениям прибавилась транспортация души в хитрый бункер пониже печени! Ибо как только вспыхнувший пурпурно-ало-лиловый свет, идеально подобранный для зловещести, открывает тебе стену с тем, что на ней… Не надо меня осуждать… Но похоже, храбрый сэлей, прямо стоя на месте, лишился сознания.

Когда оно, попорхав над кабинкой лифта и поудивлявшись внезапному повороту событий, решило, что все-таки Тетарен – неплохое вместилище, и вернулось… они… уже шевелились!

Крылья там, крылья здесь, крылья, крылья, крылья… черные, острые, мохнатые… крылья нечисти, пробуждающейся на адово-тусклом свету… Стеночка вся шевелится, оживает, волнится – а наивный искатель проблем, как на аттракционе, вцепился руками в боковины лифта и пялится на все это, не зная, что дальше. Лишь когда стена принялась неохотно и медленно распадаться – тут стало понятно, что это совсем не стена, а нечисть, склубившаяся плотным комом, за чью топологию я, конечно, не поручусь, но есть подозрения, что все это добро заполняло подвал почти целиком, словно вата – плюшевую игрушку. И сейчас набивку слегка растревожил свет ламп, загоревшихся прямо среди этой массы, и, очевидно, будь потолок прозрачным, для наблюдателя сверху открылся бы прелюбопытный просмотр концентрических волн, расходящихся от источников раздражения. Но картографу, уперевшемуся во все это с торца, лишь оставалось фиксировать колебания, идущие от потолка к полу.

Что было дальше – не опишу, поскольку не помню. Так, дайте попробовать сообразить. Только что был подвал, мрак и крылья. Минуту спустя (часы уверяют, что прошло пять часов, но это они умеют наврать) – стол, коньяк с валерьянкой. Сделав еще глоток, Тетарен решает, что вкус не совсем коньячный и валерьяночный, и озирает стол. Мама родная! Стол завален пустыми пачками из-под мышьяка, крысиного яда, медного купороса, фотографического фиксажа, «универсального садового удобрения» (откуда взялось?), средства для чистки пуговиц и тому подобной бытовой химии. Куда делось их содержимое? Сэлей подозрительно посмотрел на коньяк и несколько успокоился: одной бутылки, чтобы все это в себе растворить, не хватило бы…

Зато, когда он нашел в чулане гарпун, а в себе – храбрость снова спуститься в подвал, нечистью там не пахло. Пахло слегка фотохимией. Так он тогда и не понял, да и по сей день не знает: то ли все эти крылья ему почудились, а сам он решил использовать красное освещение и позаниматься проявкой фотопластинок… То ли, ну, порошки же куда-то делись?

Впрочем, главное – нечисть не стала невидимой (а такая нас ожидает в повествовании далеко впереди), не вылезла из подвала в комнаты и не устроила в доме бардак и хаос. Это прерогатива хозяина – устраивать бардак и хаос в своем жилище, благодарю вас! Ничто не препятствовало мне на пути к шлюзам, ведущим в хтоническую пустоту. Читатель, подкованный в технопанке, остро поинтересуется: а почему через пустоту нельзя убежать в какую-нибудь другую сферу? Скажем, на шлюпке спасательной. Ну, потому, отвечаю я, что во-первых, перемещение по Нигилю возможно физически и без шлюпок, но не технически. Как это объяснить… там нету математических измерений и их законов. Заблудитесь. А во-вторых, добровольно туда соваться вообще не имеет смысла: проще было бы броситься в бездну из окна Цитадели – а о том, как легко попасть в Нигиль из окна Цитадели, я как-нибудь расскажу.

Все, чего Тетарен желал – взглянуть на сфероеда, убедиться, что он существует. Ведь, как его проинформировали, эта тварь, заловив сферу, но отвлекаясь на остальные блюда Нигиля, может морить жертву ожиданием и сто лет, и миллион. Сидеть миллион лет в ловушке сэлею не улыбалось.

Но чем дальше спускаешься к шлюзу, тем страшнее становится. Выглянув за пределы уютной сферы, приоткрыв лишь узкую щель, ваш покорный слуга картограф испытал неумолимое желание захлопнуть створки, рвануться обратно в сферу, забиться под кровать и дрожать, свернувшись в комочек, ожидая своей участи.

Разве можно представить себе, как Нигиль сводит с ума, не увидев его воочию? Тетарену потребовалось много хождений туда-сюда, от спуска в подвал ко внешнему шлюзу, чтобы заставить себя мыслить трезво. Сэлеи – существа, приспособленные к определенной среде обитания. То, что находится внутри сфер – земли, звезды, космические объекты и собственно космос, как ни казалось бы странным, имеет с нами контакт. Но не Нигиль. Он чужд до полного абсолюта. Поэтому страшно смотреть туда, а еще страшнее – там оказаться.

На второй, третий раз, Тетарен заставил себя не кидаться прочь сразу, и наконец смог продерживаться несколько минут, взирая на то, что творилось в невероятном пространстве. Так он успел разглядеть блестящую темную массу, клокочущую недалеко от створок. Пожиратель раскинул черные нити-щупальца глубоко в пространство, заполненное непонятными формами, стягивая ими, как паутиной, к себе поближе десятки сфер, вероятно пустых (в новостях о других сэлейских особняках пока ничего не говорилось, а вот его сферу уже собирались списывать).

Какая-то мелкая сфера застряла между двумя крупными и пожиратель увлекся тем, чтобы вытащить ее к себе, тупо дергая ею, так что все три сферы тряслись. Вот уж пертурбации должны были быть в двух вселенных. Как бы там лишней жизни не зародилось…

Пока он занимался своим бесконечным процессом, попутно дожевывая остатки пустой сферы – выглядело это, как будто он пытается справиться с лопнувшим мячиком, Тетарен осмотрел внешние стенки своего дома и едва подавил тошноту: они все были вымазаны в отвратительной слизи.

Вообразите себе озарение идиота! Прежде чем окончательно улепетнуть в убежище, он попытался вытереть эту слизь рукавом, после чего вынесся из погреба так, словно за ним неслась стая мелкой нигильной нечисти. Свет Тетарену казался не мил после этого, в прямом смысле: пересмотрев за пределы сферы, он с трудом принимал мягкое и уютное освещение своего дома. Его всего трясло и словно выворачивало наизнанку, хотелось метаться, истерически хохотать, бить предметы… он в самом деле снес на пол две вазы, упал в осколки, поранился, и внезапно пришел в трезвое, если не сказать, мрачнющее состояние. В этой депрессии он отправился в лабораторию, которая есть дома у каждого уважающего себя сэлея, и на алхимическом столе перегнал весь сахар и всю картошку, которую смог найти, в слизь сфероеда по образцу, собранному с рукава. После чего методично вымазал этой слизью все стены и все полы.

Все по-разному сходят с ума, не так ли?

Нет, не то, чтобы я полагал, дорогой мой читатель, что у тебя в деле сумасшествия есть обширный опыт, скорее, наоборот. У кого этот опыт на самом деле накоплен был – именно Тетарен. Можно сказать, он в иные моменты сэлейской жизни мог стать лучшей манифестацией тихого сумасшествия, разума, заблудившегося в воображении, причем это имело всегда практические последствия (ну, вот как только что с коньяком и фотофиксажем). Иными словами, обузданный психоз был хорошей методикой выхода из ситуаций, в которые постоянно загоняла сэлея судьба, вдохновленная его именем-кличкой.

А сейчас его домом и интерьером и обстановкой, включающей мягкое кресло с его бесценной персоной, намеревался полакомиться столь великого ума зверь. Уж пожиратель-то сфер сумасшедшим не был – наоборот, его цели и действия были всегда разумными и практичными: есть мелкий и явно вкусный кусочек Нигиля, который следует обволочь слизью и медленно-медленно растворять в себе, томно кайфуя. Непонятно лишь, зачем он все еще держит вон ту ароматную нежную сферу, она уже вся в его веществе, а значит – внутри него. Можно убрать с нее щупальца и переключиться на следующее блюдо…

Вот так, а вы говорите – сошел с ума. В Цитадели не сразу тоже поверили, что таким простым способом можно решить проблему миллиардлетий, но когда Тетарен демонстративно и мрачно выставил свою сферу прямо под щупальца пожирателя, а тот ее, как и прежде, проигнорировал, метод сразу же взяли на вооружение и с тех пор во всех сферах сэлеев стены с подпольями заполнены губкой, пропитанной мерзкой слизью.

В тот раз Тетарену за храбрость с находчивостью впервые пожаловали ранг в Цитадели вкупе с бесплатным лечением от депрессии. Кто-кто его взялся теперь запугивать рыцарями?

-----

Гроскала бы не была Гроскалой, не будь она в состоянии обнаружить присутствие чужой магии на два дня раньше, чем ее хозяин с ближайшим врагом. Пока сэлей не очень спеша проделывал путь до города, болтал с крестьянином и облапошивал стражника, ведьма, в сопровождении верных теней, успела все рассмотреть и понять, кто такой-сякой пожаловал в ее владения. И она, в отличие от ворлока, не испугалась возможной встречи со своей совестью.

– Ну что ж, – прошипела она, со стены наблюдая за Тетареном, входившим в город. – Еще одним мокрым куренком на этой земле станет больше.

Прошептав темные слова, она воздела руки к небесам, и розовое утро покрылось ледяными тучами, обрушившими на знойный городок самый промозглый дождь, какой только возможен в природе. За пару минут горожане, дрожа и стуча зубами, попрятались по домам. Один Тетарен, застигнутый ливнем врасплох, метался от двери к двери, в надежде на укрытие, но успел промокнуть и озябнуть так, будто сотню лет прожил на дне ледовитого океана. Он мог, разумеется, спрятаться в свою сферу, но потерял бы путь в этот мир навсегда. Сфера откроет свои двери в одном из доступных и хорошо изученных мест, и возврата сюда не будет (разве что через картину из прошлого) – и стоило ли терять связь с новым миром из-за дождя? Зря Гроскала надеялась, что непогода спугнет любопытствующего сэлея.

Есть строгий обычай гостеприимства на Ласэле. К нему относятся столь серьезно, что нарушение как со стороны гостя, так и хозяевами, очень сурово карается, вплоть до превращения нарушителя в нежить. (Уточнение от Картографа: Сэлея нельзя убить, а вот полутрупом сделать, порой, легче легкого. И это на редкость противно – жить недожизнью, пока тебя не возьмутся вылечить!). Причины столь строгих мер объяснимы: ни странник, ни нищий в чужих местах не должны иметь повода воровать, дабы не умереть (ну, стать нежитью) с голоду. Так что, в любом незнакомом месте, где у вас нет ни друзей, ни денег, ни достойных рекомендаций, вы можете постучать в любой дом и сказать что-то вроде: «Не нужен ли вам гость к трапезе?» Кем бы вы ни были. Хоть преступник, хоть беглый заключенный, да хоть дурной будущий картограф с текущим хвостом проблем и преследователей – вам в одном из домов, несомненно, предложат чуть-чуть поработать, чем-нибудь по хозяйству помочь, а там пригласят за стол как члена своей семьи.

И никто вас не спросит, кто вы такой. Но и вы, кем бы ни были, не осмелитесь в этом доме украсть даже вилку для торта (я увел нечаянно карандаш – это не считается!) Не говоря уж о том, чтобы причинить зло хозяевам. «Гость» – член семьи до тех пор, пока находится под их крышей. И его, как члена семьи, не пойдут выдавать властям, в каком преступлении он бы ни вздумал признаться (вот когда он ступил за порог, его, пожалуй, еще и обгонят, спеша заложить). Если уж прямо в дом пришли его арестовывать – ничего не поделать, хозяева отстранятся. Но хозяевам, если те выдали «гостя» сами, мало не покажется.

Все это славные традиции, соблюдаемые лишь на Ласэле и только сэлеями, ибо у нас очень много таких заморочек, которые вряд ли свойственны жителям других сфер.

В этой сфере, как подозревал Тетарен, о подобных обычаях духом не ведали, и потому оставалось два варианта действий: либо продолжить мокнуть, либо вести себя, будто до́ма, и попытаться найти укрытие. Он постучал в дверь, над которой висела многообещающая вывеска. Дверь неохотно приотворилась. Блестящий глаз, вокруг которого смутно темнело раздобревшее тело, внимательно осмотрел стучавшего.

– В-вам н-не н-нуж… не нуж-жен-н раб-ботник… за к-кружку горяч-чего шок-колад-да? Оч-чен-нь г-горяч-чего?

– Хм, – пробормотал невидимый рот за дверью. – А что ты умеешь делать?

– М-мног-го ч-чег-го. Могу конст-труировать приб-боры… особенно комп-пасы! Могу… бр-р, холодно! М-математику знаю. Могу чинить разные разности, могу размерить, рассчитать, разметить поле, площадь, котлован… Сделать чертежи дома… да что дома – целого города!

– Нет, нам архитекторов не нужно, – буркнули за дверью, и щель сузилась.

– Я могу просто починить что-нибудь! – крикнул Тетарен. – Научить! Учить могу!

– Ищи в другом месте! – и дверь захлопнулась.

– Я умею растолковать что угодно! – в отчаянии воскликнул сэлей, отходя от закрытой двери.

Ему казалось, что одежда превратилась в огромную жабью шкуру, а сам он – сплошная вода, ледяная и чихающая.

– Могу обучить ваших детишек, прислугу, собаку, лошадь и кошку квантовой физике! – он закашлялся, и, махнув рукой, похлюпал по лужам прочь.

«Зачем столько времени было уделять математике и инженерии?» – бормотал он себе под нос, громко кашляя. – «В академии лучше было не в классах торчать, а на кухнях кулинарии учиться, было бы чем поразить воображение. Хотя, там до кухни добраться всего пару раз удалось. Второй раз по пути синеспруты чуть не сожрали…»

-----

Рукопись Картографа:

Что ж, раз я сам непонятно как оказался в повествовании, придется сделать еще одно отступление, чтобы поведать читателю о той замечательной школе на Ласэле, в которой мне довелось пройти двадцатишестилетний курс обучения. Читатель с невероятной памятью, усидчивостью и вниманием, может быть, даже ее назовет – это Числительная Академия, известная на всю нашу сферу тем, что выпускает не просто ученых техников и математиков, а чаще, чем другие подобные заведения, способна подарить миру очередного мага чисел и чародея приборов. Образование она дает блестящее во всех фундаментальных областях мироздания. Туда бы стояла огромная очередь из сэлеев, желающих поместить туда своих деток или же обучиться самим. Если бы не одно существенное «но».

Это исправительная тюрьма для преступников.

Так что, сэлейских детишек нередко стращают за безобразия тем, что отправят в чудесную Академию, когда те подрастут. И я уверяю тебя, дорогой читатель, будь я сам тем детишкой, ну или, хотя бы, будь я сэлеем в те годы, когда уже знал, что мне светит каторга, но продолжал свои преступления… Зная теперь, что́ это за место, я, честное слово, от одного такого посула немедленно стал бы паинькой. Но прошлое бередить бесполезно, как было, надеюсь, доступно продемонстрировано мною в прошлой главе, а раз так, то ничто уже не отменит тех четверти века с хвостиком, на протяжении коих мне забивали наукой пустую сэлейскую голову, которой все равно нечем было заняться. После такой процедуры вы, несомненно, выйдете из дверей Академии если не гением, то, по крайней мере, умельцем, уверенным в собственной компетентности. Если выйдете.

«Сэлея убить нельзя» – человеческая мантра. Что-то вроде «зло непобедимо», возникшее в демонологии некоторых сфер, где всех демонов, в том числе нас, воспринимали как силу, враждебную людям (и за что, спрашивается? Я вам, читатели, что-то лично дурное сделал, ну, не считая плохо написанных, скучных мест в этом тексте, вроде текущего отступления?) Однако сэлеи не зло и более одолимы. Когда говорят, что убить нас нельзя… Ха! Скажите об этом шушерам, наполняющим холодные каменные коридоры Академии, скажите и скелетам с остатками мозгов, которые не могут вернуться в мир в полноценной форме, но не способны и умереть! Сэлея убить нельзя, но уничтожить – пожалуйста!

Быть съеденным или развоплощенным в пределах Числительной Академии проще, чем извлечь квадратный корень из четвертой степени. Достаточно выбраться в коридор, где со сводов свисают тусклые цепи, где надо в иных местах пролезать сквозь заржавленные решетки и перепрыгивать через лужи воды, натекшей из неизвестно каких щелей, а то, порой, фосфорической жижи, откуда может внезапно вытянуть щупальца неизвестная живность. Стоит сэлею утратить бдительность на секунду, и он рискует присоединиться к запертым здесь навеки ордам нежити. Бр-р! Может ли быть суровее исправление идиотов, каким был я, чем когда у нас отнимают право бездумно, уверенно делать свой следующий шаг по прямой поверхности? Не в самом ли деле, страшна перспектива жить долгие годы в мире, где невозможно ни на секунду движения обрести покой и чувство стабильности? Я думал, что это люди изобрели жестокость. Я ошибался.

Конечно, не стоит считать, что все было так мрачно. Достаточно было не выходить в коридор – и жизнь казалась чудесной и полной больших перспектив. Мы целыми днями торчали в классах – просторных, прекрасных и светлых, наполненных книгами и приборами и разнообразными интересными штуками – всем, что душа пожелает. Мне после каторги в эти моменты жизнь чудилась раем, и тем страшнее было для нас, для пленников Академии, когда возникала необходимость идти в коридоры. За жизнь в раю тоже следовало расплачиваться…

Но окончательной платой за выживание был день выхода на свободу. Когда окончивших обучение отправляли на выход, последнего, кто пересекал порог Академии, хватало и уносило в Нигиль неизвестное существо. Зачем ему выпускники-математики – ума не приложу. Каждому из выпускников этот самый последний шаг на свободу казался грядущей и неизбежной пыткой. Настал тот последний день. Все мы разом рванули гурьбой к дверям, из которых лился во мрак коридора розовый свет от неба. Я опоздал. Меня оттерли и оттолкнули к стене, где я сразу же влип в слизистую паутину. Отцепившись от клейкой массы, я двинулся к выходу не спеша, уповая на самый последний шанс. Мои товарищи, разумеется, поняли, что я отстал, и даже, было, собрались меня ждать, но я им махнул рукой – все равно это был для них сиюминутный порыв и никто бы не стал рисковать своей превосходно образованной личностью ради меня. «Прощай, Нелепость!» – крикнул один, и они смылись радостно, счастливые от того, что не им предстоит провалиться в Нигиль.

Но я-то, как мой читатель, конечно, догадывается, в пустоту не особо стремился. Еще чего, даром, что ли, я отмахал столько лет в этих стенах, лишь бы этого избежать! Я всего лишь любитель сказок, и день был ясный, светило одно из ближайших солнц, и тени лежали на левой стене у выхода длинные, четкие, и, конечно же, не так сложно додуматься, что я сделал.

У дверей я начал испытывать жуткий страх – такой, какого ни разу даже не знал в коридорах. Это была моя первая встреча с марью – древнейшим предком сэлеев. Марь я видел довольно смутно, как сгорбленную тень старухи у правой стены, а она, очевидно, воспринимала меня точно так же.

– Привет, бабуля! – сказал я ей еле разборчиво.

Марь, показалось, что-то ответила, но я расслышать не мог, ибо зубы, стуча от страха, заглушали все внешние звуки.

– Явилась за лузером? – стоя в шаге от порога, я повернулся к собственной тени, точно передающей всю мою дрожь на противоположной от мари стене. – Ну что, товарищ, ты проиграл. Хоть я и оплошал в гонке, но в эти двери я первый пройду и тебя не пущу. Прощай!

Я помахал своей тени, она помахала мне.

Зажмурившись, я переступил порог и, отсчитав тринадцать шагов, стал как вкопанный и стоял очень долго, не открывая глаз. Наконец, решился взглянуть, где я – на Ласэле, или уже в Нигиле?

Солнце светило все так же ярко, к нему приближалось второе, тени раздваивались, но оставались четкими. Я повернулся к дверям Академии, посмотреть, где марь. Ни мари – ни тени за мной.

Впервые в жизни я ощутил себя, как предатель. За все эти годы мне не приходило и мысли узнать свою тень поближе – а может быть, она тоже имела чувства и разделяла со мною все мои радости и несчастья, может, она была самым преданным мне существом, ни секунды не колебавшимся, чтобы пожертвовать собой ради моей свободы?

Надеюсь, в Нигиле ей хорошо.

-----

Как только продрогший сэлей вспомнил свою беготню в коридорах от злобных шушер, ему пришла в голову новая мысль – а не нужны ли жителям этого города укротители чудищ? Монстроборец из него так себе, но дракон побежденный на счету был. Очень нелепо был, как и все остальное. Но все-таки, это еще та история, подарившая ему кличку «Ходячей Нелепицы» навсегда и прочно. И всего-то подземный дракон за каким-то делом выполз из очень глубокой норы и, вероятно, совсем без дурных намерений обвил хвостом портал, соединявший два коридора, из-за чего целый отсек с классами был заблокирован. Тут случилось быть Тетарену поблизости, ну и вступил он в схватку… Не по своей воле, а неуклюже вступил – шел себе в наиболее безопасный тупик с вратами переноса и из-за поворота, со всего маху, отдавил дракону на хвосте перепонку. К счастью, дракон был из тех, которых легко укротить – надо лишь исхитриться накрыть им ладонью третий глаз на макушке, тогда они ненадолго станут послушны. Но стоило видеть, как после этого случая Тетарена настигла слава! Как говорили о нем позднее в стенах Академии: «А, тот самый студент, что прищемил каблуком хвост дракону?»

От этого воспоминания кашель у Тетарена перешел в нервный смех.

– Эй! Кому нужен боец с драконами! – крикнул он на всю улицу. – Недорого! За укрытие от дождя, да за чашку горячего шоколада! Согласен на чай, но две чашки!

Никто не откликнулся.

– Да чтоб вам, скареды, пусто было… Эй, я умею искать пропавшие вещи! Умею разгадывать головоломки, загадки!.. Ну же, неужели, никому умные головы не нужны? – добавил он тихо. И тут открылась соседняя дверь, и на пороге возникла красивая девушка.

– Заходи, заходи, путник! – поманила она.

Сэлей тут же пулей влетел в укрытие. Девушка засмеялась сказочно звонко и проводила его к горячему очагу.

– Замерз, бедолага. Снимай-ка обувь.

Сэлей не заставил упрашивать себя дважды. Он скинул ботинки и вдрызг промокший сюртук, и уселся так близко к огню, что рубашка едва не шипела от пара.

– Ох, спасительница! – воскликнул он, глядя, как хозяйка достает кастрюльку на очень длинной ручке, сыплет туда какао и режет туда шоколад. – Чем же я могу тебя отблагодарить? Надеюсь, драконы тебя не тревожат?

– Нет, к счастью, – лукаво ответила она. – Или лучше сказать: «увы»?

– Нет, я думаю, что, увы, к счастью. Может быть, тебе нужно найти сокровище? Может быть, у тебя в подвале дома кроется лабиринт, где ты уронила колечко или кулон, и боишься спуститься туда, чтобы не заблудиться?

– Какой ты забавный! – со смехом сказала девушка, наливая ему какао в огромную чашку.

– Возможно, но я просто не понимаю, с чего такая огромная милость к страждущему незнакомцу? Город не произвел впечатления гостеприимного, во всяком случае, для меня.

Она поставила чашку на чисто выскобленный деревянный стол перед ним, и села напротив. Под неотрывным взглядом чистых голубых глаз он сделал глоток какао. Тепло, покинувшее тело сэлея, казалось бы, навсегда, возвратилось в кровь, и на душе стало прекрасно, как никогда в жизни. Он сделал еще глоток.

Девушка продолжала его разглядывать. Это внимание начало производить несколько странное впечатление. В ней было что-то знакомое, виденное им ранее… не один раз…

– Мы раньше встречались? – спросил он, но девушка покачала головой. – Откуда ты? – продолжал он допытываться. Третий глоток какао как будто бы прояснил его мысли. – Ты же сэлейка!

Девушка уронила голову на руки.

– Как ты здесь оказалась? Не можешь вернуться на Ласэле или в свою сферу?

Голубые глаза снова грустно уставились на него. Тетарен собирался отставить чашку какао, но ему показалось, что хозяйка уютного домика будет не очень этим довольна, так что, он сделал еще глоток.

– У тебя нет Белого ключа, очевидно, и ты здесь застряла, ведь так?

Коралловые губы неслышно прошептали: «Увы!»

– А значит, – продолжил сэлей, все более убеждаясь в том, что его дедукция стала на верный путь, – ты попала сюда случайно. Не через… не через мою ли картину?! О нет!

В глазах собеседницы, столь же тихой, насколько она лишь недавно была разговорчивой, он прочел подтверждение своим выводам.

– Я виноват! Прости, я не должен был оставлять ее в этом доме! Конечно же, люди не знали, что с нею делать, возможно, повесили на виду у всех, пока связующее для переноса еще оставалось свежим… И ты, вероятно, не поняла, как и почему оказалась тут!

Всему, что он говорил, он немедленно получал подтверждение в этом печальном лице.

– Вот что, – решительно сказал он, вставая. – Собирай вещи и я заберу тебя на Ласэле сей же миг, как ты будешь готова.

В этот момент он смотрел на остатки какао, терзаясь совестью и пытаясь сделать моральный выбор: стоит ли наказать себя за оплошность и не допивать из чашки, или же это будет, наоборот, оскорблением для хозяйки. Случайно подняв на нее глаза, он заметил в них словно бы тень испуга. Но она только сказала тихо:

– Хорошо.

Тетарен ощутил невыносимое желание снова услышать этот волшебный голос, и она словно бы это желание поняла:

– Знаешь, здесь хорошо. Весь этот мир такой светлый, чудный… когда не льет дождь. Ты всегда можешь взять меня на Ласэле, но давай не спешить? – она застенчиво улыбнулась ему.

Сэлей рухнул на стул, ощущая, что в его жизни творится что-то волшебное, что-то, чего он за тысячу веков ни разу не испытал. Его картина была хороша – и мир за ней оказался прекрасным! Он думал, что принес кому-то беду, но его жертва несчастной себя не считает, и даже, вон, подливает ему какао, лучась улыбкой. И главное – кажется, он впервые за всю свою жизнь… влюбился? Неужто, это и впрямь любовь? Да нет, у такой девицы, конечно же, армия ухажеров, кто он такой?

А, стоп, он же единственный из сэлеев на этой земле, у него есть шанс… Надо сказать ей, что он не просто случайный гуляка, что у него высокое положение!

Он попытался сделать еще глоток, но какао теперь оказалось слишком горячим.

– Согрелся?

– Еще нет, но чувствую, что простуда отступила. Последний раз я был простужен по-настоящему целую тысячу лет назад. Нет, не по-настоящему, правда, но неприятно. По-настоящему я простудился однажды в школе, когда мне было четырнадцать лет…

Но ведь сэлеи не ходят в школу в таком юном возрасте! Он воровато взглянул на хозяйку. Та словно бы не заметила несуразности, но Тетарену было с чего-то противно лгать ей. Он честно признался:

– Меня превратили в сэлея из человека. Наверное, ты слыхала об этом эксперименте.

Сэлейка смешалась, словно не зная, что и сказать.

– Но это не значит ничего! – поспешил он скорей оправдаться. – Если ты думаешь, что я никто, то ты ошибаешься. Я цитадельян высокого ранга, и даже… и даже… князь!

Последнее признание стоило ему серьезного усилия воли, а почему – расскажу позднее. На деле, он даже не знал, князь он еще, или нет, но в глазах своей нареченной возлюбленной он собирался предстать в самом выгодном свете, так что, даже свой ненавистный титул воспринимал сейчас с некоторым удовольствием.

Кажется, это признание в самом деле произвело впечатление.

– Где твое княжество? – живо спросила она.

– На Ласэле, разумеется. При цитадели Турмаля.

Она кивнула, но словно не понимая, о чем идет речь. И это насторожило сэлея. Все жители его сферы слышали про Турмаль. Читатель сам, наверное, может представить себе встречу с кем-то, кто делает недоуменное лицо при упоминании одной из крупнейших столиц его мира. Таким показалось ему и невежество этой девушки.

– А как люди спят? – без малейшего перехода спросила она, обнаружив его подозрение. – Это похоже на обморок, говорят?

– Э-э… я не помню. К чему вдруг такой вопрос?

– Мне иногда кажется, что я сплю. Меня настигают неконтролируемые видения, мне тепло и приятно, глаза закрываются. Это длится, порою, много часов. Ты допьешь шоколад?

Под ее внимательным взглядом он сделал глоток, и сомнения тут же рассеялись. Кажется, все стало на свои места. Кто-то ее превратил в сэлейку из человека. Как и его. Мысли стали кружиться, словно он проникал в алгоритм неизвестных процессов. Поэтому она не знакома со сферографией Ласэле. Они оба – жертвы общего эксперимента. С этим экспериментом у него связана масса дурных вещей в жизни, и значит, он должен помочь ей… загладить свою вину…

– Не знаю, кто тебя превратил в наш вид. Куриай, или я, или кто-то из Цитадели… Я ничем не лучше Отступника, – бормотал сэлей, не особо соображая уже, что несет.

– Меня точно не превращали, я чистокровная! – с легкой паникой возразила девушка. – Вот, гляди!

Перед его глазами возник развернутый свиток с точным и хорошо прорисованным генеалогическим древом. Там были сотни известных сэлейских имен и сложные знаки под ними, которыми на Ласэле издревле обозначают генетический код. Судя по этим знакам, вмещавшим в себя тонны информации, легко расшифровываемой выпускниками Числительной Академии, девушка не врала: она действительно имела блестящую родословную, без единой примеси посторонней крови.

Нет, что-то здесь не вязалось, как будто его пытались запутать, забрасывая ему в голову противоречивые сведения, в надежде, что он устанет в них разбираться. Ничто Тетарен не любил больше всего, как думать и анализировать информацию, так что, чем больше путаницы ему сейчас доставалось, тем более он старался все разложить по полочкам. Наконец, как ему показалось, ответ был найден:

– Смотри! Вот в чем дело! Здесь обозначены лишние гены, обозначенные как рудиментарные и не мутации. Они есть лишь у тебя, но отсутствуют у твоих предков!

Хозяйка при этих словах резко побледнела.

– Что это значит? – спросила она упавшим голосом.

– Ничего страшного, но… у меня они тоже есть. Это остатки от тех времен, когда ты была человеком!

Он уставился в испуганные зеленые глаза.

– Не бойся! Попробуй вспомни. У каждого сэлея есть такой барьер в памяти, когда часть действительности он осознает как реальную, а часть – как сведения о прошлом. Скажи мне, с какого точно момента ты себя помнишь, а с какого вспоминаешь прошлое лишь потому что оно у тебя среди тех вещей, о которых ты знаешь?

– Это было несколько лет назад…

– Вот оно что! Послушай, милая моя, это действительно важно, чтобы у тебя не снизилась самооценка. Я думаю, ты была превращена в наш вид. Погоди, не спорь, и я объясню, с чего так решил. Превращение людей в сэлеев запрещено. Если оно происходит на доступных нам землях, оно не проходит незамеченным, как когда-то было со мной. Но возможно, тебя превратили совсем недавно, на этой самой земле, которую ты так любишь. Может быть… не хочется в это верить, но все-таки, может быть, роковую роль в этом сыграла моя картина, открывшая сюда дверь кому-то, кто обладал такими возможностями. Но ты не волнуйся, если это было из-за меня, я эту ошибку исправлю.

– Ты превратишь меня в человека? – испуганно уточнила она. Губы ее дрожали, глаза изумрудные – полны слез.

– Нет, что ты! Это невозможно. Но я обещаю, что ты будешь принята на Ласэле как принцесса! Мой титул и чин мне дадут право сделать тебя кем угодно!

Он мог быть уверен, что при этих словах в лице собеседницы отразился брачный интерес. И это его воодушевило еще сильнее. В самом деле, он может на ней жениться… нет, пока есть препятствия, но с ними давно пора разобраться, и он эту разборку откладывал слишком долго, а ждать не стоит теперь, когда есть повод для стараний.

– Почему же у меня такая генеалогия? – допытывалась та, которую он уже звал про себя невестой. – Где я ее могла получить, если помню, что обращалась к сэлеям за этой бумагой?

– Возможно, тебя снабдили ею, как ложной памятью. Посмотри сюда. Есть три типа генов, и три изменения, затрагивающие их при превращении одного существа в другое. Первый тип генов – это твоя внешность. Обычно они не меняются, или меняются слабо. Второй – это сущность. Да, многое заменяется на особенности нового тела, но многое трансформируется. Что-то уходит, как у меня – человеческая способность спать. Что-то превращается в аналогичное. Но третий тип, твои скрытые особенности, остаются неизменными. И тогда хитрый составитель генеалогии подбирает тебе из миллиардов сэлеев тех, кто наиболее подходит в «родственники» тебе, и строит из этого изумительное родословное древо. Потрясающая, гениальная подделка, которая разобьется любым другим генеалогическим древом, но как она тщательно выполнена! Все, что в нее не укладывается, выдается за «скрытые», присущие только тебе особенности, и опровергнуть ее можно лишь доказав, что сэлеи, указанные в этом древе, на самом деле в родстве между собою не состоят…

Как удивился бы Тетарен, водя пальцем по ведомым ему одному знакам, что свиток на самом деле содержит всего два слова: «ЛОЖЬ» и, перевернутое под ним – «ПРАВДА».

А еще, несомненно, читатель заметил, что глаза девушки поменяли цвет.

Продолжение следует