i
Полезная информация
Свернуть
29.03.2024
Поход в аптеку
Странный случай, произошедший со мной на днях
Шляпа что-то замышляпа
Сентябрями дождик капал
В час луны и в час совы:
Шляпа что-то замышляпа
И сорвалась с головы.
И, недолго размышляпа,
Вдоль по ветру - раз-два-три -
Полетела эта шляпа,
Огибая фонари.
Фонари офонарели,
Серой осенью простыв:
Что ты, шляпа, в самом деле,
Потеряла всякий стыд?
И велят составить рапорт,
Розыскных пустить собак,
Хорошо отшлёпать шляпу,
Шлёпу хорошо отшляпить,
Что прошляпила себя.
Лучше бы домой пошла бы,
Не пугала высший свет:
Но не хочет слушать шляпа,
Но не хочет слуша шляпить,
У луны на голове.
Где-то шлялась эта шляпа,
Но под утро невзначай
На своих на тонких лапах
Замышляпа, размышляпа,
И домой к себе пришляпа,
И пила горячий чай.
ruensvdefrptesitzharnl
Жука
Категории:
Жанр
  • Реализм

I
Отворив с трудом калитку, ребята зашагали друг за другом по узкой, из колотых кирпичей дорожке к бабушкиной избе. Ее оконца искрились на солнце чистыми стёклами, возле железного уличного рукомойника, пристроенного к стене, белел полотенец, а кривое, щербатое крыльцо, судя по яркости, было недавно окрашено. Внуки дивились, как быстро бабушка все облагородила. Еще весной, когда они приезжали в деревню, к бабушкиной лачуге с обтерханными стенами невозможно было подобраться - высокие заросли лопуха прегрождали путь, пырей и подмаренник цеплялись за ноги. Раньше бабушка с дедушкой жили в высоком, бревенчатом доме с большим, плодовитым садом, но после смерти мужа, продав добротный дом, бабушка купила эту ветхую избу рядом с церковью на окраине деревни, а их семье помогла с переездом в город.

- Зачем мне большой дом? – говорила баба Ариша. - Я без деда не смогу его в порядке содержать, там мужицкие руки нужны. Мне, одной, и такого хватит, а вы из деревни выбирайтесь, детей на ноги ставьте.

- Жалко с домом разлучаться, - горевала их мама. - Ведь немало труда вложено.

Матвею и Лиде тоже не хотелось расставаться с тем домом, сколько связано с ним светлых, радостных воспоминаний. Они любили приезжать к бабушке с дедушкой, оставаться у них на неделю, а то и на месяц, особенно летом и осенью, когда можно было носиться по огороду, обчищая от плодов, как саранча, кустики и деревья, и прятаться друг от друга по закуткам, сараям и балаганам.

- Вам жалко, а мне – нет, - с серьёзностью отвечала Арина Глебовна. - Большой дом много сил забирает.

Как сказала бабушка – так и сделали.

Брат с сестрой подошли к порожку дома и замерли, услышав позади лай. Из тени у бака выскочила лохматая собака и понеслась на них через огород, взметая комья земли.

 

- Ну, чего испугались? – в проеме двери появилась бабушка. - Она только с виду грозная, а так не кусает. Идите, идите. Она сама вас боится. Жучка - мой новый жилец, так что, прошу любить и жаловать, - Арина Глебовна обняла внуков. - А вы что, одни? Родители где?

- Мы уже большие, - важно насупилась Лида. - Дела у них какие-то, а мы решили сами приехать.

- Большие – на работу устраивайтесь. Я в вашем возрасте уже родителям помогала.

Ребята не обращали внимания на бабушкину ворчливость – редко она их ругала, и то всегда по-доброму. Они были очень рады ее видеть – здоровую и бойкую.

- Заходите. Я вас с утра ждала, а вы только к обеду пожаловали. Ладно, хорошо, что вообще приехали. Как раз, сейчас и покушаем вместе. Борщ наварила с молодой картошечкой, пирожков напекла ваших любимых, с пасленом.

Следом за бабушкой и прошмыгнувшей в приоткрытую дверь собакой, ребята переступили порог избы. Из темной горницы повеяло прохладой, засушенными травами, луком и чесноком, развешенными здесь в пучках и чулках, под ногами скрипнули половицы, такой же, протяжный звук издала дверь.

- Да вот, всё руки не доходят петли смазать, - вздохнула бабушка. - Жучка, ты что ли мне бы напомнила.

Через тесную, пахнущую выпечкой кухоньку ребята прошли в зал. Зал был тоже маленьким, но светлым, с двумя оконцами. Теплые лучи проникали сквозь ажурную вязь занавесок, раскидывая узоры по полу и стенам. Внукам вспомнилось беззаботное детство, ведь несмотря на то, что бабушка стала жить здесь недавно, некоторые до боли знакомые вещи перекочевали вместе с ней, и царил в избе тот же неизменный порядок: кровати были застелены ровненько, без единой складочки лоскутными покрывалами, поверх которых громоздились пирамидками подушки, старое трюмо с фарфоровыми фигурками поблескивало полированной гладью, казалось, что и печь сверкает - до того она была выбелена. Всю утварь, кроме закоптившейся кочерги, бабушка попрятала по углам и облупившимся, допотопным шкафчикам. Не понимали внуки, почему бабушка в такой скромности живет, ведь пенсия-то хорошая, но до чего же было в избе уютно и чистенько, разве что коврик на полу - в муке и крошках, – видно, бабушка не успела полностью прибраться, а может, их поджидала. Арина Глебовна всегда давала небольшие задания внукам: Мите натаскать воды из колонки, а Лидочке подмести полы и помочь с поливкой огорода.


       Бабушка хлопнула железной крышкой умывальника, налив в него чистой воды, и позвала внуков обедать. У ребят уже от запахов слюнки текли. На кухонном столе с исстиранной накрахмаленной скатертью высились укрытые бумагой горы пирожков, а по разлитым стаканам и банкам сладко дымился кисель.

Помыв руки, ребята одновременно вытерли вафельным полотенцем, каждый со своего края. В детстве бабушка за это их ругала, говорила, что к ссоре, но они всё равно часто так озоровали. И в этот раз, удостоверившись, что бабушка не смотрит, потянули в разные стороны, Матвей мог одним рывком отобрать, но уступил сестре. Улыбнувшись друг другу, и чуть было не подравшись из-за единственного стула со спинкой, - вот и не верь после этого в приметы, ребята уселись за стол.

- Это соседская собака? – предположила Лида, откусывая хлебную горбушку, натертую чесноком.

- Зачем же, соседская? Моя собака, - ответила бабушка.

Внуки брезгливо посмотрели на болонку: шерсть, посеревшая, точно от старости, топорщилась колтунами и нависала лохмотьями над маленькими, черными, как уголь в бабушкиной печи, глазками. Детям не хотелось касаться грязной собаки, которая так и терлась об ноги, металась от одного к другому, виляя хвостом.

- Где ты взяла такую, страшную? - спросил Матвей.

- Подобрала у колонки, - объяснила баба Ариша. - Пошла за водой, а она, бедная, спасалась от жары. Вода капала с колонки и от земли шла прохлада, вот она там и ошивалась. Пусть теперь живет со мной, охраняет, а то мне одной скучно.

Арина Глебовна заметила, как Митя теребит за ухо собаку. Пристроившись под стулом, болонка норовила облизать его руку. Наконец, собаке это удалось.

- Иди, теперь вымой, - строго сказала бабушка.

- Баб, давай, лучше мы попросим родителей, чтобы подарили тебе щенка какого-нибудь породистого, крупного, чтобы вырос и тебя охранял от воров, - предложил Матвей, - овчарку, например.

- Не придумывай. Щенка приучать нужно, а это взрослая, все понимает. Раз пошла за мной, пусть и живет.

- Да она же старая совсем. Интересно, сколько ей лет? – не унимался Матвей.

- Кто же знает? А, Жучка, сколько тебе? – Арина Глебовна вопросительно посмотрела на собаку, будто ожидая от нее ответа. – Видать, много, но уж не старее меня.

- Древняя, как динозавр, - рассмеялась Лида.

Матвей быстро орудовал ложкой, хлебая наваристый борщ со сметаной, а Лида кушала не спеша, поглядывая на болонку. Да, собака была неухоженная, зато с добрыми-предобрыми глазами. Лиде показалось, что и задор в них есть.

- Не пойму, - сказала девчушка, - она грязная или шерсть с проседью?

- Сама не знаю. Не даётся ни мыться, ни стричься, - бабушка к себе подозвала собаку, чтобы та не мешала внукам. – Ничего, как-нибудь с ней договоримся. Да, Жучка?

- А звать её как? – поинтересовался Митя.

- Так и звать - Жучка. Вернее, Жука. Перебрала клички, какие знала – ни на одну не откликалась, - пояснила бабушка. - А как крикну – Жука, сразу оглядывается.

- Жука? – одновременно переспросив, брат с сестрой рассмеялись.

- Пусть будет Жукой, если ей так нравится, - бабушка погладила собаку, уже пристроившуюся у нее на коленях. Жука облизнула хозяйке руку, точно подтверждая её слова.

- Так ведь ты хотела к нам в город переезжать, - напомнил Митя, - Жуку твою потом куда девать будем?

- Куда девать? Куда нас, динозавров, девать, – улыбнулась бабушка. - На кладбище.

Арина Глебовна относилась к возрасту философски. Единственное, что бы она пожелала - так это не быть в тягость родственникам.

- Бабуличка, что ты такое говоришь? – Лида приобняла худенькими ручонками бабушку. – Ты у нас должна долго жить, на свадьбе нашей погулять.

Матвей прыснул от смеха из-за слов сестры, ему всегда становилось смешно, как девчонки воображали про свадьбу, глупо об этом думать.

- Сколько судьбой отмерено, столько и проживу, а переезжать в город я передумала. Так матери и скажите. Ну, приедет, сама скажу. Что я там у вас делать буду на этаже? Куковать, как та кукушка в лесу? Пока здоровья хватает - из деревни не уеду, а там видно будет. Да и собака вот теперь, - баба Ариша погладила Жуку по голове. - Вы пошли бы, яблок насобирали. Такие нынче сладкие!

Ребята, вскочив со стульев, наперегонки с собакой поспешили в огород.

- С деревьев яблоки не срывайте, - крикнула вдогонку бабушка, - там полно попадало, девать некуда.

Да куда там, не срывать?! Еще с детства яблоки им казались вкуснее, если съедали их тут же, сорвав с ветки. Каким, наверное, сладким, - думали они, - должно быть вон то крупное, разрумяненное яблоко на самой верхушке.

Небольшой сад располагался в низине, отчего тут и там зеленели островки мха. К летней кухне был пристроен курятник, в паре шагов от него высился чугунный бак с водой, над которым склонил тяжелые ветви царский орех. За низенькими оградками пестрили цветочные клумбы - каких только цветов у бабушки не было: и трогательные анютины глазки, оцеплённые живучкой, и щёточки люпинов под колоколами медуницы, и высокие разноцветные георгины, и вьющиеся розы, переползающие с оградок на стену дома.
По обеим сторонам от дорожки были разбиты ровненькие, одинаковые грядки. Одну сторону забора, возле балагана облепили заросли малины, пылающие из-под листьев сочными гроздьями, у другого забора теснились несколько полузасохших абрикосовых деревьев. На солнечной стороне сада тыквенные побеги оплели побеленные стволы яблонь, да вишню, годную только на компот. Вот и все хозяйство. Лида задумчиво осматривала бабушкин сад, а Матвей носился с болонкой вокруг курятника – распугивать кур казалось ему веселым занятием.

- Жука, Жука, за мной! – кричали брат с сестрой, и болонка нарезала круги от одного к другому, шустро петляя между бабушкиных грядок.

Так Жука впервые познакомилась с внуками Арины Глебовны.


II
Спустя неделю Жука встречала детвору лаем, не признав вначале. В этот раз Митя и Лида приехали вместе с родителями. Болонка кидалась под ноги, обнюхивала ребят, отбегала на несколько метров и вновь с задором лаяла. Не нравилось ей, что в дом идут столько людей, кто знает, что ожидать от важного, сердитого мужчины и улыбчивой, но громогласной женщины.

 

- Жука, молодец, молодец! Обругала, так обругала, - слегка отталкивая собаку ногой, похвалила Арина Глебовна. – А теперь пропусти, свои ведь, родные.

- Как вам, мама, живется? - спросил зять Егор Борисович. - Смотрю, церковь перестраивают...

- Ее вечно строят, все никак не достроят, вон какой забор кирпичный возвели.

- Вот и я говорю, - возмутился зять, - деньги, что ли, девать некуда? Разве Богу не все равно, где прощать и выслушивать?

- Егор, перестань, - толкнула в бок Раиса. - Забываю все спросить: звон-то не мешает?

- Знаете, я хоть церковь и не посещаю, - задумчиво начала бабушка, - а колокольный звон мне всей душой полюбился. Как в самый тяжелый колокол ударят, кажется, что он на две части прямо над головой раскалывается, но сколько же в нем величия, предостережения. А бывает, заслушаешься медной музыкой и думаешь, что она с самого неба льется.

- Да, все-таки тут красиво, - сказала дочь Раиса, любуясь золотыми церковными куполами - с низины они были хорошо видны.

 

 Егор Борисович без дела сидеть не любил - сразу кинулся дров бабушке колоть. Митю к себе подозвал. К труду смолоду нужно приучаться!

Женскую половину баба Ариша повела за стол. Вскоре и зять с внуком присоединились. Арина Глебовна расспрашивала каждого об учебе, работе, нахваливала собаку, которую уже все соседи знают за истошный лай.

- Вот какая у меня защитница, а вы говорите - не сторожевая.

- Что уже и дверь на засов не запираете? – поинтересовался зять, подкидывая кость под стол для собаки. – Предусмотрительность никогда не помешает. Болонка всё-таки не сторожевая собака.

- А мне она почему-то напоминает пуделя, а не болонку, - Раиса Григорьевна протянула к собаке руки, и та запрыгнула к ней на колени. – Да, моя ты, хорошая, ласковая.

Раиса Григорьевна была еще та собачница, но как их последняя собака после долгих мучений, сдохла, решила больше никакую живность не заводить. А потом в квартире ремонт дорогущий сделали, какие теперь кошки, собаки. Тискала она Жуку, а сама с грустной радостью память ворошила, как в далеком детстве подбирала на улице искалеченных, замученных животных и в дом тащила, мать ее за это ругала, теперь и сама вот приволокла облезлую дворнягу.

- Действительно шерсть какая-то кучерявая, слишком кучерявая, - поддержал Егор Борисович. - Но нет, ей богу, болонка. Может, помесь. Дворняжка, она и есть дворняжка. Что вы ее, мама, не подстрижёте? Жарко ведь собаке.

- Да, беда, не дается, кусает. Потихоньку стригу, когда смирно лежит, поэтому бока такие пегие, клочками. Так, глядишь, к зиме и пострижём.

- Придётся потом ей шубу шить, - пошутил Матвей, - чтобы не замерзла.

- А мне она напоминает барашка, - сказала Лидочка. - Кучерявится, как барашек.

От удовольствия, что ее поглаживают, Жука махала хвостом, точно веником, и перекатывалась на полу, подставляя для чесания бока. Глядя на нее, все улыбались, и она купалась во всеобщей радости.

Арина Глебовна поведала историю её жизни. Оказалось, что предыдущая хозяйка Жуки скончалась, и про собаку, привязанную к будке, все забыли. Хорошо, что верёвка была уже старой, истертой. Видно, в попытке освободиться, собака резко дернулась и оборвала ее. Страшно представить, что с ней стало бы - привязанной на жаре, без еды и воды. Такую, с грязной верёвкой на шее, всю в репейнике, с мольбой в глазах - поистине человечьей, она и нашла собаку. И что самое удивительное – Жука легко ужилась с задиристой кошкой, и теперь они даже едят иногда из одной миски.

Родственники долго общались за столом, вспоминая старые времена, когда еще дед жив, здоров был, в большой компании собирались и пели задушевные песни в саду под навесом из дикого винограда.

- Ну что, теперь про серую лошадку? - спрашивал дед внуков.

И заводили дружно "Маменьку". Внукам эта песня особенно нравилась, чувствовали они в словах и горечь и радость, хоть и не понимали, отчего у бабушки с дедушкой слезы каждый раз на глазах. А уж когда и соседи с гармонью приходили, пол деревни узнавало о шумном застолье. Бабушка ставила на стол расписной, пузатый самовар, чай пили, разливая по блюдцам, и в карты играли до поздней ночи, щёлкая семечки – у бабушки они были очень вкусными, всегда отборные, подсоленные, да и разве может быть невкусным, что на собственном огороде выращено и заботливыми руками приготовлено.

Жука в углу пристроилась и, высунув язык, радостно поглядывала на всех, будто понимала, о чем говорят.

За тёплой беседой незаметно пролетел день, в тёмной синеве неба, скользнув к горизонту, угас закатный багрянец. Давно отзвонил к вечерне церковный колокол, и деревня погрузилась в ночную тишину, какой не бывает в городе, когда кажется, что тишину можно пощупать, когда в усыпляющем шуршании трав можно различить малейший шорох и скрип.

- Засиделись, мама, у вас, совсем уж темно, хоть глаз выколи. Пусть дети у вас остаются, а нам пора, завтра на работу, - взяв заботливо приготовленные бабушкой сумки с закрутками и свежими овощами, зять вышел во двор.

Собака увязалась за ним. Запрыгала на задних лапах, прижимаясь к ногам мужчины, пока он доставал пачку сигарет из кармана.

- Чего выпрашиваешь? Не думаю, что тебе табак по вкусу придётся. Ишь, ты какая! Решила все в своей жизни попробовать? – Егор Борисович поднес руку с дымящейся сигаретой к носу собаки.

- Егор, что над собакой издеваешься? – пожурила вышедшая следом супруга.

- Нюхать даю, - улыбнулся Егор Борисович, - В следующий раз будет меня издалека чуять, - склонившись к собаке, потеребил ей макушку. - Ты, псина, давай, сторожи нашу бабушку, коли пригрелась, а то три шкуры с тебя спущу.

Жука завиляла хвостом, понимая: при всей серьезности, добрый ведь он, добрый. Проводила потом всех до калитки. И Митя уехал с родителями. Одна Лидочка осталась ночевать у бабушки, легла у печи, а Жука пристроилась в ее ногах. Чем-то приглянулась собаке эта конопатая девчушка, хоть и гладила та её меньше всех.

– Значит, приняла тебя, полюбила, - сказала Арина Глебовна. – Вот и хорошо, спите.

Вскоре бабушка услышала их сопение – дверей между комнатами не было. А, может, ей казалось, что слышит - обветшалая изба трещала и гудела без ветра. Сама Арина Глебовна долго уснуть не могла, ворочалась с боку на бок. Размышляла. Опять близкие звали ее в город, а ведь, как говорится, и хочется, и колется. Огород последние силы у нее забирает, иной раз согнётся с мотыгой в руках, а обратно разогнуться не может. Но с огородом трудно разлучиться, земля её не отпускает. Теперь и собака. Сколько ей жизни отмерено? Пять лет, а может все двадцать пять. Свыклась с ней, но и хочется быть ближе с детьми, внуками. С годами всё острее стало ощущаться. Одиночество тяготит.

- Баб, ты спишь? – голосок внучки зазвенел колокольчиком по комнатам.

- Не сплю ещё. А ты спи, Лидочка, спи. Поздно уже.

- Мне страшно, бабушка.

- Страшно? – цепляясь за железное изголовье, Арина Глебовна медленно встала, свет включила. – Смотри, никого, кроме нас, в доме нет. Дверь заперта на два засова. Да и собака охраняет. У Жуки слух хороший - услышит за версту чужого, лает так, что закладывает уши.

- У печи скрипят половицы, и мне кажется, будто ходит там кто-то.

- Кто там может ходить, внучка?

- Дух умершего в этом доме, - предположила Лида.

- Да, Господь с тобой, - бабушка, всё ещё верная духу коммунизма, на Бога не уповала, но Лиду криво-косо перекрестила. Чёрт поймет это поколение. Ну надо, так надо. – Не мертвых нужно бояться, а живых. Воры не полезут в такую халупу, что брать-то у меня? Брать нечего. А половицы действительно скрипят, весь дом кряхтит от ветхости. Его беречь нужно, укреплять, а не бояться. Ты спи, а я посижу рядом. Спи.

Долго сидела бабушка у постели внучки. Вместе с собакой охраняла её безмятежный сон. По сердцу бабы Аришы разливалась радость, когда близкие рядом – всегда спокойно и радостно.


Жука проснулась ни свет, ни заря, за окном ещё не проглядывало ни единого всполоха света. Арина Глебовна услышала, как собака когтями по полу чечетку отбивает, - значит, просится на улицу. Только хотела открыть дверь, как Жука прыгнула на кровать к внучке и давай егозить, лицо облизывать шершавым языком.

- Ты что, негодная, вытворяешь? Жука, слезай! Дай Лидочке поспать, рань еще несусветная, - подхлестнула её рукой, - Пошли, пошли, тебе говорю.

Лидочка заворочалась, приоткрыв глаза, тепло улыбнулась бабушке, но потом снова отвернулась к стенке. Баба Ариша шикнула на Жуку, подозвала к себе и, щелкнув рубильником, вышла с собакой во двор.

В темноте тут и там вспыхнули огоньком оконца. Первые петухи заголосили на краю деревни, а бабушкин петух еще молчал, ленясь покидать пригретый насест.

- Ну, вот Жука, все только просыпается, а ты самая ранняя, даже раньше петуха встаешь.

Сколько жила в деревне Арина Глебовна, заре всегда радовалась. Новый день, новая жизнь. Ведь даже в бесцветном горизонте жизнь теплится. Утро дышало прохладой, стлалось росой серебристой от травинок до макушек деревьев. Жука - к кустам, из кустов выскочила, тряхнула шерстью, и полетели брызги по сторонам.

 

Вскоре служба началась в церкви, известив всю округу переливами колоколов. Баба Ариша тем временем тесто замесила, чтобы пирожков напечь, пока ещё не жарко. Потом кур покормила мешанкой. К соседу сходила за свежим парным молоком и сметаной. Очередь дошла и до Жуки - собака уже и заждалась, так и ныряла в пустую миску.

- Что Жука, оголодала? Ну, на, ешь, - Арина Глебовна бульон с сухарями налила, кошку позвала, та не откликнулась. - Опять что ли, шельма, загуляла? Принесет нам с тобой приплод, придётся топить.

Жука кинулась к миске, торопливо, с жадностью, будто неделю некормленая, поглощала еду. На миг отрываясь от миски, глядела на хозяйку, точно благодарила.

- Набила брюхо? Теперь пошли за водой. Одно ведерко принесем с тобой, а Лида проснется, попросим еще воды нам натаскать.

Не успела бабушка калитку открыть, собака в щель протиснулась и рванула вперед. Бабушка до конца проулка не дошла, а Жука успела до колонки добежать, все проверить и обратно вернуться, чтобы хозяйку сопроводить. Не знала она, как еще можно отблагодарить за доброту и заботу, если не верностью своей и услужливостью.

- Не хотела к тебе привязываться, а ведь привязалась, - сказала Арина Глебовна. – Хорошая, ты, славная собака. Маленькая, а такая бойкая.

Жука уткнулась холодным мокрым носом в ногу хозяйки.

- Все ты понимаешь.

Так и дошли, разговаривая, до колонки. Силы бабе Арише пришлось приложить, чтобы опустить холодный железный рычаг. Вода хлынула под напором и затарабанила по днищу ведра.

Пока Арина Глебовна наполняла ведро, собака махнула за угол и подняла громкий лай.

- На кого она там? - удивилась баба Ариша, - В такую-то рань.

Только приблизилась бабушка к крайнему дому, через забор щебень полетел, чуть было ей по лицу камни не попали. Хорошо, что успела увернуться. Ведро выскользнуло из ее рук, с громыханием упало на землю.

Бабушка голову подняла: двое мальчишек на куче щебня пристроились и, набрав полные руки камней, собаку обкидывают. Вот она и заходится лаем.

- Я вам покидаюсь, - пригрозила им пальцем.

- А что вы нам сделаете? – спросил старший из мальчишек, неумытый, с всклокоченными волосами.

- Что сделаю? Родителям расскажу. Хулиганы.

- Их дома нет, на рынок уехали.

- Вот приедут, а вы тут щебень весь раскидали. Будет вам трёпка.

- За что? Мы ничего не делаем, просто играем, а собака ваша на нас бросается, выйти не дает на улицу.

- Нашли кого бояться! - негодовала бабушка. - Обманывать - каждый горазд, а признаться и попросить прощение не можете нынче. Нет уважения ни к старшим, ни к друзьям нашим меньшим. Что за поколение растет?!

Жука вновь залаяла, передними лапами кидаясь на забор.

- Вот видите, она еще и укусить может, - крикнул младшей сорванец.

- Никого она не кусает, - ответила Арина Глебовна. - Отстань от них, Жука. Сказала, отстань.

Собака не унималась. Пришлось бабушке палку взять. Только замахнулась, Жука сразу к забору боком прижалась, задрожала.

- Ты чего так испугалась? Не буду бить, - склонилась над ней бабушка. – Трясешься, как перед смертью. Пошли снова к колонке, вода-то разлилась.

- Я хоть раз поднимала на тебя руку? - спросила на обратном пути. - Видно, Жука, досталось тебе в жизни. Поверь, и я не мало хлебнула.


Чуть позже проводили внучку, пирожков завернув в дорогу. И понеслись у бабы Ариши обычным чередом домашние хлопоты, труд помогал с сердца тоску прогонять. Жука на камнях лежала, нежилась под солнцем, подставляя то живот, то спинку, а как припекать стало, спряталась под ореховым деревом у бака. Лень ей бежать до ведра с водой, лизнет влажную, перемотанную изолентой трубу и дремлет дальше.

Жара всех уморила, даже куры в земле зарылись, одни рябые бугры спин торчали.

Арина Глебовна тоже зашла в избу. Только прилегла отдохнуть, как услышала голоса с улицы: - Баб Ариш, баб Ариш!

- Тут я, - вышла на крыльцо и увидала мальчишек, которые камнями кидались с утра.

- Вашу собаку загрызли, - крикнули они через изгородь.

- Кто загрыз?

- Большие собаки. Мы видели. Она залаяла на них, вот они кинулись всей сворой и загрызли. Насмерть загрызли, - затараторили дети, перебивая друг друга.

У мальчишек совесть проснулась: могли ведь отогнать свору от Жуки, да не отогнали - интересно им было посмотреть на кровавые собачьи разборки, а потом осознали, что радости мало от такого зрелища, болонку жалко. Но сообщить о произошедшем - это тоже поступок, смелый, хороший поступок, вот они и прибежали.


В глазах Арины Глебовны весь двор потемнел, закружился. Схватилась бабушка, чтобы не упасть, за перекладину лестницы, подпёртой к избе. Не хотелось ей на растерзанное тело своей любимицы смотреть, но похоронить надо – не хорошо так бросать. Верную службу собака ей сослужила, хоть и короткую.

Взяла лопату, мешок. Пошла искать собаку, куда мальчишки указали, в бурьяне та лежала.

- Эх, Жука, Жука, бойкость тебя и погубила, - запричитала бабушка. - Откуда в тебе было это бесстрашие?

Расправила мешок, подцепила окровавленное тельце лопатой. Слезы, как обжигающий яд, тяжелые, как ртуть, с глаз бабушки текут, и сквозь их муть она видит – дышит Жука, дышит.

Утерла бабушка глаза рукавом, собаку в мешок завернула и к себе прижала - крови Арина Глебовна не страшилась.

- Ничего, Жука, ничего. Это боевые ранения, они пройдут. Выхожу тебя…


Выходила. Через месяц и шрамов не было видно. Только в памяти собачьей остались обрывки воспоминаний – как боль её пронзала, и как сквозь темноту заботливые руки хозяйки к ней тянулись.

Пока Жука была слаба, лежала в креслице, Арина Глебовна выстригла колтуны на её шерсти, и теперь собака обрастала новой шёрсткой, серенькой и пушистой.


III
В конце августа народ разъехался из деревни. Тишина стояла хоть и унылая, да сельчане стосковались за лето по такой тишине. Выйдешь во двор – лишь гул в ушах от ветра и пылью метет в лицо, но только ветер устаканится, голову дурманит горячий, горьковатый от выжженных и цветущих трав воздух. В жару редко кого на улице баба Ариша встречала - старики молча сидели у своих домов в тени деревьев. По их испещренным морщинами лицам, поблекшим глазам сложно представлялось, какими они были в молодости, но видно, что каждый из них пребывал в спокойной радости.

Со всеми соседями Арина Глебовна дружила, только от посиделок у плетня отказывалась, ссылаясь на срочные дела – не любила она пересуды и сплетни.
Дети и внуки стали реже приезжать, особенно, когда дожди начались. Дороги поразмывались, промоинами и колдобинами ощетинились. Как-то в одну такую промоину трактор угодил – доставали тягачом два дня.

- Баба Ариша, помнишь, как нелегкая тракториста занесла? – спросила одна из женщин. И полетели у покосившегося ивового плетня вздохи от лавочки к лавочке.

- Да, помню, помню, - отозвалась Арина Глебовна и прибавила шагу, желая быстрее от докучающих бабок отвязаться. Собака за ней семенила.

- Что дела опять? – поинтересовалась другая женщина.

- И шо за дела такие у тебя, постоянные? – подхватила еще одна, совсем старенькая, худющая.

- Зелье варю, - пошутила Арина Глебовна.

- Чаго варишь? – переспросила немощная старушка, подставляя к уху руку.

- Чаго, чаго, - тихо передразнила Арина Глебовна, - Кормить надо – то собаку, то курей. Вон и соседских свиней подкармливаю.

- Сдались эти рыломесы тебе? – уже вслед ей крикнули.


- Теперь будет им тема для разговоров на целый вечер, а то, глядишь, и на неделю – хватит, - усмехнувшись, сказала бабушка Жуке. – Из одного слова такое раздуют, наплетут, мама не горюй!


Только до дома дошли, Арина Глебовна побледнела, за сердце схватилась. Благо изба маленькая, до кровати два шага. Без чувств упала на нее, задев головой металлическую грядушку, руку протянула к пузырьку с корвалолом, да так и осталась лежать – силы ее покинули.

Жука сразу поняла – неладное с ее хозяйкой. Никогда бабушка не заваливалсь спать в столь ранний час, и в позе её было что-то неестественное, неспокойное. Прыгнула к ней, лицо облизывает, а та не шевелится, не гонит ее. Страшно Жуке стало, так страшно, что шерсть дыбом встала. Засуетилась собака, запрыгала с пола на кровать и обратно. Что делать - не знает.
Вой подняла. На него соседи с обеих от дома сторон и сбежались. Водой в лицо бабушке брызгают, по щекам бьют Арину Глебовну, а Жука за штанины и подолы их оттаскивает. Отшвырнут собаку ногой – та катится кубарем, и вновь подбегает, с остервенением впивается в ноги зубами. Ее и тазом металлическим бьют, и кочергой в морду тычут, а ей хоть бы что, за хозяйку готова жизнь отдать. Кое-как прогнали собаку на улицу.

Легла Жука на порожке, трясётся всем телом, вслушиваясь в голоса, но тихо за дверью. От такой тишины страх до самого хвоста пробирает. Не стерпела, вскочила Жука, заскреблась по-кошачьи, когтями в дверь и жалобно заскулила.

Вскоре вышла одна соседка, за ней другая, друг с дружкой громко, отрывисто разговаривая, направились к калитке. Жука за ними побрела, потом обогнала, хвостом завертела, пытливо вглядываясь в лица.

- Пшла, прочь, прочь, - развернувшись, оттолкнула ногой одна из женщин.

Другая на плечах платок бахромчатый поправила, тоже сердито на Жуку зыркнула и нырнула в проем за ограду.

Вернулась собака к порожку дома, опять завыла. Хуже неизвестности - только неизвестность. Никто ее так не любил, как баба Ариша, и не будет любить, если хозяйки не станет.

- Ну, чего развылась? – пропустил её в дом сосед Кузьмич. – Жива твоя хозяйка. Спасибо скажи! Эх! – замахнулся рукой, - Не знал бы, как баба Ариша тебя любит, прибил бы на месте. Вон, гляди, ноги покусала до крови.

Жука к хозяйке подбежала - лезет, лезет в лицо, точно целует, радость у нее безмерная. Не осознает, что ведь она её спасла. Собаке и не нужна благодарность, главное, что хозяйка жива. Больше прежнего она ластилась к ней. Теперь не то, что на порог, к забору близко никого не подпускала.

Даже пьянчуги стороной стали обходить дворик бабы Аришы - знали, что собака ее, ненормальная, цапнуть может.


- Лучше мне, лучше, - поглаживала Жуку мозолистыми пальцами по мордочке хозяйка. - Мы с тобой у времени хотим минуты отобрать. Да, испили горюшка не мало, но ведь счастья-то было больше. Всё-таки хорошую, долгую жизнь пожили. Ты одиночества испугалась, а мне одиночество уже не так страшно. Бывает тоскливо, до щемоты в сердце, но не страшно. Стало не страшно, как в войну, будучи молодой девчонкой, в окопах с автоматом лежала, кругом раненые стонают, над головой вражеские самолеты ревут. Вот тогда-то кровь стыла в жилах, а я думала: щас как рванет снаряд, и останусь лежать под грудой земли, ищи, собирай потом по буграм мои косточки. Я понимаю тебя, знаю, что такое голод и холод. Когда жизнь - на волоске от смерти, на все по-иному смотришь, в один миг переосмысливаешь. Ещё тогда пообещала самой себе, коли живой останусь, не всплакну, на судьбинушку больше не пожалуюсь. Муж хороший был, рюмашку, другую мог пропустить, но никогда не напивался, не бил, голоса не повышал. А я до сих пор слово свое держу - дети слез моих не видели и не увидят, - одна единственная слезинка скатилась у Арины Глебовны на собачью шерсть.


- Знаешь, что я делаю, когда очень тягостно на душе? - протянув руку к шкафчику, Арина Глебовна достала деревянную дудочку.

Бабушка стала дуть, пальцами перебирать по незатейливому инструменту, и полилась тоненько музыка, какую Жука еще не слышала. Болонка завыла. Баба Ариша посмотрела настороженно на собаку – та на нее глазками сверкнула. Еще раз бабушка задудела, и снова собака подвывала.

- Жука, ты у меня певица, оказывается! – удивилась Арина Глебовна.

И смеяться стала, долго смеялась, до слез.
- Что уши повесила? Саму себя не жалею, и ты не жалей. Поживи ещё, вместе со мной.


Настала зима, снежная, ветряная. В один день пурга все дворы замела. Калитки, утопленные в снегу, чтобы открыть, приходилось большой лопатой расчищать. Еще попробуй в обледенелый сугроб ее воткнуть! Морозы свирепствовали так, что стекла на окнах трещали. Помои в ведре только выставишь за порог - коркой льда на глазах покрываются.

Неделями баба Ариша не виделась с сельчанами. Иногда казалось, что вся деревня вымерла, но приглядится - оконца горят тёплым светом, и вьются над трубами сизые струйки дыма. Неторопливо, тихонько бьётся в каждом доме жизнь. Унылыми холодными вечерами бабушка с Жукой играли на дудочке, так от скуки и спасались.

Родные навещали, доставляли бабушке всяких колбас, сыров из города. Впрочем, бабушка в этом нужды не испытывала. Курицу зарубит, еды наготовит, на неделю хватает. Так и говорила, чтобы ей ничего не везли, а вот от нее родственники никогда пустыми не возвращались. Про то, что сознание теряла, Арина Глебовна смолчала - не хотела, чтобы опять упрашивали в город ехать, не готова была еще с деревней проститься.


IV
Коротки были зимние дни, долго тянулись зимние вечера. На дворе уже и март, а холода не отступают. В один день снег подтает, а на другой – стрелка термометра резко вниз опустится. От таких перепадов у Арины Глебовны давление скакало. Лежит утром с головной болью, руки, ноги отнимаются, а дела не ждут - обледеневшее крыльцо песком нужно присыпать, сосульки с крыши посшибать, кур покормить, с курятника помет убрать. Лежит и думает - вот бы родные были рядом.

Только потеплело, и внуки приехали, ночевать остались. Бабушка свою дудочку достала и показала, как они с Жукой развлекаются. Митя и Лида смеялись, а меж тем ребятам стыдно стало, что редко навещают бабушку, пообещали каждую неделю приезжать. И слово своё сдержали.

Как выходные, собака бегом к забору – поджидать любимых гостей. Солнце слепит так, что глаза режет – Жука ждет, дождь льет нещадно, воду хоть из бревна выжимай – Жука спрячется под лопухом или клеенчатым навесом и ждет. Упрямой была собакой.

Шерсть у Жуки отросла ровно, никто больше не говорил, что она страшная. Болонка, как болонка.

И вроде, всё хорошо, но все чаще и чаще баба Ариша стала ходить мрачной и молчаливой, лишний раз на улицу не выходила. Подперев рукой подбородок, сидела у оконца в задумчивости, слушая шелест дождя, или подолгу, тяжело вздыхая, лежала в постели.

Однажды соседский кот к ним забрел, облезлый, тощий. Видно, и слепой. Бабушкина кошка куда-то запропастилась, от скуки Жука стала этого дохляка по всему огороду гонять. Раздербанила, разворотила бабушкины грядки, а затем сама получила от хозяйки нагоняй.

- Жука, я тебе щас! – замахиваясь бадиком, грозила Арина Глебовна. - Все грядки мне истоптала. Ноги болят, так ты еще учудила.

Начало весны выдалось дождливым. Низину водой подтопило. У соседей вода залила весь участок, подобралась к самому дому, просочилась в погреб. Бабушка переживала, что внуки приедут, а угостить их нечем будет – обильные дожди и грунтовые воды сад загубят. Всё обошлось, но работы не убавилось и в теплое время: то почву разрыхлить, то вал перед участком укрепить. Где бы еще здоровья взять?

Ясными днями и лето мало радовало. Из-за пасмурной погоды ноги Арины Глебовны выворачивало так, что на стену готова была лезть от боли. Но находила в себе последние силы, чтобы встать. Дожди дождями, а саду поливка нужна постоянная, и как же её грядки без окучивания и прополки?

Казалось Арине Глебовне, что жизнь быстрее и быстрее течет. Вроде не успела весна наступить - оказывается, позади осталось и лето. Время ускользало вместе со здоровьем. То одно её беспокоило, то другое, но только боль отступала, баба Ариша неслась в огород. Не берегла себя.

- Завтра наши приедут, а сил никаких нет, - жаловалась бабушка собаке. – Ничего, на том свете успею отдохнуть. Сейчас разотру ноги настойкой, завтра буду шустрее тебя. Есть у меня одно проверенное средство ото всех хворей, - достала она из-под кровати банку с настойкой из одуванчиков. - Обещала я грибные места показать, так что не до лежания. Да и надоело без дел, истуканом валяться в постели.

 

Как договорились, родные за бабушкой заехали рано утром, по земле еще густой туман расстилался. Жука выбежала во двор - кружева пара, как шаль, её укутали, одна голова смешно торчала, точно чучело на палочке. Счастьем светились глаза собачьи. Лес так близко - из окон виднелись пушистые кроны, да мало кто из местных покидал задворки деревни, здоровье не позволяло, вот и для Жуки такое событие было впервые.

Погрузились все в «Ниву», собаку баба Ариша себе на колени посадила. Ехали не быстро – в тумане дальше пяти метров ничего не видно, да и с детьми Егор Борисович никогда не спешил, но незаметно тихая деревушка осталась позади, а песчаная дорога запетляла по ухабам, приближаясь к сосновой рощице. За ней, вдалеке горизонт осенялся пламенем смешанного леса, преимущественно дубового, давно уж не дикого, но очарования своего не утратившего.

Дубрава встретила пряным шлейфом разнотравья. С асфальтовой дороги не успели съехать, как повеяло и прелой листвой, ковром устилающей лес от края до края, но наиболее терпко ощущался аромат грибов. Даже сам воздух, пропитанный грибным запахом, стал будто тягучим и тяжелым. Думалось - наклонишься, к земле руку протянешь и обязательно гриб найдешь, а нет, порыскали, поразгребали палками листья - ничего. Пришлось в глубь леса двинуться.

Разбрелись все по лесу, только шуршание листьев да хруст веток слышатся. И Жука зря время не теряет, носом ныряет в опалую листву, а то, как курица в жару, закопается целиком в большой куче, неожиданно выскакивает и нападает на проходящих мимо неё людей.

Насобирав полные корзины грибов, Митя с Лидой спустились к пруду. Камешки подобрали и стали кидать в воду – скачут они по зеленоватой от тины и ряски поверхности, а Жука головой вверх-вниз трясет. На ежа наткнувшись, собака от испуга подпрыгнула и в воздухе кувыркнулась. Детворе - веселье!

Ребята вытянулись на бережку, поросшем душистым вереском, смотрят в чистое небо - в нем густая синева разливается. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь кряжистые ветви дубов, на их лицах тенями рисуют. Лидочка веки прикрыла, с неудовольствием представляя, как новыми веснушками носик обсыпает, а Матвей то прищурится, то глаза широко раскроет, пытаясь сквозь кружево ветвей солнце пересмотреть. Трещат старые дубы. Тепло. Хорошо.

- Мить, а помнишь, в детстве мы из какой-то травы свистки делали? Что за трава?

- Помню, что делали, а вот из чего не помню, - ответил брат. – Па, ты не знаешь? – спросил подошедшего отца.

- Из тростника или камыша, думаю.

- Нет, из травинки какой-то, - сказала Лидочка.

- Тогда полым внутри стебель должен быть, - пояснил Егор Борисович.

Любопытство у Мити взыграло, пошел искать, из чего можно дудочку сделать.
Вернулся с двумя тоненькими стебельками, протянул один сестре. Задудели ребята, что было сил, полной грудью, пытаясь передудеть друг друга. И тут все услышали, как Жука поёт.

- Разве я вам не говорила? – спросила Арина Глебовна, увидав удивление на лицах Егора и Раисы. – Совсем памяти нет. А ведь, правда, только внукам талантом ее хвасталась.

- Вот тебе, Жука, приключение, – потеребила собаке загривок Раиса. Она больше всех Жуку ласкала, а та к ребятам тянулась.

- Точно, - подтвердила бабушка. - Такого у нее за всю жизнь не было. Сидела во дворе на привязи, а тут всех смешит и сама радуется.

Поняв, что ее хвалят, Жука довольно сверкнула черными глазёнками, к каждому подбежала, поблагодарила - в кого носом ткнула, кого лизнула, и унеслась резвиться в ворохах листвы, прислушиваться к хрусту и шелесту под лапами. Казалось ей, что такой отрадой, легкостью всегда будет наполнена ее жизнь, и думать - не думала, что эта радость не вечна.

 

Через месяц они на пару с хозяйкой заболели. Арина Глебовна слегла с больными ногами, а Жуку кашель замучил. Видела бабушка, как страдает ее любимица, а сделать ничего не могла. Все дороги к деревне в месиво превратились – ни пройти, ни проехать. А сама она не в силах была собаку к ветеринару сводить, далеко тот жил, поговаривали, что вроде и съехал.

Однажды услышала Жука, как хозяйка разговаривает по телефону. Настороженно вслушивалась она в её речь, по интонации понимая, что недобрый разговор.

- Не смогли вы ее полюбить, да? – спросила Арина Глебовна. - Ничего. Жуке и того хватило. Ей много не надо.

Положила бабушка трубку, долго молчала.

- Плохо дело, Жука. Плохо, - сказала, наконец, собаке. – Видно, кашель твой не лечится. Усыпить предлагают, а я не могу жизни лишить, кого выходила. И в город с собой взять не могу, некому будет тебя выгуливать, все работают и учатся. Мне-то нужно на обследование ложиться – ноги, как деревяшки, да шут с ними, а вот в боку стало что-то невыносимо колоть. Что делать нам, а?

Жука устроилась под стулом, не решаясь голову поднять. Чувствовала своим сердцем собачьим – расстаться придется. И так грустно стало и страшно, хоть на луну, хоть на лампочку вой.

Зашла к ним соседка – жена Кузьмича, проведать Арину Глебовну, узнать из первых уст о её переезде в город. Бабушка рассказала и про главную печаль.

- О, велика беда! – всплеснула руками женщина. – Оставляй мне, пригляжу. Поправишься, тогда и заберешь собаку, но думается мне, тут ей лучше будет, чем в квартире. Хворая она у тебя, хилая. В деревне ей и раздолье, и воздух свежий, и есть, кого облаять, а в четырех стенах она что будет делать? Тот, кто всю жизнь в деревне прожил, на старости лет не уедет. Это тебя нечистая куда-то понесла. Ты, как тот солдат, который только вперёд идёт. Собаку хоть не мучь, пусть спокойно доживет свой век в родных пенатах.

- Не знаю, не знаю, не по-людски как-то…

- Что не знаю, не знаю?! Я знаю. Она скоро умирать уйдет, дни ее сочтены, пусть лучше останется у тебя в памяти здоровой и бойкой. Ты не переживай, нервы побереги, чай они не железные.

- Тогда я закрою ее в доме, чтобы за мной не увязалась, а ключи тебе занесу, - тяжело вздохнула баба Ариша.

Как соседка ушла, Арина Глебовна прижала болонку к груди.

- Ты прости меня, Жука. Знаю, друзей не предают. Постарайся уж понять. Ты кого бы выбрала, коли могла – друга верного или своих щенят? Вот так и я.

Жука притихла, словно в чем-то провинилась. Видела бабушка, что в глазах её больше нет блеска, потух вместе с верой. Ведь не обманешь собаку - всё чувствует.

Каждый божий день просыпалась болонка, вскакивала, как кипятком ошпаренная, и кидалась хозяйку искать по дому. Найдет, рядом свернется калачиком и поглядывает жалобно и обречённо, а стоит хозяйке встать, так и Жука за ней по пятам.

- Да, здесь я, здесь, - глядя на метания собаки, отвечала бабушка. - Ох, Жука. Если сможешь, прости меня, старую.

Только бабушка опускает руки, сухие, мозолистые, как собака подбегает и облизывает, облизывает их, точно запомнить хочет всю их шероховатость, каждую шишечку, морщинку.

- Не мучь меня, Жука, - склонится над ней бабушка. - Закаленная я трудом и войной, а сердце-то не каменное. У каждого свой срок жизни отмерен. Твоего осталось немного, и мой не за горами. А ведь хорошо нам с тобой было, да, Жука?


Пожитки все раньше в квартиру перевезли, а бабушку решили забрать в очередное воскресенье. Как только могла, Арина Глебовна этот день оттягивала, то на месяц, то на неделю.

- Ну что ты дубом уперлась, - возмущалась Раиса. Ей сердобольные соседи доложили про пошатнувшееся здоровье бабушки, и теперь она каждый раз дергалась, как мать трубку не брала.

- А я и есть дуб, - шутливо отвечала баба Ариша, - корнями крепко к деревне приросла, хоть топором руби.

В день отъезда Арина Глебовна замок повесила на дверь и пошла, не оглядываясь. Хотя оглянуться хотелось, точно сам черт нашептывал: посмотри, посмотри, готова ли свое хозяйство оставить, готова друга верного бросить?

- Не сметь, - сама себе приказала бабушка, - не жалеть, не думать, не оборачиваться.


Длинный церковный трезвон каждый шаг ее сопровождал. Стальное, тусклое небо пустотой давило. Зять в машину уже ушел с двумя последними баулами, так что бабушка только легенькую, затертую по краям сумку подмышкой несла, куда самое ценное сложила: документы да фронтовые письма-треуголки. Морозцем крепким лужицы схватились. Бабушка идет, а под ногами лед трещит. Тяжело трещит. И на сердце ее тяжело, словно чугун расплавленный в него влили. Перед глазами бабушки вспыхивают, несутся куда-то, точно на вороных, воспоминания деревенской жизни, десять шагов сделала и успела представить жизнь в городе, как глянцевый потолок квартиры, точно проход в другой мир, над головой зияет, как ночью тоска по деревне и по собаке душит похлеще одиночества, как она упрашивает родню забрать ее любимицу, как звонит соседке, а та говорит, что Жука умерла, спряталась в промоине, где трактор застревал, там ее и присыпали землей. Борясь с грустными мыслями, дошла баба Ариша до калитки, за полуотвалившуюся ручку потянула, замерла, задумалась: ничего ли не забыла, со всеми ли попрощалась? Через забор напротив сосед Кузьмич выглянул, руку поднял, то ли прощаясь, то ли приветствуя.

- Че, Глебовна, в огороде не сидится, на этаж полезла? - улыбнулся беззубым ртом старик. - Ну, бывай. Звони, ежели, че. Главное, чтобы голова не кружилась, а то знаешь, как это бывает... Городские все куда-то бегут, спешат, небоскребы свои возводят, к Богу что ли ближе быть хотят. А Бог он вот где, - Кузьмич ударил себя кулаком в грудь. - Ты думаешь, кто тебя тогда спас? Бог, Глебовна, Бог. В собаку твою вселился и волком завыл.

- Да ну тебя. Если Бог в сердце, зачем ему в собаку вселяться, - махнув на него рукой, баба Ариша развернулась по-военному и пошла, чуть ли не побежала обратно, точно боялась, что кто-то остановит.

Зашуршали деревья, укрытые снегом, а ей на миг померещилось, что сад пышно, бело зацвел, аж до ряби в глазах, и что вовсе не тень корявая от обвалившегося сарая на дорожку падает, а Жука несется ей навстречу, подбегает, руки облизывает, радостно в глаза заглядывает. Поняла бабушка, что души их крепко-накрепко связаны, что эту связь разорвать сродни тому, как кусок от тела отрезать.

- Обожди, Жука, обожди, - баба Ариша торопливо пыталась вставить ключи в замочную скважину дрожащими руками, услышав, как болонка за дверью воет. - Плохой нынче из меня солдат. Куда ж я без тебя, родненькой?! Или я с тобой, или ты со мной – другого не дано.

12:50
909
0
Грэг Грэг 6 лет назад #
Ань, ты зачем такую грустную повесть написала? Я ж сентиментальный до ужаса. Теперь вот расстраиваться полдня буду…
А написано здорово.
0
Анна Орлянская Анна Орлянская 6 лет назад #
Григорий, ну кто же знал?! Я думала, вы сентиментальный можете быть только в своих произведениях. А так — считала вас матерым бравым пиратом). Вот так — чужие фото на аватаре размещать))).
0
Грэг Грэг 6 лет назад #
Ань, бандиты весьма сентиментальны. ) Вот у меня знакомый сиделец рассказывал, когда жалостливые песни поют — весь лагерь рыдает ) А там такие отморозки — мама не горюй )
0
Aagira Aagira 6 лет назад #
Ну что сказать… «Про собаку» — значит о плохом, а закончится смертью собаки. С детства знаю. Поэтому не люблю такие рассказы.
Кто б соригинальничал и написал «собачью» повесть, которая хорошо закончилась? Нет таких.
Да, расстраивают меня такие рассказы тоже. Очень.
0
Анна Орлянская Анна Орлянская 6 лет назад #
Да сама не очень люблю. Но Бима в детстве несколько раз смотрела — плакала и смотрела). Зато это правда.
0
Aagira Aagira 6 лет назад #
Может, и правда, но я ее лишний раз знать не хочу. Иначе иммунитет выработается. Буду черствой. ch_sad
0
Ленсанна Ленсанна 6 лет назад #
А я фильм про Бима так ни разу до конца и не досмотрела, как и «Хатико» ((((
Вот и этот рассказ читала и ждала «плохой» конец, заливаясь слезами ((((

Очень хорошо написано, жизненно. Картинки деревенского быта так и встают перед глазами. И собачонка так ярко нарисована!
0
Анна Орлянская Анна Орлянская 6 лет назад #
Спасибо. Я этот рассказ много раз правила, уверена, что еще и не раз к нему вернусь. Он один из немногих, которые хоть что-то для меня значат))
0
Анна Орлянская Анна Орлянская 6 лет назад #
Изменила концовку. Решила — хватит грусти)).
0
Ленсанна Ленсанна 6 лет назад #
Хорошо, что изменила!!!
0
Анна Орлянская Анна Орлянская 6 лет назад #
На самом деле тут многое взято из жизни, к сожалению в жизни другая концовка была, но вот решила, что критики правы — плохая концовка в рассказе про животных не только уже банальна, но и слишком грустна, зачем такая правда. В рассказе и без того грусти хватает.

Похожие публикации:

Картинка из интернета   Ведьмы города С.   Повествование основано ...
11:05
13
Очень хочется поделиться именно этим отрывком из романа " Бумеранг" Эту книгу я ...
Младший из рода Гонгоров, Белых Хранителей, семиклассник  Аян вернулся домо...
Вдоль пустынного залива Прозерпина вслед за ним, Равнодушна и ревнива, Потекл...

Все представленные на сайте материалы принадлежат их авторам.

За содержание материалов администрация ответственности не несет.