–Дядя Гриша, расскажи сказку… –Да у меня все сказки неприличные. –Вот и хорошо. Мы уже взрослые. Скоро школу заканчиваем. –Ну, тогда слухайте: ЖЕНИТЬБА ПОМЕЩИКА Ехала по лесу карета, золоченная с гербами, везли ее шесть жеребцов и одна кобыла – стало быть, семь всего непарнокопытных было. Кучер их бил кнутом и приговаривал: «А ну живей, скоты!» Очень грубый кучер был – мужик неотесанный. Вез он своего благодетеля графа Неурожайкорыто свататься к соседям Белоруковым и бранил тех и других свирепой бранью, от которой делалось тихо и жутко в дремучем лесу. Хищные звери бежали прочь, ежились разбойники, а птица валилась замертво и без всякого счета. Про зайцев и мышей даже говорить нечего, те совсем с ума сходили, даже коровы…  Впрочем, я отвлекся, уж больно коровьего парного молочка захотелось. Так вот, ехала эта карета долго и нудно, по лесам, по оврагам, по рекам, по морям,  короче, доехала. К тому времени все лошади сдохли, остался только маленький жеребенок, он карету и дотащил.  А Белоруковых дома нет, надо назад ехать, и поехали они назад.  Вскоре жеребенок околел, кривя зубы в предсмертном блеянии. Мужик с графом погоревали короткое время и спать попадали, поужинав чем Бог послал, а он им и не послал ничего – голодные легли. Только не спится натощак. Неурожайкорыто сунулся было жеребчика сожрать, да тот уж протух. Побрезговал барин тухлятиной. А кучер не из брезгливых оказался. Ел да и нахваливал: «Ну и мясо, до чего ж душистое». Раззадорился Неурожайкорыто и тоже решил попробовать жеребятинки. Глядь, а от коня только косточки остались. Пришлось холодца наварить, любил граф холодца! Сварил студень, съел.   Легли оба сытые. Ночь звездная, долгая, летняя. Лежат и о бабах мечтают, граф о Белоруковой дочке, а кучер о маменьке, потом граф о маменьке, а кучер о дочке, потом об обеих сразу. А ночь долгая… стали о старухе Белоруковой мечтать и о хозяйской девке, о гувернерах разных, помянули и конюха, и мажордома и прочую челядь. – А что, – говорит Неурожайкорыто, – ты, Семка, мне тоже нравишься. – И ты мне, барин, – обрадовался кучер, – давно я до тебя приглядываюсь, экий ты холёный, да белый! – Но-но, – строго осадил его помещик, – я сверху, ты снизу. –   Воля ваша, я не девка, кобениться не стану, а все-таки и ты дай мне разок. – О чем речь, голубчик, конечно-конечно… мне демократические принципы близки и понятны, скидавай поскорее шаровары, хочу на тебя в лунном свете поглядеть. – Ну, уж, это, барин, извращенство какое-то. Да и задница у меня корявая, да прыщавая, ако пень гнилой. –  Тьфу ты, – плюнул с досады Неурожайкорыто, – и на что ты мужик деревенщина с таким задом годишься?! Куда лезешь?! Аж мне, индо, противно стало! –  Это не я, барин, лезу, а вы ко мне подлезаете, яко змей искусительный. – Да чтоб ты сдох говноед трухлявый, – выругался помещик. – Не  хошь, мироед проклятый, так сиди и мастурбируй сам. – Ишь ты хам, какие слова знаешь! – Да, уж, сатрапье рыло, знаем-с, читали-с! – А что это, мне интересно знать, быдло холуйское, ты прочесть мог?  –  А вот у тебя, горлопана, скрал пятитомную иллюстрированную историю еврейского народа… –  Ах, ты гнида! – рассердился Неурожайкорыто, – а где сейчас та книга? – Сейчас нету, – озлобился кучер, – всю на самокрутки извел. – Ну, раз так, я сейчас тебя самого на табак пущу, – закричал помещик и  вцепился в горло Семке – кучеру. И покатились оба в овраг. Барин поздоровее был, питался потому что хорошо, душит кучера всерьез, а тот вдруг ослаб и тоненьким голоском пищит:          – Соврал я тебе, барин. – Это ты о чем? – Не трухлявая у меня задница, а чистая, да белая.  – То-то же, холуй! – сразу подобрел помещик, – Значит, как договорились, ты снизу, я сверху. –Дядя Гриша, а что дальше было? –Ухх-р-р-р–хрр-хр-ррр–сссс…. –Спит! Вот так всегда! На самом интересном месте!                                                                                                           20.09.96.