Лоренцо задумчиво смотрел в окно. Ветер на улице скатывал тополиный пух в шарики, тащил волоком по земле, накручивал на ветви деревьев, а самые легкие - поднимал высоко в воздух. И кружились, падали они, точно снежные хлопья.
Мужчина распахнул створку, и теплый поток воздуха ворвался в музыкальный класс, зашелестел нотными листами. - Прислушайся, – произнес Лоренцо. – Что ты слышишь?
- Биение пульса, - улыбнулась Симона.
- А я слышу музыкальные мелодии, - возразил учитель. - Точно звучит ноктюрн ми-бемоль Шопена. Что ж, пора начинать.
Поместив виолончель между колен, Лоренцо перебирал струны, а Симона наблюдала за его плавно изгибающимися пальцами, казалось, будто они существуют отдельно от его рук. Ещё один взмах, и полетят они, словно пёрышки. Возникло желание, чтобы эти пёрышки осыпались на неё.
Симона представила, как он дотрагивается пальцами до её губ, обводит их по контуру, по шее опускается к ложбинке между грудей, руками скользит к талии, притягивает к себе и целует. Его язык лишь кончиком касается её языка, ненадолго отстраняясь, будто дразня, но с нарастающими аккордами музыки пируэты во рту становятся более настойчивыми. А его пальцы, как человечки, спускаются по изгибу спины к бёдрам, блуждают по ногам, перекидываются на пуговицы её блузки. Одна, две, три… - шажками измерялся спуск вниз.
Учитель заскользил смычком по струне, и она откликнулась легко, протяжно, изящно. Это было началом четвертого каприса Паганини.
- Закрой глаза, – прошептал Лоренцо. – Ты чувствуешь музыку?
Симона чувствовала. Чувствовала его тёплое дыхание, от которого рассыпались по телу мурашки. Чувствовала, как замирает и вновь бешено бьётся её сердце.
- Смелее, - произнес Лоренцо.
Ветер стих. На улице всё замерло в ожидании дождя.
Симона потянулась к флейте. Пальцы на миг задрожали, как струны. Симона и сама напоминала дрожащую струну. Она не смотрела на учителя, но ощущала, что он наблюдал за ней, за каждым её действием, позой, выражением лица. Взгляд мужчины скользил по ней, как скользили его руки.
- Ну же, смелее, - подбодрил Лоренцо. - Тебе уже знакомы штрихи нижнего регистра. Сегодня мы исполним стаккато. Есть интересный приём – с помощью языка…
Учитель собрался ещё что-то сказать, но она оборвала его речь поцелуем - быстрым и робким. Отстранилась, отвела взгляд, боясь увидеть в его глазах осуждение. Лоренцо сам притянул её к себе, приник к губам. Она обвила его шею руками, закрыла глаза, ощущая, словно становится легкой, невесомой от поцелуя. Ей хотелось целовать и его руки, которыми так долго любовалась.
Освободив флейту из чехла, девушка поднесла её к губам и, придерживая большим пальцем, запорхала по ней остальными пальцами.
Теперь по классу разлились мелодии "Адажио" Моцарта. Забарабанившие по стёклам капли дождя вторили ритму музыки.
Мелодии виолончели и флейты приобрели единую тональность. Вихрем закружились мысли. Музыкантам казалось, что они летят и сливаются со звуками, как сливаются с помощью лиги две ноты. Они парили, опускаясь с мелодиями до диеза и поднимаясь до бемоля.
На миг музыкантам представилось, что их подбросило вверх вместе с дождевыми каплями, нотными листами и музыкальными инструментами, издавшими высокие аккорды. Всё лишнее развалилось на части и разлетелось в стороны, как щепки, а всё нужное раскрылось, как лепестки цветка, и обратно сомкнулось, как поцелуй. Последний поцелуй. Крики сорвались с их уст, крики радости, блаженства, изнеможения и торжества. Воцарилось безмолвие. И они открыли глаза.
Дождь закончился, только с пологой крыши продолжали стекать и срываться вниз переливающиеся, прозрачные капли. Сквозь этот дождевой занавес преломлялись и рассеивались золотистые лучи. Солнечные зайчики запрыгали по стенам, по полу, по всему классу, отплясывая под Канон в ре мажор Пахельбеля.
Захотелось подойти к окну и поймать руками хрупкие кристаллики дождя.
Симона размышляла о том, что столь чувственно им еще не приходилось исполнять сонаты. Будут ли они сожалеть? Сейчас это неважно. А может, ничего и не было? Убрав флейту в чехол, девушка попрощалась с учителем и вышла из класса.