Машина безвременья Часть 2

Миллионная степень вежливости, поклон под углом в немыслимое количество градусов.

- ...подождите, вот еще...

- Это какой-то кошмар, я вообще до сих пор не могу понять, что это было, чтобы я еще в Японию поехал, да никогда в жизни, или это не Япония виновата, это Харуко-кун виноват, он... Вот я даже не знаю, что он натворил, так-то если посмотреть, ничего он не натворил, наоборот, у меня такое чувство, что если бы не он, то меня бы здесь уже не было, я бы всё это не писал. Вот мы с ним куда-то поехали, уже не помню, куда, да после такого имя собственное забудешь, не то, что куда ехали... И вот, автобус наш в какой-то там глуши и заглох, и главное, телефоны не то, что не ловят, а вообще не включаются, вот так вот электричество всё, как будто его и не было никогда. Харуко-кун суетится, видно, что на грани паники, только вида не показывает, у них же это, главное, не потерять лицо. Мы его как можем успокаиваем, да вы не волнуйтесь, вы посмотрите, какие места крутые, вы же сами нас учили природой любоваться, вот и полюбуемся, сосны какие, и эти, как их... крипты... криптомерии, сразу и не выговоришь, и не вспомнишь, он какие только новые слова нам не говорил... остановились там, пикничок устроили, там же и заночевали, место и правда райское, погода лучше не бывает, так и хотелось сказать Харуко этому, что если еще раз извинится, мы его в реке утопим...

Ну а дальше самое страшное было,  это уже около четырех утра, ночь-то сказочная, мы купаться пошли, речка как раз попрохладнее стала, хоть жара стала спадать...  Харуко спал, он-то не видел, что мы делаем... А потом когда начали из реки выходить, чувствуем – что-то не то, как будто вокруг другое что-то, не наш лагерь, а... а потом рядом со мной как заорёт кто-то, - они переправились через реку, значит, и доспехи у них намокли! Вот как можно распознать врага! Бейте же их! И со всех сторон клинки, досепхи, крики – бейте же их, бейте же их, и смотрю, на меня рыцарь в доспехах прёт, доспехи я такие в музеях японских видел, и мечи такие тоже видел, и вот этим-то мечом он меня от плеча по диагонали пополам разубает, и сначала ничего, а потом боль такая, я думал, умру, да не думал, а правда понимаю, что умираю, когда позвоночник с хрустом ломается, и прямо чувствую, как внутренности из меня валятся, и сам я куда-то валюсь, не я, а половина меня, и боль такая, что скорее бы всё это кончилось, а оно не кончается, и звезды сверху сквозь деревья просвечивают, и какой-то человек на меня валится, весь в кровище, и даже не сразу понимаю, что это не человек никакой, а вторая половина меня, и ноги еще дрыгаются...

Утром только пришел в себя, лежу на том же месте, где упал, целый лежу, только я эту боль как сейчас помню. Телефоны ожили, и автобус наш тоже ожил, и Харуко-кун суетится, извинятся, да он вечно извинялся, один раз под дождь попали, так он извинялся, что дождь пошел, мы над ним хохотали еще, вы что, Харуко-кун, погодой управляете? А Харуко-кун дальше нас ведет, камень какой-то показыавет, что-то там про Суномата-гава, про битву какую-то... Так-то мы его обычно слушаем, только что рты не пораскрываем, а тут я даже слушать нормально не могу, все боль эта вспоминается... И тут я не выдержал, соседу своему по автобусу обмолвился про то, что ночью было... И нас всех как прорвало, загалдели, крыльями захлопали, оказалось, всем ночью досталась, девушка одна визжала, что ей голову отсекли, сосед мой говорил, как его вообще в капусту изрубили... Харуко на нас смотрит, белый весь, в пунцовых пятнах, и спрашивает, а вы что, ночью в реке купались, а вы что, в четыре часа утра в реке купались – и смотрит на нас, будто мы вообще что-то ужасное сделали. Я уже думал, река там какая-нибудь священная, в которую с трех часов ночи до пяти часов утра заходить нельзя, а то прогневаем какое-нибудь нурикабе, или я не знаю, что. А Харуко-кун пополам согнулся, как он вообще только пополам не ломается, и давай извиняться. И бормочет что-то, что нам плохой сон приснился, и он очень-очень извиняется за плохой сон, так извиняется, как будто он и за сны отвечает. И чувство было такое... Что не сон это, не сон, и мы знаем, что это не сон, и он знает, что это не сон, только не говорит. Даже пообещал, что сегодня же завезет нас в лавку какую-то, где продаются обереги от плохих снов, как он их называл, омамори, что ли, и еще как-то, не помню уже. И правда, больше никакой чертовщины не было, только я уже никуда не ездил, мне хватило, так, из гостиницы в Токио выходил ненадолго, и хватит с меня.

Так что даже не знаю, какую оценку тут поставить, вот и хочется сказать, что это просто ночной кошмар был, только никакой это не кошмар, это другое что-то...

- Харуко Накамура!

- Господин-сан...

Харуко снова складывается пополам, склоняясь в какую-то четырехтысячную степень вежливости.

- Харуко-кун...

- Я приношу свои глубочайшие извинения...

- ...Харуко-кун, наша фирма уже давно заметила, что вы... что с вами... в общем... В общем, это очень хорошо, клиенты весьма довольны... Однако, иногда ваши... гхм... перегибают палку.

- Господин-сан... я... мне очень жаль... я очень виноват... я... – снова поклон в триста шестьдесят с чем-то градусов, дальше остается только упасть на колени, - я... это как будто не всегда происходит по моей воле... по моему контролю...

- Харуко-кун, вам следует лучше контролировать себя. И то... что происходит.

- Я не...

- ...вы можете. Вы должны. Ступайте, сегодня вы должны сопровождать туриста...

- Спасибо... спасибо... огромное вам спасибо...

Все-таки опускается на колени, кланяется, касаясь лбом линолеума...

8

Извините, что я умер

- ...вот вы сейчас точно скажете, что я гребаный псих...

- Ну, я бы не стала делать таких выводов...

- Вы понимаете, я вообще несдержанный, завожусь с полуоборота, меня даже на полгода отстраняли от школы, из колледжа вылетал...

- Что же, могу порекомендовать курсы управления гневом...

- Да проходил я эти гребаные курсы, миллион раз уже проходил!

- И результат...

- Ну, мне вроде бы стало получше, по крайне мере, теперь чуть что не впечатываю никому кулак в морду... Вы не подумайте, это редко бывало, так-то я парень незлобивый, но иногда находит, вы же понимаете...

- Понимаю, прекрасно понимаю.

- Это я все к чему говорю, ну я знаю за собой некоторую несдержанность... но у меня никогда не было желания кого-то прикончить, вы понимаете? Мне доводилось встречаться с людьми, которые заслуживали хорошей пули в лоб, но у меня никогда не было и мысли вот так на полном серьезе достать пушку и прихлопнуть кого-нибудь, вы понимаете?

- Да, прекрасно вас понимаю...

- ...и вот вы понимаете, этот ваш грёбаный совет бросить все и уехать куда-нибудь развеяться...

- Как я понимаю, вы последовали моему совету?

- Совершенно правильно понимаете... и дернул меня черт потащиться в эту гребаную Японию, я не думал, что у меня здесь окончательно сорвет крышу... вы думаете, я гребаный псих?

- Я бы не стала делать поспешных выводов.

- А я бы стал... Честное слово, если бы я знал, чем обернется этот гребаный тур, я бы заперся дома и не выходил бы никуда до конца своих дней. Я выбрал отличную контору, по крайней мере, отзывы говорили, что это классная контора и классный гид, но вы же знаете, как отзывы любят врать...

- Надеюсь, отзывы обо мне вам не соврали...

- Да, что верно, то верно... но когда я увидел этого чувака... Как его... про себя я звал его Хару, вы не подумайте, он был классный чувак, прикольный такой, все время кланялся, извинялся за все, вы прикиньте, когда мы попали под дождь, он извинялся, что пошел дождь, я никогда так не ржал! Но... вы понимаете, вот как только я его увидел, у меня как переклинило что-то в башке... Никогда так не было...

- Что  вы имеете в виду?

- Да не это, что вы подумали! Тут другое, вы понимаете, мне захотелось его убить, понимаете?

- Он раздражал вас тем, что кланялся, и...

- Да нет, то-то и оно, ничем он меня не раздражал, он был клёвый чувак, он отлично знал свою работу, я уважаю людей, которые по-настоящему умеют делать свою работу, а этот Хару, он был по-настоящему влюблен в свою работу, влюблен в свою страну, я уважаю таких людей... Но вы понимаете, меня не оставляло это гребаное чувство, что я вот прямо сейчас должен достать гребаную пушку и снести его гребаную башку! Вы поймите, у меня в жизни не было желания кого-нибудь прикончить, хотя многие и заслуживали бы... А тут как что-то переклинило, меня не оставляло убеждение, что я должен его прикончить. Нет, вы не подумайте, я ничего ему не сделал, я еще не настолько слетел с катушек, чтобы вот так просто кидаться на людей, хотя  знаете, мне уже просто страшно, что будет дальше... Но самое главное, вы понимаете, я смотрел на этого чувака, Хару... и я понимал, что он чувствует то же самое, вот он любезно улыбается, кланяется, извиняется за гребаный дождь... а сам думает, как прикончить меня к чертям! Вы понимаете, он везде пропускал меня вперед, как почетного гостя, а я боялся идти впереди него, я боялся, что он пристрелит меня! И пока мы с ним ездили, меня не оставляло это чувство, что я могу в два счета свернуть ему шею, он же тощий, как цыпленок, а когда еще для антуража кимоно какое-нибудь напялит, оно вообще на нем как на вешалке...

- Я правильно понимаю, что ваши опасения связаны с желанием причинить вред гиду?

- Да не-ет, тут другое, тут все круче... Мы проезжали мимо какого-то храма, я в жизни ничего подобного не видел, как это называется, пагода... Хару сказал, что это храм Трех Водопадов, тут меня и дернул чёрт попросить подъехать, посмотреть, храм и правда был потрясный... И Хару повез меня через какой-то город, и вы понимаете... Вот я сижу рядом с ним, вот я вижу, как у него белеет лицо, синеют губы, он выпускает руль... Вы понимаете, я сам не понял, как перехватил руль, еще бы одна гребаная секунда, и мы бы врезались в столб... Вы понимаете, он не дышал, и сердце у него не билось, и мне было по-настоящему страшно, черт меня дери! Я сам чуть не сдох ко всем чертям, пока вызывал медицинскую помощь, я вообще не знал, как это делать, я не знал языка, я был совершенно один в чужой стране...

- Вы отлично справились.

- Да, я сам знаю, что отлично справился, но я хочу рассказать вам не об этом... Вы понимаете, если бы это был просто гребаный, гребаный, гребаный сердечный приступ, это было бы... нормально, если можно так сказать про сердечный приступ... Но когда я посмотрел на Хару, вы хоть понимаете, что я увидел? Вы ни за что не поверите, вы скажете, что я сошел с ума...

- Нет, я этого не скажу... так что вы увидели?

- Я увидел обугленные кости... начисто обугленные кости, и даже не обугленные, а оплавленные, груда оплавленных костей в кресле машины. Я не мог отогнать от себя это наваждение, и когда подъехала скорая помощь, я показал на кресло машины, я заорал – вы тоже это видите? – и они меня не поняли, они не понимали по-английски, но, черт их дери, они не видели того, что видел я...  Вот вы сейчас скажете, что это все от смены часовых поясов, от недосыпания, еще черт знает от чего, но вы понимаете, это было на самом деле, черт возьми, было, на самом, черт возьми, деле, я видел это собственными глазами вот так же ясно, как сейчас вижу вас по скайпу, понимаете? Вы мне верите? Вы скажете, что я рехнулся?

- Я так не думаю... Вы понимаете, я никогда в жизни не про... м-м-м, ну ладно, в школе пару раз бывало, баловался травкой, ну ладно, не пару раз, но вы поймите, ничего такого тяжелого не пробовал, ну было, урод Энди подмешал какую-то дрянь всем в стаканы на вечеринке, он думал, будет смешно... Ну я дал этому уроду попробовать на вкус его собственные зубы, когда они вылетали из челюсти, ну вы понимаете, да? Но в Японии, в этом городке, где этот храм Трех Водопадов, или как его, я ничего такого не принимал, я уже давным-давно ничего не принимаю, я даже решил на этот раз воздержаться, ничего не пить, хотя вообще иногда люблю пропустить стаканчик-другой, но я не гребаный алкаш, вы понимаете? И черт меня дери, я видел это так, будто вся эта хрень происходила на самом деле, этот оплавленный скелет на сиденье...

- Да, да, понимаю...

- Но самое страшное было потом... вы понимаете, я оказался один в чужом городе, в чужой стране, Хару увезли, я сначала даже и не подумал, что мог бы поехать с ним, да мог бы я... И вот я остался один, и тогда-то я увидел тень на стене...

- Тень чего?

- Вы не поверите – тень Хару, Хару увезли, его тень осталась... блин, какой-то гребаный Питер Пен, которому забыли пришить тень! А потом... вы не поверите, эта тень начала двигаться сама по себе, вот так вот склоняется пополам, кланяется мне, извиняется за то, что случилось, извините, извините за этот инцидент, мне стало плохо, я не хотел, вы хотели посмотреть храм, пойдемте, я покажу вам храм, я расскажу вам про храм... И вы не поверите, эта тень скользит по стенам домов, ведет меня к этим трем водопадам, рассказывает... ну, не словами, а как-то мысленно, и я его понимаю, и иду за ним, и... вы понимаете, я понимаю, как это все бредово выглядит, безумие какое-то – только этот Хару со своей вежливостью, он вокруг себя такую атмосферу создает, что просто невозможно было убежать, уйти, да заорать, в конце концов, что все это полный бред, бред, бред, что этого просто не может быть... А потом мы уже затемно с ним возвращались, и он опять тенью по стенам шарится, и извиняется, что не может повести машину, он же тень, и я говорю – ноу проблем, я поведу... Вот так мы добрались до гостиницы... гхм, мы...

- Да, да, я вас понимаю...

- И я просыпаюсь на следующее утро, на телефоне сообщение от Хару, опять тысяча извинений, и он встречает меня в холле гостиницы, живёхонек, бледный только, как смерть, и опять пополам складывается, извиняется, что вчера умер, он не хотел, он не должен был умирать, когда возит дорого гостя, но он совсем забыл, что за город возле этого храма, и что вчера было шестое августа, и мы подъехали в восемь часов утра, это был его просчет, он не должен был забывать... Я так и не понял, при чем тут гребаное шестое августа и гребаные восемь часов утра, и все остальное. Ну я на всякий случай сказал, что если что, ноу проблем, мы можем выезжать и попозже, если вам в восемь рановато, Хару-кун, - он тут же запротестовал, что вы, что вы, я готов хоть в пять утра, хоть в половине пятого, я поржал, что в пять утра я не готов...

- Да, разумеется...

- И вы понимаете, вот так вот мы с ним соревнуемся в любезностях, и... и опять это проклятое чувство, что я должен оторвать ему его гребаную башку, вот здесь, начисто оторвать, и он на меня смотрит, и я вижу в его глазах почти непреодолимое желание меня убить, понимаю, что он сдерживается из последних сил... Слушайте, я эту неделю в Японии не забуду никогда, я вообще не понимаю, как я с катушек не съехал, и как Хару не съехал с катушек, хотя про него я не знаю, может, он с самого начала был малость того, и не малость... вот только не надо мне сейчас никакие антидепрессанты впаривать, а? Мне просто... нужно кому-то выговориться, кому-то рассказать все это...

- Я бы провел с вами сеанс глубокого психоанализа... только, к сожалению, уже не в этот раз.

- Ага, понимаю... сколько я вам должен?

9

Жасминовая луна

Edward Clovering: привет.

Malati Chandra: ...

Edward Clovering:  Как дела?

Malati Chandra: ...

Edward Clovering: Я просто хотел сказать тебе, что ты великолепно рисуешь, никогда в жизни не видел таких прекрасных работ. Малати Чандра – это твое настоящее имя?

Malati Chandra: Да.

Edward Clovering: А что оно означает?

Malati Chandra: Малати – жасмин, а Чандра – луна.

Edward Clovering: Жасимновая луна, это очень красиво и романтично. Это имя подошло бы для какой-нибудь бригантины, которая отправилась бы по волнам в дальние странствия.

Malati Chandra: Я давно мечтаю о дальних странствиях.

Edward Clovering: Я построю для вас корабль, который отвезет вас куда угодно, даже на луну.

Malati Chandra:)))

Edward Clovering:...или в мир  ваших великолепных картин.

Malati Chandra: Вы подбросили мне отличную идею для новой картины.

Edward Clovering: Если хотите, могу показать вам свои эскизы крылатого фрегата. Боюсь, на фото я не смогу передать их достаточно точно...

Malati Chandra: А вы в двух шагах от меня, если хотите, давайте встретимся...

Edward Clovering: Да, я вижу рядом кафе «Холодная любовь», вот, кстати, еще одно отличное название для фрегата...

Малати ждет, волнуется, спохватывается, а ведь она даже не переоделась, так и пришла в джинсах и футболочке, а ведь всю жизнь говорила себе, что если вот так пойдет с кем-нибудь в кафе, то только в чем-то особенном, в таком, что обычно бы не надела... Впрочем, какое это имеет значение, сейчас появится этот Эдвард тоже в каких-нибудь джинсах, так что Малати не будет так уж выделяться.

Появляется Эдвард, Малати еще не знает его, уже понимает, Эдвард, вот черт, таких людей не бывает, по крайней мере, не в нашем веке, не в нашем мире, такие мужчины живут на полотнах художников какого-нибудь века, в «иксах», «вэ» и в «и» которых можно запутаться, тонкие черты лица, светлые волосы, что-то бесконечно старомодное откуда-то оттуда из фильмов про эпоху газовых фонарей и лондонских туманов, скрипа колес и стука копыт в экипажах, хлопанья огромных парусов. Денди, вспоминает Малати, денди, на встречу с таким нужно приходить в каких-нибудь кринолинах, с веером, и что там еще полагалось, Малати не знает, сны Малати полны многоруких богов и богов с головой слона...

- Добрый вечер, - мягкий приятный баритон, - простите, что заставил вас ждать. Могу я угостить вас кофе?

Малати вздрагивает, выпрямляется, это не он должен предлагать, это она должна поднести ему чай и лёгкий ужин, да-да, сир, сию минуту...

Эдвард осторожно сжимает руку Малати, вот так вот, сразу, Малати так и думала, что этим кончится, хоть бы для приличия показал свои эскизы парусников, или нет, никаких эскизов, очередная выдумка...

Что-то происходит, льдистые глаза на тонко очерченном лице буравят, гипнотизируют, и надо выхватить руку, и не получится, и Малати проваливается в какую-то темную яму, где нечем дышать, нечем, нечем, Малати не доживет до утра, она это уже знает. Нужно вырываться, нужно бежать, и не получится бежать, голод не дает даже сдвинуться с места, тело превратилось в обтянутый кожей скелет, - Малати еще пытается дернуться, хотя бы отползти от этого, что беспощадно стискивает её сознание клещами, - да выстрела в голову сбивают её с ног, мир меркнет...

- ...а....? Что?

- С вами все в порядке?

Такой приятный голос, и парень приятный, только Малати не помнит, знакома она с ним или нет, вроде бы что-то... нет, нет...

- А... да...

- Вам нехорошо? Разрешите, принесу вам кофе...

Малати пытается вспомнить... понять бы еще, что именно вспомнить, было что-то, открывает смартфон, смотрит на свой профиль в соцсети, а что, прикольно, девушка с множеством рук, картинки классные, парень с головой слона, откуда это Малати скачала, не помнит...

ПЕРЕПИСКА УДАЛЕНА

Какая еще переписка, что там было, не иначе, как клеился какой-то, неважно, какой, много там дурачья... Малати пытается вспомнить еще что-то, но уже не может...

Эдвард Клаверинг выходит из кафе, брезгливо отряхивает безупречный костюм от невидимых пылинок, ему этот костюм обошелся слишком дорого, сейчас такие  не делают. В стороне от оживленных улиц Эдвард открывает карту, закрашивает Индию, смотрит, что еще осталось незакрашенным. Теперь нужно брать билет до...

...нет, теперь нужно найти хоть одно мало-мальски приличное кафе, чтобы выпить чай, потому что стрелка неумолимо приближается к пяти...

10

Венская кровь

...какое сейчас время, утро или вечер...

И какой сейчас год...

И какой сейчас век...

Эльвира фон Веттер просыпается, путается в корсетах, пышных платьях, накидках, черт, вот так и заснула вчера, как пришла из Оперы во сколько-то ни во сколько, в голове все еще звучит что-то... Эльвира оглядывает комнату, скрипка, скрипка, где скрипка, как всегда где-то нигде, скрипка в этой квартире бегает туда-сюда, лежит, где ей хочется, как кошка. Эльвира подхватывает скрипку на руки, чешет за ухом, начинает наигрывать что-то, услышанное только что во сне за секунду до пробуждения. Получается какой-то хаос, из которого выпадает одна мало-мальски приличная строчка, - её нужно срочно записать, Эльвира вычерчивает ноты, начинает кружиться по комнате в такт мелодии, раз-два-три, раз-два-три, - Шульцы гневно стучат в стену, бах-бах-бах. Эльвира замирает, начинает осторожно перебирать записи, сделанные ночью в полусне – «Наша жизнь все время отвлекает нас, и мы даже не можем понять, от чего именно» - осталось только поискать в смартфоне и убедиться, что Эльвира не первая это придумала. Как правило, так и получается за редким исключением, иногда и правда приходят в голову фразы такие... такие...

Эльвира прислушивается, смотрит на часы, снова гладит скрипку, начинает наигрывать «Венскую кровь», снова стучат в стену – бах-бах-бах, скрипка кусает Эльвиру за палец, шипит, прячется под пианино.

Фон Веттер смотрит на часы – что-то должно произойти, скоро, неотвратимо, сегодня, - понять бы еще, что именно. Эльвира бросается к мольберту, быстро-быстро делает наброски, получается какое-то причудливое здание в виде скрипки, увенчанное крыльями – внутри обязательно должен быть мотор, чтобы дворец мог летать...

...так. Сосредоточиться. Кому-то обещала эскизы на заказ, кому-то обещала пьесу, вон её наброски лежат по всему полу, кто-то заказывал мелодию, а еще нужно играть в каком-то спектакле, вспомнить бы еще в каком, где и когда... Эльвира хватается за голову, проклинает себя, глупая, глупая, сколько обещала себе записывать, и ведь записывала – на салфетках, на обрывках обрывков, где-то на стене – в глаза бросается кусок салфетки с неразборчивыми буквами, или это ноты – Эльвира осторожно перебирает ноты на пианино, а ведь в этом что-то есть... Эльвира ждет нового – бах-бах-бах, бах-бах-бах нету, похоже, ушли, так и есть, щелкает входная дверь. Или нет, это не ноты, вот же, слова – под сенью сказочного леса путь держит одинокий рыцарь от заколдованной принцессы его душе никак не скрыться... Или нет, здесь что-то другое, как будто даже на венгерском, только не понять, что... а при чем тут чай, рыцарь и чай... ах да, надо было купить чай, и всё остальное, а теперь на завтрак будет какой-нибудь вальс от скрипки и несколько глав в годами недописанный роман о заколдованном страннике, который на самом деле...

...так.

Стоп.

Что-то было нужно, именно сегодня, и чем скорее, тем лучше, потому что она уже опаздывает, да нет, уже опоздала, глупая, глупая Эльвира, надо спешить. Фон Веттер вытаскивает из шкафа причудливые доспехи, тороплив надевает, напевает что-то маршевое, еще  раз оглядывает себя, спешит на улицу, в который раз проклинает себя, что не может переселиться в первый квартал, это просто неправильно, жить здесь, где-то на задворках задворок, и вообще... Прохожие улыбаются, глядя на её доспехи, кто-то одобрительно поднимает палец вверх.

Эльвира торопится, шагает куда-то в никуда, в заросли густого леса, по тропинкам, по которым никто не ходил уже сотни лет, по мощеным дорогам, которые давным-давно заросли густой травой, - поправляет стремена, стоп, какие стремена, нет никаких стремян.

Лес расступается, выпуская из тумана то, что когда-то было крепостью, Эльвира поднимается по полубовалившимся ступеням, замирает в огромном зале, ждет.

Шаги в подступающей темное ночи слышны издалека, в тусклом свете луны виднеется конический шлем и зерцало поверх кольчуги, кривая сабля.

Эльвира поднимает то, что гордо называет самодельным двуручным мечом, атакует того, другого, пропахшего пряностями восточных базаров, того, другого, у которого глаза сверкают раскалённым пламенем, звон клинков переплетается с мелодией в голове, на которую как птицы на ветку садятся слова...

In alten Zeiten, wo die Burgen thronen,

Ritter reiten, mit Rüstungen, die klonen.

Die Wälder flüstern, Geschichten ohne Ende,

Von edlen Taten und geheimen Spenden.

Oh, legendäre Nacht, voller Mysterien,

Die Schatten tanzen, in den alten Sphären.

Ehre und Ruhm, in den Sternen verwebt,

Die Wahrheit verborgen, die die Zeit erhebt.

Яукб замирает, опускает кривой меч, смеется почти истерически – Эльвира слышит в его смехе подлинные слезы, горькую тоску по чему-то безвозвратно утраченному. Эльвира уже не владеет собой, голова готова разорваться от нахлынувших мелодий, фон Веттер ищет скрипку, где же она, скрипка прыгает на колени, выгибает спину, Эльвира берет несколько нот, дальше музыка льется сплошным потоком, мощным водопадом, этот вальс она назовет – «В Забытом Замке», она сыграет его на...

Эльвира приходит в себя, нет никакой скрипки, нет никакого замка, только заросшие руины, в которых никто и не разглядит замок, только Эльвира и Якуб. Фон Веттер в изнеможении опускается на остатки стены, пытается понять, где она вообще, что происходит, когда она спала в последний раз – когда ела в последний раз, лучше вообще не вспоминать, последние несколько дней, если не несколько недель или несколько лет питается нотами и вальсами, еще иногда на ужин опера или премьера в каком-нибудь театре, и что-то подсказывает, что этого не хватит, чтобы не умереть с голоду, что нужно что-то еще...

Якуб спускается с холма по невидимым тропинкам, выискивает в предрассветных сумерках огоньки маленького кафе возле заправки, возвращается с чем-то пряным, душистым, пропахшим тимьяном и куркумой, восточными базарами, южными ветрами, какой-то кебаб в каком-то там соусе, названия звучат как заклинания для вызова джиннов, айран-лахмаджун-карыньярык-джаджык-мерджимек-кёфтеси...

11

Айран-лахмаджун-карыньярык-джаджык-мерджимек-кёфтеси...

- ...ну, я бы не назвал это увлечением, скорее, это образ жизни, это вся моя жизнь.