Часть 2. Умереть невозможно. Искушение Эдварда

На корме синел островок гладких лоснящихся шкур вардасов. На носу парома жались друг к другу притихшие люди. А посередине - одинокая человеческая фигура, перекинутая через борт. Голова несчастного почти касалась палубы. Судно вошло в лунную дорожку. Серебристый свет скользнул по седым волосам. Тело, казавшееся до этого безжизненным, шевельнулось. Человек мотнул головой и с усилием перевалился через перила. Раздался звук падения.

Эдвард перевернулся на спину и взглянул на ночное небо. Случайно в непоэтичной душе стражника родился образ: звезды – это свет, пробивающийся сквозь щели в крышке наспех сколоченного гроба.

– Командир? – недоверчиво позвал один из подошедших на звук стражников.

Солдаты удивленно уставились на начальника, мокрого, оборванного, грязного.

– Бесовы отпрыски! – вскрикнул Эдвард, отталкивая протянутую к нему руку товарища. – Отойди, я сам. Где вы были? Где, раздери…

– Ты о чем, командир?

Обычно спокойный Эдвард разбушевался не на шутку. На шум собрались и другие путешественники.

– Где вы все были, когда я, как пустой бурдюк, болтался посреди реки?! – Эдвард обращался уже ко всем. – А ведь я слышал вас! Уж твой-то комариный писк точно узнал. – Стражник зло посмотрел на Фареготти – любопытный торговец протиснулся между стражниками и теперь стоял ближе всех к Эдварду. В ответ Карло смущенно повел длинным крючковатым носом.

Барт покосился на владельца дармовой зайчатины и сказал:

– Ага, этот зануда у всех тут уже в печенках сидит со своим нытьем. Всю дорогу барыши подсчитывает и ноет. На том свете поди зайчатины Единому предложит за теплое местечко…

– Тебя, рваный, тоже слышал, – перебил Эдвард, – ты ржал, как пуганый конь. Но ни одна тварь не пришла на помощь, когда я звал там, за бортом!

–  А я что? Я ничего! – недоумевал Барт, – с меня какой спрос? У тебя свои громилы есть.

Наемник кивнул в сторону отряда Эдварда.

– Мы ничего не слышали, – разводя руками, оправдывались стражники, – да постой, ты же сам сказал, рана-де от сырости разболелась и прилег вот там, под навесом. Разбудить велел, если что. Ну мы тебя и не тревожили.

– Это все Михаэль, недоучка, – поспешил вставить свои пять фульфенов Барт Рваный, – дал зелье, у командира вашего крышу и понесло по волнам!

– Да это у вас у всех крышу понесло! – рявкнул Эдвард, – полночи торчите посреди реки, как перезрелая кукуруза, и не ведаете, что в мире делается.

– Успокойся, Эдвард. Скажи лучше, что с тобой произошло, – послышался мягкий, бархатистый голос мага Гарпилиуса. – Может, и правда, дело в зелье. Некоторые части варева схожи по действию с крепким вином. Посмотри на уважаемого Джузеппе. Возможно, с тобой произошло что-то похожее…

– В зелье? А это тоже зелье?! И это?! – Эдвард спустил с плеча жилет с рубахой, показывая свежие раны – следы когтей и клыков.

– Посвети-ка! – приказал Гарпилиус стоявшему с факелом Джузеппе.

– Мать честная! Промыть бы, перевязать, – всполошился костоправ, – смотри-ка, и давешняя рана открылась, а ведь уже зажила, благодаря волшебству.

Костоправ осторожно дотронулся до бедра стражника: по ткани медленно растекалось бурое пятно.

Пока костоправ возился возле Эдварда, зашивая и прижигая раны, тот поведал престранную историю. Байка – лучшее средство от боли, а ты рассказываешь или тебе – не так уж и важно.

– В общем, я закрыл глаза на миг. Открываю – я посреди реки. Лежу лицом вниз на плоту. А плот – что дверь трактира, не больше. Раны болят, да что раны, все болит. Слышу – паром рядом. Только не видно его: темно, и туман. Голоса отчетливые: все смеются, веселятся, будто на прогулку вышли, а не шкуры свои спасаете. Даже слышно, как вино в кружки льется… Кричу:

– Эй, на пароме!

Да только голос не слушается, глухо получается. Я кричу и кричу, стучу по плоту мечом – никто не отзывается. А паром все дальше уходит. И туман такой… чудной. Звуки будто глохнут. Чую, нет мне спасения со стороны парома. Присмотрелся – берег сквозь туман мелькнул. Ну я туда и погреб. Выполз на камень, отдышался. Прямо передо мной, на берегу дом. Фонарь горит, вывеска на цепях болтается. Трактир, судя по всему. Я – туда. Трактир как трактир. Подхожу. Удивительное дело: дверей у кабака нет. Не по-людски. Ну да ладно: мне бы обсохнуть, да выпить для согрева. Кошель вроде на месте болтается. Захожу. Народа немало. И откуда их тут столько? Тихая вроде пристань. Да к тому же, только что тут такие дела творились. Я думал, за пять верст народ разбежался. Ну ладно, думаю, может, река меня чуть ниже вынесла. Здесь ничего и не видели. Я за столик к двум каким-то бродягам подсел.

– Здрасьте, говорю, люди добрые.

– Ну здоров будь, служивый, – один из них отвечает, – куда путь держишь?

– Мне бы на паром, да на тот берег. Работа у меня там – купца с товаром сопровождаю.

Они кивают так, с пониманием. А потом один из бродяг поднимается, капюшон откидывает, а там – рожа нечеловеческая, да с рогами козлиными.

Я даже испугаться не успел. «Ба! – думаю, –  старые знакомцы! Сколько лет, сколько зим». А козел – знай бубнит:

– Плохи твои дела Эдвард. Бросили тебя товарищи-то. Ты звал, звал, а им хоть бы что. Забыли про Эдварда. Бросили Эдварда.

Я лоб почесал. Сам насторожился. Пить и есть в этом трактире уж точно расхотелось. Но раз они не нападают, то и я спокойно так беседу веду:

– Ну спасибо, говорю, за правду. Только, может, и правда не слышали мои стражники, как я упал с парома…

– Не упал ты, - смеется демон, по-доброму, как приятель.

– А как же тогда я здесь?

– Не-ет, ты еще не здесь. Но сейчас будешь здесь. Я в этом уверен, друг. Ты же мне друг?

Я так осторожно, чтобы не нарваться раньше времени, интересуюсь:

– Так вроде подружиться недосуг было. Ты вон меня в последнюю встречу чуть не угробил.

 А он, подлюка, зубы заговаривает:

- Кто старое помянет. Я ведь тебя убивать и не хотел вовсе. Хотел на службу позвать. А что грубовато вышло, так манеры у меня такие. Не обессудь, нелюдь я. Этикетам не обучен.

Я молчу, думаю, как убраться отсюда подобру-поздорову. А он знай, волынку тянет, да так ласково:

– А и дальше что? Так и жизнь человечья пройдет. Ни уму, ни сердцу. Приятель, оставайся-ка ты с нами. Ведь ты же мечтал о подвигах, вспомни!

– Как не помнить. У меня и память осталась.

Показываю седину мою и оскаливаюсь.

Тот засмеялся и продолжает, вкрадчиво так – не хочешь, а поверишь:

– Ты тогда зря убежал. От судьбы завидной сбежал. Но я добрый. Второй шанс даю.

– И не сманивай – не стану тебе служить. Я вольный служивый – к кому захочу – к тому и подамся.

– Так ко мне подайся! Платить буду златом-серебром. Ну а коли не за деньги, то справедливости ради служи. – Тут он через стол перегнулся, наклонил ко мне пасть зловонную. – Треклятого Гарпилиуса, предателя, убрать надо. По его вине столько народу полегло, и нашего, и вашего. Он – зло, почище Джарраса.

– Ты Гарпилиуса не трожь! Он вас, нечистых, мочил, еще когда меня на свете не было. А я ему подсоблю, чем смогу. У меня к вам тоже счеты.

И снова показываю на свои «трофеи».

Уговаривал, обещал золотые россыпи, на честолюбие давил. Но вы мое отношение к ихнему брату знаете. Я отвечать стараюсь уклончиво, а сам присматриваю, как бы выбраться из этого места. Демон, чую, уже из себя выходит. Уже не такой приветливый. А публика вокруг – непростая. То из-под капюшона глаз красный сверкнет, то звериный клык обломанный блеснет… И все они ко мне ближе, ближе подбираются, гундосят:

– Служи нам. Служи нам. Служи нам. Не обиди-и-им.

Я дурачка включил:

– Да зачем я вам дался? Я ж человек слабый. А вы вон какие! Все можете.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся искуситель, - знал бы ты свою истинную силу. И знал бы ты, на какую мелочь ее размениваешь…

Тут я не выдержал:

– Издохните нечистые!

Выхватил меч и давай рубить во все стороны. Сколько рогов, копыт слетело – не ведаю. Только и самому мне крепко досталось: одолели они меня, за руки за ноги схватили и бросили в сторону двери, да с такой силой, что я вместе с ней на середину реки и отлетел.

– Ну дальше-то мы примерно знаем, – сказал Барт.

– Постой, – перебил Фареготти, – какая дверь? Ты же сам сказал, не было там двери.

– Не было. Как пить дать, не было. А потом появилась. Объяснить сможешь? Нет? Тогда и не старайся подловить. Дальше слушай. Я опять паром услышал, будто и не уплывал никуда. Смех, голоса с борта раздаются. Меня зло взяло, кричу, зову. Никто не слышит. Я уже отчаялся докричаться. И течение относит. Как вдруг рядом мелькнуло что-то серебристое. Обернулся - змеиный хвост скрылся под плотом. Или померещилось? И чувствую, плотик понесло куда-то. Потом меня к парому прибило. А я лежу, забраться на борт сам не в силах. Тогда меня кто-то под мышки подхватил и потянул. Осторожно, будто женщина, и дыхание такое легкое. Да только какая женщина сможет здоровенного мужика на перила закинуть?..

– Мне с перепою еще почище истории мерещатся, – с сомнением произнес Джузеппе, – сон тебе приснился.

– Сон? А это что? – Эдвард взглядом показал на только что перевязанное плечо.

– Как что? Ну, когда с парома вывалился, о борт ударился, – предположил наемник.

Костоправ вмешался:

– Ага, ударился. О зубы самого… – Муфарик многозначительно посмотрел вниз. – Вслух имени поганого не хочу называть – не накликать бы беды.

Гарпилиус подошел к Эдварду.

– Ты, кажется, ничего не понял? – тихо спросил старик, глядя на повязки стражника.

– Понял, что дело нечисто. Так это давно ясно, – мрачно проговорил Эдвард, морщась от боли.

– А ведь ты только что принял бой.

– Бой? – Эдвард невесело хохотнул, – принял бой! О чем ты, друг? А впрочем, если это был бой, то я его проиграл. – Командир покосился на свои повязки.

– Нет, - ответил маг, – это морочный мир, сотканный твоим страхом. Здесь нельзя проиграть. И победить нельзя.

– А что можно?

– Сгинуть навеки или продолжить путь, проложенный не тобой.