Книга

Я так хотел видеть сон, но я знаю, что это не сон,

Я вижу голую явь, я не сомневаюсь, я знаю,

И черных демонов сонм, великий пугающий сонм,

Передо мной расступился, в тревожный чертог пропуская,

Никто не встретит меня с любовью, как друга проверенного,

Никто не гонит меня, прожить не сумев без истерик,

Они откроют мне дверь, любезно откроют мне дверь,

Мне равнодушно откроют тяжелые гулкие двери,

И я – на чьей голове ни рог, ни шлем-перья, ни нимб,

По исполинским ступеням носком неуверенно топая,

Войду в святилище книг, бесценных святилище книг,

Тех, что оставлены были нам кем-то еще до потопа,

Еще до взрыва большого, до первых вселенских дорог,

Предвосхитивших собой единую мира дорогу,

И в этом скопище книг, лежащих огромной горой

Я вижу книги посланников вечности хладно-далекой,

Луны расплавленный воск по мраморным залам рассеян,

И подбираясь во тьме к большим многотомникам ближе,

Я вижу книги того, кто мне драгоценее всех,

Того, что я никогда не видел и вряд ли увижу,

Меж ним и мной пролегла времен голубая река,

И кажет мне на страницы, вещает мне демон-мерзавец,

Что здесь лежала рука, его возлежала рука,

К большой странице во тьме безлунной ночи прикасаясь,

Где он в стихи изливал свою закипевшую кровь,

Вот здесь писал о богах и демонах, что из Непала,

Вот здесь скользило перо, его по странице перо,

Вот здесь скупая слеза впотьмах на страницы упала,

И по клыкам языком чуть-чуть хищновато прицокивая,

Не оставляя меня на миг в кабинете, как в клети,

Смеются демоны, мне смеются в худое лицо

И замечают: Oн мертв уже полтораста столетий

А все падаю ниц, все падаю, падаю ниц,

Перед талантом того, кто дал мне – трансвременным рейсом –

Неповторимый объем его драгоценных страниц,

Зажав горячей руке, их бешеным холодом греясь,

Читаю, суть не ловя, как очень плохой ученик,

Не постигавший красу и прелесть великой науки,

И точно зная, что здесь потоков блестящих чернил

Его ладони касались, белесые слабые руки,

И первый луч сентября скользил по его волосам,

Его осенняя мгла в объятьях качала, родная,

А здесь, наверно, он плакал, когда эти строки писал,

А здесь, должно быть, смеялся, вот этот абзац сочиняя,

А здесь он сточки слагал, чтоб в штабель легли, как семья,

Свой вещий слог отточив, великий, волнующий, выспренный,

И сонмы силы нечистой мне вновь замечают, смеясь,

Чтоб я не так наклонялся над книгой болезненно-низко,

А то им, дескать, опять стирать кляксы синие слез,

Что оставлял человек, склоняясь над книгой поэта,

Им не смотреть бы на дрожь, на чувства мои несерьезные,

Как преклоняюсь пред ним, ледащим посланником света,

И чтоб о том не вздыхал, чего невозможно вернуть,

И чтоб не плакал о том, к чему не дано прикоснуться,

А я прошу – положив дрожащую руку на грудь,

Чтоб мне подольше бы спать, подольше бы чтоб не проснуться,

В холодных пасмурных сумерках.