Мы не вели разрушительных войн, не искали ссор, не гордыня и ярость влекли нас во времени, и наше будущее отмечалось курантами, а не часами Судного дня. Считали мы, что мир полон красок, а на подходе немало новых оттенков, всё больше диапазонов, в которых мы сможем видеть и ощущать и слышать, творить действительность. Не сразу мы начали замечать, что цвета тускнеют. День укорачивался. Мы говорили: «это зима» и продолжали ждать лета.

В то время, как краски бледнели одна за другой, мы полагали, что просто видим больше тонов. Трава была теперь не зелёная, а цвета хаки. Солнце не жёлтое и не белое, а «оттенка цветков кукурузы». Медленно испарялись воспоминания, как все выглядело в предыдущие годы. Новые цвета – мякоть лимона, табачная пыль, зимняя туча, лепесток вишни – становились для нас основными, заменяя собой просто жёлтый, зелёный, голубой, розовый. Но и они бледнели со временем, словно вода, притекающая извне, размывала их акварель.

Уже нечего отрицать, что мир посерел. В нем осталось два крайних цвета. Рассветы, минуя день, завершались багровым закатом, и в наступавшую затем ночь растекалась тревога до следующего утра. Краска ночи, насыщенно-синяя, с прочернью в глубине, заполняла всё небо над блёклыми зданиями, проницала воздух, казалось, она висит в нём прозрачным облаком, ощутимым чуть менее, чем туман. Свойство воздуха, свойство ночи. Не помню, как стало известно, что мы проворонили апокалипсис. Вся Вселенная выцветала, вещество расслаивалось на две волны спектра. Расходились и мы по планете, теряя контакты. Между двумя городами – космическая бездна, между кварталами – пропасть. Видимо, недалёк тот час, когда всё исчезнет. Красный и синий цвета выйдут за видимые границы, оставив нашему глазу подложку, действительность как она есть, суть вещей, которую нет желания созерцать.

Нас оставалось немного народа, один район, отделённый от бездны пустырём сливающихся друг с другом форм – как в сумерки дома на горизонте смешиваются в дымке в песчаную массу с камешками куполов и осколками бледных стен. Ныне же горизонт с этой массой стоял у нас на пороге. Что случилось с другими людьми, мы не знали, но и не волновались за них. Всегда есть куда уйти. Столько миров кругом: свежих, сверкающих, переливающихся палитр для новой живописи! Мы – творцы. Мы накрутим на серые стены тысячи украшений, а на унылые манекены набросим кипу одежд, если есть где взять краску. Кому интересен постылый бетонный костяк… Наверное, мы оставались последними на планете, однако не много желающих было открыть портал в другой мир. Что-то удерживало нас от бегства. Тогда мы ещё не догадывались, что за цепь приковывает нас к обломкам.

Ночью мы все собирались в руинах университета. Спали, бродили и обсуждали дальнейшие планы. Здание было довольно новым, без разрушений, без даже малейшей трещины, но более в нём не читают лекций, не держат экзаменов, оно – склад и крыша над головой. Утратило свою цель. Значит, руины. Когда-то и мне приходилось учиться здесь и сдавать экзамены, но я не видал практически ничего дальше той части, где располагался мой факультет. Теперь, гуляя по коридорам в борьбе с тревогой, я впервые знакомился с гигантской ротондой, и каждую ночь она открывала мне или новую лестницу на закрытый этаж, или коридор, овеянный студенческой легендой, уже и полузабытой. Так что, одни говорят, что в нем повесился преподаватель из-за любви к студентке, другие – что это студента убил профессор. А может быть, наоборот.

Не забуду последнюю из ночей! Словно предчувствуя разрушение, ротонда вдруг отворила дверь в главный тайник. Полузабытый путь коридором моего факультета, под бормотание аудиторий, на третий этаж по лестнице привёл меня в книгохранилище. Не в библиотеку, когда-то знакомую. В огромный склад, схрон конспектов и отвлеченных записей, любовных записок и глупых заметок, всего, что во время учёбы когда-то слетало шальным электроном не с минуса к плюсу, а поперёк и вопреки правилам. Седые, строгие дамы, библиотекари не пожелали пустить меня в этот склад просто так.

Зачем здесь сидели библиотекари? Чтобы я мог стать тем, чем ни разу не бывал в прошлом – примерным студентом, жадным до знаний. Студент, которого интересует учёба не перед самым экзаменом… Не смейтесь! Бывают такие. Конечно же не после них остался этот архив, но чтобы нырнуть в личные бумаги, дневники, мысли и чувства людей, обретённые ими в ту пору, пришлось примерить на себя шкуру редкого зверя. Ведь здесь были и мои собственные записки! Шипение за окном отвлекало от их изучения. Библиотекари, часть игры, смотрели на меня строго, слушая тишину. Шипение не давало сосредоточиться. Пришлось оторваться от чтения, чтобы узнать, что делается снаружи.

У окна я буквально замер, почти не тронутый страхом. То, что там появилось – это был окончательный штрих на картине ночи, изумлявший своей красотой. Тревога и мрак, разорвавшись, исчезли, как давным-давно – краски.

На мир опускались звёзды.

Или снежки, морские ежи, сияюще-белые, острые метеоры, не способные сразу сгореть в синеве атмосферы. Из выжигающего глаза центра этих шаров во все стороны расходились иглы, острые, как клинки, в каждом кванте своего света. Язык слишком беден, чтобы суметь описать эту остроту. Видимость преломлялась при их движении, чудилось, будто иглы режут пространство. Похожие на лучи света лишь отдаленно, они сияли иначе – это было что-то реальное и ощутимое, к чему прикасаться не стоило.

Острые звёзды медленно таяли, не достигая земли, но все больше и больше их падало с неба.

В пыли, блестящей на снежном свету, рассеялись библиотекари. Последний миг творчества в сером мире – сторожевой пёс у порога знаний – исчез. Надо спасать бесценный архив – наше прошлое, память о цвете, о жизни, какой она была до апокалипсиса. Теперь стало ясно, из-за чего мы так медлили с бегством, почему именно это здание было избрано как убежище! Нас тянуло туда, где хранилась память о прошлом, бесценные переживания нашего народа, и в этих стенах мы берегли душу нашей цивилизации, а не себя. Но с появлением звёзд медлить стало опасно. Новые звёзды летели на нас. За острыми метеорами следовали более крупные, жгучие камни. Где их конечная цель – неизвестно.

«Спасти архив своей памяти и убежать из рушащейся вселенной!» Легко произнести эти слова, но задача практически невыполнима! Мир, куда мы собирались бежать, принимал лишь людей. Не книги, не вещи, лишь первозданную, первородную жизнь пропускал он в себя. Бумага, перенесённая через порог портала, рассеется, а чистейшая мысль, невидимая и неощутимая улетит навсегда со страницы, для нас недоступная. По моему предложению, мы сложили студенческий архив вместе со всеми книгами, до которых могли добраться, подальше от университета, в другой части осколка нашего города, в лифтовой шахте, ведущей под землю. В месте, которое почему-то казалось более безопасным, чем третий этаж гигантской ротонды. Может быть, потому что нам чудилось, что те острые звёзды целятся в нас? Как перепёлка (а кто это? Сколько слов осталось в бумажном прошлом!) мы отвлекали небесного хищника от своей летописи. Когда-нибудь мы найдём способ вернуться за ней.

В центральном зале уже начался исход, а я продолжал на балконе следить за метеорами. Белые, режущие воздух со стеклянным звуком, горящие белым пламенем, крупные камни почти у земли, но их путь пока ещё лежит мимо нас. Вот показалась звезда наиболее яркая. Уверенный, что убежать будет время и нет смысла лишний раз поднимать тревогу, я следил за ее падением. Траектория её пролегала над нашим убежищем, к серой массе домов, к каменной пустыне, за край обзора. С шумом она прочертила полудугу над куполом от центра неба до точки захода солнца. Не сразу мне вспомнилось, что лежит в той стороне. Меня звали внутрь.

В зале оставалось всего двадцать пять человек. Открытый портал демонстрировал настоящую зелень, чистейшие краски! Я был заарканен великолепием, влекущим в ворота дня. Но мысль, мысль, что же было там, куда летит эта звезда, не давала мне сделать шагу. Вдруг стены зала пошли ходуном от ударной волны, словно бедное здание билось в животном ужасе. Портал скатился на пол, отключился от удара, заманчивая картинка исчезла. Весь зал как будто потух. Ничто не мешало открыть портал снова, поэтому чувствуя себя в безопасности, мы решили пойти посмотреть, куда рухнул метеорит.

И вот, в свете острых лучей мелких падающих звёзд открылась картина невероятного бедствия. Наш архив рухнул! Все записи мира, знания, достижения цивилизации – всё было в центре гигантской воронки, в обломках.

Шипение острых звёзд не резало больше слух, их укусы уже не чувствовались, камни, срезающие лучами в своём падении куски стен, вызывали не более беспокойства, чем муха… (а что это – муха? Кажется, вон в том синем томе, запутавшемся в обрывках троса, была картинка). Всё, что нас волновало теперь – разобрать обломки, скорее, скорее, до полного разрушения – вытащить, выучить, взять с собой хотя бы часть нашей памяти! Помнится, первым делом, рискуя жизнью и без страховки, я спустился в полуразрушенную шахту лифта, выискивая те свои дневники. Без прошлого идти было некуда.

Две солнечные звезды застыли в небе, медленно увеличиваясь. Даже без вычислений было понятно, что это гигантские астероиды. Если они врежутся в планету, ничто не выживет. За спиной раздался ужасающий гул, синее небо закрылось асфальтовым столбом смерча, сквозь который продолжали проникать острые блёстки. Наверное, обвалилась ротонда, последнее наше пристанище.

Мы положили портал на камень. Бежать? Кто «за» - поднимите руку.

Голосование завершилось. Мне протянули выключенный портал и под всеобщее одобрение я швырнул его на дно шахты. Падай небо нам на голову, но пока мы не доберёмся до самого дна нашей памяти – не уйдем!