Бобби Томас - мерзкий озабоченный мальчишка с рыжей копной кудрявых волос, тысячью мелких веснушек на толстом вспотевшем лице - смотрел на Хезер с вызовом, противно хихикая, ожидая, когда та расплачется и убежит прочь.

 - Если хоть кому-нибудь расскажешь, – он небрежно пнул тушку птицы, которая словно подпрыгнув, отлетела в сторону, - то я сам отправлю тебя к матери! – Сердце Хезер бешено забилось: тук-тук-тук, тук-тук-тук. - Дочь утопленницы, – произнёс Бобби, сморщив нос и оскалившись, как шакал, обнажив желтоватые зубы. Сплюнув смесь соплей и слюней на холодную землю, сжав кулаки, направился прямо на Хезер, и, с силой толкнув в плечо так, что та отпрянула в сторону, пошел прочь.

Крик застыл в горле Хезер, где-то у самого основания, не осмеливаясь вырваться наружу, чтобы превратиться в пронзительный и протяжный звук. Решив не смотреть вслед безжалостному мальчишке, сражаясь с отвращением и внезапно возникшей жалостью, всё-таки оглянулась. Нытик Бобби – когда он успел превратиться в озлобленного ублюдка?

«Лети», - прошептала Хезер, приблизившись к бездыханному телу птицы, вернее, к тому, что от неё осталось. Крылья валялись неподалёку, в гуще сухих листьев. «Если расскажешь... если хоть кому-нибудь... отправлю тебя... отправлю... к матери...» - пульсировало в голове. Перестав сдерживать бурлящий ком, то поднимавшийся, то опускавшийся где-то внутри, она упала на колени – горячая жижа плотным и сильным потоком вырвалась наружу.

Терри, соседский пёс, подбежал к тушке, принюхиваясь и виляя хвостом.

- Иди отсюда! – крикнула Хезер, поднимаясь, вытирая тыльной стороной кисти пухлые губы. – Не трогай её!

Цитрусовый лимонад с мятой, который она пила по утрам и пару секунд назад вырвавшийся  изнутри на землю неподалеку от трупа птицы, горечью осел во рту. Фыркнув, пёс бросился прочь – звонкий лай эхом раздался вдали.  

«Ну же, лети...» - умоляла Хезер, некоторое время не в силах отвести взгляд, а затем, собрав с земли охапку листьев, накрыла тушку, словно покрывалом. Едкий запах пота, которым всегда несло от Бобби, стоял в носу. Липкий холодок пробежал по телу, заставив содрогнуться. Еле передвигая ноги, Хезер направилась в сторону дома, оставив позади мерзкие воспоминания.

Тоска, тягучая и немая, с ощущением которой просыпалась по утрам, вдруг исчезла - Хезер резко остановилась, завидев отца, сидевшего на крыльце и явно ожидавшего её.

 - Я просил тебя не уходить из дома, но ты никогда не слушаешь, что тебе говорят, - произнёс он с раздражением, затушив сигарету о половицу ступеньки.  – Проходи, нам надо поговорить.

Табачный запах резко ударил в нос – мать Хезер тоже начала курить незадолго до того, как сбежала. Не то, чтобы отец был против, но курящие женщины были ему омерзительны.

 - Арканзас, - сказал он, впившись сверлящим взглядом зелёных глаз.  – Мы с тобой уезжаем в Арканзас. Иди, собирай вещи.

Юлить, равно как и тратить время на ненужные разговоры, длинные объяснения было не в его стиле, но не в этот раз, когда Хезер, решив воспротивиться, воскликнула: «А как же мама?»

Гнев, всепоглощающий и безрассудный, застыл в воздухе, готовый обрушиться на Хезер в любую секунду, но не в этот раз:«Бескрылые птицы не летят на юг» - сказал отец, отвернувшись, словно не желая встретиться взглядом, и вышел из комнаты.