Не везёт мне с Новым Годом, каждый раз что-то случается.
- Егор Тимофеич, ну что же мне делать? - жаловался я диспетчеру нашей фирмы.
- Не знаю, Ваня, не знаю. Ты заказ принял, расписался, вот твои подарки, иди доставляй.
- Куда ж я в таком виде пойду, а?
Егор Тимофеевич встал из-за стола и критически оглядел меня сверху донизу. Хотя на что там глядеть? Из всей одежды - только трусы-семейники да оранжевые носки.
- Да, дела-а, - наморщил лоб Тимофеич. - И как тебя, Ваня, угораздило...
- Я же говорю, ограбили. Подчистую. Раздели вот, - соврал я снова и, сложив руки на груди, стал умолять, - Егор Тимофеич, помогите, Христа ради.
- Христа-христа. Эх. Шлёпанцы я тебе дам, а вот остальное...
Егор Тимофеевич принялся рыться в шкафу.
Да уж, из-за накладки с костюмом срывается весь мой план. Я этого заказа полгода ждал. И в фирму-то эту, "Досугово-подарочный сервис", только ради одного заказа и устроился. Не каждому удаётся проникнуть в особняк Шалымова. Единственный шанс - под видом курьера-аниматора уважаемой в среде "новых русских" фирмы ДПС. Долго я изучал, где Шалымов подарки заказывает. Ксиву новую сделал, чистую, чтобы на работу сюда устроиться. Юлил, ловчил, втирался в доверие, всё заказа от Шалымова ждал. И на тебе! В самый ответственный момент: я - и без фирменного костюма Деда Мороза. Ну как тут на судьбу не посетовать?
- Вот, подобрал тебе наряд, - сказал Тимофеич и с довольным видом шлёпнул на стол охапку тряпок. - Мультиком будешь.
- Ка-каким мультиком? - ошарашено спросил я.
- Ну этим... Обелиском, Депардье его играет.
- Обеликсом, - поправил я Тимофеича.
- Во-во, он самый. Толстый такой. С косичками.
Я внимательно разглядывал тряпьё. Кальсоны, мужские вроде. В полосочку, вертикальную, бело-синие. Ну да, похоже на Обеликса.
- Егор Тимофеич, а ничего другого нету?
- Бери что дают или сам выкручивайся, - обиделся диспетчер. - Мне за помощь таким растеряхам не платят.
- Я ж говорю, ограбили...
- И за ограбленных не приплачивают, - отрезал Тимофеич.
Да, вот дела. Заявиться к Шалымову в кальсонах и шлёпанцах! Это не я буду особняк разглядывать, это на меня будут всем особняком глазеть, и уж охрана точно от меня глаз не оторвёт. Если пустит.
- Егор Тимофеич, так у меня ж и удостоверение похитили, - снова соврал я, поддерживая версию ограбления.

- А вот это не проблема, - оживился Тимофеич. - Я позвоню заказчику, опишу твой наряд. А ты предъявишь накладную и товар. Вот сейчас и позвоню. Давай-ка, одевайся.
Я начал судорожно натягивать кальсоны, на ходу пытаясь переделать уже заученные наизусть приветственные слова. Должны они были звучать так:
"Я - веселый Дед Мороз,
Я подарки вам привез.
Я привез вам море смеха,
Море счастья и успеха!"
В голове было пусто. Ни одна рифма к "Обеликс" не создавала праздничного настроения у слушателей. "Я - весёлый Обеликс, я подарки вам" подкикс... проникс... заликс... Зенки я с утра залил-с?
Я цеплял подтяжки, а строчка всё не рождалась. "Я - весёлый Обеликс, я подарки"... захватилс... А что, сойдёт. Для упитых нуворишей и блондинистых шлюх - вполне. Да я и сам теперь блондинистая шлюха. Спасибо парику от Снегурки.
Я поправил косички. Так. Вроде всё. Схватил пакет с подарками. Ну, вперёд!

На выезде из города тормознул гаишник.
- Сержант Егоров, - представился он. - Ваши документы, дамоч... гражданин.
Ага. Зоркий. Или грудь у меня слишком волосатая?
Тянусь к бардачку, гаишник наблюдает. Что, думаешь, я сейчас косметичку достану и губки начну подкрашивать?
- Аниматор я, богатеньких развлекаю. Работа такая, - объясняю я, передавая гаишнику права и техпаспорт.
Документы у меня в порядке. Я всегда готовлюсь тщательно: машина не в угоне, бумаги стряпали профи - придраться не к чему. Если только к управлению транспортным средством в голом, то есть почти голом виде.
Егоров наполовину просунул свою ряшку в салон. Обдало перегаром. Нормально!
"Датый мент на посту за углом, и мента ненавидит весь дом." И почему нельзя брать взятки в трезвом виде? Мало дают? Или трезвому стыдно брать?
- Иван Викторович (это я по ксиве), что же вы так. Опытный водитель, а проехали через двойную сплошную линию.
Во даёт! Думает, если я в одних подштанниках, то совсем лох. И ведь не отстанет, подснежник.
- Сержант, слушай, - объясняю я. - Я к Шалымову заказ везу. Знаешь такого? Степана Петровича?
Ряшка скуксилась.
- Думаешь, он будет доволен, что его подарок к Новому Году задержался в пути? Из-за проблем на дороге.
Сержант выпрямился, задумался.
Я продолжаю напирать:
- Гости собрались, все ждут сюрприза, то есть меня. Хозяин нервничает. Мы же не хотим, чтобы Степан Петрович нервничал?
А вот теперь конфетку. Достаю из бардачка пачку зелёных.
- Не хотим? - с нажимом спрашиваю я и шуршу двумя сотенными купюрами.
Глаза у Егорова замаслились, рука с моими документами просунулась в окно. Я меняю одни бумажки на другие.
- Счастливого пути!
Ага, и тебе, дуралей. Вот зараза! Теперь перед Палычем краснеть-объясняться из-за двухсот баксов.
Мда... Не везёт под Новый Год. Прям сглаз какой, что ли.
Я нащупал в бардачке пистолет "Грач". Ты-то хоть не подведи, чудо отечественного производства.

Притормозил у стоянки дальнобойщиков. Среди громадных фур мой "каблучок" Дэу Ланос смотрелся как катамаран среди пароходов. Но что поделать, надо подготовиться.
Я рассчитывал на костюм Деда Мороза: там и шапка, и шуба, и валенки. А тут - носки, кальсоны и парик. Пришлось брать резинку от баксов, зелёную, крепить "Грач" на голове, а потом нахлобучивать парик. Не так-то это и просто, башка у меня не плоская, в шишечках.
Конечно, можно и без пистолета обойтись, но вдруг что пойдёт не так? Ребята Шалымова миндальничать со мной не будут.
И только косички поправил, в зеркальце взглянул, нормально ли резинка на подбородке смотрится, стук в окно.
- Подруга, - обращается ко мне реклама декоративной косметики. - Вали отсюда, место занято.
- Да я не конкурент, - объясняю дорожной проститутке. - Я на минутку остановился, парик поправить.
А сам думаю, стоит ли у меня "Грач" на предохранителе? Вроде да, но как проверишь? Морду отворачиваю на всякий случай. С моим-то новогодним везением только трупа и не хватало. Полпачки баксов, не меньше, придётся дальнобойщикам отстегнуть, чтоб помогли мёртвую шлюху в лес оттащить и не проболтались.
- Чё, в первый раз, что ли? - поняв, что я не претендую на её заработок, женщина, как и все они, впрочем, сразу подобрела. - Давай, помогу. - И руку протягивает к парику.
- Нет, спасибо, я уж как-нибудь сам, - меня холодный пот прошиб. Дырка в парике и ветровом стекле тоже доверия у охраны не вызовет. - Спешу, заждались клиенты.
- А-а-а, по вызову. Везёт же некоторым, - сказала путана. - Клёвая резиночка.
Ну, думаю, раз пошёл такой интимный разговор, грех не воспользоваться.
- Да, - говорю, - резиночка классная, только вот натирает, да и размер не мой. Мне б что помягче и чуток поширше.
- Лента сойдёт?
- Конечно.
Беру у подруги кружевной комочек, благодарю российскими, прощаюсь.
Отъехал на полкилометра, встал на обочине. Убедился, что "Грач" случайно не выстрелит. Переобул голову. Миленько получилось. Не в стиле Обеликса немного, но с другой стороны он такой невинный, такой доверчивый, что немного от младенца в белом чепце с розовыми завязочками ему не повредит. И градус неприятия к чужаку у сторожевых псов-охранников снизится.
Эх, на что только не пойдёшь ради любви к искусству.

Поместье Шалымова охранялось что надо.  После первой проверки, у ворот, когда машину чуть ли не рентгеном всю просветили, за водителя сел плечистый парень, и мы пошуршали на стоянку для персонала. Ключи у меня забрали, завели в пристройку и начали шмонать по-настоящему.
Первым делом сунулись в пакет с подарками.
- Что это у тебя такое? - накинулся на меня один из проверяющих, рыжий малый с носом-картошкой.
- Как что? - удивился я. - Заказ для Шалымова. Из ДПС.
- Коробочки какие-то запечатанные, с пломбами, - охранник достал один из подарков и повертел в руках.
- Конечно, с пломбой, - ответил я. - Вы что же, не знаете, чем занимается ДПС?
Оба охранника помотали головами.
- Фирма ДПС по заказу клиента подбирает произведения искусства без подписи мастера-изготовителя.
- Подделки, что ли?
- Нет, - разъяснил я, - не подделки. Настоящие картины или статуэтки, выполненные на профессиональном уровне, но художник свою подпись или клеймо не ставит, это делает сам заказчик, будто это он автор работы. И будет перед друзьями хвастаться, вот, мол, какой я великий творец.
- Ни фига себе! Во, богатеи до чего додумались. Должности покупают, диссертации докторские, а теперь и авторство картин, - возмутился рыжий парень. И тут же получил в бок от коллеги-брюнета:
- Ты, Вась, думай, что говоришь. Ты не забыл, на кого работаешь?
- Ой, - осёкся простой парень Вася.
- Да, - развёл я руками. - Всё продаётся и покупается в этом мире. Но никто не внакладе. Художник обязуется молчать и получает хорошие деньги, заказчик получает отличную работу, которую он сам бы никогда в жизни не намалевал, ДПС за посредничество получает проценты. Все довольны. Ну а что подпись не та, так разве это важно?
- Лучше бы богач этому художнику спонсором стал, - возразил Вася.
- Так в том-то и дело, что имена художников и заказчиков знают только в ДПС. Так надёжнее, что претензий не будет. Если только случайно они знакомство не сведут... - Тут я понял, что уже и так наговорил много лишнего, ещё бы чуть-чуть и охранники могли догадаться об истинной цели моего визита к Шалымову.
- Ну, - сказал я, - удовлетворены? Так что лучше подарки не трогать, а проверить по списку и сравнить с номерами на пломбах.
Вася зашуршал пакетом, а брюнет направился ко мне.
- Личный досмотр сделаю, - пояснил он.
Я замер. С этой болтовнёй о приемлемости купли-продажи авторских прав я совсем забыл о пистолете "Грач" под париком. Что ж, придётся идти на отчаянный шаг.  Я резко сдёрнул вниз кальсоны, так, что даже трусы немного сползли.
- Да, проверяй, - с вызовом обратился я к брюнету. - Могу и носки снять, если хочешь. Меня уже на въезде всего прорентгенили до гланд.
Брюнет оторопел.
- Эй, Колян, ну чего к человеку пристал? - урезонил борзого проверяльщика Васёк. - Неужто думаешь, бомбу в трусах носит?
- Ладно-ладно, - отступил брюнет, - иди, пляши перед хозяевами. Вась, проводи юмориста до сцены.

Дом ценителя прекрасного не удивил меня изнутри. Всё те же лепные потолки,  барочные узоры, гобелены, ковры. Прям не жилище, а музей екатерининской эпохи. И публика обстановке под стать: вечерние платья в пол с разрезом, строгие чёрные смокинги с бабочками и поясами, услужливые официанты в белых костюмах. И я - в шлёпанцах, полосатых штанах и задорных косичках. Напротив входа, у противоположной, ой как далёкой стены расположилась дощатая сцена с традиционной ёлкой, роялем и щупленьким пианистом. Прижимистый Шалымов не расщедрился на оркестр. Или скрывал до "после распития".
Василий твёрдо подхватил меня под локоть и доставил на диспозицию: слева от пианиста, справа от ёлки. Подтянул стойку с микрофоном и скромно встал рядом. Во избежание, на всякий случай. Гости оживились, потянулись к бокалам. На сцену поднялся хозяин торжества собственной персоной. Впервые мне удалось разглядеть Шалымова вблизи. Нет, я видел, конечно, его портреты, отретушированные и подправленные, но это совсем не то, поверьте. Тут важно даже не выражение его крупного уверенного лица или жесты, а энергетика, запредельная, подавляющая волю энергия властного человека. Ненамного выше меня, почти вровень, Шалымов казался глыбой, медведем, нависающим надо мной, с пронизывающими маленькими глазками, буравчиками-свёрлами, цепляющими за что-то в глубине меня и не отпускающими ни на миг. Гипноз? Харизма? Называйте как хотите, но я был у него на крючке.
Часто артистам и вообще выступающим на сцене для придания уверенности в себе предлагают проделать такой мысленный опыт - представить окружающих в нижнем белье или голыми, не помню точно. Мне оба варианта никогда не помогали. Я не большой любитель человеческой плоти или кружевных панталон. Но мне помогал обратный трюк. Я воображал, что сам стою голым перед толпой, и тогда секундная паника от такого зрелища сменялась обречённостью, нет, успокоением, что ничего хуже уже не случится, что вот я, голый, и что? полюбовались? и мне уже было всё равно, спутаю я слова или нет, запнусь или отбарабаню речь как по писанному, ведь самое плохое, унизительное, страшное уже произошло, чего же бояться теперь? И внезапно мой нелепый вид стал моей бронёй, моим скафандром и защитным шлемом. И меня перестал пугать и Шалымов, и секьюрити Вася, и всякие-возможные последствия - всё отступило. Я поймал кураж.
Щелчок подтяжкой, шаг ногой, взмах рукой - и понеслась. Шутки-прибаутки лились не умолкая, я бегал от одного края сцену к другому, потешно грмасничал, стараясь, однако, не качать головой, не наклоняться и не подпрыгивать. Пианист разошёлся, ослабил контроль над пальцами, мешая песни детских утренников пассажами с высокой, но скучной классикой, арпеджировал неарпеджируемое, тремолировал, впадал в рок-н-ролл правой ногой, короче, тоже поймал кураж. Васятка на двадцатой минуте пошёл вприсядку под дикую смесь "Лунной сонаты" и "Ролл овер Бетховен", с энтузиазмом учился степу под "Летс твист эгейн" Чабби Чекера в исполнении трёх пальцев и одной пятки виртуоза-акробата, одним словом, не унывал. Не скучали и гости. Хмель растворялся в энергичных движениях танцующих и вновь восполнялся через дёрганных официантов, также желавших принять участие в веселье. Отличная студенческая вечеринка.
Не радовался только хозяин дома Степан Петрович Шалымов. Печать задумчивости лежала на его медвежьем лице, тревога поселилась в его сердце, а глаза неотрывно следили за одной фигуркой в толпе приглашённых. Я сбавил обороты и проследил за Шалымовским взглядом.
Изящная, ладная девчушка порхала среди разгорячённых кавалеров, легко уходя от близкого контакта. Уложенные в пышную причёску тёмно-каштановые волосы и наклон головы не давали возможности разглядеть лицо, но что-то в движениях и фигуре девушки было мне знакомо. Я запомнил её платье и вернулся к программе развлечений. Будет перерыв - отыщу незнакомку, а пока...
Ещё минут через пятнадцать гости умаялись, моё выступление завершилось, я вручил пакет с подарками хозяину под роспись. Мой расчёт строился на том, что после рабочей части у меня будет возможность присоединиться к обслуге и незаметно обследовать особняк. В крайнем случае, разговорить персонал и выяснить, где располагаются наиболее вероятные места хранения культурных ценностей, не афишируемые владельцем. Не самый сильный план, согласен, хотя пистолет мог прибавить ему веса. Однако удача наконец-то повернулась ко мне тем местом, которое я не рассчитывал лицезреть. Лицом.
И как я мог забыть свою школьную любовь! Марина Захарова. Она являлась ко мне в подростковых снах, загадочно улыбалась наяву, смотрела, поправляя чёлку, позволяла проводить до дома, соглашалась на прогулки и кино, но так и не разрешила стать тем  единственным, кто унесёт её в мир мечты. За десять лет она совсем не изменилась, пожалуй, даже стала ещё краше. И синее платье с серебряной вязью ей очень шло.
- Иван? - спросила она, подходя к сцене как раз в тот момент, когда Шалымов заканчивал приёмку-сверку доставленных подарков. Он тут же вскинул голову и пристально посмотрел на меня, потом на неё.
- Вы знакомы? - обратился Шалымов к Марине, и я почувствовал в его голосе ту самую тревогу. Отчего? Как будто двое людей не могут быть знакомы, хотя бы и давным-давно.
- Учились вместе в школе.  Много лет назад, Степан Петрович, - быстро вмешался я, - с тех пор ни разу не виделись. - И к девушке: - Здравствуй, Марина. Как поживаешь?
- Всё хорошо, Иван. А ты?
- Нормально. Работаю, как видишь.
Шалымов немного расслабился.
- Марина, мне нужно с вами поговорить, - сказал он, беря девушку под руку.
Я деликатно отступил в сторону. Стоять на дороге у Шалымова сейчас было не в моих интересах. Но Марина решила по-другому.
- Позже, Степан Петрович, - твёрдо ответила она. - Я подойду позже.
Всесильный Шалымов отпустил девушку и, подхватив подарки, вышел из зала через небольшую дверь за сценой. Личные покои? Хранилище ценностей? Охраны у двери не было, замков тоже. По сценарию сейчас ценитель искусства должен был маркировать подарки личным клеймом, а где Шалымов хранит такие инструменты? Вопрос. Но дверцу стоит запомнить.
Я повернулся, Марина всё это время разглядывала меня. Я смутился. Одно дело, когда представляешь себя голым перед незнакомыми людьми, другое дело - стоять в шутовском наряде перед когда-то любимой девушкой.
- Это твоя основная специальность? - спросила Марина, поправляя причёску.
- Да, я шут, я паяц, так что же? - процитировал я в ответ известные слова арии.
- Да нет, ничего. И много платят?
А она, оказывается, изменилась. Раньше такие вопросы её не интересовали. Впрочем, мы были школьниками и о деньгах думали только, как их вытащить из родителей и потратить на скромные развлечения.
- Не очень, - признался я, - но на жизнь хватает.
- Понятно, - произнесла Марина. - Пройдёмся?
Грех от такого предложения отказываться. Я оглянулся на Василия. Приставленный ко мне соглядатай устало сидел прямо на полу сцены. Прям зайчик под ёлочкой. Отлично.
- Конечно, - не стал я сопротивляться фортуне, которая сама плыла мне в руки. - Тут есть тихий уголок, ты не знаешь?
Из зала приёмов моя первая любовь увлекла меня во внутренние покои. Я вертел головой, разглядывая стены, висящие на них картины, гобелены, возможно, удастся обнаружить замаскированный сейф или хотя бы намёк на него. Но ничего подозрительного не попадалось. Ни неровно висящей рамки, ни следов пальцев среди ровного слоя пыли, ни характерных потёртостей ткани. Где же скрывает Шалымов бесценную "Савраску"?
Марина завела меня то ли в библиотеку, то ли в комнату отдыха для эстетов-сибаритов и толкнула на диван, который по богатству обивки и изяществу резных деталей не уступал собратьям, выставленным в музеях. Сама села настолько близко, что со стороны мои кальсоны и её платье казались продолжением друг друга. Стиль гранж - половинка аристократизма, половинка из мусорного бачка.
- Помнишь, как нам было хорошо вместе? - завела Марина типичный разговор бывшей подруги, с которой не пересекались со школьной поры.
- Ну конечно, помню. Это было чудесно, - подыграл я обольстительнице.
- Весна, каштаны...
- И осень...
- Наш первый поцелуй...
- Ночная прогулка. Сирень. Фонтан... 
- Ты ещё любишь меня? - перешла моя бывшая страсть к следующей фазе своего нехитрого плана.
Но я в этой игре не новичок. Запинаться, конечно, нельзя ни на секунду, потому ответ у меня был готов ещё с детства, спасибо Пушкину.
- Не совсем моя любовь угасла. Не совсем.
- Тогда поцелуй меня, Ванечка.
Я попытался это проделать. Что сказать - ощущения необычные. Целовался я не в первый раз, но с пистолетом под париком - да, впервые. Тут ведь особая техника нужна. Как будто я индийская женщина с кувшином на голове или манекенщица, удерживающая на макушке книгу. Спинка ровная, шея прямая, подбородок слегка приподнят. Справился, конечно. Работа такая - преодолевать трудности.
Хотя время и поджимает. Стоило бы от Марины избавиться и начать поиски, но самому интересно, что же ей всё-таки от меня надо.
- Ванюша, ты мне должен помочь ("Ну наконец-то"). Видишь ли, у Шалымова есть одна вещь, которая ему не принадлежит ("Ага, вся область"). Он её...
- Позаимствовал, взял без спроса.
- Вот-вот.
Интересно, на что она рассчитывала? Случайно встретились на вечеринке, и вдруг я помогу ей в краже? У Шалымова?! Я решил сразу прервать этот детский лепет, но успел только открыть рот и тут же его захлопнул.
- Это картина, акварель. Примерно вот такая.
- Тридцать два на сорок четыре, - необдуманно подсказал я.
Марина отстранилась и посмотрела на меня с подозрением.
- Я сегодня три такие привёз, в листе заказа размеры видел.
- Да, конечно. - Марина расслабилась. - Шалымов собирает именно их, акварели. Так вот, среди них есть одна работа, очень известная в художественных кругах, она даже получала призы на выставках, ну, не самых престижных, конечно...
Я уже понял, о какой картине идёт речь, но прерывать Марину не собирался. Ни к чему ей знать, что именно "Савраска" была целью моего проникновения в резиденцию Шалымова. Кто бы мог поверить в такое совпадение! И чем это всё обернётся для моей миссии? Вот тебе, бабушка, и Новый Год.
- Ты совсем меня не слушаешь, - обиженно произнесла Марина.
- Извини, залюбовался твоей красотой. Ты говорила о картине...
- Именно. И о такой картине, которую Степан Петрович побоится вернуть.
Я внимательно посмотрел на Марину. А вот это уже интересно.
- И что же ему помешает?
- Огласка, - сказала Марина. - Если Шалымов начнёт искать пропажу, сразу всплывёт история с её приобретением. А это такая история, что может подкосить даже нашего всесильного вице-губернатора, уж поверь мне. Так что видишь - никакого риска.
Марина с довольным видом откинулась на диван. Я погладил её по щеке, коснулся мочки уха.
- Ну и зачем тебя я?
Марина сморщила носик.
- Разве тебе не нужны деньги? Покупателя я нашла. Нужно только вынести картину из дома. Мы уедет на тропический остров и будем заниматься любовью всю оставшуюся жизнь. Это же море денег. Представь: пляж, пальмы, солнце, волны. Ну, или хочешь, поедем в Америку. Там тоже есть пляжи: Калифорния, Майами.
Я привлёк Марину к себе и закрыл ей рот поцелуем. Вот ведь балаболка! Что ж, не было бы счастья, да Марина помогла. Картину я вынесу, но уж точно не для неё.

- Вот ты где!
Я оторвался от тёплых Марининых губ и обернулся. В дверях стоял Василий-охранник.
- А я тебя ищу везде, мультипликатор.
- Аниматор, - привычно поправил я.
- Ага, аниматор. Массовик-затейник. Я его ищу везде, а он уже с девушкой моей целуется, фокусник. - Василий был явно не в духе.
Марина вскочила с дивана, одёрнула платье.
- Васенька, ты всё не так понял.
"Ну вот, - подумал я. - Вот и оно, моё новогоднее невезение. А так всё хорошо закрутилось, картина была практически у меня в руках."
Я тоже встал и, хоть поправлять мне особо было нечего, щёлкнул подтяжкой.
- Василий... - начал я объяснение, но было поздно. Марина успела подобраться с охраннику поближе, и пока он таращился на меня, закипая ревностью, схватила со столика статуэтку (Мозамбик, Баба с копьём, 16 век) и шандарахнула бой-френда по кумполу. Вот она, женская верность!
Вася осел, закатил глаза и по-детски обиженно хлюпнул носом.
- Раздевайся! - бросила мне Марина, закрывая дверь.
Нет, я знал, что опасность и драки возбуждают женщин, но не до такой же степени!
- Сейчас? Здесь?
- Дурак, переоденешься в форму. - Марина ловко снимала с лежащего в беспамятстве Василия штаны.
- Нет, дорогая, - сказал я. - Позволь мне с тобой не согласиться. В своём наряде мне проще будет вынести картину, не вызывая подозрений, чем маскируясь под охранника, который срочно вспомнил о больной маме.
Марина пристально посмотрела на меня.
- Давно придумал?
- Просто умею рассуждать логически.
Я подошёл к Василию, нагнулся.
- А вот обувка мне не помешает. Тапочки - не мой стиль.
Я кажется, уже упоминал про новогоднее невезение? Ага, и снова здрасьте.
Я нагнулся. На - гнул - ся.
Нагнулся, склонился, опустил голову. Видимо, это стало последней каплей. После часового концерта, поцелуев с Мариной и прочих возбуждающих средств, "Грач" решил "посмотреть мир", как это называют спецы моего профиля. Резинка лопнула, плюхнулся на пол парик, на него опустился "Грач", тяжёлый, тёплый и чёрный.
Раздался выстрел. Рука Василия конвульсивно дёрнулась, на простреленной ладони расплылось пятно крови.
После Васи пуля ещё немного попортила мебель и затихла где-то вдали, маскируясь под ореховую скорлупу.
- Кто ты? - спросила со страхом Марина.
- Аниматор, - устало ответил я. - Богатеньких развлекаю.
Вася со стоном открыл глаза.

Времени на размышления не было - пришлось импровизировать. Я схватил пистолет левой рукой, приставил его ко лбу Василия и чётко и в меру проникновенно произнёс:
- Я тоже её люблю, друг.  Это судьба.
Правую руку положил на плечо Марине и сказал:
- Мужайся. Веселье ещё впереди.
Марина вздохнула. Василий открыл рот.
- Нет-нет, Вася, давай без геройства, - сказал я, вдавливая пистолет ему в лоб. - Ты проиграл битву, но не войну. У тебя ещё всё впереди. Встречают по одёжке, провожают в гробу. Не тот журавль, что в небе, а тот, что рядом.
Пока Василий переваривал выжимку из культурного наследия моих детских лет, я попытался привести в чувство Марину и направить её мысли в русло наживы, грабежа и красивой жизни.
- Любимая, нас ждёт тропический рай на двоих, помнишь? Так что давай, перевяжи бойца, пока не истёк кровью. - Я достал из кармана платок и кивнул на валяющиеся обрывки ленты-резинки.
Марина захлопотала над рукой Василия, а я попытался сообразить, что же делать дальше. Оставлять охранника, даже связанным, было нельзя. Мало ли какие нализавшиеся гости его обнаружат, подымут тревогу, а это будет совсем не кстати. Придётся тащить с собой, пока не найдём подходящей "камеры хранения".
- Василий, - сказал я. - Сосредоточься. Шалымова ты не любишь, так?
Вася отрицательно помотал головой.
- Значит, и рисковать своей жизнью за него тебе резона нет.
Вася кивнул.
- Тогда слушайся меня, и останешься в живых. Тебя, конечно, поругают немножко, но у тебя явное ранение от бандитской пули, что означает что?
- Что? - прохрипел охранник.
- Что ты героически сопротивлялся превосходящим силам противника. Что ты был выведен из строя коварным приёмом, ранением в основной орган труда и доблести - руку. Правую, в самую мякоть. Тебе благодарность и премию дадут, а не нагоняй, так?
Вася наморщил лоб в раздумьях.
- Так, - наконец согласился он.
- Вот и ладно. Вставай, пойдём грабить культурные ценности. - И к Марине: - Пошли, дорогая, претворять твой замысел в жизнь. Веди.

Как и я думал, целью нашего путешествия была комната за маленькой дверью центрального зала приёмов. К сожалению, Марина не знала никакого обходного пути, поэтому нам пришлось продефилировать живописной группой "ручеёк" (руки Василия на талии Марины, я сзади обхватываю охранника, прижимая ствол к его пояснице) через место продолжающегося банкета.
Нам повезло: гости упились до такого состояния, что не только не возражали против нашей процессии, но и пытались "поводить хоровод". Пузачи в подвёрнутых брюках норовили приласкаться к девушке-ведущей, ко мне же, громоподобно всхахатывая, цеплялись целлюлитные тётки в многокаратных камнях. Раненный Вася скучал в середине паровозика - мечтал о конце смены.
Как справлялась с наплывом жаждущих тесного общения Марина, я не видел, но сам с улыбкой отбрыкивался ногой. Не обошлось без потерь: оба тапочка и один оранжевый носочек стали добычей разухарившихся "охотниц". Кальсоны ещё держались.
За время нашего отсутствия зал преобразился. Сцену, где мы с пианистом развлекали тогда ещё в меру приличную публику, разобрали. Ёлку тоже унесли (мне не хотелось даже предполагать, почему). Однако на нашем пути выросло другое препятствие - бассейн. Вернее, большое надувное корыто метра четыре в длину, в котором плескались нимфы, сатиры и прочие завсегдатаи загородных вакханалий. По бокам доходящего до пояса сооружения стояли официанты, невозмутимо подливая в корыто шампанское. Шипучие процедуры пользовались популярностью, и нас напором желающих поплескаться  постоянно сносило в сию купель.
Мало того, появился оркестр! Но не на уровне пола, а под потолком! На выдвижном балкончике струнные квартет пиликал своего Вивальди, пока гости в восторге от исполнения классики забрасывали музыкантов конфетти, петардами и прочим съестным. Балкончик был забран мелкоячеистой сеткой, оркестранты носили шлемы-шапки как у пчеловодов, но это не спасало от крема, желе и напитков, так что одежда и инструменты ребят были в красноречивых пятнах.
Марина ловко проложила путь как раз между надувным бассейном и балкончиком, между ныряльщиками и кидальщиками, и только это позволило нам благополучно (не считая тапочек и носка) добраться до заветной цели.
Юркнув внутрь и захлопнув дверь, мы перевели дух. Мы оказались в довольно узком коридоре, опрятном, но без изысков: ковролин, окрашенные голубым стены,  круглые плафоны резкого света, мебели нет, в конце - серый металл двери с кодовым замком.
Первым нарушил молчание Василий, бледный вид которого никак не вязался со спокойной  обстановкой:
- Охране запрещено сюда входить, - сказал Вася.
- Не робей, ты же под принуждением, - попытался я его успокоить, но звук моего голоса в стерильной атмосфере коридора распался, утонул в невозмутимых стенах, погас под пристальным светом ламп. Непривычное отсутствие запахов только усиливало гнетущее ощущение неестественности окружения. Наверное, так выглядят психбольницы и орбитальные станции (ни там, ни там я не был, правда) - человеку в них неуютно.
Я схватил за руку Марину и зашептал:
- Надеюсь, ты знаешь, куда нас ведёшь?
- Да, - тоже шёпотом ответила она.
Я не услышал в её голосе уверенности, но время для выяснения правды пока не пришло. Пока я не совершил ничего, что делало бы меня врагом Шалымова. Ну, пошутил, пронёс пистолет; ну, случайно подстрелил охранника - мелочи, с кем не бывает. Даже кража картины не делала меня мишенью для "монаршей" ненависти: так, досада и небольшая печалька. Но проникновение в святая святых - это уже серьёзно. Мне ничуть не улыбалось стать обладателем шалымовских тайн-секретов, а значит, и пристального шалымовского желания навсегда закрыть мой рот. Поэтому я предложил:
- Марина, может, ты вынесешь картину сюда?
- Испугался? - презрительно бросила мне Марина.
- Не я один, - не растерялся я. - Мы вместе с Василием оба боимся. Верно, Василий?
-Д-да - вставил своё веское слово Вася.
- К тому же, - продолжал я, - с кем я его оставлю? Или предлагаешь тащить паренька на верную смерть?
- П-почему смерть? - всполошился раненый в руку.
- Потому что, Вася, - разъяснил я диспозицию воину, - что там, за дверью, что-то настолько тайное, что Шалымов даже вас, охрану, к этому не подпускает. И каждого, кто туда войдёт, Степан Петрович по головке не погладит.
- Тьфу, мужики, называется, - бросила Марина.
- Вот именно - мужики, - ответил я. - А не Рембо Сталлоновичи Орешковы... Крепко. Крепкоорешковы, - поправился я.
- Да что же это такое? - начала скандалить Маринка, но тут дальняя дверь с протяжным свистом выходящего воздуха отъехала в сторону, и из темноты проёма угрожающе высунулось  дуло ( винтовка М1? М16? подствольный гранатомёт? - мой мозг не опознавал оружие).
- Привела? Заходите, - раздался знакомый голос Шалымова.
Мы подчинились.

Я шагнул в темноту последним. В спину упёрся ствол.
- Оружие, - приказал голос Шалымова.
Я вытянул руку в сторону, и "Грач" быстро поменял владельца. Беспомощность и ожидание неизбежного конца (в России каждый год бесследно пропадают 20 000 человек) боролись в моей душе с досадой на невыполненное задание. Грустно умирать без "Савраски".
Сзади грохнула закрываемая дверь. Маринка всхлипнула. Спёртый воздух наполнился тревогой.
- Лицом к стене, руки над головой, - распорядился Шалымов.
Досада перевесила. Погибать - так с музыкой.
- И где тут стена? Не видно же нихрена!
Ответил мне Василий:
- Нет-нет, пусть будет темнота! Мы ничего не видели, ничего не знаем. - И к Шалымову: - А я вообще заложник, меня в бою ранили и взяли в плен. Отпустите меня, Степан Петрович, а? Я же на вашей стороне, я на вас работаю, охранником.
- Вы все на меня работаете, - двусмысленно произнёс Шалымов, и тут вспыхнул свет.
Мы оказались в огромном помещении, размером и обстановкой похожим на павильон киностудии. Под потолком переплетались рельсы подвесных юпитеров, вдоль стен громоздились разнообразные декорации - от внутреннего убранства русской избы до архитектурной белизны греческого храма; в центре - подиум с мольбертом, орудиями художника и кафедра с пультом, как в студии звукозаписи.
Василий изумлённо хлопал глазами, Маринка дрожала, я тоже был впечатлён.
Шалымов в бухарском халате, чёрным с серебром, в такой же тюбетейке и ковбойских сапогах строго глядел на нас.
- Лицом к стене, - повторил он. - Немедленно.
Я упёрся лбом в шершавую стену. Бетон холодил мозги, стучала в висках кровь. Живым мне отсюда не уйти. С Новым Годом тебя, Ваня, с новым счастьем!
Невыносимо долго тянулись секунды. Наконец очередь дошла до меня: руки завели за спину, щёлкнули наручники.
- На пол. Садитесь.
Я привалился к стене, вытянул ноги.
Простак-аниматор в мастерской психа, агент три семёрки в бункере злого гения или Иван-дурак в логове колдуна - я был готов на любую роль, лишь бы у сказки оказался счастливый конец. А с этим явно проблема...
Шалымов уселся на массивный дубовый табурет и, по-прежнему направив на нас дуло винтовки, расставил по-хозяйски ноги. Набойки клацнули по бетону.
- Теперь поговорим.
Это можно. Пока болтает, стрелять не будет. Я глубоко вздохнул: хоть и подземелье, а перед смертью любой воздух сладок.
- Не буду скрывать, - сказал Шалымов, - что мне до конца известны ваши роли в этой истории, но о многом я догадывался. Она, - он кивнул на Марину, - давно подбиралась к моей коллекции, втиралась в доверие, выпытывала подробности моей жизни. - Он усмехнулся. - Даже пыталась шантажировать.
Вася огорчённо посмотрел на свой идеал. Марина отвела взгляд, уставясь в потолок, как будто разговор её не касался.
Шалымов продолжил:
- Охранника я готов пожалеть, хотя с профессиональной точки зрения он никуда не годен. С такими навыками ему не доверишь и пивной ларёк сторожить.
- Я вернусь в деревню, честно, - покраснел Василий, полуприжав раненую ладошку к груди.
- Не всё так просто, - ответил Шалымов, - но об этом после. Ты, - он ткнул в мою сторону винтовкой, - вот кто для меня загадка. Кто ты такой? С какой целью проник в мой дом? Отвечай, и не вздумай врать.
Я затаил дыхание. Вот он, шанс! Но что сказать: правду, полуправду или полную ахинею? Кусочки мозаики должны встать на места так, чтобы от получившейся картины Шалымов умилился, растрогался и простил наше вторжение. Пример с Василием показывал, что Степан Петрович готов смягчиться, видя некомпетентность и придурковатость вместо злого умысла и расчёта. Прикинуться попавшим под дурное Маринкино влияние? Меня сегодня уже толкали на этот путь, и сам я в целях маскировки позволил школьной подруге думать, что старая любовь в мгновение ока вспыхнула с негасимой силой, но обмануть Марину - это одно, а провести опытного Шалымова - совсем другое. Да и стоит ли разыгрывать перед ним пышущего страстью простачка? Один-то уже есть - Василий. У недотёпы всё на лице написано. Значит, эта версия отпадает, в двух обожателей Шалымов не поверит.
Соблазнился деньгами? В принципе, это правда. Вот только не вся и легче от неё не станет. Воришек никто не любит, даже воры государственного масштаба.
Оставалось только одно - врать. Врать неправдоподобно сильно, нагромождая одну выдумку на другую. Не пейзаж или портрет, а абстракционизм, но реалистичный.
- Я твой сын, - громко произнёс я.
Вася вылупил глаза, Марина повернулась в мою сторону, Шалымов дёрнулся, но слабо. Видно, такими заявлениями к нему обращались часто.
- Из биолаборатории правительства, - добавил я смущённо. - Искусственно оплодотворённый. Я сам узнал недавно и вот, пришёл познакомиться,... папа...
Василий удивлённо открыл рот, Маринка хмыкнула, но задумалась. Шалымов никак не реагировал.
Чего-то не хватало, но чего?.. Мало ему сына из пробирки? Телепата-супермена добавить? Но ведь попросит продемонстрировать, а где у меня сверхспособности? И-эх, где наша не пропадала:
- Из будущего, 23-й век. Тайком пробрался в машину времени, чтобы встретиться с родным отцом... -  я потупился, словно признался в чём-то противоестественном и нехорошем.
Грохот падающего табурета слился с визгом луча из винтовки. Мне на голову посыпалось бетонное крошево. Промах. Я ещё жив, надо же!
- Где точка выхода?! - вскричал Шалымов.
Нет, не случайно он промазал, ну и реакция. А что я такого сказал?
- Конопатьевский, дом 15, - не раздумывая, ответил я. С вооружённым безумцем лучше не спорить - пусть проверит "точку выхода"  придуманной машины времени.
- Врёшь! - заявил Шалымов.
- Вру, - согласился я.
- Ничего, скажешь правду. И не таких раскалывал.
Шалымов отпихнул табурет, отошёл метра на два, достал из кармана халата какой-то непонятный прибор размером с ладонь и стал в него что-то нашёптывать, не спуская с нас глаз.
- Эта... Ты чего, пришелец, что ли? - шёпотом обратился ко мне Вася.
Смотреть на него было приятно. Ну до чего доверчивый, боже мой! Как его только взяли на работу, сердягу.
- Мы оба оттуда, - сладко протянула Маринка. - Там сейчас лето, на Марсе яблони зацвели, такая красота...
Василий обалдело взглянул на неё.
- Жениться тебе надо, Вася, - заметил я. - И как можно скорее. Хоть зарплата будет в сохранности.
- Я половину маме отсылаю, в Подгузики, - смутился Вася.
- Вот-вот. И я о том же.
Но почему поверил Шалымов? Он-то не Вася, его такими байками не проймёшь. Да уж, у богатых свои причуды. С жиру бесятся и с катушек слетают. Или я попал в цель?
Мне в лицо шмякнулся пакет. Я отвлёкся, а Шалымов не мешкал.
- Сейчас проверим, какой ты мне сын. Палочку в рот, послюнявь и в пробирку.
Ну вот и всё. Конец. А я уж надеялся, что поживу, покатаюсь по окрестностям, лоцируя внечувственным образом "точку выхода", возможно даже, что на Мальдивах... Никогда там не был...  А теперь и не придётся...
- Кидай сюда.
Я положил пробирку в пакет и швырнул Шалымову под ноги. Он быстро достал ватную палочку и всунул её в прибор, тот самый, по которому только что переговаривался. Во чудеса! Мобильник с тестом на отцовство? Удобная, наверное, вещь. Купить, что ли, такую? Если жив останусь.
Приборчик пискнул. Шалымов взглянул на него и выпустил из рук винтовку. На лице всесильного зам губернатора было написано искреннее удивление. Вот теперь я точно "попал в цель"! Да в такую, что от обалдения у меня закружилась голова.
Сын Шалымова. Я. Я - СЫН ШАЛЫМОВА.

Приборчик пискнул ещё раз, по-другому, и Шалымов поспешил к центральному возвышению.
Я тут же повернулся к моим компаньонам:
- Надо действовать. Быстро. Марина, достань у Василия ключи от наручников и отомкни мне руки. Вася, не спи, где у тебя ключи лежат?
- В левом кармане.
Марина соображала быстрее увальня, только по недоразумению ставшим охранником, и уже запустила пальцы ему в брюки. Я подполз поближе, стараясь не слишком шуметь и дёргаться, чтобы  не привлечь внимание Шалымова. Тот был занят пультом: одной рукой двигал какие-то тумблеры, другой - прижимал  к уху приборчик.
Освещение мигнуло. Затем раздался треск разрываемой ткани, и из разорванной драпировки  английского салона появились три фигуры в чёрных костюмах ниндзя. В руках вместо мечей двое из них держали точно такие же приборчики, как у Шалымова, третий - чуть повыше ростом - поднял пустые руки вверх и скорым шагом направился к возвышению.
Наручники щёлкнули, я вскочил на ноги и бросился к валявшейся на полу винтовке.
Шалымов дёрнулся в мою сторону, но сразу же передумал и вытащил из-за пазухи "Грач" - мой "Грач", отнятый полчаса назад.
Я нырнул вниз, в броске схватил винтовку, перекувырнулся и занял позицию для стрельбы лёжа. Убивать собственного отца мне не хотелось, но мало ли что, пусть пока будет у меня на прицеле.
Моя эскапада не впечатлила группу вторжения. Двое всё так же неподвижно стояли около дыры, третий остановился шагах в трёх от Шалымова и, несмотря на "Грач", направленный прямо ему в живот, спокойно о чём-то беседовал.
За спиной возились Вася с Мариной, освобождая друг друга от оков. Стальных или оков любви - я не прислушивался.
- Нет! - прорычал Шалымов. - Я слишком долго тебя слушал, Виктор. Теперь будет по моему.
Его собеседник принялся увещевать Шалымова, делая успокаивающие жесты руками, но тут сзади выскочил взъерошенный Вася, и события приняли неожиданный оборот.
С криком "держитесь, Степан Петрович" незадачливый секьюрити, размахивая забинтованной рукой, кинулся к дыре, решив, видимо, грудью закрыть хозяина от грозящей опасности в лице двух ниндзя. А может, решил сбежать... Или бросился за подмогой... Кто знает? Вася умер мгновенно.
Один из стоявших у прорехи ниндзя рванул из-за спины оружие, жёлтый луч настиг бегущего недотёпу, он вспыхнул как промасленная бумага и кучкой пепла осыпался на бетон. Прозвякали пуговицы форменной рубашки, мелочь из карманов, что-то ещё несгоревшее - и всё, нет больше Васи, не дождётся сына мама в Подгузиках.
Я выстрелил в убийцу. Шалымов пальнул в высокого. Высокий скрючился и кинул что-то под ноги Шалымову. Обоих заволокло дымом. Со стороны дыры ниндзя лёжа вели огонь по мне, поджигая стены, я отстреливался. Маринка визжала не переставая.
Тренькнул мой мобильный. Мелодию я узнал - это экстренный вызов. Путаясь в остатках кальсон, я приложил телефон к уху, не прекращая стрельбу. Удобная оказалась вещь - никаких патронов, перезарядки, знай себе жми на курок и посылай в противника тонкие ниточки смерти.
- Отставить огонь, - проорал в трубку голос. Я подчинился. С Палычем не спорят. Ниндзя тоже прекратить стрелять. Дым развеялся. У пульта стоял высокий, уже без балаклавы, рядом лежал Шалымов. Степан Петрович не двигался, в рослом ниндзя я узнал Палыча.
"Не по тем стрелял", - подумал я, ожидая от начальника нагоняя. Я встал и подошёл к руководству. Во мне кипели злость и обида. Обида - что меня подставили, злость - что убили Васю.
- Быстр ты на решения, - сказал, нахмурясь, Палыч.
- Не я первый начал, - ответил я, кивнув в сторону дыры.
Один из лежавших ниндзя поднялся, другой - тот кто убил Василия - не двигался.
- Сергей, что с Вячеславом? - спросил Палыч у ниндзя.
- Убит, - ответил тот.
 Я почувствовал удовлетворение, достал я гада всё-таки. Отомстил за Васю.
Палыч обратился ко мне:
- Что за девушка?
Вот ведь балда! Я и забыл про Маринку. Как объяснишь? Только трупа её мне не хватало.
- Она тут совсем не при чём, подруга детства.
- Сергей, - указал на Маринку Палыч. - Забирай её и уходим.
Ниндзя кивнул и поспешил к девушке.
- А как же картина? - спросил я.
Палыч посмотрел на лежащего без движения Шалымова.
- Это уже не важно.
Вот тебе и раз! Полгода кривлянья перед толстосумами, работа под прикрытием, проникновение в защищённый особняк - и всё напрасно? Если можно было вот так вломиться, нагло, с сжигающими лучемётами грохнуть охрану, убить хозяина, то зачем огород городить?
- Я привык дела доводить до конца, Виктор Павлович, - спокойно ответил я. - Раз мне поручили достать картину, я её достану.
Палыч окинул меня взглядом.
- Много себе позволяешь. А впрочем... Даю тебе пять минут. Вертолёт ждать не будет.
И вместе с ниндзя, толкающим в спину Маринку, вышел через дыру наружу.
Да... дела... Забыл я спросить, где картина. А теперь и не у кого: Маринку увели, владелец картины мёртв. Помещение огромное, в пять минут не обыщешь.
На всякий случай я наклонился к Шалымову. Может, в приборчике есть нужная мне информация.
Степан Петрович открыл глаза.
- Где точка входа, папа? - спросил он у меня.

- Вы бредите, Степан Петрович.
Я помог ему приподняться, привалил спиной к кафедре. Он поморщился.
- Нет, не брежу. Тебя ведь Иваном зовут, на самом-то деле?
Халат распахнулся, на теле никаких видимых ранений, но дышал Шалымов тяжело.
- Да, - сказал я, - Иваном.
- Значит, я - Степан Иванович, твой сын.
- Этого не может быть, вы и сами понимаете, - попытался я возразить.
- Так ты ничего не знаешь? - расстроился Шалымов. - И про точку входа, и про машину времени?
Я дипломатично ответил:
- Нет, прихвастнул немного. И я не ваш сын. И не отец...
- Тест не врёт! - с жаром перебил меня Шалымов, заозирался: - А где консуматы?
- Кто?
- Консуматы. Виктор и двое других. Космодесантники.
Ну точно бредит! Палыч ждёт, время истекает, картины нет. Раз жив остался, выходят, а мне возиться некогда. Но если не подыграю, "Савраску" не получу.
- Степан... Иванович, мне нужна картина. "Савраска". Скажите, где она.
- Дурак. Акварель нужна Виктору. Зачем ты ему служишь?
- Вот тут вы ошибаетесь, Степан Петрович. Палычу картина не нужна, он сам так сказал.
Лицо Шалымова исказил ужас.
- Значит, полная ликвидация, вот что он задумал! Скорее! Сейчас всё взорвётся!
Его волнение передалось мне, но отступать я не привык. Хотя угроза была вполне реальна: от Палыча в новой ипостаси безжалостного карателя всего можно было ожидать.
- Без "Савраски" я не уйду, - стоял я на своём.
- Сейф в нише, у греков, - Шалымов мотнул, указывая, головой. - За панелью.
Я бросился к портику античного храма.
- Нажми ладонь на панель, она откроется, - продолжал давать указания Шалымов, пока я шарил руками по пластиковому "под мрамор" покрытию.
Щелчок, квадрат обшивки отъехал в сторону, появился сейф.
- Код 225435. Бери всё.
Я ввёл цифры. Внутри лежала она: 40 на 20, в рамке из золочёного дерева, - "Савраска".
Я видел репродукции, но это совсем другое. Даже при слабом освещении от картины исходила мощь, незримая сила. Казалось, конь выпрыгнет из тесной рамы, встанет на дыбы, тряхнёт холкой, и мир рухнет, рассыпется под его копытами.
- Скорее!
Я оторвался от "Савраски", обернулся на крик.
Шалымов, опираясь на пульт, снова что-то подкручивал. Пол в центре возвышения разъехался, явив скрытую до сих пор квадратную шахту метровой ширины. Заглушка шахты медленно проваливалась внутрь.
В сейфе лежал приборчик а-ля Шалымов и компания - его я схватил в другую руку - и папки с бумагами - их я брать не стал, руки заняты. Толкнул дверцу сейфа и не дожидаясь, пока она закроется, кинулся к возвышению.
Шалымов уже находился на платформе шахты, погрузившись по плечи над уровнем пола. Я спрыгнул к нему.
- Пригнись, - прозвучал приказ. Над нами сходились плиты-задвижки.
Взрыв прогремел через секунду, как полоска света превратилась в щель и погасла. Еле-еле успели, повезло. А у Палыча, значит, мы теперь оба в покойниках числимся. Что ж, накрылась моя премия. И работа. Кажется, я снова выбрал не ту сторону. Не везёт мне под Новый Год, ох, не везёт.

Лифт опускался секунд двадцать, и я прикинул, что мы уже на глубине десяти этажей. Ничего себе норку выкопал Шалымов! Завидная предусмотрительность.
Наконец двери разошлись, и мы оказались в мягко освещённой комнате, похожей на длинный коридор из-за расположения мебели, - вдоль стен тянулись стеллажи с книгами. В дальнем конце, метрах в тридцати от входа, виднелись два  стола с проводами, колбами, жестяными банками и приборами, прикрытыми матерчатыми кожухами. От столов, пребывавших в полном запустении, тянулась ковролиновая дорожка, по вытертости которой легко можно было судить, насколько далеко и часто хозяин комнаты заходил в своих интересах. Ближняя половина помещения выглядела значительно уютнее и круглее: два больших велюровых кресла, бар со стойкой и двумя хромированными стульями, мини-холодильник.
- Располагайся, - пригласил Шалымов. - Удобства там, за баром. Выпьешь?
- Нет, спасибо, пока не хочется.
Он подошёл к ряду бутылок, налил себе коньяку в пузатый бокал и залпом выпил.
- Нам тут долго сидеть, пока не расчистят завалы. Может, часа два. Или больше.
Я удобно устроился в кресле и положил ноги на банкетку. "Савраску" бережно уместил на столик. Удивительно, но в комнате не было ни одной картины, репродукции или плаката - голые, крашеные голубым стены. Вот тебе и собиратель прекрасного, ценитель искусства, так сказать. Судя по книгам, скорее технарь-самоучка. И запойный алкаш, если прибавить бар.
Шалымов выпил ещё бокал, налил третий и разместился в кресле напротив.
- Спрашивай. Вижу, вопросов у тебя много.
Я усмехнулся.
- Так много, Степан Петрович - или Иванович - что лучше вы сами рассказывайте, в том порядке и столько, сколько считаете нужным.
- Что ж, логично. Начну, пожалуй, с рождения, - Шалымов отхлебнул коньяка и продолжил: - Родился я в Москве, в 2030 году.
Он с вызовом посмотрел на меня, мол, жду возражений, но я молчал - пусть выговорится, а вопросы... вопросы я задам его лечащему врачу, если того встречу.
- Так вот, в 2030 году. Отца своего я не знал, - он снова сделал паузу, но, наконец, поняв, что я не собираюсь его перебивать ни сейчас, ни когда-либо потом, продолжил: - Воспитывала меня мать, одна, и о втором моём родителе не распространялась. Учился я хорошо, закончил Ракетную школу им. Гагарина с отличием, благодаря чему - и отличному здоровью, конечно, - и попал в состав первой межзвёздной экспедиции к Проциону. 246 человек из разных стран - русские, американцы... даже чилийцы - составили её экипаж. Мы стартовали с орбиты Земли 30 мая 2052 года, то есть ровно 37 лет тому вперёд от сегодняшнего числа.
Он замолчал, сделал глоток, поднял бокал к глазам и повертел в руке, слегка покачивая.
- С первыми неполадками мы столкнулись в облаке Оорта. Знаешь, что это такое?
Я кивнул, хотя понятия не имел, о чём он говорит.
- Это область за орбитой Плутона. Ещё Солнечная система, но уже без планет. Окраины. Последние рубежи... Именно там и начались проблемы.  Как нам объяснили потом физики из числа экипажа, с удалением от Солнца истончается пространственно-временной континуум, истончается ткань времени, если так можно сказать. Появляется темпоральная пористость. И в результате - внезапная рассинхронизация приборов, темпоральные микропровалы в разных частях корабля, дыры времени. Это не так страшно выглядит, как звучит. Уровень проблем - микроскопический, размеры дыр порядка двух-трёх ангстрем, но техника портилась, отказывало оборудования. И тогда, - тут он многозначительно посмотрел на меня, - было принято решение защититься от микровлияний щитом.
Щит, действующий по принципу, сходным с клеткой Фарадея, но для темпоральных токов, окружил весь корабль. Время внутри пришло в норму, и экспедиция продолжила путь. Но инженеры не учли одной детали.
- Ты ведь знаешь, что такое клетка Фарадея? - внезапно спросил у меня Шалымов.
Я солидно кивнул головой, но, чувствуя, что заливаюсь краской от осознания собственного невежества, встал, прошёл к бару и соорудил себе выпивки, колу с водкой и льдом - спать хотелось неимоверно.
- Деталь эта, как ты понимаешь, была аналогом заземления для электроустройств. И конечно, ничего подобного конструкция щита не предусматривала в принципе. Да и куда заземлять? Кругом ни планетки, ни астероида - голый вакуум. А темпоральный заряд накапливался на обшивке щита час за часом. Медленно, постепенно, но чем дальше от Солнца, тем быстрее росло напряжение темпорального поля вокруг корабля, пока наконец...
Шалымов замолк и укоризненно посмотрел на меня. Видимо, я всхрапнул. Это со мной бывает. Меня телевизор убаюкивает, когда бубнит на минимальной громкости, а уж от такой лекции и подавно заснёшь. Ахинея полнейшая. Когда же он дойдёт до "Савраски"?
- Извините, Степан Петрович, устал немного...
- Стоп. Давай так: ты - Иван, я - Степан. И на "ты", без всяких извинений. Идёт?
- Идёт, - согласился я. Мели Емеля, твоя неделя. Только в печку не суй ногами вперёд. Может, простишь мне неудавшееся ограбление, всё-таки от смерти тебя спас, не дал погибнуть под завалами.
- Так вот, заземление... Одним словом, выкинуло нас в прошлое, как пробку из бутылки. Оказались мы на обратном курсе, да с такой скоростью, что еле успели затормозить перед посадкой.
- Где? - не удержался я от вопроса.
- В Караганде, - сострил Шалымов. - В Тихий океан шлёпнулись, аккурат рядом с Филиппинами. И затонули. Глубина приличная, кое-как выбрались в скафандрах, попугали внешним видом аборигенов, а что делать дальше, не знаем.
Боялись вызвать хронопарадоксы. Ну, там, придавить бабочку или ещё что. Читал про хронопарадоксы?
Я кивнул. Ага, мол, собаку на них съел, докторскую бы защитил, да времени не хватает. Видимо, мой кивок Шалымова удовлетворил, и он продолжил:
- Часть экипажа, большая часть, осталась около затонувшего корабля, надеясь овладеть практикой темпоперемещений: ведь микроразрывы есть и на Земле, их нет только в теоретическом хроноцентре Солнца, хотя некоторые, наоборот, утверждают, что именно там... А впрочем, это неважно. Важно, что время можно накапливать, так заявили физики, аккумулировать и разряжать затем вдоль силовых линий темпорального поля. В так называемых точках входа. Этим и занялся экипаж: теоретическими изысканиями и постройкой... машины времени, чтобы вернуться в своё время, не создав в прошлом искажений истории планеты.
Но несколько человек, энтузиастов-бунтовщиков, в том числе и с десяток русских, решили, что исправлять историю никогда не поздно. И раз представился такой шанс, то они обязаны повлиять на развитие своих стран в лучшую, как мы считали, сторону. Как ты понимаешь, Иван, среди этих несогласных был и я, и твой Виктор Павлович.
Мы тайком покинули тихоокеанский атолл, где расположился лагерь экспедиции, и направились в большой мир. Шёл 1989 год.

Шалымов поднялся, допил коньяк, опёрся на стойку бара и постучал себя кулаком по лбу.
- Какие же мы были идиоты! Видишь? - он обвёл рукой стеллажи книг. - Это всё литература по истории. Ну и фантастики немного, но главное - история, социология, психология масс.
Мы были уверены, что сможем подстегнуть развитие России, направить в правильную сторону, помочь избежать ошибок. А стало только хуже.
Сначала наша миссия казалось простой: заработать капитал, влияние, затем власть. И уже тогда управлять страной. Иногда тайно, как Виктор Павлович, создав секретную организацию, иногда явно, заняв ключевые посты в руководстве России.
Но вышло совсем не так. Оказалось, своим присутствием мы подстегнули вовсе не те силы, которые надеялись взрастить. Алчность, нажива, деньги - это мы своими поступками внесли в нежную ткань социума.
Мы открывали первые кооперативы, настоящие, честные, качественные мастерские - и все начинали открывать ларьки, пошивочные и фотоателье, только они-то старались обманывать покупателей и наживаться сверх всякой меры.
Мы создавали первые банки - надо же было где-то аккумулировать денежные потоки - и все бросались открывать банки, но не для оздоровления финансовой ситуации, а для отмывания теневых средств и уклонения от налогов.
Акционерные общества, ваучеризация, чековые аукционы... Столько дров наломали, что больно вспомнить. Подсадили Русь на бабки, развели её на бабло. Консумировали - вот как я это называю. Ну а мы, стало быть, и есть те самые консуматы, что привили нашим людям нездоровые ценности.
Но были среди нас и другие. Ты их пока не знаешь, я тебя познакомлю. Отец Силантий, например, так он себя теперь называет. Они доказывали, что действовать надо в другом направлении - возрождать духовную культуру России.
Мы их не слушали. А теперь я им верю. Поэтому и занялся этим, - Шалымов указал на "Савраску", - внедрением русского духа.
Услышав знакомое слово, я сквозь дрёму попытался сосредоточиться, но сон одолевал.
- С-секундочку, Стёпа. Мне надо отлить, - сказал я и проследовал в туалет.
Сунул голову под кран с холодной водой. Полегчало, сон отступил. Враки про межгалактическую дружбу закончились, в рассказе Шалымова явно наметилось конструктивное зерно.
Спустив воду в унитазе (многие разведчики прокалываются на мелочах), я вернулся. Налил себе колы, льда и капельку виски. Попробовал и добавил дайкири - гулять так гулять.
Шалымов держал в руках "Савраску".
- Ты никогда не задумывался, Вань, какой властью над человеком обладает произведение искусства? А оно обладает, я это точно знаю. Вот эта картина, думаешь, просто так написана? Нет. Это символ. Символ возрождения России.
Шалымов помахал в воздухе "Савраской" и грузно опустился в кресло. Я рывком заглотнул коктейльчик и рухнул в своё. Мы помолчали - атмосфера располагала.
Сверху не доносилось ни звука, тишина убаюкивала, и я почувствовал острый позыв снова заглянуть в сортир.
Встряхнув головой, я пробормотал:
- Так что там про символ? Есть результаты?
Шалымов разомкнул вежды, задумчиво пошевелил бровями.
- Есть. Безусловно, есть. И это, - "Савраска" вновь всколыхнула воздух, - результат. Ведь что такое конь? ("Что?" - чуть было не ляпнул я, но удержался.) Это природа. Савраска - масть, генетически восходящая к диким предкам, табунам, которые скакали по башкирским степям целыми днями без устали, или монгольско-татарским рысакам, пересекавшим из конца в конец весь великий Туркестан. Но, - Шалымов поднял палец, - но не совсем дикая, - палец ввинтился вниз хитрой загогулиной, затем опять пошёл вверх, - а облагороженная славянской культурой! - палец достиг высшей точки и рубящим движением упал на колено Шалымова.
Никогда меня так не развозило. В чём же причина?
- Степан Петрович, - потряс я Шалымова за ногу, - а вентиляция у вас тут есть?
- А? Чёрт! Воздухозаборники, наверное, засыпало. Я сейчас.
Шалымов поднялся и поковылял, шатаясь, в дальний конец комнаты. Не дойдёт, подумал я и поспешил за ним.
Под верстаком я обнаружил кислородный баллон для сварки и сразу же его открыл. Струя свежего воздуха мгновенно привела нас обоих в чувство.
- Уф! - сказал Шалымов. - Опять ты меня спас, папа.
- Да, кстати, насчёт этого... Вы уверены, что я ваш отец? - решил я прояснить этот вопрос раз и навсегда.
- Уверен, конечно. Смотри сам, - Шалымов протянул мне свой приборчик, который до сих пор держал в кармане халата. - 14 совпадений, и 16-я аллель доминирующая. Никаких сомнений.
Он подозрительно посмотрел на меня:
- Ты хоть в генетике разбираешься?
Я пристыжено опустил голову.
- Эх, Ваня-Ваня. Ну как же так можно? Человек, не стремящийся к знаниям, не достоин уважения.
Я обиделся:
- Вам хорошо говорить, Степан... Иванович. Вон у вас сколько свободного времени для самосовершенствования, а некоторым приходится кусок хлеба зарабатывать, не до высших материй...
- Вот в том-то и оно! - взмахнул рукой Шалымов. - В этом наше принципиальное расхождение. Виктор Павлович и его сторонники полагают, что сначала нужно удовлетворить насущные, телесные потребности русского человека, и только потом прививать ему духовные ценности, обеспечив, так сказать, подушкой безопасности и временем для досуга, а мы, - тут Шалымов ударил себя в грудь, - с отцом Силантием считаем, что сытое брюхо к учению глухо, что консумация эта только развращает людей, низводит их до уровня животных. И перво-наперво следует возрождать дух России - её главную ценность, интеллектуальную.
- Через картинки? - удивлённо спросил я.
- Это не просто картинки. Пойдём.
Мы подошли к бару, выпили по сто грамм чистой, Шалымов взял в руки "Савраску".
- Смотри. Смотри внимательно. Что ты ощущаешь?
Я взглянул на акварель. Да, что и говорить, навылет пробирает. Мощная грудь коня, напряжение мускулов под светлой кожей, взвивающаяся на ветру грива заставляли меня самого распрямлять плечи, рождали в душе порыв нестись куда-то, в светлое безбрежное завтра.
Шалымов внимательно следил за выражением моего лица и удовлетворённо хмыкнул:
- То-то же.
Он похлопал меня по плечу.
- Не только картины, конечно. И архитектура, и музыка - всё влияет на человека, всё должно работать на национальное возрождение.
- Так что же мешает? - не удержался я от вопроса. После сеанса "савраскотерапии" я загорелся желанием действовать, причём как можно скорее. Внезапно мне захотелось взять с полки одну из книг, любую, и прочитать от корки до корки. Или смастерить что-нибудь эдакое за одним из столов из жестяных банок и разноцветных проводков.
Я немедленно выпил. Полегчало.
- ...не всех, - услышал я окончание фразы Шалымова. - Я внимательно наблюдал за сегодняшним банкетом. Двое из приглашённых подпали под струнный квартет, один заблудился в библиотеке, трое - трое! - уснули рядом с духоподъёмными картинами. Это неплохой результат. Эх, если бы такие банкеты можно было организовывать каждый день, да пригласить туда высшее руководство... - Шалымов мечтательно почмокал губами.
- Это что же - духоподъём только для избранных? - удивился я.
- Народ, - Шалымов патетически воздел палец, - пока не дорос, Ваня.
Я задумался. Не сильно-то позиция Шалымова отличалась от воззрений консуматов, как я понял из объяснений. Что так, что эдак, а обычным людям никто не предложил приобщиться к нетленным ценностям. Опять круг избранных! Что же то такое?!
- Отец Силантий тоже так считает? - осторожно спросил я.
Шалымов поморщился.
- Нет. Но его эксперимент - использовать для трансляции искусства рекламу водки по телевидению - провалился.
- Разве? - не согласился я, вспомнив чудесные ролики 90-х.
- Да, - загремел Шалымов, - провалился. Пить стали больше.
Выпороть бы этого самоуверенного "властителя душ" на правах новоявленного отца, да не хотелось разрушать установившийся контакт. Мне от Шалымова ещё кое-что нужно.
- А кто автор "Савраски"? Ты, Степан?
- Нет, куда мне. Один из юнцов, пригретых в обители отцом Силантием. Из местных, не из будущего. Талантливый парень. Силантий боится, что про него прознают, вот и распространяет творения своих подопечных через меня и ещё пару других консуматов. Картины ваши, клейма наши, так сказать. А сам будто и ни при чём остаётся.
- И где эта обитель?
- Далеко. Отсюда не видно, - Шалымов вздохнул. - Лучше тебе не рисковать, а то мало ли что...
- Что? - не понял я.
- Не родишь меня, вот что!
Чудовищная догадка пронзила мой мозг: я отсюда никогда не выйду! По крайней мере, пока не спарюсь с известной Шалымову женщиной в... дай-ка подсчитаю... в 2029 году с хвостиком! 14 лет заточения! Да это... это просто... невероятно! Невозможно!
Что ж, я тебя породил, я тебя и убью! Пока есть такая возможность.

Шалымов что-то почуял в моём взгляде и схватился за свой приборчик. К его несчастью, я стоял в непосредственной близости от целой батареи снарядов убийственной мощи - бутылок со спиртным. Чем я не преминул воспользоваться.
Первый же удар (Чинзано Лиметти 1 л) попал по руке Шалымова, обезоружив его. Следующий (Метакса, 0,7 л - очень удобно метать, рекомендую) попал в плечо, пригвоздив консумата к креслу. И наконец заключительный, нанесённый с близкого расстояния, залп двумя "Нормандэн-Мерсье Гранд Шампань" (тоже по 0,7), обрушенный на голову противника, погрузил пришельца из будущего в полное беспамятство.
Струйка крови стекала со лба Шалымова, но за его здоровье я не беспокоился. Такой боров, оклемавшийся после взрывпакета Палыча, наверняка выдержит и 3,1 литра крепкого алкоголя, принятого наружно. Но хватит ли этого, чтобы развязать ему язык?
Я поспешил к столам с проводами, отмотал метра три - должно хватить, чтобы связать и медведя - и успел обернуться, приняв на себя сокрушительный удар Кальвадоса Помме Призонье Пэй д'Ож (1 л, внутри мочёное яблоко), после чего умер, не приходя в сознание.

***

- Ванька, вставай! - почудился мне женский голос. - Вставай, бездельник, работа ждёт.
Я открыл глаза.
Сквозь растрескавшуюся раму окна солнечный луч падал на плакат-репродукцию картины "Три богатыря" с разорванными краями. Башка гудела. Во рту - сухость, переходящая в склеенную пустыню. Шершавый язык непослушно вылез из растрескавшихся губ.
- А-а-а, - смог я сигнализировать окружающему миру о своём состоянии.
- На-ка, похмелись.
Гранёный стакан мутной желтоватой жидкости приятно освежил нёбо. Пиво - вспомнилось мне название. Просто пиво.
- Одевайся, нас уже ждут, Дед Мороз недоделанный, - сказало видение.
"Маринка, жена", - услужливо подсказала память.
"А где консуматы?" - спросил я свой неиссякаемый резерв мыслей. И сразу всё вспомнил.
 Я и есть одновременно и консумат, и духоподъёмник. Я - Дед Мороз по вызову. А вот моя Снегурочка.
Я обнял Маринку за талию, и мы отправились нести вечное, доброе, светлое каждому, если они, конечно, раскошелятся.

20.12.2014 - 30.05.2015