Дело – труба, говорю я вам! Они с этим пластиком всех замучают. Стоял наш фонтан и стоял. 19 век, бронза. Лошадь гарцующая. Никому не мешала. Спереди изо рта вода льётся, а сзади, из-под хвоста… тоже вода, не пугайтесь. И там и там я работаю, на две ставки, тэкскэть.

Стоим мы, главное, не на площади, не на улице, даже не у дома, где когда-то однажды ночевал Пушкин, и дом за это увековечили памятной табличкой. В богом забытом сквере стоим! Во дворах. Ан нет, добрались и сюда… прогрессисты.

Пришла комиссия по реставрации бронзового имущества. Строгие, важные. Один в очках, другой в костюме, третий в орденах. Стоят и смотрят. Лошадь стоит и на них смотрит. Я стою и делаю вид, что на них не смотрю. Ну а что, я в фонтане самая важная часть – труба, мне не до гляделок. Правда, меня им не видно, а вот я их вижу. В лошади много дырок, откуда можно полюбоваться на мир. Тут как раз к одной дырке очки прислоняются. И глазик такой крошечный на меня уставился. Глядит, моргает. Наконец, очкастый отпрянул и заявляет:

- Вся прогнила!

А… жесть! Это они про меня! И дальше их разговор – не разговор, а мне приговор. Вынуть меня из фонтана, отправить на переплавку, заменить на пластик. Да я же бронза! 19 век, как и лошадь! Если вам мало металла, возьмите, вон, ордена у коллеги, да переплавьте! (Правда, у меня обратное подозрение, что из меня хотят ему ещё пару бирюлек сделать. Только куда повесят теперь? На штаны сзади? Да я лучше задницу лошади буду обслуживать, чем его!)

Укатились они, а я про судьбину свою горькую думу думаю. И чего они ко мне прикопались – неужто, Пушкин и в этом сквере всхрапнуть успел? Может, он здесь про «коня ретивого» написал?

От огорчения я даже воду забыла лить.

Ааааах! Что же за день такой… Не успеешь в страдания погрузиться, как в гости заваливается компания, которую меньше всего хочешь видеть.

- Смотрите! – летит в этой дамской толпе страшным шепотом. – Фонтан замолчал.

Умеют они слова подбирать – «замолчал». А до этого был ух каким разговорчивым собеседником! Без шуток: дамы эти частенько сюда наведываются с фонтаном поговорить. Мы с лошадью про себя только фыркаем.

Позвольте представить их вам: общество спиритистов, или спиритуалистов, я точно не знаю. Побитая молью команда, исследующая наш бренный мир через общение с высшими занебесными, заастральными и загробными сферами. Фонтан мой им дорог и люб. Так люб, что они себе вбили в голову, будто в лошади поселился призрак, способный поведать им то, о чём не успел отчитаться Наполеон. Понятно, с чего они нас так любят. Потому что мы никому больше не нужны.

А мне уже и работа не в масть. Раз меня на переплавку определили, то с какой стати я буду им воду лить забесплатно? Лучше сейчас спиритизок пугну.

Больше ста лет постоянной работы неизменно ведут к индивидуальным открытиям. Обычно открытия очень мелкие и выливаются в трюки на практике: как прикарманить монетки, отделаться от навязчивого голубя, ловко спустить воду, если пьянь к тебе лезет плавать, и как шибануть струей эту пьянь, чтобы протрезвела. С появлением разговорчивых дам я стала чаще задумываться о том, КАК они разговаривают. Чем? Что у них прячется в глотке такое, из-за чего они воспроизводят различные звуки. Потом до меня дошло. У них в горле – труба! Да, точно так же проходит, как я – ко рту лошади. И гудит, как я, когда воздух меня забивает, а накипь какая-нибудь подвижная формирует из этого воздуха звуки.

И вот, в чем разница между ними и мной? В том, что я не кручу столики, вызывая несчастного императора в треуголке, а честно работаю внутри лошади. Сделав когда-то открытие, я не могла не потренироваться. С воздухом проблем не было, а с формировщиком звуков пришлось попотеть. В конце концов подошла плёнка водорослистого налета, очень удобно было её смыкать-размыкать, издавая то А, то О, то У. («У-у-у-у-у-у-у-у!» Самый приятный звук для любой трубы!) Экспериментируя дальше, я отыскала ещё много мелких удобных инструментов, вроде кусочков бронзы, изъеденных кавитацией, и стала шипеть, свистеть, рычать и мычать на все лады.

С тех пор я этому милому обществу юбилейчик готовила. Клубу скоро сто лет исполняется, вот я и надеялась, что они в этот день к нам наведаются, а я им по-русски великую мысль возвещу! Пока не знаю, от чьего имени – может, Наполеона? Меня всегда восхищало, как хорошо он знает русский язык. Нет, лучше б Суворова. Ну или Пушкина. Глядишь, и на нас табличку повесят: «Здесь в таком-то году А. С. Пушкин связался с потомками…»

Не бывать теперь юбилейному концерту. Меня же – на переплавку! Деваться некуда. Вот возьму-ка сейчас, да и выдам программу всю сразу на месте. Пускай со страха поганками обрастут, как я – тиной.

- У-у-у-у-у! – говорю я строго.

Эффект… Вы бы видели! У меня аж слёзы обиды на стыках навернулись. Нельзя так сразу взвизгивать и пальцами в лошадь целиться! Я ничего ещё не сказала такого, чего другая труба не умеет!

- Призрак! – благоговейно шепчет их главная. Мне всегда кажется, что в её крашеный пучок завернули ворону. Наверное, потому что она туда чёрные перья тычет.

- Живой! – откликается вся команда.

Вы видели живых призраков? Я и мертвых ещё не встречала. Но подтверждаю их вывод:

- Угу! Уремя погоуорить…

А неплохо с согласными справилась.

- Что ты хочешь сказать нам, призрак? – спрашивает Ворона-в-башке твёрдым, даже сказала бы я, жёстким тоном. Словно я на допросе. Они и с Наполеоном так, да?!

-  Уремя пришло!..

Так-с, ну и что я им рассказать собиралась? Всё задуманное сразу вывентелилось. Наверное, так себя человек ощущает впервые на сцене. Про конец света вещать без перехода, или начать со вторжения инопланетян? Ах, да, вспомнила.

- Ткань истончилась между мира-а-ами!

Красава я, правда?

Пру дальше:

- Сущности! Чёрные сущности из глубин уже уыслали свою-у первую рать! Их посланники почти здесь!..

- Где? – деловито перебивает Ворона.

Вот так. Имена, пароли, явки. Да она, как пить дать, или бывший, или потенциальный работник органов.

- Придут, - сиплю я. – Сюда. Фонтан – охранительная печать-ч-ч-ш-ш-ш…

Вдохновение иссякло, так что тьфу на них. Я уже собралась воду лить, но Ворона затрясла перьями:

- Дату! Дату скажи!

Хотела бы я похвастаться гениальностью. Соврать, что идея великая прилилась мне давно, и что я затеяла весь спектакль с заранее установленной целью. Но мы, трубы, врём лишь когда совершенно припрёт. А время для этого ещё не пришло. Так что лишь по наитию свыше я ляпнула дату, которую слышала от комиссии. Ту, когда хотят разбирать фонтан.

Говорить, что было дальше, или вы догадаетесь?

Спиритистки не столь придурочные существа, как я их описываю. Может, они с заскоком, но своё дело знают. Видно, та дама и впрямь из органов. Выяснила, что собираются сделать с фонтаном, подняла бучу, организовала демонстрацию, расписала тома жалоб и ходатайств во все инстанции. И всё-таки отстояла нас с лошадью! То есть, лошади ничего, возможно, и не грозило, но с новой комиссией было решено, что разборка такой конструкции станет порчей бронзового имущества. Кроме того, мы – памятник какого-то там особого направления в искусстве, и, возможно, ваял нас сам… Кто – хоть ты тресни, не помню. Учёные пока спорят, сам ваял или не сам.

В общем, когда наступила тревожная дата, я совершенно спокойно могла объявить спиритисткам, что конец света отложен, злые посланники чёрного мрака побеждены, и ткань между их миром и этим сквером временно восстановлена. Спасибо обществу, что смогло уберечь нас всех от великого зла!

А ещё нам пожаловали табличку. Правда, не бронзовую, и не про Пушкина. Но зато полезную:

«Купаться и пить воду запрещено! В воде – опасное содержание меди».