Картинка из интернета

Четыре секунды

Написано под впечатлением от рассказа Renata Kaman «Ру»

(http://dabudetsolnce.ru/articles/1166-ru.html)

с любезного позволения автора.

В этом Богом забытом месте ветер дул только с севера. Может быть, потому, что была зима. А скорее всего, от того, что уродливый серый дом, в котором разместился приют для сирот, какой-то безумный строитель поставил в виде огромной подковы, открытой на север. Поэтому солнце в пустынный двор никогда не заглядывало, и ветер мог залететь только северный.

Но И́ри казалось - причина была в другом. Ветер дул с севера потому, что нету больше ни мамы, ни папы. До́ма с маленьким садиком тоже нет. Лето теперь закончилось навсегда. Остались только она и маленький братик Фа́ди. Да, был ещё серый приют с одинаковыми детьми и безликими взрослыми. И холодный северный ветер. А больше не было ничего.

В первый вечер брата с сестрой после ужина развели в разные стороны. В доме был огромный холодный зал, в котором устроили спальню для мальчиков, и две больших комнаты со снесённой меж ними стеной – там спали девочки. После отбоя выходить в коридор запрещалось. Но когда в темноте, разбавляемой жидким пламенем ночника,  раздался отчаянный плач, она вскочила и кинулась в соседнюю спальню. Маленький Фа́ди ревел, растирая по личику горькие слёзы, а вокруг него, на соседних кроватях, спрятавшись с головой в одеялах, неподвижно лежали мальчишки.

- Не плачь, не плачь, я с тобой! – крикнула девочка прямо с порога. Схватив брата на руки, прижала его к груди и стала укачивать так, как делала мама.

- Тебя завтра накажут, - безразлично сказал один из мальчишек. И́ри ему не ответила.

- Забери отсюда это ора́ло, - буркнул кто-то ещё.

- И вообще все заткнитесь, спать не мешайте, - проворчали в дальнем углу.

Девочка завернула Фа́ди в его одеяло, схватила в охапку и вернулась к себе. Никто из девочек тоже не шевельнулся, только откуда-то долетел едва слышный шёпот:

- Завтра тебя накажут…

***

Утром Фа́ди, проснувшись, улыбнулся сестре и, отчаянно заикаясь, произнёс её имя:

- И-И́ри..

И́ри обрадовалась до слёз. Это было первое слово, которое Фа́ди сказал с тех пор, как дети остались одни. Пускай брат стал заикой – это не страшно, молчанье было страшней. Даже когда большая и строгая дама в сером халате её отчитала и не пустила на завтрак, девочка совсем не расстроилась. Весь день брат и сестра были вместе, а когда вечером мальчика опять попытались отправить в другую спальню, И́ри вцепилась в него мёртвой хваткой, а сам он закричал так ужасно, что даже безликие взрослые решили оставить Фади с сестрой. На время. Пока не привыкнет.

Дни шли за днями, не отличаясь ничем один от другого. Дети были почти всегда заняты, помогали на кухне, мыли полы, разгружали дрова. Те, что постарше, работали в мастерских. Никому не было дела до новичков – как, впрочем, и друг до друга.

В свободное время, которое всё-таки выдавалось, брат и сестра уходили в самый конец бесцветного коридора и садились на подоконник, где было светлей.

- И-И́ри, - просил малыш, заранее замирая в восторге, - И-И́ри! Ко-ко-тё-ноч-ка!

- Нельзя, Фа́ди, - качала головою сестра. – Котёнка нельзя. Увидят, будет скандал.

- Т-т-тогда п-птич-ку!

- Птичка тоже большая, заметят. Давай лучше бабочку или муху!

- М-муху! – хлопал в ладошки брат.

И девочка доставала из кармана своей мешковатой одежды сокровище - огрызок карандаша. Оглянувшись по сторонам и закрыв подоконник спиной, чтоб никто не заметил, она рисовала на его грязно-белой поверхности муху. И та, мгновенно вскочив на тонкие лапки, с жужжаньем взмывала в холодный воздух.

У И́ри была своя тайна, про которую знала только семья. Её рисунки, где бы и чем бы ни были сделаны, становились живыми и настоящими. Ненадолго – всего на четыре секунды. Но рисунки действительно жили! Взмывали в воздух птицы и бабочки, благоухали цветы, играли щенки и котята. Ровно четыре секунды. А потом – опять замирали. Там, где застало их время. Рассыпа́лись в воздухе, застывали обычным рисунком на бумаге, стенах и потолке…

Мальчик тихо смеялся, провожая глазами полёт нарисованной мухи. А когда она превращалась в графитовый порошок, беззвучно хлопал в ладошки. Сестра рисовала ещё и ещё, старательно выбирая такие рисунки, которые никто не заметит через четыре секунды их жизни. А под конец на подоконнике появлялась конфета. Без фантика, чтобы не тратить лишнее время.

- Кушай скорей! – торопила И́ри, и братик, схватив угощенье, торопливо совал его в рот. Конфета исчезала через четыре секунды, но вкус от неё оставался почти до утра.

 ***

Как-то раз, через пару недель такой жизни, маленький Фа́ди увидал во сне маму и папу. Проснувшись, заплакал, и плакал весь день. Напрасно сестра прижимала его к груди, напрасно отдала свой кусочек хлеба за завтраком. Мальчик был безутешен, и даже когда, наконец, дети ушли к заветному подоконнику, не пожелал ни мухи, ни бабочки, ни конфет. И́ри долго вертела в руках карандаш, и, наконец, тщательно оглядевшись, решилась:

- Смотри, Фа́ди, я, так и быть, нарисую котёнка…

Мальчик взглянул на неё безо всякого интереса, но плакать теперь перестал, только всхлипывал. А И́ри, радуясь даже этому, заскользила грифелем по шершавому подоконнику.

Котёнок получился прекрасно. Будучи дорисован, он тут же вскочил на мягкие лапки, и, громко мурлыча, ткнулся лохматенькой головой в руку Фа́ди. Но малыш даже не улыбнулся. Машинально погладив зверька, он печально взглянул на сестрёнку и тихо сказал:

- Н-нари-суй м-маму и п-папу…

И́ри опешила.

- Маму и папу? – пробормотала она. – Прости, маленький, я не смогу… Не сумею…

Слёзы теперь навернулись и на её глазах. Брат с сестрой обнялись и замерли возле окошка. А рядом с ними, на подоконнике, чернел нарисованный милый котёнок.

***

Утром, сразу после подъёма, в спальню вошли двое взрослых и строго спросили, кто из ребят испачкал окно в коридоре. И́ри, быть может, сама бы созналась, если б вопрос прозвучал по-другому. Она же не пачкала, она рисовала. Но прежде, чем девочка поняла, о чём идёт речь, сразу несколько голосов с разных сторон прошипели:

- Это она… Это новенькая… У неё карандаш…

Одежду И́ри сразу схватили и потрясли. Карандаш, сиротливо стукнув, покатился по холодному полу. Женщина медленно подняла его, рассмотрела брезгливо, словно какое-то насекомое, и громко сказала:

- Без завтрака и обеда, оба. И пусть вымоет подоконник!

Фа́ди, прижавшись к сестре, спрятал нос в её грубой серой ночнушке. Он больше не плакал. Наверное, слёзы уже закончились в этом маленьком человечке.

Вместо завтрака И́ри старательно оттирала нарисованного котёнка от подоконника. Брат стоял рядом, молчал. И девочка с тревогой подумала, что у него закончились не только слёзы, но и слова.

- Подожди меня здесь, - сказала она малышу, - я скоро. Отнесу на кухню ведро и тряпку – и сразу вернусь.

Фа́ди в ответ даже не шевельнулся.

На кухне было тепло и душно. Девочка поставила на место ведро, повесила тряпку поближе к огню на просушку. Повариха бросила на неё равнодушный взгляд и опять отвернулась к своим кастрюлям. А Ири по дороге к дверям незаметно схватила из кучки возле печи кусочек угля.

 ***

Фа́ди стоял столбушком там, где его оставили. Девочка, опустившись на корточки, прижала губы к его мягкому ушку и прошептала:

- Маленький мой, сейчас мы уйдём отсюда. Уйдём навсегда, к маме и папе. Только надо спешить. Когда я тебе рисовала, помнишь, как быстро пропадали мухи и бабочки, как быстро исчезали конфеты? Надо успеть, потому что если мы не успеем…

Она запнулась, не зная, что говорить. Но братик молча кивнул головой и взял её за руку. Тогда И́ри шагнула к стене, и быстро, размашистыми штрихами, нарисовала на ней широкую дверь.

Когда дверь раскрылась, из неё хлынули яркий свет, птичий щебет и запах цветов. А в другом конце коридора послышались крики и топот. Но брат и сестра уже перешагнули порог. Ведь у них была уйма времени – целых четыре секунды…