Канистра летела долго, учитывая её внушительную комплекцию, благо была пустая. Тарелка добралась быстрее, намного быстрее. Тапок – ну тому сам чёрт велел метить прямо в цель. Семён всё не мог понять, отчего бабы так любят запускать в воздух всё, что под руку попадётся, что за привычка такая у них, бабья! Благо тапок был легким и мягким, не то что рука Алки – та потяжелее молотка будет!

 - Полёт, о этот прекрасный полё-ё-ёт, - орал он во всё простуженное горло, изредка выглядывая из-за старого комода, стоявшего посреди комнаты. То, что старина стоял не в углу или возле стены, а прямо в аккурат посередине, было настолько несуразным, как и вся жизньСемёна.

– Лети, волшебная тарелка, лети-и-и, - взвывал он, пока не закашлялся.

- Да чтоб ты сдох, ирод! – раздался раскатистый бас благоверной, а вслед полетела очередная тарелка.

 - Алка, так ты ж так весь сервиз изведёшь, дура ты! – крикнул он, хохоча. Что ни говори, а веселье было на славу.

- Ты мне поговори, алкоголик хренов! Вылазь немедленно!

- Ща, ага, не дождёсся! – парировал дед, пригубив остатки пивка из горла.  – Лучше за холодненьким сгоняй. У всех вон бабы как бабы, а у меня...

 - Ну я тебе... – прошипела жена и отправилась брать на абордаж.

Схватив щупленького мужичка за ворот старенького свитера, вытащила из укрытия, грозно рявкнув. Когда тяжелый кулак завис над головой Семёна, тот зажмурился, ожидая было высшего правосудия, как раздалась звонкая трель дверного звонка.

- Это кто ещё! – закричала женщина. – Опять твои собутыльники притащились? Ну я им... – и разжав крепкие, словно плоскогубцы, пальцы, побежала в коридор.

Семён прислушался к тишине, редко случавшейся в его несуразной жизни и, стараясь не скрипеть половицами, посеменил к двери.

 - Алка... – прошептал он, высунув голову. – Кто там пришёл-то?

Входная дверь с обшарпанной обивкой была настежь открыта, отчего по ногам пробежал холодок. Зима, как-никак, на дворе. Скоро вон Новый Год, праздник, крики, пляски, мандарины, закусочка, сто пятьдесят – законные, с Алкиного позволения. А там и ещё две по сто можно.

Сглотнув обильную слюну, подошел к двери. Никого.

 - Алка, - крикнул, высунувшись в подъезд. – Ты где?

Сунув костлявые худые ноги в ботинки, вышел на лестничную площадку. Тишина моментально насторожила.

- Может, к Людке убежала? – задумчиво произнес Семён, почесав затылок. Что ни говори, а шевелюра у него была знатная, густая – ни один волосок не выпал за все шестьдесят лет, только седина покрыла, ну да не беда!

Спустившись два пролёта, замер как вкопанный.

 - Это что ещё за... – не успел закончить, как ярко-красное чудо заговорило.

 - Семён?  - впившись пытливым взглядом, какой был только у Алки, приблизилось вплотную.

 - Он самый... – еле ответил опешивший мужчина.

Перед ним на две головы выше - если не на все три - то ли стояла, то ли восседала, в общем пялилась во все свои два огромных глаза самая, что ни на есть настоящая птица. Да не просто птица – феникс! Прям как с вывески продуктового, что за углом, в который Семён за «Жигулёвским» и настоечкой бегал.

Послав пернатого в известном направлении, мужчина с громким воплем ринулся вверх по лестнице. Пролёт, второй – вот она, квартира! Эгегей! Но не тут-то было - феникс каким-то странным образом обогнал мужчину и встал перед ним, закрыв проход мощным телом.

 - Ну что, Семён? – произнёс он. – По-хорошему полетим или по-плохому?

 - Куда это?  - прищурился дед.

- Возрождаться, конечно. Куда ещё!

- А что, ещё и по-плохому можно?

- Можно, - произнёс красный птиц, как прозвал его про себя Семён, кивнув на лестницу. – Восьмой этаж всё-таки.

Семён обернулся и почесал затылок. «И куда Алка делась?» - хотел было спросить, как птиц подхватил его и взмыл ввысь.

Глаза мужчина открыл не сразу, крепко вцепившись в жесткие перья, а когда всё-таки решился взглянуть, сразу же пожалел: голова закружилась, а выпитое попросилось обратно.

- А комод чего посередине поставили? – выкрикнул птиц, обдав жаром дыхания.

- Да эт не я! Алка поставила! Вычитала по своему мэнь-шую или как там его! Энергетику положительную призывала. Вот и призвала видать...

Феникс вдруг замер, а потом резко бросился вниз. Семён даже закричать не успел, только зажмурился, да посильнее схватился за перья.

- Слезай! – раздался громкий голос птицы.

- Да мне и так неплохо, - ответил мужчина, замотав головой. – Я здесь посижу.

 - Слезай, говорю! – взвыл феникс, и Семён кубарем покатился по земле.

Отряхнув старенькие кальсоны с начесом, оглянулся. Птиц сидел неподвижно, изредка хлопая глазёнками – ну прям как Алка перед броском!

 - И чего? – крикнул Семён, озираясь. – И куда это мы прилетели?

- Не мы, а ты.

- Помирать что ли? – произнёс он еле слышно, чувствуя, как подкашиваются ноги.

- А это уже от слова твоего зависит, - прогремел феникс.

- Какого такого слова? – опешил Семён.

- Слово давай, что пить бросишь и семью изводить перестанешь!

Мужчина поморщился да и хотел было послать птица в известном направлении, как загорелись ступни золотым пламенем.

- Это чего это? Чего это такое-е-е! – судорожно затопал ногами Семён. – Даю, даю слово это! Не буду больше! Не буду-у-у!

- Врёшь, - невозмутимо произнёс феникс, и Семён погрузился в огонь.

Вся жизнь промчалась перед глазами. Алка, молодая, пышногрудая – самая красивая девка на фабрике -  навстречу идет, круглыми бёдрами виляя. Ох, хороша шельма! Семён, кучерявый, голубоглазый, завидный жених – сколько девок по нему иссохло – руки протягивает да Алку прижимает. Хохочут, никак друг на друга наглядеться не могут...

Горит мужчина в синем пламени, боль сердце пронзает, а феникс только ухмыляется.

- Слово давай!

- Даю, чёрт проклятый, даю!

- Врёшь.

А вот Алка Димку ему протягивает, первенца. Семён от счастья дышать не может, так в груди сердечко сжалось! Вдыхает аромат сыночки своего да от красавицы-жены взгляда отвести не может. Спасибо тебе, милая, за сына!

- Слово давай!

Молчит дед, на кости свои смотрит, вздыхая. Пламя уж утихомирилось, а боль ещё сильнее стала: изнутри сжигает. А вот Аннушка, дочь долгожданная, златоволосая да голубоглазая, как отец, глядит на него, ресничками хлопает. Расплакался Семён, упал на колени, лицо прикрыл.

 - Всё пьянь поганая моя загубила! – закричал он, глядя, как кости в пепел превращаются.

 - Дуну, и исчезнешь! – грозно крикнул феникс. – Слово давай!

А вот могила его в дальнем углу кладбища, травой поросла. Никто не приходит проведать.

- Да разве ж простят они меня, хоть слово давай, хоть помирай!

- А там уж от тебя зависит!

Взглянул Семён на горстку пепла, что от него осталась, на могилку неухоженную, да заголосил во всё горло:

- Даю, птиц, даю! Слово тебе даю, что ни капли больше!

- Смотри, Семён! И помни, дуну, и исчезнешь...

                                              ***

 - Допился, ирод, до белой горячки! – голосила Алка во всё горло. – А ну, вставай, кому говорю!

- Да помер он, - вздохнула Людка.  – Не надо было его по башке бить, ох, не надо было...

- Да я ж легонько, - всхлипывал Алка. – Довёл, проклятый...

Семён приоткрыл правый глаз и улыбнулся. Голова гудела, но  не от удара, а от того, что похмелился плохо.

- Помрёт он, как же! – воскликнула Алка, не скрывая радости. – Вон, гляди, лыбится!

- Не дождёсся-я, - прохрипел мужчина, закашлявшись.

- Ну, слава Богу, - крикнула Людка, на всякий случай перекрестившись.

- Напугал, ирод проклятый! – зашипела Алка.

- Я это... не буду больше...

- Чего не будешь?

- Пить не буду! Вот чесслово, не буду! Я ж слово дал, птицу этому!

- Какой такой птице? – Алка нахмурила густые брови.

- Да не птице, птицу-у! Фениксу этому! Возродился я, вот!

- А хорошо ты, Алка, видать ему по башке съездила, - захохотала Людка, добавив: - Может, и моему поддашь хорошенько?

Огненный феникс довольно ухмыльнулся, оттолкнувшись от парапета, и взмыл ввысь. «Слово дал – слово держи», - раздалось в воздухе.

Новый год Семён встретил в кругу семьи: Алка нарядилась, кудри завила, губы намалевала, дети пришли. Как услыхали, что отец чуть не помер, так и прибежали, внуков привезли.

 - С Новым годом! – крикнул Семён, поднимая стакан с яблочным соком. – За возрождение, дорогие мои! За феникса!

Дети, переглянувшись, громко засмеялись, а Семён довольно прищурился, взглянув на комод, который так и остался стоять в аккурат посередине комнаты. Пусть положительную энергетику привлекает!