Решил казак жениться. Был он еще не больно старый, и семидесяти не стукнуло. Присмотрел себе «молодицу». А полюбил ее не за седые кудри и беззубую улыбку, а за то, что после запоев спасала его. Когда уже казалось казаку, что смерть пришла, полз он к «суженой», а та его отварами да наговорами отхаживала. 

И решил он наконец: «И чего я мучаюсь? Перейду к ней жить. Все равно ни хозяйства, ни какой твари живой во дворе нет. Да и ползти никуда не надо будет, сразу и вылечит».

А Глафира, так звали ту казачку, ему и говорит:

– Вот если бы ты, Ванька, пить бросил, так я бы тебя приняла. Самой-то скучно, и словом перемолвиться не с кем. А вот пьющий ты мне не нужен.

– Да я с дорогой душой бросил бы, – стал оправдываться казак, – да не могу. Помогла бы?

– Есть одно средство,– прошамкала невеста. – На ведьмин день, в полночь, должен ты нарвать на Лысой горе траву-дребедень. Из нее сделаю тебе отвар, выпьешь его и пить бросишь.

Пошел Иван ночью в ведьмин день на Лысую гору за травой. Туда-то добрался без приключений, а как поднялся наверх, последние волосята встали дыбом: трава-дребедень горит белым пламенем, а вокруг метлы торчат, на которых сотни ведьм на шабаш слетелись. Стал казак рвать траву, а тут нечисть на него и полезла. Схватил Иван метлу и давай от ведьм и бесенят отмахиваться. Не помнил, как ноги унес. Пить он после этого, конечно, бросил, но и слова вымолвить не мог, мычит – и все тут.

Глафира, понятное дело, пожалела его – приняла. Хоть и говорить не может, так пусть вместо собаки отпугивает чужих, пока ее дома нет.

Как-то раз решила Глафира двор подмести, да и взяла ту метлу, что Иван с Лысой горы приволок. Взмахнула она метелкой, а та ее раз – и подняла в воздух! Чтоб на метле летать, надо специально учиться, а Глафира-то впервые полетела. Ну, понятное дело, свалилась. Хорошо еще, что упала на вязанку хвороста. Всего-то палец на ноге вывихнула да последний зуб выбила. Но это не остановило ее.

– Вот научусь, – размечталась Глафира, – буду и в магазин за продуктами, и в гости, и хоть на край света летать.

 И чего она только не мостила на свою метлу: и подушку, и одеяло, в конце концов обвязала ручку фуфайкой. Сколько раз она падала, никто не знает. С полгода, наверное, училась. Соседи смотрят – что это Глафира то с синяками, то с шишками на лбу, то хромает, – не иначе, новый муж лупит.

Однажды решила Глафира слетать к своей подруге детства, с которой не виделась лет шестьдесят. Полетела ночью, чтоб соседей не пугать. Привязалась покрепче, дабы не свалиться – и в путь. Полететь-то она полетела, а вот как останавливаться, не знала. Она-то, когда училась, просто падала с метелки – и все, а тут намертво привязана, и захочешь – не упадешь. И инструкции никакой. Так, говорят, и по сей день бедняга летает, не может приземлиться.