Мистер Грусть совсем не любил дождь, ведь тогда становилось невыносимо тоскливо. Он с удивлением наблюдал за Свитти, серой, пушистой кошкой, иногда наведывавшейся в гости, которая пыталась поймать стекавшие, одна за другой, капли мягкой лапой.

- Перестань, - устало махнул он рукой, - глупое занятие. Всё равно они - за окном, а ты здесь.

Свитти навострила широкие ушки, заостренные к самому верху, но не повернула мордочку, а продолжила, словно на зло – хотя злости в ней совсем не было, скорее глупости – стучать мягкой подушечкой по стеклу.

- Ну и делай, как знаешь, - вздохнул мистер Грусть и вышел из гостиной, шаркая старыми тапочками по чистому и блестящему паркету, который тщательно намывал каждое утро.

А дождь совсем разошелся, и теперь тихое «кап-кап» стало настойчивым «тук-тук» или «бам-бом», отчетливо раздававшимся в каждом уголке старого дома. Мистер Грусть поднялся по скрипучим ступенькам на второй этаж и, остановившись напротив двери с выцветшей и облупившейся кусками когда-то синей краской, постучал. Вначале негромко, два раза, затем настойчиво и отчетливо – три. Зачем нужно стучать в пустую комнату, он и сам не знал, но делал это каждый раз, не задумываясь, как и намывал паркет до блеска по утрам.

Было невыносимо душно. Направившись к широкому окну, он резко остановился, вспомнив про дождь. Но этот спертый воздух был настолько нестерпим, что мистер Грусть замер, раздумывая, как лучше поступить. Потоптавшись на месте, все же подошел к окну, открыв его совсем на чуточку, чтобы противные, холодные капли не пробрались в щель, забрызгав подоконник, а то и пол.

Раздался шорох, и небольшая бабочка пурпурного цвета взлетела к потолку, словно там могло быть небо, но ударившись пару раз о твердую поверхность, полетела вниз. Мистер Грусть следил за каждым её движением, задержав дыхание.

Он нашел её триста или четыреста лет назад на своей земле, о которой теперь не любил вспоминать. Вначале даже подумал заколоть эту летучую певунью острым концом своего меча, но передумал, встретившись с ней взглядом. Да, И́тти – как он прозвал её через пару лет совместных путешествий – пела, и как! Тихая и нежная трель, еле слышная, совсем незвонкая и не тревожная, проникала в самое сердце, словно бабочка играла на тонких струнах души. В его краях это не было чем-то удивительным, не то что здесь.

Но именно Итти была виновата в том, что они застряли в этом чуждом и странном мире, где идут холодные дожди. Присев на его длинные, всегда пушистые, ресницы, крылатая замерла. Здесь она совсем не желала петь, как бы ни уговаривал её мистер Грусть, умоляя издать хоть звук. Пурпурная певунья вторила тишине.

«Бам-бом», - раздалось за окном, и мистер Грусть вздрогнул. Бабочка вспорхнула и скрылась за плотной, покрывшейся толстым слоем пыли, шторой.

- Не думать, не думать, не думать, - прошептал он, засеменив к выходу. – Найти решение, найти проход...

Заперев дверь, мистер Грусть пошел по темному коридору, в конце которого было окно: высокое, но узкое. Из-за противного дождя небо заволокло тяжелыми тучами. Они хоть и неслись с неимоверной силой, но никак не рассеивались.

 «Тук-тук», - раздалось в тишине, и мистер Грусть вновь вздрогнул. Но это были не капли дождя - настойчивый стук раздавался снизу. Спустившись, он подошел к двери.

- Мистер Стреннингер, - звонкий голосок проник сквозь шум дождя.

- Ах, Лиззи, - прошептал, отперев дверь. – Входи, девочка.

Соседская девчонка то ли девяти, то ли десяти лет – он всегда забывал – промокла насквозь и дрожала от холода. Мистер Грусть усадил её напротив пылавшего жаром камина и накинул тонкий плед на худенькие плечи.

- Я принесу тебе горячего чая, - произнёс, слегка и чуточку брезгливо дотронувшись до мокрых волос.

Иногда Лиззи была утомительно болтлива, а порой – слишком молчалива. Она приходила, когда мать была на работе, а именно, по ночам. Но сегодня было дождливо и тоскливо – в такие дни мистер Грусть любил побыть один. Но не выгонять же маленькую девочку на улицу?

Мать Лиззи тоже была бабочкой, только ночной – когда мистер Грусть понял, что это такое, ему стало жаль девчонку со смешными кудряшками и большими глазами, всегда полными любопытства.

Мистер Грусть даже подумывал однажды взять девочку с собой, когда найдет нужный проход, но так и не определился окончательно.

- Сегодня совсем не видно звёзд, и вы, наверное, расстроены, - сказала Лиззи, отпив из большой кружки.

- Да, сегодня их совсем не видно, - вздохнул мистер Грусть, внимательно изучая танцующие язычки пламени: трепещущие, горячие, то красноватые, то ярко-оранжевые.

Единственное, что его радовало в этом странном мире - звёзды. Но здесь они были настолько маленькие и далекие, что мистер Грусть, протягивая руку к небу через распахнутое,узкое окно, тяжело вздыхал. Там, на его земле, звёзды находились совсем рядом: он любил осторожно снимать их с мягкого небесного пространства, протирать до блеска, а затем возвращать на место, с удовольствием отмечая, что они определенно стали ярче. А здесь... А здесь они были слишком высоко.

- Наверное, вы сегодня не смогли выйти из дома, - произнесла Лиззи, поставив кружку на маленький столик возле мягкого кресла, в которое усадил её мистер Грусть, хотя сам предпочитал именно его всей остальной мебели в гостиной, но ведь маленькая девочка так замерзла и промокла, что лучшего места было просто не отыскать.  – Но не беспокойтесь, вы обязательно найдете этот проход, и тогда...

- А ты бы хотела пойти со мной? – спросил он внезапно, отчего-то решив, что если не сейчас, то совсем никогда.

- Даже не знаю, - произнесла Лиззи, задумавшись. – Если мама разрешит... Наверное...

Дождь неожиданно замолк, и мистер Грусть насторожился. Такой сильный ливень обычно продолжался до самого утра. Что-то было не так...

- Мистер Стреннингер, - произнесла Лиззи, обратив на него взгляд своих огромных глаз – иногда ему казалось, что в них сокрыта некая таинственная глубина. – А если всё же я не смогу пойти с вами, вы оставите Итти со мной?

- Итти... Хм... Возможно...  – ответил он, все еще прислушиваясь к тому, что творилось за окном. – Странно, очень странно, - сказал, приподнимаясь. – Что-то не так в этой внезапной тишине, Лиззи.

Девочка замерла, прислушавшись, и ему даже показалось, что она перестала моргать. Они сидели около получаса в полном молчании. Лиззи не сводила глаз с чудного старика, который, как ей показалось, перестал дышать.

- Меч, Лиззи! Ну, конечно, меч! – воскликнул мистер Грусть, вскочив, и выбежал из гостиной.

Она и не знала, что старик может так резво передвигаться, привыкнув к его усталой и немного неуклюжей походке. Вначале раздался грохот, словно кто-то прямо сейчас устраивал самый настоящий погром в комнате наверху, затем она услышала быстрые шаги со стороны лестницы.

- Вот! – крикнул мистер Грусть, вбегая в гостиную, еле сдерживая волнение, что билось в груди. – Видишь, Лиззи?

Девочка непонимающе смотрела то на мистера, то на предмет в его руках.

- Наверное, он тяжелый, - только и смогла вымолвить.

- А ведь я был воином, Лиззи, - гордо произнес мистер Грусть, подняв меч, - но совсем позабыл об этом, очутившись здесь. – Девочка навряд ли понимала, каким именно воином был мистер Стреннингер, но ей очень нравились перемены, произошедшие в нем внезапно. - Но не в том смысле, как принято думать здесь, нет! – продолжал мистер Грусть, размахивая мечом, как вдруг почувствовал тепло в груди, и шло оно вовсе не от камина - от воспоминаний. - Пора! – крикнул, побежав к выходу.

Лиззи даже не успела открыть рот, чтобы попросить подождать ее, сказать, что и она пойдет вместе с ним, как услышала хлопок двери. Скинув мягкий плед, побежала вслед за мистером Стреннингером, который уже удалялся по узкой улице, крепко сжимая меч.

- Когда Итти привела меня к проходу, а я уверен, что именно она привела меня к нему, я был в замешательстве, но любопытство овладело разумом, - тараторил он, ускоряя шаг. Лиззи еще никогда не видела мистера таким воодушевленным и радостным. – И когда я ступил в этот проход, тут же пожалев об этом, очутился здесь! Прямо на этом месте! – Он резко остановился, топнув ногой. – Вот здесь, Лиззи.  Тогда я еще не знал, что это Лондон, понятия не имел!

Мистер Грусть поднял меч и замер в ожидании. Лиззи молчала, боясь издать даже звук, чтобы не нарушить ту самую странную тишину, возникшую именно сегодня.

- А ты знаешь, Лиззи, - выкрикнул мистер Грусть, улыбнувшись впервые за долгое время. – Там, в моем мире, не бывает дождя!

Внезапно на стене старого дома образовалась дыра – огромная, размером с гигантский шар, словно кто-то аккуратно и со знанием дела нарисовал ровный-ровный круг, какой у Лиззи никогда не получался даже при помощи циркуля. И ей вдруг показалось, что там, внутри, осталась точка от острого кончика.

- Ваш меч, мистер Стреннингер! – воскликнула девочка. - Он исчезает!

- Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле... Но я всегда буду с тобой, Лиззи. Просто не забывай смотреть на звезды. А я буду натирать их до блеска, как раньше, – он кричал, ощущая, как оболочка тает, и его уже совсем не осталось в этом странном мире, где идут холодные дожди. – Позаботься об Итти, но храни ее вдали от любопытных глаз.

Лиззи плакала, всем сердцем, горько, навзрыд. И последним, что запомнил мистер Грусть перед тем, как исчезнуть навсегда, было то, как вздрагивали её худенькие плечи.

Прим.: в тексте использованы слова М. Булгакова - "Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле... "