Лиссэль жила в Сохо. Нет, не в Лондонском Вест-энде, где Оксфорд-стрит с севера, Риджент-стрит с запада, Лестер-сквер и площадь Пикадилли с юга и Чаринг-Кросс-роуд с востока. Нет. В Москве она жила. А Сохо - это был дорогой клуб в центре, на Ходынке. Попасть в него "с улицы" было невозможно. И неважно, сколько ярдов или лямов, позвякивало в твоём кошельке. Здесь клубились аристократы и члены. Члены правительства, члены совета федерации и прочих разных некоммерческих организаций, нередко финансируемых совсем не российскими меценатами. Крутизна автомобиля, на котором вы приехали, тоже не производила на служителей фэйсконтроля никакого впечатления. Один из них, известный художник из Галереи Грекова, приезжал туда, вообще, на Лада Ларгус. Почему-то это не мешало услужливым швейцарам открыть дверцу машины, двум девочкам-плэйбой проводить его до столика, одинаковым мужчинам - шкафам с рациями заботливо выстроиться коридорчиком, защищая его от кого-то (от кого? от народа, может быть?). Так вот, жила Лиссэль в Сохо. Так она говорила своим подружкам. А на самом деле, её квартира находилась прямо над клубом, на дверях которого не было ни одной вывески. Но камер наблюдения было больше, чем в Кремле. Она была совсем не бедна. Занималась в меру сил кейтерингом. А поскольку жизнь чудесным образом свела её с людьми, которые управляют судьбами нашего бренного мира, то нескольких заказов в год ей вполне хватало на скромную жизнь и небольшую квартирку-студию в центре столицы. Над клубом Сохо. Звали её на самом деле не так. Она придумала себе это имя Лиссэль, прочитав грустную и очень добрую сказку одного известного московского писателя со смешным псевдонимом Lucky, который писал очень необычные истории, которые предназначались для детей, но волновали и заставляли задуматься взрослых. На самом деле, нашу героиню звали Елизавета Семёновна Капустникова. Но согласитесь, заявить где-нибудь в московском гольф-клубе на Довженко, или в яхт-клубе, или просто в солидном коттеджном посёлке, о существовании которого никто и не слышал, что организаторы благодарят компанию Fresh и её хозяйку - очаровательную Лизу Капустникову... Не комильфо.
Так и появилась Лиссэль Валевски. Что-то созвучное с Ассоль в этом имени согревало душу совсем небедной Лизы. Детей у Лиссэль не было. Как и мужа. Но возраст её был таков, что она иногда задумывалась об этом, но не очень волновалась на сей счёт. Только... Жить одной... в центре шумной столицы... а под окном кипит жизнь. Бентли, майбахи, шубы, корзины цветов. Нет, она не завидовала. Ей это всё было не нужно. Она была достаточно успешна и самодостаточна. Но...
Осенним вечером, когда в подворотнях взлетают, кружась, опавшие за день листья, словно пытаясь пожить ещё чуть-чуть, хотя бы на секунду ощутить то волшебное, захватывающее дух чувство полёта и рухнуть с высоты, осенённой небесным светом, в придорожную грязь и пыль, она одевалась и выходила на улицу, в кафе Coffee Bean, чьи столики призывно манили согреться чашечкой превосходного капучино с ликёром, рассматривая из уютного тепла кофейни жизнь и суету населения московских промозглых в это время года улиц в наступающих синих сумерках.
Бодрящий напиток и неизменная электронная "читалка" книг в руках. С любимым и таким красивым женским романом. Нет, ну конечно, в кафе она спускалась только после того, как приведёт себя в порядок. Это был даже не ритуал. Это была часть её жизни, без которой она просто не могла обойтись. Подмигнув своему отражению, смотрящему грустно из белого глянца выключенного экрана "читалки", она проверила - красиво ли она сидит, и ровными ли складками спускается с её плеч старинная шаль, подаренная ей мамой. Милой родной любимой мамочкой, оставившей её одну несколько лет назад.
Она посмотрела в окно. К клубу Сохо подкатывали одна за другой роскошные машины. Из них с чувством необыкновенного собственного, нет, не достоинства, а величия, выходили члены совета федерации, члены парламента и члены каких-то некоммерческих организаций. Иногда резво подъезжали простые мерседесы с полностью затонироваными стёклами, и из них торопливо выскакивали клерки в нарядах топ менеджера (чёрно-белый планктон с встречающимися сине-голубыми воротничками) и с худеньким портфельчиком в руках. Заходили в клуб, чтобы спустя несколько минут, видимо, получив ценные указания, или так необходимые компании, подпись или кредит (а иногда и то, и другое) умчатся, увенчанные синим проблесковым маячком под смешное кряканье дорогого автомобиля. "Наверное, стоимость автомобиля должна показывать насколько важными делами занимается его владелец. Насколько он не такой, как все. Да, демократия. Да, все равны. Да. Но, некоторые - ровнее." 
Так было всегда. И не только на Руси с её псами опричниками, с лицензией не то, что на убийство, куда уж там нежно бюргерской Европе, а с лицензией на всё. 
«Разве что-то сейчас изменилось?» - подумала она. И сама себе ответила: «Нет.»
«А может, это просто осень? Мерзкое настроение, дождик, зарядивший после обеда, и сломанный каблук на любимых туфлях? Иногда кажется, что одно несчастье притягивает другое. И они начинают сыпаться на тебя, как из решета, наполненного водой. Ведь, на самом то деле, не все так плохо.» 
- Смотри, - сказала она сама себе, - огоньки иллюминации прочертили волшебный воздушный мостик то ли из лампочек, а то ли из звёзд, прямо над улицей. Мостик от одного дома к другому. От одного сердца... «Куда?» подумала она. «В неизвестность? В чёрную пустоту московских улиц?
Так много людей. Так много дел, радостей, горя и счастья. Чужого счастья. А моего здесь нет. Да и будет ли?» 
Она махнула рукой официанту и попросила ещё одну чашку крепкого эфиопского кофе и пятьдесят грамм коньяка ВСОП. А пока ей готовили заказ, внимательно рассмотрела одинокий ясень, Бог знает, как затесавшийся в это царство стекла и бетона. Подсвеченный снизу, в роскошном красно-жёлтом осеннем наряде, он был великолепен. И также одинок. Он грустно ронял золотые листики, как записки-стикеры, что осыпаются с экрана монитора, потеряв свою клейкость, или, как старые воспоминания, которые как бы ни были прекрасны и незабываемы, тем не менее, тускнеют со временем, становятся из золотых серыми, обыденными, как асфальт московских улиц, и сливаются с повседневной городской жизнью так, что уже и не отличишь повседневное «мне вчера надо было к маникюрше заехать (а я и забыла!)» от напоминания о первой любви. Школьной, смешной и наивной. Да и какая теперь уже разница?
Из машины у клуба вышла очередная модель в белоснежном вечернем платье, почти не прикрывающем красивую покупную грудь. В свете уличных фонарей сверкнуло колье, такими яркими и холодными, как лёд, искрами, что сомнений о подлинности этого истинного произведения искусства, не оставалось. 
«А бриллианты не тускнеют, как воспоминания», - подумала Лиссэль.
Вышедший следом красавец мужчина взял модель под руку.
С неба на них, как благодать, опустился, кружась, красный разлапистый кленовый лист. Он замер на плече красавицы. На оголённом плече. Ухоженном кремами Platinum Rare от «La Prairie». Какая-то мерзкая уличная грязь на таком дорогом плече! 
Брови девушки недовольно нахмурились. Её молодой человек поспешил смахнуть листок, и внимательная Лиссэль увидела, что у него на руке нет кольца. 
Ох уж эти женские глазки! Вечно то они смотрят как бы невзначай, но именно туда, куда и надо! 
Непослушный лист клёна не упал, а нахально уместился под платьем, на груди, теперь уже просто взбешённой девицы.
Мужчина растерялся. 
Это очень явно отразилось на его лице. 
К тому времени Лиссэль переместилась из душного кафе за столики на улице. Поэтому, когда она рассмеялась в голос (И что это на неё нашло? Потом она долго не могла понять, с чего это её так развеселило?) те двое оглянулись. Она фыркнула и скорым шагом вошла в клуб. Не забыв самостоятельно достать нахальный лист ясеня.
А он... 
Взгляды их встретились одновременно, но Фрэд (так его звали друзья, завсегдатаи дорогих ночных клубов) задержал свой взгляд на Лиссэль чуть дольше. Ещё несколько прекрасных секунд, после того, как она опустила глаза.
Нет, он не разглядывал её сверху вниз и обратно, как делали очень многие уличные мужики. И надо признаться, там было на что посмотреть. Нет. 
Он смотрел ей в глаза.
Вы думаете нельзя встретиться взглядом, если вас разделяет двадцать метров улицы? 
Можно. Ещё как можно. 
- Фрэд! Ты что там застрял? - послышалось из клуба.
Мужчина вздрогнул и, проведя по лицу рукой, зашёл в клуб. На пороге он замер и оглянулся. 
Лиссэль сидела за столиком в той же позе, не смея пошевелиться.
Мужчина вздохнул и вошёл в клуб.
#
CHAPTER ВТОРАЯ
Подарки
В эту ночь Лиссэль очень плохо спала. Да что там, она вообще не сомкнула глаз. Поэтому день на работе прошёл в муках и борьбе с голодом до обеда и со сном после.
Придя домой, она ехидно проигнорировала душ и сразу (не поужинав!) плюхнулась в постель, чуть откинув для приличия покрывало и свернувшись калачиком прямо на тёплом пуховом одеяле.
"Нельзя так", - пришла последняя мысль в засыпающее сознание.
Но заснуть в этот вечер ей было не суждено.
В дверь назойливо зазвонили.
Она накинула халат и поправила волосы, проходя мимо зеркала, открыла дверь.
На пороге молодой мальчик-курьер протянул ей пакетик. 
- Это мне? 
- Ходынский бульвар 17, квартира 7? 
- Да. 
- Значит, вам. 
- Мне надо где-то расписаться? 
- Судя по тому, из какого я магазина, скоро будет надо, - улыбнулся юноша и, весело насвистывая вальс Мендельсона, бегом скатился по лестнице.
Лиссэль закрыла дверь и присела на модный яркий диванчик, стоящий у окна комнаты. 
В пакете в роскошной коробочке от Cartier лежал камушек.
Там не было ни кольца, ни серёжек, ни подвесок. Просто камушек.
Лиссэль внимательно его рассмотрела. 
В сумраке комнаты он ловил малейшие лучики от луны за окном от автомобильных фар, от уличной рекламы и отпускал их на волю уже согретыми и наполненными чарующим обаянием аристократической чистоты.
Было в нём что-то приковывающее взгляд. 
- Красиво! - подумала Лиссэль. 
Но кто же этот тайный поклонник? 
Она вспомнила вчерашний вечер. 
Сомнений быть не могло. 
- Схожу завтра в ювелирку. Узнаю его стоимость, - подумала она, засыпая.
Камень удивил её. Но совершенно не впечатлил. 
Мало ли? Может, стекляшка какая? 
- А если стоящая вещь - продам. Мне надо за квартиру уже за два месяца заплатить. И крем себе ночной наконец-то куплю. Ей очень понравилась одна новинка, которую она видела на презентации новой линии Клиник. Но цена... 
С этими мыслями она и заснула.
В обед она поехала на Тверскую и зашла в один из магазинчиков, не очень больших, но достаточно известный в Москве.
Лицо оценщика ей не понравилось. 
Сначала тот, вытаращив глаза, рассматривал камень в лупу, не веря, что держит в руках такую ценность. 
Потом внимательно посмотрел на Лиссэль. В его голове происходила серьёзная борьба с желанием обмануть простушку в столь несоответствующем камню одеянии с повадками человека, впервые столкнувшегося с оценкой дорогих вещей, и страхом, что придётся отвечать перед власть имущими. 
И не просто власть имущими, а имущими такую власть, что могут дарить своим свистушкам камни, достойные коллекции Гохрана.  
- Это очень недешёвый камень... - задумчиво произнёс он. И самым внимательным образом стал изучать реакцию Лиссэль. 
- Я знаю, - с каменным выражением лица очень спокойно ответила девушка. 
- Вы хотите вставить его в кольцо? В подвеску? Может быть, пирсинг? 
Губы старого ювелира скривились от одной мысли о таком варварском использовании такого роскошного и редкого камня.
- Нет. Я хотела бы его продать. 
Старый ювелир самой ювелирной национальности на свете снял очки и, грызя их ушко, посмотрел на Лиссэль, как на человека, непонимающего, какую страшную вещь она делает. 
- Вы уверены? – переспросил он, спустя пару минут молчания и взаимного разглядывания.
- Да. 
- Когда вы хотите получить наличные? 
- В смысле? - удивилась Лиссэль, - сейчас. 
Старый ювелир понимающе кивнул. 
- Ну да, конечно... Только вот... 
Не побоится ли  такая молодая девушка вечером на Тверской с такой суммой?
- А о какой сумме идёт речь? 
- 54 миллиона рублей. 
У Лиссэль подкосились ноги. Но она не подала вида. 
- Форма принцесса; 5,25 карат; отличная огранка; цвет и чистота на 1 (D) (А), что вы хотите? Я даже не знаю, где в Москве можно такое купить? Нет, я знаю, конечно, одно место, но там не покупают. Там хранят. Как народное достояние.
- Да, пожалуй, вы правы. Если я приду в четверг? 
- Да, конечно, я подготовлю необходимую сумму, и наши охранники проводят вас до дома. Мы ждём вас всегда-а-а-а! Потянул он, глядя, как Лиссэль поспешно выходит на улицу, в основном, чтобы глотнуть свежего воздуха.
До дома она добиралась пешком. Торопиться не хотелось. В голове всё перепуталось. Обновлю машину, сделаю ремонт, непременно, дизайнерский! И для работы о таком кредите она и не мечтала! А тут не кредит, свои, наличные. 
Кстати, наличные. 
Наверное, надо их в банк положить. Но в какой? И как правильно выбрать условия... Вот свалилось на мою голову... Как там говорила её подружка, хохлушка Зося, продававшая из рук в руки абсолютно всё - от турецкого золота до египетской "самой натуральной, но за дёшево, парфюмерии" - не було у бабы забот, купила порося!
У подъезда её ждал сюрприз. Нет, в глубине души она понимала, что ничего не закончено и надо ждать новых презентов. Но стоимость первого повергла её в такое смятение, что она и верила, и не верила в продолжение одновременно. 
И когда увидела у подъезда молоденького курьера с роскошной корзиной цветов, она остановилась и задумалась.
"А вдруг он бандит какой-нибудь? Мерзкий, наглый. Вечно заросший колючей, как стекло, щетиной. Я буду у него семнадцатая. Если соглашусь."
Лиссэль вздохнула. 
Она вспомнила заходящего иногда к ней в офис Рената. Смотрящего их района. К ней он никогда не имел вопросов. И она старалась никогда к нему не обращаться. Так, попили вместе кофе, поболтали о политике и об «этих оборзевших вконец отморозках-дагестанцах». Однажды она видела, как Ренат мирно беседует с генеральным прокурором Москвы.
- А ты не боишься, что он тебя арестует?
- Нет, - улыбнулся Ренат очаровательной улыбкой ловеласа (и не скажешь, что за ним несколько трупов и десятки исчезнувших в публичных домах несовершеннолетних девушек), - он мне обязан.
Лиссэль остановилась, не решаясь сделать последние пять шагов на пути к курьеру. Или к судьбе? 
- Точка невозврата, - подумала она. 
Я могу повернуть обратно, спокойно жить и работать, вспоминая иногда это милое таинственное приключение.
Да к тому же, такое приятное. 
Или?
-Будь что будет, - смело подумала она (хотя я подозреваю, что главенствующим в принятии решения было простое женское любопытство) и нерешительно подошла к курьеру.
Тот взглянул на зажатую в ладони фотографию, внимательно с хитрым и оценивающим прищуром рассмотрел Лиссэль и сделал шаг вперёд.
- Это вам, - сказал он.
Курьер протянул Лиссэль букет. 
- И это всё? - удивлённо спросила она. 
- Нет, - замялся мальчик, - мне велено было отдать это только... только, если вы спросите, - с заминкой и, смущаясь, выдавил из себя он, явно неуверенный в правильности совершаемых им действий.
- А что спросите? Как спросите? У кого? Ох, уж эти олигархи, вечно у них тараканы в голове! 
И он протянул ей маленький пакет. 
Лиссэль долго задумчиво смотрела ему вслед. Она понимала, что расспрашивать его бессмысленно...
«Наверное, и я теперь кому-то «обязана», - вспомнила она Рената. Может, не надо продавать камень?
Впрочем, теперь уже камни. 
И что будет завтра? 
Если так пойдёт и дальше, я смогу помочь нашему государству пополнить бюджетные поступления... 
Да...
Надо ложиться спать. Хотя, какой тут сон? С такими миллионами?
Наутро она решилась. 
Встала, несмотря на сонливость, приняла душ и облилась ледяной водой. Зарядка, завтрак, тушь... 
Где же эти чёртовы колготки? Вечно они куда-то пропадают...
Её решимости не смог поколебать даже грустно лежащий на полу в коридоре её любимый туфель (или любимая туфля?) со сломанным каблуком.
Кроссовки и джинсы. К чёрту туфли, колготки и юбки.
Она взяла обе коробочки и, проверив, хорошо ли закрыта сумка, крепко прижав её локтем, вышла из квартиры.
После работы она долго пила кофе в кафе.
Почему она решила, что он сегодня подъедет? Женская логика необъяснима...
И вот, подкатил дорогой автомобиль, из которого вышел тот самый мужчина, с которым они встретились глазами накануне.
Она встала и решительно направилась ко входу в клуб.
Натасканные охранники уверенно преградили ей путь. Но хозяин махнул рукой и её пропустили. 
- Добрый вечер. Мы знакомы?
- Как вам сказать... - Лиссэль замялась. 
- Понимаете, мне каждый вечер дарят подарки. Дорогие подарки. 
- Вы - красивая девушка и это неудивительно, - улыбнулся Фрэд. 
- Я не хочу, чтобы это продолжалось. Мне очень неловко из-за их стоимости. Я не хочу быть никому "обязанной". Цветы, духи - это приятно. Я могу это принять... или отказаться. А это... Понимаете, это не радует. Я перестала спать. Я не хочу этого. Простите.
Вот, возьмите. 
И она протянула ему две чёрных коробочки от CL; DE CARTIER.
Он открыл одну из них. 
- Да, теперь я вас понимаю. Это действительно, неприличный подарок. Или...
И кто же ваш тайный воздыхатель? 
- А разве это не вы?! 
- Я бы с удовольствием сказал вам, что у вас самая оригинальная манера знакомиться с успешными людьми. Вы решили убить их своей обеспеченностью. И сразу намекнуть, мол, милый, на лёгкую жизнь даже не рассчитывай. Я - дорогая штучка! 
Но вам я верю. 
Ваши глаза... 
Они меня поразили ещё в тот вечер. 
Жаль, но я ничем не могу вам помочь. 
Это не мои подарки. 
Хотя, теперь, когда познакомился с вами ближе, я уже почти готов на подобные глупости.
В нашем злом мире так мало таких чистых и красивых людей!
Удачи вам! 
И, пожалуйста, приходите почаще в это кафе. Я не могу подойти к вам вот так, на улице... nobless oblige, знаете ли... 
Но вы приходите! 
Пожалуйста, - добавил он чуть тише. 
Я буду на вас смотреть.
Фрэд ушёл в клуб. Охранники взглянули на Лиссэль, и она со словами "Да-да, я иду", была вынуждена ретироваться.
В кафе она не пошла. Не хотелось.
Она шла по улице, сверкающей рекламами дорогих бутиков. Размахивая сумочкой, думала о Фрэде. Спокойно. Без эмоций.
"Надо же. Такой открытый и ненапыщенный. А ведь похоже, не последний человек в нашем государстве."
Сзади грубо кашлянули и тронули её за плечо. 
- Закурить не найдётся? - глядя на неё сверху вниз, спросил огромный небритый детина с мерзким запахом и совершенно пустыми, как кошелёк студента, глазами. 
Чуть поодаль похотливо хихикали две совсем уж бомжеватого вида личности.
Не задумываясь ни на секунду, Лиссэль, ловко прошмыгнув прямо подмышками этого здоровенного детины, заскочила в первый попавшийся магазин. 
Преследователи дёрнулись было, но вид секьюрити их вполне успокоил.
- Добрый вечер, - услышала она негромкий спокойный голос, - чем могу вам помочь? 
Лиссэль оглянулась. 
- Не беспокойтесь. Мы уже вызвали наряд полиции. Это дикая неприятная случайность. Больше она в этом месте не повторится, я вам гарантирую.
«Да, но вы и не подумали вмешаться! – с возмущением подумала она, но ничего не сказала вслух. А если б меня укокошили там?»
Лиссэль огляделась. 
Это был ювелирный магазин. "Картье!!! "- молнией сверкнуло у неё в голове.
- Понимаете, какое дело. Мне стали дарить подарки. Тайно. И я не знаю, кто это. 
- Угу, понимаю, - сказал ювелир и, подумав секунду другую, во время которых пробежался глазами по выразительной фигуре Лиссэль, добавил, - хорошо понимаю.
- Я бы хотела узнать, кто это. 
Старый ювелир пригласил её рукой к столику у окна и предложил присесть за небольшой богато инкрустированный столик.
- Андрей, - он обратился к одному из работников, – изобрази нам чайку с коньячком.
- А почему вы хотите это узнать у нас? – обратился он уже к Лиссэль.
- Видите ли, – девушка замялась, - это изделия из вашего магазина. 
- Ага, кольца? Колье? Должен вас предупредить, милая...  
- Лиссэль, меня зовут Лиссэль. 
Ювелир вздохнул, подумав о страсти этих странных женщин к столь экзотическим именам и сказал: 
- А меня зовут Давид. 
Видите ли, Лиссэль, - он оторвал взгляд от окна и посмотрел ей в глаза, - у нас достаточно дорогой и известный магазин.
Я не могу потерять лицо, раскрывая информацию, которой клиент, по каким-то одному ему ведомым причинам, не хочет делиться. Это разрушит мой бизнес. 
- Очень жаль, - сказала Лиссэль и отвела глаза, - спасибо за кофе с коньяком. Это было так мило с вашей стороны... 
Скажите, а ваши сотрудники не могут меня проводить? 
- Ну... в общем-то могут, конечно... - замялся Давид, явно оценивая внешний вид Лиссэль как некредитоспособный, - но вы же ничего у нас не покупали. Вы думаете в этом есть смысл? 
Хулиганов не бойтесь. Они уже в цугундере и им очень доходчиво сегодня объяснят, что эта улица не подходит для их прогулок.
- Понимаете, - Лиссэль замялась, - у меня есть ваши украшения. Здесь, в сумочке.
Я могу вам их показать? Может быть, тогда вы измените своё решение.
- Давайте посмотрим, - удыбнулся наивности Лиссэль Давид. Чем она могла его удивить? В таких джинсиках... 
Но содержимое коробочек заставило его потерять улыбку мгновенно и задуматься на долгих тридцать секунд. 
- Что-то душно у нас сегодня, - сказал он и, развязав галстук, расстегнул воротник рубашки так, что пуговица отлетела и со стуком упала на пол.
Давид встал и махнул рукой сотрудникам, как назойливым мухам. Те послушно исчезли в комнатках магазина. Он встал и опустил жалюзи на окнах.
А потом вернулся за столик и, забыв предложить напитки Лиссэль, выпил залпом целую рюмку коньяка.
- Да уж, голубушка, умеете вы удивить.
- Я не специально, - промолвила негромко Лиссэль, сама очень смущённая вызванным ей переполохом.
- Кто бы сомневался, - задумчиво и, успокаиваясь, промолвил Давид.
Даже не знаю с чего начать...
История эта тёмная и запутанная.
- Начните с главного.
Лиссэль удобнее устроилась на дорогом стуле, обитом кожей алькантра.
- Неподалёку от нашего магазина есть один очень дорогой клуб. Сохо. А напротив небольшое кафе.
- Что вы говорите? - сделала удивлённые глаза Лиссэль. - И посетители клуба покупают у вас бриллианты за 50 миллионов, чтобы оставлять их, как чаевые официантам из кафе?
Давид нахмурился, ни разу не усмехнувшись ехидной шутке.
- Вы зря иронизируете. Это всё от того, что вы ещё не понимаете, куда вляпались.
- Да я, собственно, ничего для этого и не делала.
- Это неважно.
Так вот.
Однажды у этого клуба случилось небольшое происшествие. Из центра, со стороны Лубянки, подьехал автомобиль начальника службы контрразведки ФСБ РФ Андронова, а со стороны области, с Никулиной горы - майбах скандального депутата Худяковского. Депутат был известен своим постоянным эпатажем, порой переходящим за грань приличия. Да что я вам говорю, вы и сами, наверное, не раз видели его по тв. 
В отличие от генерала.
Он был очень непубличный человек. Поэтому, и наведывался частенько в этот клуб, все, происходящее внутри которого, никогда, поверьте, никогда и ни при каких обстоятельствах не выходило за его пределы. Конечно, с такой работой внимание общественности совсем ни к чему.
Дело в том, что когда заходит речь о безопасности целого государства... методы добычи сведений уже ни чем не ограничены. Главное - цель. Средства же их добычи делились не на моральные и аморальные, а на эффективные и нет.
Иногда, после того, как генерал заходил в клуб, к нему подкатывала гламурная тойота селика вызывающего розового с перламутром окраса. Швейцар открывал дверь и...
Вы знаете, Лиссэль, я очень практичный человек. У меня такая работа, которая требует полного владения своими эмоциями и тотального контроля над своим умом, телом и сотрудниками. Но это...
Мне казалось, что на улице становилось немного светлее, когда это воздушное, сверкающее создание появлялось из машины. Казалось, улица замирала, как в замедленной киносъёмке и это подобие рая невесомо ступая, почти не касаясь тротуара, вплывало в двери клуба.
Вы верите в любовь с первого взгляда?
- Ну, в моём возрасте некоторые уже вообще не верят в любовь, - уклончиво отшутилась Лиссэль.
Давид посмотрел на неё.
Задумался.
А потом, как бы приняв для себя какое-то решение или сделав вывод, сказал грустно:
- Я тоже думал, что знаю о любви все.
Пока не влюбился сам.
Повисла долгая пауза.
Выглянувший сотрудник вопросительно посмотрел на Давида, тот взглянул на часы и, молча кивнул. Несколько сотрудников вышли в зал, старательно не смотря на посетительницу, один из них повозился у пульта охраны, и все вышли, закрыв за собой дверь магазина.
Свет приглушили. Столик и стулья у зашторенного окна оказались в круге света посреди темноты. Казалось, от них исходит торжественное и чистое сияние, отгораживающее их от тревожного сумрака пустого ночного магазина. Но свет был так нежен и ненадёжен, что Лиссэль поёжилась. Не то, чтобы она боялась темноты, нет. Но чужое помещение. Драгоценности, посверкивающие даже в полной темноте, "Почему их не убрали? Наверное, хозяин сам сделает это позже. Когда я уйду. Уйду", - холодок пробежал по спине. Она никак не могла понять, что так её встревожило? Ведь не случилось ничего особенного, чего бы стоило опасаться. "Странно". Может быть, волнение Давида передалось и ей?
- Так вот, - вздохнув продолжал Давид.
- В то время я встречался с одной девушкой.
- Так уж и с одной, - улыбнулась Лиссэль, любуясь его роскошной фигурой и многообещающей лысиной, свидетельствующей о высоком уровне тестостерона.
- У нас были серьёзные намерения, - Давид поднял глаза, строго и с удивлением взглянул на Лиссэль. 
- Однако это не помешало вам сравнивать гостью клуба с райским облаком. Она хитро посмотрела на ювелира.
- Я мужчина! И не могу спокойно проходить мимо неординарной красоты.
Но я никогда, поверьте, никогда не переходил за рамки приличия. Максимум, что мог я себе позволить, это напеть известную песенку "Ах, какая женщина!" и присвистнуть. Но не могу не признать, девушка была великолепна!
В этот вечер, когда всё и случилось, я стоял с букетом цветов, напротив кафе, как раз рядом со входом в клуб. Я не хотел, чтобы Анна, моя девушка, увидела меня первой. Я приготовил для неё дорогой подарок и ждал с букетом в руках, раздумывая, как же лучше ей преподнести сюрприз? Нельзя же так сразу, с порога, ошарашить милую девушку.
И вот, когда Анна появилась из-за угла ближайшего к кафе дома, и уверенной походкой направилась к уличным столикам Cofe Bean, а я стоял напротив у входа в клуб, случилось это неприятное происшествие. Как я уже говорил, две роскошные машины подъехали одновременно. Швейцары задумались, что круче - А002МР или А005АА, а лимузины встали «мордочками» друг к другу всего в каких-то двух-трёх метрах от радиаторных решёток с ещё не остывшими «квакалками» и проблесковыми маячками. 
В этот момент раздался истошный визг шин и в глубоком дрифте к крыльцу клуба, прямо между сверкающими хромом капотами, припарковалась розовая селика. Дверца распахнулась, ключи небрежно полетели в руки ближайшего секьюрити, а небесное создание, освещавшее улицу своим шармом, поднялось на три ступеньки и прямо перед входом в клуб наклонилось, поправляя обвивающие ноги шнурки от дорогих греческих сандалий. Наклонилась, не сгибая коленей. Как умеют только женщины. Одета она была, при этом, в весьма скромных размеров мини юбку.
Одновременно из услужливо распахнутых дверец автомобилей вышли...
Как бы это лучше описать? Один вынес себя, как драгоценный китайский сервиз. Всё окружающее его не существовало. Люди - тени. Улица - декорации. На его челе лежала печать глубокой заботы о стране. Величие обдумываемой им проблемы вылезало из него невидимым ореолом, заставляя швейцаров и секьюрити почтительно расступаться, не смея даже задать вопрос, чтобы не дай Бог, не отвлечь такого серьезного гражданина. Его чело было благородно, спокойно и источало бесконечную уверенность в себе и архиничтожность всего происходящего вокруг.
Другой вывалился из майбаха, как шарик, болтая по дорогому телефону, размахивая руками и громко ругаясь во всю ивановскую на президента, на Америку, на бестолковых швейцаров и на "этого грёбаного коммуниста" Загонова.
Андронов, думая об ему одному известной проблеме, поднял глаза на крыльцо клуба и остановился так резко, что следовавшие за ним мужчины с зонтиком, который они не убирали даже под крышей (так, на всякий случай, а то неровен час... Контрразведка, знаете ли), чуть не столкнулись с его крепкой спиной в старомодном драповом пальто из отборного мериноса.
Картинка, разверзшаяся прямо перед его лицом,  сбила генерала с привычного ритма.
- Что это?!!! - как-то истерично и слишком уж высоко для такого солидного мужчины взвизгнул он.
-Чё, не видишь, депутат хренов? Народ тебе ж...у показывает, - тут же вставил Худяковский, - а то, ишь, напокупали тут, блин, бентли да мерседесов. На волге будешь ездить. По степям Магадана. Однозначно. Всех вас повесить мало! - довольно нелогично завершил он.
Андронов, не обращая на того внимания, словно его и не существовало никогда, посмотрел на помощника, который услужливо проявился рядом, как призрак, с кожаной папочкой в руках,  на которую большими канцелярскими клипсами был пришпилен листок с машинописным текстом. В ФСБ и сейчас используют печатающие машинки, когда дело касается государственной важности. В них вирус и какую-то иную программку шпион, ну, никак не засунешь.
- Мими - наш агент. С неограниченной лицензией, - шёпотом добавил он.
Андронов пришёл в себя и сделал пару шагов вверх и вперёд по направлению в клуб, пытаясь миновать эпатажную девчонку, и не обращая внимания на шумящего сзади Худяковского.
- Что, генерал, получил правдой народной по сусалам? А не надо было дачу на народные деньги в Крыму строить, с лифтом на пляж!
В этот момент Мими резко выпрямилась, повернулась и, что есть силы, отвесила звонкую, на всю улицу, пощёчину генералу.
И пока ошеломлённая публика приходила в себя (задержать такого агента без приказа начальства не осмеливался никто), слетела с крыльца, как чибис, и впорхнула в свою розовую машину с открытым верхом. (Я знаю, что селика такая не выпускалась. Эта была собрана под заказ. И должен вам признаться, это был не единственный сюрприз, спрятанный в этой машине).
- У меня, - рассказывает Давид, - даже букет выпал из рук.
Ударить генерала контрразведки????!!!!
Я даже не мог себе представить, что теперь ожидало девушку. Какие страшные испытания. Худяковский онемел на долгих семь минут. Потом газеты писали, что это был самый долгий период его безмолвия.
Андронов, шепнув очень тихо, еле слышно: «Вот сучка сраная», - скрылся в клубе, давая на ходу поручения о том, что ни в газетах, ни на тв, ни даже на самых жёлтых и продажных каналах не должно появиться ни малейшего намёка на сегодняшнее происшествие. 
- Поставьте им "Убить Билла" или концерт Рамштайна. И в новостях побольше трупов с Украины покажите. Ну вы знаете, что делать. Не буду вас учить. Про инопланетян и Вангу - обязательно!
Чуть позже в клуб вошёл и Худяковский, о чем-то непривычно для него тихо, и, каким-то просительным голосом разговаривая по телефону, который он, похоже, вообще никогда не выключал, как не снимал свой "исторический" малиновый пиджак поверх рубашки без галстука с никогда не застёгивающимся воротничком.
Я поднял букет.
Анна уже ждала меня за столиком, оживлённо переписываясь по сотовому.
Настроение пропало. Я всегда считал, а в связи со своей профессией, особенно, в этом убедился, что чем меньше знаешь, тем дольше живёшь.
То, что я увидел, меня испугало.
Мы выпили кофе. Я отвёз Анну в центр на такси, и мы погуляли по Патриаршим до кафе «Крылов», где за углом она жила, там, где с давних-давних времён стояла странная вращающаяся калитка, прямо за которой уходили в ночные дворики Москвы трамвайные пути.
Было далеко за полночь. Город спал. В эту тихую осеннюю ночь даже редкие случайные прохожие не тревожили древние, звенящие волшебным эхом, переулки этого красивейшего места.
В ту ночь почти не было пробок. Даже у модных клубов, в полночь только открывающих свои двери для шумной московской молодёжи. Да что там! И машин-то было совсем не видно.
Только чёрные мрачные мерины (мерседес) рыскали туда и сюда по спящим кварталам, разрывая холодными ксеноновыми фарами ночной покой горожан. Тридцать седьмой год закончился более семидесяти лет назад. Но генетическая память... От неё никуда не деться. Вот кто-то из них и вздрагивал во сне, когда под окнами крякала машина, а кто-то беспокойно крутился под звуки шелестящих по асфальту шипами шин...Почему в ФСБ считают, что это круто? Ездить летом на шипованной резине?
Небо заволокло низкими свинцовыми тучами. В Москве они бывают такими мрачными и нависающими прямо над головой, что кажется ещё чуть-чуть, и они либо упадут тебе на голову, либо закроют кремлёвские звёзды, опустив город в зловещую темноту и мрак безысходности.
Сверху, в редкие просветы тяжёлых облаков, был виден древний город. Ничего не менялось. Вот уже много столетий. Москвичи спали, и даже секьюрити у ночных клубов, в полночь только начинающих свою работу, скучали в этот вечер. От центра, от Лубянской площади, разбегалась паутинка дорог. В подворотнях и старых двориках Мясницкой, Остоженки, Никитской старинные качающиеся от сквозняков фонари выхватывали из темноты островки тёплого света, которые тут же скрывали тяжёлые тучи. Между Кремлём и Историческим музеем кружилась осенняя листва, Бог весть как залетевшая сюда из Александровского сада. Яуза баюкала Москву-реку, вливаясь в неё и растворяясь в величии старшей сестры. То тут, то там мелькали зелёные глазки такси, вечно спешащих к кому-то на выручку. Уныло кружила по садовому букашка (троллейбус маршрута «Б»). Наверное, последняя. А, может быть, первая. С Крымского моста смотрел в чёрную воду волосатый парнишка. Поставив рядом недорогую гитару без кофра. Внизу, у входа в давно уже закрытое метро, целовалась парочка. И как не старались окунуть во тьму этот древний мегаполис чёрные, как чернила следователя, дождевые облака и тучи, как не пытались накрыть его пучиной осенней безысходности – город жил! Жил своей очень маленькой, но бесконечно доброй и чистой жизнью. Вот уже восемьсот семьдесят лет.
В неровный разрыв между серыми тучами было видно, как на Лубянской площади светилось окно. Свет падал от старомодной настольной лампы с зелёным абажуром. Поэтому, лицо стоящего на балконе высокого человека в драповом длиннополом пальто, колышущимся в такт вечерним таким незаметным и таким вездесущим, как слухи, московским сквознякам было трудно, почти невозможно, разглядеть. Он стоял, облокотившись о каменные перила небольшого балкончика, что приютился между двух плоских колонн на третьем этаже в самом центре стены, выходящей на площадь. Зелёные отсветы абажура настольной лампы вызывали неестественные блики, и весь его вид становился не столько внушающим страх, сколько неестественным, чужим, холодным. Безжалостным.
Он напряжённо всматривался вдаль, словно, пытаясь разглядеть что-то очень важное там, далеко-далеко, за Лубянкой, за Кремлём и даже за садами и белокаменными церквями Заречья. Он был так напряжён, что, казалось, будто из его пальцев протягиваются тоненькие нити, простираясь во все стороны, во все кварталы и районы Москвы. О чем он думал? Какую задачу решал в своей привыкшей к многоходовым запутанным операциям голове? Может быть, оценивал положение и действия оперативных групп, может искал возможные варианты поведения врага. А может, перед ним стояла задача такой сложности, которая могла погубить всё наше мирно спящее государство, да что там, всю землю.
А может...
Может быть, он думал о маленьком, абсолютно беззащитном перед этой ломающей кости и судьбы машиной власти, человечке. Который лежит сейчас мирно, посапывая в своей кровати в одном из спальных районов и даже не подозревает о том, какого масштаба беда осенней свинцовой тучей медленно и неотвратимо нависла над ним.

Мими сидела на барном стуле,  наполовину растёкшись по столешнице. Перед ней стояла неровная вереница маленьких стаканчиков, которые молодёжь называла шотами. И совсем не в честь великого грузинского писателя, а в угоду модным в это время (а когда это было не модно у молодёжи? У стиляг- флэт и шузы? У гусар – мадам Сижу и французский?) англоязычным американизмам.
- Жизнь дерьмо! – сказала она с вызовом, взяв за галстук подошедшего бармена и глядя ему в глаза, словно пытаясь найти там разгадку мучающего её вопроса. Но нет. Там была глубокая пустота и лишь на самом дне звенели две монеты по пятьдесят центов.
- Жизнь дерьмо...- повторила она, соглашаясь сама с собой и отпуская бармена, впадая в глубочайшую алкогольную депрессию от невозможности понять этот безумный, безумный, безумный, безумный мир.
- Может быть вызвать вам такси? – спросил бармен, но увидев что-то позади Мими, резво переместился на другой конец стойки и, усердно начав намешивать какой-то сложный по рецепту коктейль. Не забывая, при этом, стрелять в сторону Мими умирающими от любопытства узкими хитрыми глазками.
Двое мужчин в шляпах прошлого века и одинаковых, как у клонов, плащах аккуратно взяли под руки Мими и повели к выходу. Она не сопротивлялась. Она знала, что это бесполезно и ничего не решит.
Прежде, чем они сели в машину, она взглянула на небо, высоко запрокинув голову. Неба не было. Низкие московские тучи безразлично проплывали в гнетущей темноте. Одна капелька начинающегося осеннего дождя упала ей на щёку. Она не была связана. Двое просто стояли рядом.
Она посмотрела на них, улыбнулась, вызвав в их глазах удивление и слизнула её языком.
Капля не была солёной.
Промокнув платком лоб, Давид продолжил рассказ.
Я вернулся домой и лёг спать. Ужинать не хотелось. Сон всё не приходил. Было душно и очень сыро. «Влажность высокая» - пронеслось в голове. Перепробовав всевозможные позы для засыпания, включая «поперёк» и «ногами на подушку», я все же встал и выглянул в окно. Мой красавец мерседес ЦЛК мирно спал под окном. Кругом, сколько хватало глаз, стояли почти одинаковые коробки спального района. Редкое светящееся окно наводило на мысли, что скорее всего, свет просто забыли выключить. Хотя...
Вон далекая мигалка всё ближе и ближе. Кому-то плохо, наверное. Он слышал, что раннее утро -  самое опасное время для сердечников. Машина двигалась все ближе и ближе, и вот уже она въезжает в наш двор.
- Странно, - подумал я, - чёрный мерин с ксеноном и полностью затонированными стеклами. Наверное, дагестанцы со свадьбы разъезжаются.
Но вышли из машины трое в одинаковых серых плащах. Руки у всех были в карманах. Один остался стоять у подъезда, а двое зашли в дом.
- Интересно! - подумал я. Сон, точнее, то, что от него осталось, смыло, как рукой. Такие дела...Интересно, к кому это они?
И в это время в прихожей раздался звонок.
Сердце дрогнуло и опустилось ниже.
В голове, как в ускоренном кино, пронеслись события сегодняшней ночи и вчерашнего вечера.
- Это конец, - подумал я тогда. И окинул комнату взглядом, пытаясь собрать разбегающиеся мысли в кучку и сообразить, во что же мне одеться и что взять.
- Сухарей у меня точно нет. И что теперь будет с магазином?!!!
Вошедший, почему-то один, я ещё выглянул на лестничную клетку, но там никого не было, был неразговорчив.
Он протянул к моему лицу какую-то бумагу из принтера с текстом. Но я, сколько ни силился, никак не мог собрать в слова, вроде бы, такие понятные, но никак не желающие читаться буквы. Я сразу понял, куда меня везут. Скорость была сумасшедшая. Я и не представлял, что можно за семь минут добраться из нашего спального района на Лубянку.
Когда за машиной захлопнулись одни ворота, а потом и другие, я понял, что сейчас умру.
Ворота были огромные. Чёрные, литые, чугунные, в несколько метров высотой, они не оставляли человеку ни одного шанса. Потом бесконечные коридоры и повороты... Я удивился, что двери кабинетов были не вычурные, а обыкновенные, офисные, не особенно-то и дорогие, но вокруг все было чисто и ухожено. И очень пусто.
Я не смогу воспроизвести путь, которым мы шли даже под гипнозом. Столько было поворотов и переходов между корпусами и этажами, но, в итоге, меня подвели к двери одного из кабинетов. Двое заглянули, постучав и широко раскрыв дверь, ввели меня вовнутрь. Стол. Сейф в углу. Человек у окна, выходящего во двор и плотно, но аккуратно зарешёченного. Я хотел подвинуть стул и сесть, но тот оказался прикручен к полу. У меня совсем подкосились коленки, я буквально рухнул на стул.
Человек в форме артиллериста (почему артиллериста, - подумал я тогда) спокойно, но уверенно сел за стол.
- Давид Викторович Файнберг?
- Да, да.
Офицер взглянул на меня.
- Да вы не бойтесь. Вон у вас коленки вприсядку ходят, выпейте воды.
Он подошёл к сейфу, стоящему в углу и налил в гранёный стакан воды из стеклянного графина.
Протянул мне.
Я выпил его залпом, стуча зубами о края.
- Не бойтесь, - повторил я его слова, - это в вашем кабинете звучит, как ирония.
- Ну что вы, Давид, мы ж не звери.
«Вы хуже», - подумал Давид, хотя поводов для столь критичной оценки у него пока не было.
Тем временем офицер, видимо, сделав для себя какие-то выводы, сказал:
- Вы не бойтесь. Если вы невиновны, вас никто не тронет. У нас справедливые законы и демократичная страна.
«Ага, как же»,  - подумал про себя Давид, вспоминая своего деда, Виктора, исчезнувшего в бесконечных психушках, в которые его постоянно переводили, не желая держать у себя "неудобного" пациента. И всего-то за то, что вышел на площадь, выступив против ввода войск в Чехословакию, мировые СМИ тогда писали «Семь человек на Красной площади -- это, по крайней мере, семь причин, по которым мы уже никогда не сможем ненавидеть русских».
- Вы стали вчера свидетелем неприятного инцидента. Нам не хотелось бы, чтобы информация об этом событии была разглашена.
- Никому не скажу, вот вам крест!
Офицер улыбнулся и взглянул на меня. До этого он, что-то обдумывая, все время смотрел куда-то в сторону. Я даже стал нервничать. Говорят, следователи не любят смотреть в глаза тем, кого они подписывают под расстрел. И вот только не надо мне говорить, что у нас мораторий. У нас-то, может, и мораторий, а вот у контрразведки - вряд ли...
- Вы ещё скажите "мамой клянусь". Вы хоть и не кавказской национальности лицо, но ведь именно у вас род ведётся по маминой линии. Не так ли?
- Таки, да, - подыграл я ему.
- Так вот. Я не могу оперировать такими эфемерными понятиями, как честное слово. Для меня важны факты и эффективность, - он посерьёзнел.
- Что я могу вам предложить? Только не думайте, что у вас есть выбор.
Первое: вы будете с нами сотрудничать и выполнять иногда, очень редко, весьма простые просьбы. Отчёты будут письменные, рукописные, написанные вашей рукой. И если вдруг... ну знаете, алкоголь, или девушки... Ну, в общем, если это станет достоянием общественности... Некоторые ваши клиенты, очень высокопоставленные, или весьма авторитетные в некоторых кругах, получат по почте заказным письмом ваши отчёты.
Вам нравится такой расклад?
- Нет, то есть, да! Конечно, да! - запутался я.
- Впрочем, у вас есть выбор.
Вы можете отправиться в матросскую тишину. И провести остаток своих дней, уверяю вас, что весьма недолгий, в общей камере с уголовниками. Думаю, что опергруппа без труда найдёт в вашем магазине "не совсем натуральные" бриллианты или, так называемые, радиоактивные камни.
- Да?
- Да, то есть, нет! Конечно же, нет! Никаких радиоактивных камней у нас нет!
- Это неважно. Ну вот и славно. Значит, мы договорились.
- Мамой клянусь, - съязвил я. Сколько раз я ругал себя за свой острый язычок и вот. Он подвёл-таки меня под монастырь.
Офицер внимательно смотрел на меня минуты две. Видимо, оценивая, насколько я смогу держать язык за зубами.
- Не дерзите, Давид. Вы выбрали не то место и не то время для шуток. Конвой! - гаркнул он так, что я чуть не свалился со стула.
Я шёл по коридорам конторы, как будто ехал к жене в роддом встречать своего первенца! Пожалуй, ещё никогда в жизни я не был так рад и счастлив! Хотелось насвистывать и подмигивать встречающимся время от времени караульным в сине-красных фуражках.
Охладили мой пыл взявшиеся, словно, ниоткуда в таком приличном заведении бетонные стены, крошечное, с носовой платок, зарешёченное окно и металлическая кровать, прикрученная к стене. Вот она-то и вселила в меня опять тот животный, парализующий страх перед системой.
Я не успел и рта открыть, как грубым ударом, не знаю чего, был сбит с ног и брошен на пол.
И прежде, чем я успел что-то сообразить, я услышал безумный крик: «Встать!!!!!!!!» - и несколько щелчков запирающейся за мной двери камеры.
Это было несправедливо.
Неправильно.
Не так.
Бетонный пол. Прикрученная к стене кровать напоминала инструменты стоматолога. И эти бетонные "мурашки" стен. Они царапали кожу даже сквозь пиджак. Кожу. И нервы.
Знаете, когда веник окунают в раствор, а потом широкими мазками наносят на стену.
Это не было похоже на венецианскую штукатурку. 
Это было ужасно.
Это убивало.
Звук падающих с завидной монотонностью капель в ржавую эмалированную раковину из текущего крана, сводил с ума. Дырка в полу за небольшой бетонной перегородкой напоминала врата ада.
Зло было повсюду.
Огромное, непобедимое зло.
И глубочайшее отчаяние и боль.
Я понял, что скоро сойду с ума.
Измерения размеров камеры шагами и изучение трещин на стенах убило всего семь-десять минут времени. А впереди? Сколько было впереди? Годы? Вечность? И почему? За что?
Ведь меня же обещали отпустить?!!
Дверь лязгнула и на пол швырнули худенькое тело в юбке.
Я вздрогнул.
Было безумно неприятно слышать ужасный глухой звук, с которым череп Мими стукнулся о бетонный пол.
"Они убили её», - подумал я. Подошёл, наклонился к ней, пытаясь рассмотреть хоть какие-нибудь признаки жизни. Ничего...
Трогать труп было очень неприятно. Мими застонала.
Я бросился в угол и, набрав в ладошки ледяной воды, тонкой струйкой полил ей лицо.
Она открыла глаза и стала сначала мутно, а потом вполне осознанно меня изучать. Прошло долгих три минуты.
- Помогите мне, - очень тихо сказала девочка.
Я растерялся. Сесть было абсолютно некуда! Тогда я скинул пиджак и расстелил его в угол. Помог Мими опуститься на пол и облокотиться о стены камеры.
- Несчастный... - она посмотрела на меня взглядом, в который возвращалось сознание. Голос был очень слаб, и я наклонился ближе, к её губам, чтобы слышать.
А она....
Она потрепала меня по голове, как очень давно, так давно, что я уже и не помню, делала мама.
- Несчастный... Подвела я тебя под монастырь...
У меня сжалось сердце. Это было так честно и так пронзительно, что на какие-то секунды я забыл, где нахожусь.
- Ведь это вы стояли с букетом жёлтых цветов у клуба?
- Да. Но это не ваша вина. Так уж работает наше государство. У меня нет к вам претензий. Только я не могу понять..
ЗАЧЕМ?!! Что вы хотите доказать этой машине? Вы не могли не знать, что она намного сильнее вас, что она безжалостна и неотвратима. Вы фаталистка?
- У вас был красивый букет.
Я люблю жёлтые цветы. Впрочем, любые цветы прекрасны, когда вам их дарит мужчина. Вы подарили его?
- Да.
- У вас была последняя ночь. Это прекрасно. А у меня забрали всё. Душу, любовь, способность мыслить и сопереживать, способность любить. У меня забрали любимого.
А оставили только чёрную пустоту в душе и злость. Бешеную злость. И не только к врагам.
Мне нечего было терять. А вас я, поверьте, подставлять совсем не собиралась. Это случай. Его величество случай. Ломающий планы самых талантливых стратегов, и вводящих в ступор маститых аналитиков. Случай. Как будто малыш, совсем ещё несмышлёный, играя в песочнице в пасочки и не ведает, что крушит своей лопаточкой чьи-то совсем не детские миры и строит, возможно великолепные вселенные добра и любви в своих куличиках. Целый мир в одной песчинке. Кто знает, как она устроена на самом деле.
- Меня зовут Марина.
- Давид.
- Марина Андронова.
Я вздрогнул. Даже фамилия этого железного человека вполне могла напугать. А уж здесь, вообще повергнуть в ужас. А, главное, я опять был втянут в какую-то мерзкую историю, о которой я ничего, совсем ничего не хотел ни знать, ни слышать, ни видеть...
- Вы однофамильцы?- с надеждой спросил я и сделал невольно шаг назад.
- Я его дочь.
Я отошёл в противоположный угол и сполз по стенке на пол. Закрыв лицо обеими руками.
- Вы боитесь? Вам страшно?
- Теперь уже нет. Теперь у меня нет шансов. Ни из ста, ни из тысячи. Даже из одного нет шансов. Я покойник.
Мими улыбнулась.
- Шансы есть всегда.
- Ага, особенно здорово слышать это находясь под арестом контрразведки и сидя в одной камере с дочкой её руководителя. Вы убедительны как никогда. Может быть пригласите меня завтра на ужин в Метрополе?
- А вы не так трусливы, как мне показалось сначала. Просто у вас совсем нет информации. Вы не понимаете происходящего, а это страшно. Страшно, когда ты не понимаешь, что происходит. И почему только люди всегда ждут плохого от неизведанного? Разве не может быть непонятное прекрасным, а не ужасным.
- Моя жизнь научила меня, что как правило ужасно и приносит беды все. И ужасное, и прекрасное. Я придерживаюсь принципа "увидел пьяного - отойди".
- А с вами интересно, - сказала Мими и немного приподнялась, приходя в себя.
- И всё же, если я говорю, что у нас есть шанс, значит так оно и есть. Я агент с неограниченной лицензией, и не стану зря бросать слова на ветер.
У меня почему то сильно засосало под ложечкой. И я грустно посмотрел в сторону малюсенького окошка под потолком. Чёрного московского неба не было видно.
Я глубоко вздохнул.
Она приподнялась и сделав разминку или зарядку, я не очень в этом разбираюсь, стала потихоньку ходить по камере.
- Меня обещали отпустить, - скорее констатируя, чем спрашивая, сказал я.
- Ерунда, - она отмахнулась, как от мухи, - это они всем говорят. Чтобы вы смирно, как барашки топали по коридору до своей камеры. Вы, Давид, простите, но обречены. И всё же...
Я должна ввести вас в курс дела. Всё равно выбраться отсюда вам, скорее всего, не дадут. А если мой план и сработает...
В общем, вам лучше купить паспорт и уехать из этой страны. Например, на историческую родину.
- Умеете вы успокоить...
- Так вот, история эта началась пять с половиной лет назад - не обращая на меня внимания, начала она.
Я была юной выпускницей Юридической Академии и чемпионкой Питера по самбо. В принципе, куда идти работать большого выбора не было. Я устроилась в "контору". И долгое время успешно работала оперативным сотрудником контрразведки набирая опыт и звания. По ночам гоняла на дорогущей тачке с дрифтерами и байкерами. Отрывалась в дорогих клубах. Все было хорошо, пока меня не вызвали к отцу.
"Вызвали к отцу", - звучит странно. Да, у нас были сложные взаимоотношения. С одной стороны, я не нуждалась ни в чём. А с другой... Я не знала ни отцовских ласк, ни заботы. Мне некому было "поплакаться в жилетку". Мамы у нас не было очень давно. Я её почти не помнила. И никогда не знала, что с неё случилось и причастен ли отец к её исчезновению. Просто не знала.
Она отвернулась и поправила непослушную чёлку. Или...
Смахнула ворсинку с ресниц?
Так вот, меня вызвали к отцу.
В то время у нас сложились очень непростые отношения со Штатами. Не скажу, что это был Карибский кризис, но где-то около того. А в Канаде, в посольстве США работал военпредом один красивый молодой человек. Хорошая карьера, богатые родители, отличные перспективы...
Вот только он являлся разработчиком программного обеспечения, изучающего один весьма странный артефакт. Это был комплекс программ для суперкомпьютера Terios, самого производительного на земле. Но и его мощностей не хватало для проработки задачи. Поэтому приходилось включать распределённые вычисления и на других, менее быстрых комплексах. А решали они одну странную задачу.
Во времена конкистадоров в одном из селений Инков был захвачен бриллиант. Прямоугольной формы и редкой чистоты. Они называли его "Свет исчезнувшей звезды". Дорогой, но, в принципе, ничем особенно не привлекательный камень. Бриллиант долго путешествовал по миру, оставляя за собой кровавый след. Переходил от одной короны к другой. Пока не осел в Форт-Нокс.
Однажды, кажется в семидесятых, проводилась инвентаризация. И бриллиант попал в руки ювелира из Бронкса по имени Элджернон. Он то и заметил первым, что его огранка, несколько... как бы это сказать... неточная, что ли?
Заинтересовавшись он взял камень на экспертизу. И под микроскопом увидел, что каждая грань алмаза, отличается от предыдущей на несколько микрон. Он записал эти цифры и ахнул.
Все цифры были простые.
Помните? Это те, что делятся только на единицу и сами на себя. Такие как 3,7,11 и так далее. Цифры складывались в стройные ряды. Но их значение, смысл понять было невозможно. Ясно было одно - это неслучайно.
Сначала камнем заинтересовались учёные. И тут их опять ждал сюрприз!
Радиоуглеродный анализ показал такой возраст камня, что сотрудники побежали проверять исправность аппаратуры и точность измерений. Ошибки не было.
Но тогда получалось, что бриллиант старше, чем наша вселенная!
Представляете? Это не укладывалось в голове ни одного ученого ни с той, ни с этой стороны океана. Это не смогли объяснить и до сих пор.
Одна беда.
В дело вмешались военные.
Сначала эти исследования были строго засекречены. Правда до этого, когда ряд цифр был опубликован в Нэйшнл Джиографик, один из наших молодых аналитиков из отдела дешифровки, сделал предположение, что они описывают матрицу размерностью более семи. 
- Представляете себе? Семи мерное пространство? Впрочем если камень возник совсем в другой вселенной, то почему бы и нет?
К сожалению, данные были неполные, и построить полноценную матрицу не удалось. Как и получить какую-либо дополнительную информацию. Исследования, как я говорила, были перенесены на один из военных исследовательских центров, известных у нас под названием "ангар-48".
Ковальски, тот аналитик, что предположил структуру матрицы, писал позже в служебных записках, что помимо мерности пространства могла и логика принципиально отличаться от нашей. В частности, информация, заложенная в цифрах, могла нести не только описательное назначение, но и эмоциональное.
Именно тогда и возникло модное сейчас в математике "эмо". Например, грустная четвёрка и синяя тройка при сложении путём эмоциональной сублимации дают весело-жёлтую шестёрку.
Многим это показалось смешной игрушкой из серии "математики шутят".
Многим. Но не контрразведке. Данная, отличная от человеческой логика, позволяла создавать практически не поддающиеся дешифровке шифры. А также проводить многомерный поведенческий анализ сообществ с высокой достоверностью прогноза. Другими словами, мы знали, кто и как будет вести себя в разбушевавшейся толпе. Поэтому трех четырех человек, направленных в нужные точки, было достаточно что бы предотвратить серьёзные уличные беспорядки. Или, наоборот, создать их.
Конечно, службу внешней разведки РФ не могла не заинтересовать такая информация.
Но получить её из самого центра одной из наиболее охраняемых военных баз было практически невозможно.
Все работающие там офицеры были реальными патриотами, настоящими гражданами своей страны. Кадровыми офицерами под присягой, которые не поведутся, как мальчишки, на фокусы с женщинами или угрозой о разглашении их гомосексуальных похождений. До и чужая контрразведка тоже не из глупых людей набрана.
Проникнуть на базу кадровому разведчику нелегалу тоже было нереально. Какого бы высокого класса он ни был.
Что же делать?
И тут возникло решение проблемы. Предложил его мой отец.
Но сначала я должна рассказать вам о странном происшествии, случившимся со мной накануне моего визита к отцу.
Я работала в Афгане. Простите, в Афганистане. Под прикрытием. В Румынском консульстве. Так себе работка, просто сбор информации. Скучная рутина.
В один из вечеров, в Кабуле, в одном из более-менее приличных кабачков я немного засиделась. Стало смеркаться. Знаете, как быстро наступает ночь в южных городах? Там практически не бывает вечерних сумерек. Раз! И уже ночь. Чёрная, как глаза наложниц.
Я не боялась за себя. Но зря рисковать все же бессмысленно. И раскрываться не хотелось. Многие бы удивились, если б стройный гламурный секретарь румынского посольства уложил троих душманов, да при этом одному из них свернул шею.
Поэтому я окрикнула хозяина и попросила выделить мне пару провожатых.
Торговля на востоке - это не бизнес. Это какой-то ритуал, который они всасывают в себя с молоком ...  ну, да, кто матери, а кто верблюдицы.
Так вот вечно торгующиеся  духи пристали ко мне и на этот раз. Они отчаянно жестикулируя приглашали меня посетить какую-то антикварную лавку. Я знала их обычаи и понимала, что выйти без покупки в их стране было равносильно сильному оскорблению. А в антикварной лавке пришлось бы оставить не одну сотню баксов. И тем не менее я зашла.
Я убеждённая атеистка и не верю в Бога, - Мими задумалась на несколько секунд, - ну, по крайней мере, при оценке создавшихся ситуаций. Когда мне очень плохо, да. Каюсь. Я обращала свои взоры к небу. Но это были минуты слабости.
Так вот, я не верю ни в приметы, ни в судьбу, ни в рок. Я верю только статистике и фактам. Странно, наверное, слышать это от девушки. Но я агент. Они разучили меня чувствовать. Они заставили меня решать. Решать боевые задачи, решать сложные многоходовые комбинации... но не чувствовать. Впрочем, по молодости я не очень заморачивалась на эту тему.
В лавке, заваленной старинными вещами было тесно и ...
Сказочно.
Я подошла к столику на смешных изогнутых ножках и потёрла бок старинного масляного светильника. Конечно ничего не произошло. Если не считать того, что из дверцы слева вышел хозяин и молча поклонился.
Я внимательно осмотрела вазу, похожую на китайскую.
- А что-нибудь стоящее у вас есть?
- Что желает Ханума? Есть вазы, платки, золото... Для вас - редчайшей работы ножной браслет. Золото с бирюзой.
- Да нет. Мне нужно что-нибудь действительно стоящее. - Я посмотрела ему в глаза.
Он спокойно выдержал мой долгий и упорный взгляд и лишь провёл рукой по седой жидкой бородке, как бы сжимая её в кулак.
Есть одна вещь. Юг Африки.
Вы знаете, наша религия не допускает изображения людей. А уж изображения Бога -- это вообще гуняк! [табу].
Поэтому я попрошу вас пройти за мной. Мы зашли в дверь, из которой он, собственно, и появился и стали спускаться вниз по крутой винтовой лестнице. "Примерно три этажа", - прикинула я. - "Глубокий подвал".
Войдя в плохо освещённую комнату, я увидела зашторенное окно. Удивилась. И улучив момент, заглянула за занавеску. В лицо светил газовый фонарь. Но в Кабуле нет ни одного газового фонаря!
Мой мозг замер. Не мешая мне двигаться и думать о другом. Так было всегда, когда окружающее ставило меня в тупик. Если ты замрёшь, то можешь быть убит. Поэтому я прошла к шкафчику, на который указал хозяин, не думая о фонаре, а лишь, отметив для себя эту странность.
Створки открыли.
Прямо передо мной сидел, скрестив ноги то ли индусский, то ли африканский божок довольно упитанный, чёрный как смоль, и с огромным брюлликом во лбу.
- Сколько? - спросила я.
- Пятьдесят тысяч, - ответил хозяин.
Я повернулась к нему лицом, рассматривая этого сумасшедшего.
- Пятьдесят тысяч за эту стекляшку?!!!!
Хозяин молчал.
В воздухе повисло ожидание.
Я торговалась, как бешеная пантера. Но, как ни странно, это ни к чему не привело. Хотя на Востоке нередко скидывали сразу пятьдесят процентов от первой цены.
Упорство хозяина меня удивило.
Я купила вещь. И её обещали утром принести ко мне в номер.
Но утром вместо божка мне принесли пакет с деньгами. Мальчик араб очень извинялся и говорил, что божок похищен сегодня ночью. 
-Простите, Ханум. Любая вещь со скидкой 90 процентов ваша, простите, Ханум-анаем.
Я забыла об этом. Но когда явилась к отцу в кабинет, на столе стоял тот самый в меру упитанный улыбающийся божок.
- Интересно, - подумала я...
Отец не сразу начал разговор. Он долго смотрел в окно, отвесив мне лишь дежурное: "Как добралась, дочь?"
Я не ответила. Это был риторический вопрос.
Наконец он повернулся ко мне лицом, видимо, приняв какое-то особенно сложное решение, и сказал:
Ты, конечно, слышала про Бронкский бриллиант?
- Да, конечно.
- Это второй.
Я внимательнее разглядела божка.
- Те цифры, что нам известны, полностью совпадают. До ангстрема!
Теперь мы тоже обладаем полной информацией. Но время упущено. 
Terios весьма быстр и наверстать упущенное нет никакой возможности.
Надеюсь, ты понимаешь, что став обладателем неких сверх технологий или экстра знаний, Штаты нарушат баланс сил. А это третья мировая. Ибо использовать сложившуюся ситуацию надо будет немедленно, пока противник, то есть мы, не пришёл в себя и не ликвидировал разрыв в технологиях.
- Это ужасно. Но я-то тут при чем?
Разработкой ПО и общим руководством работами занимается Бруно Орловски, американец, с очень далёкими русскими корнями. Сейчас он работает военным атташе в посольстве США в Канаде.
Мы не в состоянии даже подобраться к нему, а не то что добыть нужную нам информацию.
- Ты хочешь, чтобы я его ликвидировала? Но почему я? Я не палач.
- Нет, дочка.
Сколько я себя помню, он впервые так ко мне обратился. Не буду греха таить, это меня тронуло.
- Я хочу, чтобы ты его полюбила.
- Наверное, он меня? - переспросила Мими.
- Нет, ты его.
Есть только один способ заставить его нелегально приехать в Россию. Втайне даже от руководства.
- Какой?
- Он должен приехать сюда, ради спасения своей любви. Своей единственной и неповторимой Мими. И только в том случае, если ей будет угрожать реальная и очень мучительная смерть.
- Папа...
- Это работа. Родина в опасности. В такой опасности, которой ещё не было. Возможно, это угроза всей нашей цивилизации. Судя по тому, что штаты не идут ни на какое сотрудничество - это чрезвычайно опасно!
Я очень люблю тебя, дочь. Ты даже не представляешь, как мне тяжело. Но ты - лучшая.
Да, это я, боевой генерал, говорю тебе: «Ты - лучшая».
Мерзкая, вздорная, взбалмошная егоза. 
Но...
Лучшая.
Это факт.
А против фактов спорить бесполезно...
Ты справишься. Я верю.
Мими замолчала. Она отошла к двери камеры и отвернулась. Нет, слёз не было. Но когда она вернулась ко мне, - рассказывает Давид, - на губах белели следы от её прекрасных зубов.
- Я не понимаю тебя, папа. Ты хочешь, чтобы я вот так взяла и без памяти влюбилась в американца?!! Ага, щас, уже начинаю. Влюбляться.
Мими плюхнулась в кресло напротив стола и положила ноги прямо на зелёное сукно. Не скрывая своего великолепного ажурного белья.
Андронов взял папку и, как что-то неприятное, смахнул её ноги на пол.
Потом встал, подошёл к спрятанному в книжном шкафу бару и налил себе рюмку коньяка. 
Выпил.
Причмокнул губами.
А затем, словно, вспомнив что-то, кинул рюмкой в сторону Мими. Та покрутила головой.
- Знаешь, Мими... «Ну вот, я опять для него Мими, а не "дочка", подумала та».
Самый лучший агент - это тот, который не знает о том, что он завербован. Помнишь серию самоубийств времён ГКЧП? Это, когда видные офицеры и руководители высшего звена выбрасывались из окон один за другим? Думаешь, они знали, что такое честь? И не могли вынести позора?
Нет.
Им просто позвонили и сказали кодовое слово. Всё. Мозг - это программа, Мими. А телевизор - это лучший интерфейс для кодирования. Все люди выполняют чью-то программу. Кто-то ходит в офис и добывает денежки для любимого работодателя головой, а кто-то в шахте, руками. Но все они - планктон, биороботы, масса, необходимая для того, чтобы несколько человек, так называемый "золотой миллиард", жил в роскоши, не просто превышающей разумную, а гораздо хуже! В непростительно расточительной.
Жить так, как ты хочешь, делать то, что тебе нравится, иметь свою точку зрения - удел...
- Сильных и власть предержащих, - перебила Мими.
- Нет, - сказал Андронов и замолчал секунд на пять.
- Если бы...
Жить, самостоятельно выбирая свою судьбу -  удел тех, кто оказался в нужное время в нужном месте. И они никогда, ты слышишь? Никогда не пустят в свой круг ни одного человека "с улицы".
Это может быть лишь член семьи или человек, который что-то решает. Что-то очень важное.
И даже если женщины попадают в этот клуб через постель или, наивно думая, что их полюбили, они не властны над своей судьбой. Однажды я спросил молодого олигарха Берипаско: «А кто эта симпатичная девушка?» Знаешь, что он мне ответил?
- Это мать моих детей.
Моих детей. Не жена, не любимая...
Мир суров. Если снять розовые очки и взглянуть ему в лицо.
Да, в истории были люди, которые добивались своим неимоверным упорством, талантом, душевной силой, прямотой и бескомпромиссностью права на выбор своей жизненной колеи. Они были прекрасны!
Им можно было позавидовать...
Но их дети...
Вспомни сына Гайдара. Его внучку... Аркадий в четырнадцать лет командовал дивизией. Дивизией страны, гражданство которой его внучка променяла на кусок сала.
- Я тебя не понимаю. К чему эта политинформация?
- Видишь ли, Мими, сейчас ты живёшь свободно и вольно. Иногда даже чересчур вольно. Так?
- Ну и?
- Жизнь устроена так, что за всё в ней надо платить. Ты ведь и дальше хочешь остаться свободной и неуправляемой? Не так ли?
И ведь я не так уж о многом прошу. Заметь, не приказываю, а прошу.
Поедешь, познакомишься... Потусуетесь там, гульнёте.
Ты не подумай, что я могу тебя чем-то заставить. Или принудить.
Нет, это уровень начальника отделения милиции. Испугать, искалечить, унизить.
Здесь, наверху, руководствуются интересами. Когда обсуждается та или иная кандидатура, судят не о его талантах, а о его жизненном пути. Кого он поддерживал? Как повёл себя в не очень приятной ситуации? Каких взглядов придерживается? О чем болтает с приятелями в кабаке и с подружками в бане...
На основании этого можно спрогнозировать его поведение. А талантлив ли он или нет...Знаешь, если его кандидатура обсуждается на пост губернатора одного из наиболее значимых для бюджета РФ региона, он уже талантлив. Тем, что смог этого добиться. Зачем тратить время на пустое?
Я знаю Орловски. Это экстраординарный человек. И знаю тебя.
Вы созданы друг для друга.
Я даже боюсь, что вы нашли бы друг друга даже через восемь тысяч километров или тысячу лет. А тут такой случай!
У тебя не будет задания. Совсем. Никакого. А "агент"... ну да, это твоя работа. Ведь ты не раз уже трудилась в посольствах и консульствах? И что? Обыкновенная рутина.
Ни один детектор лжи или экстрасенс не сможет тебя уличить. Ибо то, что с вами случится, будет истинная правда.
Я уверен, что вы всё равно полюбили бы друг друга. А раз я не могу помешать этому безобразию...
- Ты решил его возглавить.
У меня есть выбор?
- Да. Лететь самолётом Delta или Люфтганза.
Бруно Орловски катился на дорогом автомобиле по широкой Янг Стрит. Он не торопился. Это была поездка уверенного в себе и успешного человека. В гольф-клубе Станмор для него был уже приготовлен электромобиль и помощник.
Он был спокоен и уверен в своём авто. Поэтому, когда выскочившая откуда-то справа розовая тойота селика ("как чёрт из табакерки", - подумал Бруно) не сильно его встревожила. Он только повернул голову и снисходительно посмотрел на молоденькую девушку, сидящую за рулём этой гламурной игрушки.
Мими была напряжена. Они тысячу раз репетировали этот трюк, но... случай - великая штука. Когда ему захочется вмешаться в нашу судьбу, никому не известно.
Итак, газ в пол, у скамейки на углу, руль на три с четвертью оборота влево, одновременно вжимаюсь в сидение и втягиваю голову.
Она начала манёвр.
Глаза Бруно сильно расширились, когда машина "Барбигёрл" взлетела вверх и, пролетев над его капотом, оставив лишь небольшую царапину, грузно, с глухим стуком встала на колёса и въехала в кусты Хайд Парка на Уан Финансиал Плейс.
Он остановился и бросился на помощь. Девушка сидела в кресле разбитого авто с закрытыми глазами. В машину падали листики, которые она сбила с веток. Шипел помятый радиатор и что-то потрескивало в районе аккумулятора. "Надо её вытаскивать срочно! Не дай Бог, пожар", - подумал Орловски.
Он взял девушку подмышки, а она открыла глаза и уставилась на него.
«Жива», - подумал Бруно. И потянул. Девушка громко ойкнула и застонала.
«Ну вот,  - подумала Мими, - вечно наши техники расчитывают, расчитывают, а получается, как всегда. Перелом и полгода в больничке".
Вытащить Мими не получалось. Ноги были чем-то крепко зажаты. И...   она их совсем не чувствовала. Это было страшно. Она, может быть, впервые в жизни испугалась не на шутку.
Из-под капота потянулся предательский дымок.
Надо было что-то срочно предпринимать. Мозг Бруно заработал, как локомотив японской скоростной дороги. Выломав часть чугунной ограды парка (и откуда сил-то столько взялось?), он, как рычагом, отжал рулевую колонку. Потом несколькими тяжёлыми ударами выбил дверь. И взглянув вниз на педали, ещё раз поработал рычагом. Видимо, решивший, что этого достаточно, грубо вытащил Мими и, не обращая внимания уже не на стоны, а на довольно громкий её крик, оттащил подальше.
На улице зашумело. Время успокоило свой бег, и дальше все развивалось спокойно и размеренно. Пожарные приехали первыми. Потом полиция, врачи.
Бруно устало опустился на сидение своего авто. День был безнадёжно испорчен. «Чёрт бы побрал эту отвязную золотую молодёжь (несправедливо отделив себя от этой группы почему-то), - подумал он. - Обкурятся, нанюхаются, а потом носятся по городу без мозгов.»
Он был очень раздражён.
Он вернулся домой и засел за своё любимое детище. Программу дешифровки информации, записанной столь странным образом. Итак, если возраст бриллианта превышает срок существования вселенной, то как же он пережил Большой Взрыв? Странно. Это могло случиться только в одном случае. Если в этот момент он находился в другой вселенной. Так значит, есть у кого-то силы и возможности перемещения не между звёздами, а между мирами, вселенными!
Видимо, все миры устроены, как русская матрёшка. Вселенная, галактики, планеты, молекулы, атомы, электроны, кварки... Видимо, и наша вселенная - это не самый верхний уровень. А значит, рассуждая таким образом, я прихожу к выводу, что Бог существует. Ведь в самом деле, кем является создатель нашей вселенной для нас? Богом. Вот только... разумен ли он? Или это, всего лишь, игры случайностей. Некий несознательный продукт жизнедеятельности иной вселенной. Как ветер, порой, создает из скал такие скульптуры, что мы задумываемся, а не разумное ли существо их изваяло? Но, нет... Это, всего лишь, случайное перемещение больших воздушных масс в атмосфере. Люди спорят: «Есть ли жизнь в окружающем нас мире. А вдруг в той вселенной нет жизни? Представляете, целая вселенная без жизни? Зачем?»
Бруно встал и налил себе немного хорошего виски. Не торопясь, положил лёд и поставил рядом.
Не пригубив и глотка, он подошёл к магнитной доске на стене, где висели причудливые схемы и стал их внимательно разглядывать, иногда меняя местами и переворачивая. Они создали в суперкомпьютере Terios виртуальное семимерное пространство. Математически это несложно. Это всего лишь матрица с размерностью семь. Когда положение каждого элемента матрицы описывается семью параметрами. Это не надо понимать. Мы в своём трёхмерном мире просто не способны это представить. Однако это не означает то, что семимерное пространство не существует. Приведу  пример, чтобы читатель смог понять многомерность мира.
Представьте, что некто (человечек) живёт в мире, где мерность пространства 2.
У него есть высота и ширина. Но нет толщины. Все законы там прекрасно соблюдаются, действие-противодействие, гравитация, масса..
И вот живёт такой человечек в домике на листе бумаги.
И пока это лист бумаги - всё хорошо.
Например. Он построил забор вокруг своего дома. И на это у него ушло 50 досок. Вокруг этого забора построил ещё один. Досок ушло уже 100. И так далее. С каждым новым кругом на забор уходит больше досок.
А теперь представьте, что мы смотрим на этого человечка из нашего трёхмерного мира.
Он о нас ничего не знает. Даже не догадывается о нашем существовании. Более того, в его понимании нечто (а уж тем более человек!) не может иметь измерений больше двух. И, соответственно, не может находиться где-то вне его привычных измерений.
Он говорит своим друзьям: "Всё это выдумки лжеучёных."
Но мы-то видим его. И тихо посмеиваемся. В усы.
А чтобы совсем его удивить, возьмём его смешной мирок и посадим на глобус.
И о, чудо!
Смотрите за моими руками: (now you see me)!
Вышел такой человечек из домика, стоящего на северном полюсе, и построил забор из 50 досок. Вокруг него ещё один. Досок ушло уже 100. Потом 200, 500, 750 и, наконец, 1 000 досок.
А потом он перевалил через экватор и длина окружности, а, значит, и длина забора стала меньше. Вокруг забора из 1 000 досок он построил ещё один. И у него ушло всего 800 досок. Потом 500, 300 и, наконец, 50 (на южном полюсе). Это не уложится в его голове. Он просто не в состоянии это понять. Ведь он не может представить себе шар. Только круг. А шар, по его мнению, вообще не может в природе существовать.
Как и нам невозможно представить пространство с мерностью более трёх. Но это не означает, что оно не существует.
Но мы можем увидеть проекции этого пространства в наше измерение.
Вот этим-то и занимался Бруно.
Разложив получившиеся с граней бриллианта цифры в строки и столбцы, он увидел картинку. Как в телевизоре, где чередующиеся строки разноцветных точек, создают изображение. Почему же никто раньше не мог этого сделать? Дело в том, что все привыкли мыслить плоско. Строка/столбец. А цифры задавали семимерную картинку. Этакий суперобъёмный телевизор.
И судя по проекциям, которые вот уже несколько лет строил Terios, это были чертежи некоего устройства.
Что передают в тюрьму своим сообщникам в первую очередь? Телефон. Ибо, имея телефон, можно договориться о чём угодно. Бруно был уверен, что перед ним чертежи некоего устройства для связи с другими вселенными.
"Интересно, - думал Бруно, - если мне представится возможность поговорить с Богом. Что я ему скажу? Буду просить? Но чего? 
Он вспомнил рассказ русских фантастов Стругацких. И решил, что выбор просьбы - слишком сложная задача. Этически сложная. 
- Может быть, я буду каяться? 
Он вспомнил всю свою жизнь и нашёл немало тёмных и светлых событий.
- Каяться и просить, чтобы он простил меня. И всё человечество.
- А может быть, я буду угрожать ему? - Он усмехнулся и сделал глоток ледяного, но обжигающего горло, виски.
- Эй, ты, Небожитель!
Какого черта? Мы, американцы, не любим, когда лезут в наши дела. У тебя есть к нам бизнес?
Нет? Ну и проваливай к чёрту в своё семимерное пространство к своей семимерной заднице.
А если это устройство предназначено не для того, чтобы мы связались с Богами, а откроет им дверь в наш мир? И так ли уж они добры?
Цивилизация, сумевшая пережить большой взрыв, видимо, по отношению к нам просто всесильна!
Он вспомнил конкистадоров и то, как они обошлись с Инками и Индейцами. (Где, кстати, и был найден камень).
Они несли разум и истинную веру.
А забирали золото, ресурсы, душу.
Где теперь Инки?
Где Индейцы?
Зато, есть Уолл Стрит и Броадвей.
Эмпайр Стэйт Билдинг.
Каменные джунгли там, где была нетронутая природа. Миллионы лет.
Там, где люди миллионы лет жили в гармонии с собой и с природой.
Что же нам ждать от сверхцивилизации? Мира? Войны? Рабства?
Или мы станем им просто не нужны. После того, как построим прибор.
Нас выкинут, как несчастного бомжа на улицу и будут время от времени подкармливать отбросами, чтобы не помер.
"Боже! Над чем я работаю?!!" Он сдавил голову руками и допил виски.
Ночь была неспокойной. Он много вертелся, просыпался и встал совершенно разбитым и не выспавшимся.
На следующий день, еле дождавшись вечера, он зашёл в Mick e Fynn's на 45 Карлтон стрит. Это был недорогой ирландский паб с великолепной живой музыкой и более, чем скромным меню. Бруно любил джаз, который здесь играли каждый вечер. Ему нравились посетители этого заведения. Они были просты. Нет, не бедны, а просты. Нередко они подсаживались к незнакомым для них людям с риторическим вопросом: «Хау ду ю ду?"
Иногда даже такому высокопоставленному работнику, как Бруно, хочется выпить пинту пива, громко стукнувшись кружками с сидящим напротив незнакомцем. Возможно, простым булочником из соседней лавки. Станцевать, взявшись за плечи друг друга, несложный ирландский танец. Шлёпнуть по известному месту проходящую мимо официантку с глубоким декольте. В общем, подурачиться. Это очень отвлекало от напыщенной кичливости офиса и было очень похоже на дружбу.
А дружба была очень нужна.
В наш век гаджетов и виртуальных отношений простое настоящее человеческое плечо, пусть даже весёлого и хмельного булочника, приобретает великую ценность.
Бруно пристроился у стойки на барном стуле и окинул взглядом зал. Гостей было немного. Пианист играл бесконечные соул вариации. Было спокойно и уютно. Вот только это мини и безумный фиолетово-розовый цвет волос очень уж диссонировали с ценностями святого Патрика.
Бруно поморщился.
Девица встала и подошла к нему.
- Чё щемишь? Не нравится?
Он отвернулся и пригубил свой бурбон.
Она подошла к нему с другой стороны.
- Ишь ты какой - "не нравится..."
А как ноги девушкам ломать, так он герой. Слабак. Даже не извинился.
Бруно резко повернулся и узнал вчерашнюю девчонку -"Барби".
- Я?!!! Я должен извиняться?
Ну знаете ли....
- А кто? Я сама, что ли себе перелом устроила? - повысила по громкости и по высоте голос Мими.
- Обгон справа запрещён. Именно потому, что водитель может вас не заметить. Это опасно. И это за-пре-ще-но. Соблюдайте правила и не пейте за рулём. И ваши ноги будут целы.
- Правила... - передразнила его девушка.
Только бизнес. Ничего личного.
- Причём здесь это? - удивился Бруно.
- Вы все здесь такие.
- Какие?
- Чёрствые.
- Девушка, с вами все в порядке? В голове не шумит?
У вас какие-то проблемы? Вы знаете, у меня есть отличный психоаналитик. Дать вам визитку?
Бруно всё это было крайне неприятно и отвлекало от размеренного хода мыслей. Он повернулся и стал искать глазами официанта или бармена, чтобы попросить счёт.
- Вы все здесь роботы, - сказала Мими, взяв Бруно за галстук, притянув к себе и глядя ему прямо в глаза.
Бесчувственные роботы. Вы продали душу. И не заметили как.
- Вам надо денег? Бруно сильной рукой легко разжал натренированный кулачок Мими и освободился.
Мими удивлённо взглянула на свою руку.
- Сильный. Гад.
- Почему же я гад? - удивился тот.
- Потому что, козёл, - совсем уж нелогично закончила она.
- Судя по вашим метафорам, вы - русская? Канадцы относятся с уважением к этому домашнему животному. Я угадал?
- Ты прогадал.
Орловски улыбнулся.
- Хорошо, - он хлопнул себя по коленям обеими руками, - что случилось?
- Что случилось?!!! Да ты мне вчера ногу сломал!
Посетители в кафе стали оглядываться. Бруно стало неловко.
- Ну зачем вы так шумите. На нас обращают внимание. А вчера... Ну вы на самом деле были сами виноваты. А я, простите, я вообще то вас спас.
- А зачем? Зачем ты меня вытащил? Лучше б я сдохла.
- Вас бросил парень?
Мими посмотрела на него таким испепеляющим взглядом, что Бруно смутился.
- Неприятности на работе?
- На моей работе всегда неприятности.
- Вы полицейский?
- Нет, всего лишь секретарь. Секретарь посольства. Была. Теперь отправят домой. Из-за тебя.
- Давайте я вас провожу.
- Валяй. С паршивой овцы, хоть шерсти клок.
Бруно помог Мими, и они пошли пешком в сторону небольшого таунхауса на окраине Торонто, где жила Мими.
Эллсворт авеню проходила по самому краю Хайд парка. Там, где протекала небольшая речушка. Место было сказочное. Они остановились на горбатом дощатом мостике и посмотрели на усыпанное звёздами небо. Часть небосвода закрывали листья плакучей ивы, но это не мешало, а придавало даже некий шарм. Движение листьев, послушных тёплому ночному ветерку, оживляло холодную застылость неба.
- Вот бы сейчас звёздочка упала...
- У вас есть желание?
- Нет. Просто мне нравятся падающие звёзды. Я, наверное, выгляжу, как блондинка. Но...
Знаете, я никогда не видела падающих звёзд! Представляете?
И мне никто не верит. Думают, я притворяюсь или шучу. А я, правда, никогда-никогда их не видела.
- Дитя города, - улыбнулся Бруно, - на самом деле, это очень просто. Правда, не всегда их можно увидеть, но если вы поедете за город в начале августа или в начале января, обязательно их увидите. И не одну.
- Вы астроном?
- Нет, - засмеялся Бруно, - но занимаюсь звёздами. В некоторой мере.
Глаза Мими загорелись. К ночи холодало, и она ничтоже сумняшеся прижалась к провожатому.
- Расскажите.
- Это сложно...
Ну вот представьте себе, что вы встретились с Богом.
- Умерла, что ли?!!
- Нет, - смутился Орловски, - встретились где-нибудь. Ну хоть вот на этом мостике.
Смотрите:
Он повернул её к перилам и показал на водную гладь.
- Видите, он идёт к нам прямо по воде. Седой, старый, добрый старичок.
- А вы думаете, он добрый?
Бруно внимательно посмотрел на Мими. Впервые она вызвала в нём неподдельное удивление.
- А вы думаете, он злой?
- Не, я не знаю. Я вообще никак не думаю.
Учёный вздохнул и отвернулся.
"Интересно, что думает об этом такая простая девчонка? У неё, похоже, кроме пати и бойфренда и на уме-то ничего нет."
- И всё же, о чем вы попросили бы Бога, если б он вам встретился?
- Я? - девушка задумалась. Всерьёз и надолго. Потом достала монетку из маленькой сумочки, висящей на плече и, присев, ловко запустила по водной глади, считая "блинчики".
- Я бы попросила его уйти, - сказала она, вставая.
- Навсегда. И никогда больше не вмешиваться в наши дела.
- Вот как? - Бруно даже растерялся. Он никак не ожидал такого поворота событий. - как же мы будем жить без Бога? Мы же погрязнем во грехе?
Сильные станут обижать слабых. Богатые - бедных.
- А сейчас разве не так?
- А как же просьбы к богоматери, об излечении детей, родных, о даровании счастья материнства?
- Для этого есть врачи.
- Я говорю о безнадёжных больных.
- А для них есть эвтаназия.
- Вы очень жестоки.
- А с чего мне быть доброй? Это я Бога должна благодарить, что меня в посольстве просят переспать то с одним, то с другим американским придурком? Это я Бога должна благодарить, что мне сломали ногу? Ну ладно, не перелом - трещина. Но очень всё серьезно было вчера. Это я его должна благодарить, что мне уже 27, а семьи нет. Детей нет. И родители. Вроде бы есть, а вроде бы и нет.
- Ну, во-первых, Бог даёт нам только такой крест, который мы можем вынести. А во-вторых...
А вы не пробовали молиться?
Мими так взглянула на него, что ответ был не нужен.
- Ясно.
И всё же. Да, я с знаком с теорий инферно. Что так же, как энтропия, во вселенной нарастает инферно. Зло, неприязнь, обиды, смерти. Все плохое - это инферно. И чем больше мы делаем добра, тем больше становится зла. Мы придумали сотовый телефон, чтобы не бегать за угол к телефону-автомату. Предупредить родителей, чтобы они не волновались. Чтобы было лучше и добрей! А стало? Стало хуже и злее. Люди стали реже встречаться в жизни. Меньше ходить, двигаться, располнели, отупели... С помощью социальных сетей и SMS делаются цветные революции, совершаются теракты...
Чем больше добра, тем больше зла.
И всё же, я верю, что человек, если он разумен, должен творить добро! А зло... оно само его найдёт. 
- А я не верю, - сказала Мими и впервые взглянула ему в глаза. Внимательно и долго, словно, искала там что-то, что-то очень глубоко спрятанное.
Я никому не верю. Ни газетам, ни нашим лидерам, ни моим бойфрендам, ни подружкам. Я никому не верю!
Бруно ответил на её пристальный взгляд.
- Вам, наверное, очень плохо. Очень. Так жить нельзя. Невозможно.
Знаете что? Давайте завтра позавтракаем вон в том кафе? Перед работой. Там замечательные булочки, полевой мёд и кофе.
Идёт?
- Как хоть тебя зовут-то, кавалер?
- Бруно. Бруно Орловски.
- Во сколько?
- В восемь тридцать.
И, не давая девушке попасть в неловкую ситуацию, заставляющую её делать выбор и давать утвердительный ответ, добавил: « Я буду вас ждать.»
- Спокойной ночи, ухажёр! - сказала Мими и, весело размахивая маленькой сумочкой, скрылась в дверном проёме таунхауса.
А Бруно ещё постоял минуты три и тоже пошёл домой. Работать. Что-то в словах этой, такой простой на вид девчушки, не давало ему покоя. Какая-то мысль витала в ночном воздухе и никак не могла обрести связную форму и улечься на своё место в его весьма совершенном уме. В Торонто наступила ночь. Летняя ночь. Тёмная как сажа. Кажется, тронь небосвод рукой - испачкаешься. Воздух в Торонто чистый. А в Хайд парке особенно. Звёзд в эту ночь высыпало без счёта.
Бруно привычно нашёл медведиц и Кассиопею. Отметил для себя, что Бетельгейзе сегодня особенно ярка.
Он шёл, не торопясь, по аллеям парка. Под треск неугомонных цикад. Невысокие фонари освещали извилистую тропинку, отъедая у мрака ночи жёлтые островки и не смея посягнуть на сколько-нибудь большую площадь её такого величественного аспидно-чёрного покрывала.
Он думал о Мими.
Было что-то неуловимое в словах, в поведении девушки. Что-то недосказанное. Это не настораживало его и не пугало. Нет. Это было другое.
Он отошёл уже метров на семьсот от её дома, но ощущение её присутствия здесь не покидало. Словно её сон, как газовый платок на ветру летит рядом, колыхаясь лёгкими волнами, пытаясь окутать, обнять... прекрасно зная, что согреть не сможет.
"Опять парадокс", - подумал Орловски.
Перед тем как зайти домой, он заглянул к их инженеру, Вальтеру Зауэр. Чтобы узнать, что нового у него по проекту "47". Вальтер был «настоящим» инженером-физиком. Причёска, как у Энштейна, худой, резкий в движениях и весь какой-то нервозный. Как-будто он всё время куда-то не успевал.
Вальтер часто засиживался допоздна, и Бруно не боялся его побеспокоить. Бруно застал его в полном недоумении. По чертежам, расшифрованным Орловски, Зауэр собирал... "нечто".
Это выглядело более, чем странно. Провода, микросхемы, кронштейны переплетались совершенно непостижимым образом. На рабочем столе явно были видны контуры двух механизмов. В центре каждого из них была расположена небольшая полка.
- Бруно! Как хорошо, что ты пришёл! Смотри, что я тебе сейчас покажу!
Он взял ярко красную чашку с кофе и поставил на один из лотков.
- Смотри внимательно.
Щёлкнул тумблер и...
И ничего не произошло.
Бруно вопросительно посмотрел на Вальтера.
- Щас, щас, тут такое... Тут такие дела, я щас только частоту поправлю согласно чертежам и силу тока увеличу.
С этими словами он скрылся за сооружением с отвёрткой и паяльником.
- Смотри ещё раз.
Щелчок... и брови Бруно непослушно поползли вверх.
Чашка исчезла!
- Это фокус? - спросил он Вальтера.
- Ещё какой. Ты думаешь, она исчезла? А вот и нет. Пойдём, - он схватил приятеля за пиджак и потащил на улицу.
На крыше дорогущего автомобиля Бруно красовалась ярко алая кружка.
Но и это было не всё!
Рядышком аккуратно, словно солдаты в строю, стояло ещё не меньше семи таких же точно кружек.
- Интересно. Я правильно понял, что абсолютно точные копии?
- Именно абсолютно.
- Телепортация. Ну, допустим. А эти кружки откуда?
- Пойдем, - потянул его инженер.
Они вернулись в дом. В другом сооружении с лотком нагло алела ещё одна кружка.
- Дупликатор?
- Точно!
- Но, откуда он взял столько энергии? Ну, допустим, материалом послужил окружающий воздух. Но такие, пусть нам пока и непонятные преобразования, требуют поглощения колоссальной энергии. А я видел только скромный шнур к бытовой розетке.
- Я все проследил. Приборы показывают, что он берёт энергию из ваккуума.
- Разве это возможно?
- Конечно! Тёмная материя. Сила, не дающая нашей вселенной разбегаться. Кирпичики Бога. Основа мироздания. Материал для создания вселенных.
- Ну, что ж. Я рад, что у нас всё получается. Если сумеешь собрать ещё какой-то механизм, сразу уведоми меня. И... знаешь... Не торопись с экспериментами. Будь осторожнее. А сейчас я пойду спать. Это всё требует осмысления. Хотя бы осмысления, - уже тише повторил он и, не попрощавшись, ушёл к себе.
Утром он читал свежую газету в кафе напротив дома Мими. Мимо торопились встать в свою утреннюю пробку машины. Ровно гудела улица своими такими разными и такими оживляющими утренний сон города звуками.
Мими опоздала на разумные двадцать три минуты. Он, молча, подозвал оффицианта и тот покорно предложил меню Мими. Та открыла его и тут же взглянула на Бруно.
- Здесь не очень дёшево... Вы не будете против, если я оплачу счёт.
- Вот ещё! Я и сама могу это сделать. Что вы порекомендуете?
- Францбрётхен с корицей, мёд и кофе.
Мими кивнула, официант забрал меню и скрылся.
Но взглянула она на Бруно вовсе не из-за цены.
И смотрела она сейчас на него так пристально тоже не из-за этого. (Орловски даже поперхнулся горячим кофе и приложил к губам крахмальную салфетку).
Причина была в другом.
Внутри меню была записка.
Она прочитала её "одним взглядом". Так, как их учили.
В ней говорилось о том, что она немедленно! должна прекратить выполнение задания и вернуться. Дело в том, что один из агентов сообщил, что подготовил похищение объекта.
Мими хорошо понимала, о каком "объекте" идёт речь. И что значит фраза "вероятность доставки работоспособным 74%".
В её маленьком организме сейчас боролись два странных чувства.
"Кто он мне? Так, американский военный. Ценный объект."
"Почему же я сижу? Почему не хочу уходить?"
И эти 74 процента никак не хотели выходить из её головы.
Очень захотелось выпить. Чего-нибудь крепкого.
Принесли кофе и булочку.
Они сидели молча. Но её не покидало ощущение, что она знает этого странного человека всю жизнь.
Он тоже о чём-то все время напряжённо думал. Это было видно. "Странно. Как будто мысли можно увидеть," - подумала Мими.
- Я не знаю, что на меня нашло, - продолжила она свой рассказ. Давид помог ей прислониться к стене поудобней и сел рядом так, чтобы был виден глазок камеры.
Это было, как Амок. Как болезнь. Шизофрения. Или паранойя. Я не специалист. Но это чувство сводило меня с ума. До кончиков волос.
И я поняла. Я не хочу его терять. 
Я встала и попросила его рассчитаться. 
- Вы не будете пить кофе? - удивился Бруно.
- Нет. У нас совсем нет времени. Здесь находиться крайне опасно. Вы на машине?
- Нет. Есть такси. А что за срочность? За нами гонятся бандиты?
- Хуже. Я вам всё объясню. Но сначала, пожалуйста, ради Бога, отвезите меня отсюда!
- Куда? - по инерции спросил совсем сбитый с толку Бруно.
- Не знаю. Подальше. У вас есть ранчо?
- Нет. У меня есть ключи от домика приятеля, в национальном парке.
- Отлично! - она схватила его за руку и потащила, - едем. Ну! Чего же ты медлишь? Скорее, пожалуйста, скорее!
Орловски бросил, не считая, пару купюр и, выйдя на проезжую часть, поднял руку. Тут же взвизгнули легонько шины.
- Национальный парк, Заимка трёх койотов.
Они втиснулись в машину на заднее сидение и умчались прочь из города.
"Ради Бога!" - вертелись в голове учёного слова Мими. - "Странно. Она даже не знает, насколько она сейчас близка к истине."
Они ехали уже около часа. Город кончился. Ровное, прямое, как стрела, шоссе тянулось по гладким с красноватым оттенком степям. На горизонте гигантскими столами маячили древние горы. Растительность была скудная. Степь то и дело переходила в пустыню. В каменистое безмолвие.
- Я вижу, вы пришли в себя. Может объясните мне причину столь неожиданного побега из города. Захотелось на природу? Так, что сил нет оставаться в каменных джунглях? Вы, часом не наркоманка? Машина, авария, побег....
Бруно не волновался. Совсем. Он знал, что является особо охраняемым объектом. А девчушка мила и провести с ней пару ночей в загородном домике многие сочли бы за счастье.
Девушка не обиделась и не поддержала его шутливый тон.
- Понимаете... - она опять задумалась.
- Начните с главного.
И тут Мими произнесла фразу, от которой они едва не угодили в придорожный кювет.
- Как идёт работа над камнем, названным инками "свет погасшей звезды"?
Водитель такси, столь резко затормозившего, обернулся к сидящим на заднем сидении пассажирам.
Но ни достать что-либо, ни что-либо произнести не смог, так как был довольно грубо обездвижен резким ударом в горло.
- Помогите же, мужлан!
- Вы... вы убили его?!!! - Бруно не на шутку испугался. В голове был шторм. Он и боялся, и искал выход, и ругал себя, как последнего растяпу. Так лопухнуться!!! Сю-сю, му-сю, трусики, юбчонки, тьфу! Совсем разум потерял. Вот, что значит, холостяк. Это всё бесконечная работа на износ...
- Не волнуйтесь, очухается через полчаса, - не совсем уверенно сказала Мими и села за руль.
- А теперь мы немного поменяем маршрут.
Она проехала ещё пару километров вперёд, остановилась. Внимательно изучила багажник, салон и содержимое бардачка, и выкинув несколько "лишних" по её мнению вещей, резко, с визгом шин развернулась и помчалась прямо в открытую степь, в пустыню. Оставляя за собой длинное, медленно оседающее, облако пыли.
Высоко в небе, там, где они оставили охранника, кружил белоголовый орлан. Символ Америки.
- Это похищение?
- Это спасение.
- Вы думаете, я стану ангелом и мне в раю будет счастье? Вы сумасшедшая? Террористка? У вас ничего не выйдет. Охрана вычислит вас в ближайшие семь минут. Если мы сейчас не остановимся - вас убьют.
- В раю? Как бы не так. Вы забудете, что такое ад, если попадёте в застенки ФСБ.
- А почему вы решили, что я туда попаду?
- Потому что я агент ФСБ. С неограниченной лицензией.
Бруно стало как-то совсем не смешно.
- Остановите машину. Требовательно и без тени наигранности потребовал он.
- Ок. В километре отсюда есть небольшая пещера. Она скроет нас от спутников и джи пи эс. Там и пообщаемся.
- Я применю силу.
Мими вспомнила, как легко он разжал её руку.
- Прошу вас, две минуты, пожалуйста! Ради Бога! Я всё вам расскажу, и вы сами сделаете вывод. Но не здесь. Ладно? Пожалуйста, - уже совсем по-женски добавила она.
Бруно отвернулся к окну.
Они подъехали. Действительно, пещера была некрупная. Но там вполне хватило место для машины и для них. К тому же, очень кстати, оказалось потухшее кострище и обустроенные кем-то сидения из брёвен.
- Вы – агент?
- А что, непохоже?
- Странные у вас категории. Похоже-непохоже, - не поняв иронии, хмыкнул Орловски.
Мими села напротив и, положив подбородок на руки, упёртые в коленки, вперилась взглядом в молодого человека. Тот выдержал взгляд, хотя и отметил про себя, что она стала смотреть на него иначе.
Казалось, ветер выдул из неё наигранные беспечность, нигилизм и дерзость. Она смотрела на него с теплотой. И впервые у него не возникло подозрение в том, что она пьяна. Более того, он увидел в её глазах остроту ума и огромное доброе сердце. Но не поверил. Не поверил себе. Он, математик, доверял только фактам.
- Вы агент ФСБ?
Мими молчала и смотрела на него. Как я могла пойти на должностное преступление ради него? Такой смешной. Не понимает, что происходит. Хороший.
А я? Я понимаю? Кажется, я стала предателем Родины. Но ведь я не делала ничего плохого! Я просто испугалась. Я знаю, как транспортируют ценные кадры. Укол в позвоночник. Упакуют в такой ящик, куда и малыш-то с трудом влезет. Пара суток морем, сушей, небом... Таможня, перегрузки с одного борта на другой.
Да, потом они оживают. Их реанимируют. Они даже могут думать и говорить. Правда, ходить сами уже не могут. И живут потом недолго. "Вероятность доставки работоспособным 74%". Очень по-русски. Хотя... Контрразведка не имеет национальности. Она оперирует другими понятиями. Целесообразно/нецелесообразно. И когда речь идёт о безопасности целой страны,  что значит одна маленькая, пусть даже очень талантливая личность? Если бы мы убили Марию Кюри, может быть, не было бы Хиросимы? Или...
- Да, я агент.
- Что вы от меня хотите? Уверен, вам известно, что я особо охраняемый объект. Вам не вытащить меня даже из этой пещеры, не то что перебраться через границу. Вы понимаете, что вы уже одной ногой в Гуантанамо?
- Да всё я понимаю, – опять разозлилась и вернулась в свой образ Мими. – Это вы не понимаете. Вы не понимаете, что вас упакуют в деревянный ящик и доставят в Москву полуживым. Операция продумана до мелочей и рассчитана по секундам. Вы – калека. Говорящий мозг. Орган.
Бруно передёрнуло.
- Это жестоко.
- Это целесообразно. Вы же понимаете, над чем работаете и каковы ставки в этой игре.
- Но зачем? – он поднял голову девушки и заглянул ей в глаза. Глубоко-глубоко. – Зачем вы меня спасли? Или это опять игра?!
Он отвернулся резко и подошёл к выходу. Ложь, ложь, ложь. Убийства, пытки... Ради чего? Ради спасения человечества?
Нет. Всего лишь «на несколько долларов больше». Всего лишь целесообразность. Проверим отравляющие вещества на вьетнамцах, чтобы миллионы американцев спали спокойно и не боялись агрессии. Вы ведь даже не представляете, какого уровня проблемой я занимаюсь! Это опасность не для Америки, нет. И не для России. И даже не для Земли.
В этот раз опасности подвергается вся Вселенная, весь наш мир! И вы – взбалмошная девчонка, думаете, что я расстрогаюсь от ваших сю-сю пу-сю? Трусики-юбочки? Люблю-не люблю?
Вы юная, сильная и смелая. Мне, правда, жаль вас. Вы красивая. Но меня можно убедить только фактами. А факты таковы, что сейчас я свяжу вам руки, и мы отправимся в ФБР.
Всё. Я наелся вашей беллетристики, Толстовщины и Достоевщины. Ваше поведение переходит все грани разумного.
Он сделал шаг в сторону Мими и упал. Схватился за левый рукав. По рукаву расплылось красное пятно.
Девушка за ноги оттащила его в глубину пещеры и, не обращая ни малейшего внимания на рану, аккуратно по стеночке приблизилась к краю пещеры и выглянула. Перед ней расстилалась бескрайняя пустыня, перерезанная серой лентой дороги. Прямой, как стрела.
- Они выстрелили в меня! Они меня ранили! – Бруно протянул к Мими испачканную кровью руку.
- Я вас предупреждала. Дайте сюда – она осмотрела и разорвав рубашку Бруно перевязала рану. – Ерунда. Царапина. Нам надо выбираться.
Бруно сел на корточки и обхватил голову руками.
Давид прошёлся по камере пытаясь переварить услышанное. Мими стало лучше и она приподнялась и потирала раскровавленную коленку.
- Мы спрятались в Турции. Там много шумных людей и тихих закоулков.
Я окончательно потеряла голову и влюбилась в него, как девчонка. А он... 
Не знаю. Я никогда не была до конца уверена. Любит? Играет? Ему, в общем-то, некуда было деваться. А я... родная душа. Он ни разу не сказал мне «люблю». Ни разу! Даже ... - она замолчала.
И он страдал почти физически без своей работы. Я предлагала ему бежать в Россию. Там тоже есть такой камень. Но он наотрез отказывался.
- Я не предатель. Да, я не безгрешен, как и любой житель Земли. Но я – не предатель!
Он всё чаще и чаще ходил в кофейню, где можно было выйти в интернет анонимно. Читал новости. Анализировал. Но ни о камнях, ни о начатом им исследовании, ни о нас самих там не было ничего.
Он стал пить.
А я не ругала его.
Я только молча брала подушку и уходила в другую комнату.
Утром он извинялся. Но я не видела в его глазах того огонька, который горел в них, когда он рассказывал о своей работе. О величине проблем им поднимаемых и о сложности вопросов. Он часто спрашивал меня о Боге и о том, чтобы я хотела у него попросить. Я говорила, что атеистка. А он... он грустнел и молчал.
Это молчание сводило меня с ума!
Однажды я прочитала в утренней газете: «Обеспеченная семья приглашает русскоязычную семейную пару для работы садовником и гувернанткой. Адрес: Софийская набережная, 12». У меня всё похолодело внутри. В Стамбуле есть собор Айя София, но нет Софийской набережной! Зато, такая набережная есть в Москве.
Я рассчиталась и помчалась домой.
Бруно читал новости на планшете.
- Мы обнаружены.
- Это закономерно. Что ваша, что наша службы весьма профессиональны.
- Что же делать?
Я села к нему на колени, отбросив планшет на пол и обняла его за шею.
 – Что же теперь делать? Бруно?
Он легко поднял меня подмышки и, покрутив, усадил на диван рядом с собой.
Под глазами висели мешки. «Опять вчера пил», - подумала я. Он задумался лишь на мгновение. А потом хлопнул себя по коленям и сказал.
- Так! Давай рассуждать логически.
И, о чудо! Я опять увидела в его глазах огонёк. Он жил! Он действовал! И он был счастлив.
- Ты не слушаешь меня?
- Прости, ты очень красив сегодня, – поцеловала в небритую щёку, – повтори. Пожалуйста.
- Так вот. Надо быть объективным. Нам с тобой не спрятаться ни от наших, ни от твоих спецслужб. Это реальность. В противном случае нам остаётся только переезжать всю жизнь с места на место, боясь сболтнуть что-нибудь лишнее. Это факт.
Я так не могу. Я сопьюсь. Да и не жизнь это.
Вернёмся ли мы к нашим в Америку или к твоим – не суть важно. В любом случае мы будем разлучены и лишены возможности общения с внешним миром.
- Ты, правда, боишься потерять меня? – я приподнялась и заглянула ему прямо в глаза.
- Ми, опять ты со своими глупостями. Конечно, боюсь, - смутившись, ответил он. Почему-то мне стало холодно. Я встала и подошла к окну.
- Ми, дорогая, ну что ты? – он обнял меня сзади. – Ну пойми, это очень серьёзно. Мы должны всё хорошо продумать. И нигде не сделать ошибки. А потом...
Потом мы будем с тобой вдвоём. Всегда. В нашем маленьком домике на юге Франции.
- Я хочу в России.
- Хорошо. У вас замечательные есть места в Крыму.
- На Алтае.
- Но там суровые зимы!? И нет моря...
- На Алтае.
- Ну хорошо.
Пойдём подумаем, как нам быть.
И мы занялись мозговым штурмом.
На столе красовалось уже шесть или семь пустых кофейных чашек, сильно початая бутылка виски, недокуренная сигара и полная, с горкой, пепельница. Наконец, мы откинулись на спинку дивана и посмотрели друг на друга, как заговорщики, план которых не может, ну, просто, ни при каких обстоятельствах не может провалиться.
- Бруно, ты гений...
- Я знаю, Ми.
Замысел был прост. Как всё гениальное.
Мы возвращались в Москву. Собственно, возвращалась только я. Бруно ехал туда впервые в жизни.
Я дочь Андронова. Не думаю, что найдутся люди, рискнувшие меня обидеть. Нет, желающих-то найдётся хоть отбавляй, а вот рискнувших – вряд ли.
Бруно продолжает работу с камнями. С ним тоже ничего страшного не должно произойти. За исключением ограничения свободы. И продолжаем жить.
Бруно был уверен, что важность проблемы такова, что она имеет такое значение для нас всех, для нашей вселенной, что просто неизбежно начало сотрудничества штатов и России.
Это как ядерный щит. Глупо начинать войну со страной, которая гарантированно может уничтожить тебя семь раз.
А тайна уже перестала быть таковой.
Дипломаты договорятся, о том, что необходим паритет. Равноправное участие в работах обеих стран. А, возможно, и всего мирового сообщества.
Таким образом работы станут публичными, хоть и закрытыми для рядовых граждан.
Мы решили. Едем.
Билеты были заказаны мгновенно, через интернет и наступил вечер. Последний вечер в Стамбуле, проведённый двумя свободными людьми.
Может быть, самый последний.
Как же они (Бруно и Мими) оказались в Турции? Мими уже была там. Там она впервые увидела бриллиант "Свет погасшей звезды" при весьма странных обстоятельствах.
Так вот дело было так:
Бруно потирал плечо, размазывая кровь и никак не мог понять:"За что?!!"
"Как они могли? В меня? Особо охраняемого человека..."
В голове всё смешалось. Мир стал нелогичным и необъяснимым. Он поднял глаза на Мими.
- Не можете в это поверить? - усмехнулась девушка, - я вам помогу. Ваша охрана поняла, что вы уходите. Наши оперативники блокировали их. Они не могли нас более преследовать. А цена вопроса так велика, что попав в руки врага живым вы становитесь опаснее ядерной бомбы. Вас просто не хотят отпускать живым. Вот и всё.
- Вот и всё?! Вы в своём уме? Я известный на весь мир математик. Я занимаюсь работами, которые откроют нам путь к новым мирам! Нам, всему человечеству!
- Бросьте вы. Вы же не маленький. Вы же работали на военной базе не так ли? Под их, так называемой, "защитой". Пока все шло складно, вам позволяли чувствовать себя свободным. Как только вы захотели бы проявить хоть на йоту самостоятельности - были бы упрятаны в подземный бункер Пентагона где-нибудь в пустыне Невада.
- Вербуете?
- Нет. Я...
Я не могу вас вербовать. Я больше не сотрудник ФСБ. Я перешла грань.
Мими смотрела на него чуть опустив голову. Провела рукой по волосам. Это было так странно. Чувствовать на своей голове руку, убившую час назад человека.
Но глаза!
Бруно замолчал.Взгляд Мими вывел его из состояния близкого к истерике и успокоил. Было в нём что-то очень простое и трогательное. От глаз девушки веяло теплом. Теплом, согревающим сердце. И Бруно почувствовал. Услышал своё сердце. И оно билось неровно.
Мир перестал существовать. Это было так странно. Но Бруно не думал об этом. Бывают в жизни мужчины такие моменты, когда он перестаёт думать о смерти, о жизни, о каменном холодном поле пещеры, о необходимости жить, зарабатывать, существовать. Что он видит? Не знаю. Может быть психологи и опишут это. Но я думаю, это невозможно описать словами. Мир слов и предметов, логика восприятия нарушается. Остаются только чувства. Ощущение нужности. Понимание того, что тебя любят. Что тебя ...  хотят?
Здесь и сейчас. Что это безумие станет обрядом, связывающим души двоих навсегда. Уже никогда они не смогут существовать врозь. И самым большим счастьем, самой лучшей наградой будет время, проведённое вместе. Жизнь вдруг становится уже не твоя. Жизнь становится единой для двоих, до сих пор чужих, людей. И разорвать этот союз невозможно. Отсутствие одного - это смерть для другого.
От этого хоровода мыслей закружилась голова.
Это взрывает мозг. Предметы, заботы, стыд... всё отступает перед пониманием неизбежности происходящего.
Реальность исчезает.
Тебя швыряет в волны нереального абстрактного мира чувств. То поднимая к небесам на гребне волны чувств, то швыряя к самому подножию горы, увенчанной сверкающим в синеве неба нимбом любви.
Свет которой освещает всё вокруг, греет в лучах неземной доброты твою душу, ласкает нежными, как облака прикосновениями и возносит так высоко на крыльях чувств, что ты начинаешь чувствовать весь мир, всю вселенную, всё мироздание. Ты ощущаешь себя Богом.
Но реальность неизбежна.
Вытерев рубашкой пот, Бруно пришёл в себя.
Дороги назад не было.
Медленно возвращалась способность мыслить. Как им выбираться отсюда? Что теперь будет? Работа? Исследования?
Родители... Старенькие мои мама и папа.
Я теперь нелегал? Беженец в чужой стране? Эмигрант?
Я только что растоптал и бросил в грязь жизнь успешного умного богатого американского гражданина.
Ради чего?
Что я сделал?!
Мими провела по голове рукой.
Ничего не говоря. Не осуждая. И не хваля.
Странно.
Но ему стало легче.
В Москве мы сняли номер в Балчуге. Роскошный вид на Кремль и Москва-реку, относительное спокойствие. Дело в том, что многие номера были заняты ворами в законе, теневыми правителями и другими людьми очень нескромного достатка, но категорически не желающими общаться ни с прессой, ни с законом. Некоторые этажи охранялись странными людьми совсем не военного вида с речью очень напоминающую тюремный жаргон или слэнг биржевых маклеров девяностых годов. А больше всего это напоминало смесь "фени" и вульгарно сокращённых, почти неузнаваемых банковских терминов.
Долго ждать не пришлось.
Пообедав и ещё не успев разобрать вещи они услышали стук в дверь. Бруно взглянул на Мими. Та выронила из рук джинсы, не успев повесить их в шкаф. Но собралась и открыла дверь.
- Разрешите?
Немолодой и какой-то тщедушный человечек совсем не внушал ни страха, ни доверия. Но и сотрудником отеля он, похоже, не был.
- Можно войти? - как-то нервно повторил он и оглянулся, оглядывая встревоженным взглядом коридор гостиницы.
Мы впустили гостя, я налила ему кофе, усадила в кресло и предложила печенье.
- Вы ведь Андронова? Я вас сразу узнал. Вас давно не было видно в России. - зачастил вошедший.
- Я Бычков, Дмитрий Бычков, диссидент. Хотя... какие сейчас диссиденты? Так, оппозиция.
Слово "оппозиция" он произнёс с ярко выраженным презрением.
- Очень приятно. Я Бруно. Бруно Орловски, предприниматель из Канады. Чем мы обязаны вашему визиту?
Дмитрий взглянул на него секунды две переваривая непривычный для русского уха оборот. Потом вопросительно взглянул на Мими.
- Говорите, говорите, вы можете полностью доверять моему .... мужу - она посмотрела на Бруно. Тот нежно улыбнулся и опять строго взглянул на посетителя.
- Я знаю о вас. И вашей проблеме. Вы здорово насолили нашим властям. Так случилось, что я родственник одного из очень высокопоставленных работников ФСБ. Такая вот ирония судьбы. Я диссидент, он тюремщик. Мы встречаемся с ним иногда. Ну, знаете? Посидеть, выпить... поболтать о наболевшем...
Бруно поднял брови домиком и взглянул на Мими. Та приложила палец к губам. "Ну и страна"- подумал Орловски. "Так бывает, Бруно" - одними глазами ответила ему Мими.
- Так вот, - как-то нервно и торопливо продолжал Дмитрий. Я знаю, что вы решили продолжить работу с камнями под крышей ФСБ. Ну что ж. Наверное, это разумно. Но вы не понимаете. Дело в том...
Я даже не знаю, как об этом сказать. Понимаете...
ФСБ совсем не интересуют камни. Совсем. Да.
Тут дело в счетах Андронова.
- Каких счетах? - вырвалось у Мими.
- Ну... знаете... золото парти... хе-хе. Так сказать. Дело в том, что после этой истории были заблокированы счета в одном из самых известных банков. На имя Ивана Стэнли. Ничего особенного... Да, и заблокировали их вполне законно. Попросили обосновать происхождение денег. Ну, знаете, конвенция о противостоянии отмывания денег. Нет, ну наши, конечно, возмутились - кого вы решили проверять? Андронова???!!!!! Да вы что? Вы знаете, кто он?  
- Да, - просто ответили американцы.
В общем, надо было искать обоснование для организации операции по спасению денег нашего генсека. Вот и придумали эту фенечку под названием "свет потухшей звезды".
Мими села на диван бледная, как полотно. Бруно смотрел то на неё, то на Дмитрия.
- Он сделал это ради денег?
Мими побледнела ещё сильнее, хотя, казалось, что дальше уже некуда.
-Да, - потупив взгляд, тихо произнес Дмитрий, - простите, - совсем уж не к месту извинился он.
- Вы не понимаете, - вмешался на плохом русском Орловски.
- Это возможность наладить общение с цивилизацией, которая намного обогнала нас в развитии. На величину, не поддающуюся пониманию. Они могут дать нам такие знания, такие технологии, что наша жизнь, наша - всех людей на Земле, станет намного лучше и легче.  
Да, возможно мы получим первыми информацию об оружии, с которым невозможно будет справиться посредством земных технологий. И тот, кто наладит это сотрудничество, станет первым, понимаете, первым!!! И получит несокрушимое преимущество...
Мы получим знания, о которых потом будут писать историки!
Мы перевёрнём мир!
- Это хорошо, - как-то виновато добавил Дмитрий, - очень хорошо. Я понимаю. Но и вы поймите. Нам это не надо. Камень во много раз проще уничтожить, чем разгадать. А денежки, они вот они - здесь и сейчас. Это я к тому... к тому...
Понимаете...
- Ну, говори, - не выдержала Мими.
- Вы не нужны ФСБ, - выдохнув с облегчением, произнёс Быковский.
- В общем, пока вы трудились над тайнами вселенной, наши потребовали снять блокировку со счетов. В обмен...
В обмен...
Вы конечно много натерпелись, я понимаю. И эти камни.
- В обмен на что? - грубо спросил Бруно. Мими смотрела на происходящее широко открытыми глазами.
- В обмен... ну, как бы это сказать...
- Ну!!! - не выдержала Мими.
- В обмен на Бруно.
В номере повисла гробовая тишина.
"Им не нужны его мозги. Они сдадут его американцам без зазрения совести. Не исключено, что предварительно сделают его дебилом. Знаю я эти наши шуточки ФСБ. Вам нужен Бруно? Получите - овощ по имени Бруно".
"Семь минут, - расчетливо подумала Мими. - Быковский всё это время помимо обработки наших мозгов, наверняка, подавал сигнал. Они уже здесь. Остались секунды. Я смогу. Но Бруно... Бруно!!!!! БРУНО!!!!!!!!!!!!"
Она встала и, не обращая ни малейшего внимания на Дмитрия, обняла и поцеловала Бруно.
Это был очень глубокий и очень долгий поцелуй.
Последний.
Окно.
Четвёртый этаж. Но там карниз и портик. Смогу. Ноги выдержат.
Секунда, да что там, мгновение, и она исчезла.
Растворилась в грязном, сером, пропитанном запахом гнили и денег, московском воздухе.
А вечером...
Вечером был Сохо.
Пощёчина.
Камера.
Всё.
...............................
Но...
Русские не сдаются.
А русские женщины, женщины у которых отобрали любимого... Тем более.
Я не знаю более страшного оружия.
Не знаю.
Мими встала.
- Давид, вы должны мне помочь.
Нет. Пообещать.
Я понимаю, это смешно давать устные обещания в камере ФСБ. Да ещё женщине.
И , тем не менее, я вас прошу. Не знаю, как вы справитесь с этим... Да и захотите ли...
Но другой возможности, другого шанса у меня нет.
- Да, да, конечно. Я сделаю, всё что смогу, - тихо произнёс Давид.
Завтра вы будете освобождены. Под подписку о сотрудничестве, но это не страшно. Им не нужны ваши доносы. Это делается так, для проформы.
Вы будете свободны потому, что остаётесь единственным хранителем тайны. Это ваша жизнь. И это ваша смерть.
От того, как вы этим распорядитесь, будет зависеть ваша судьба.
Я человек конченный. Меня ждёт психушка.
Бруно...
Милый Бруно...
Его уже нет в живых. Я это чувствую.
Остаются камни.
В них ваша жизнь. Пока их нет в руках ЦРУ и ФСБ, вы будете живы.
- Меня будут пытать, - то ли спросил, то ли утвердительно произнёс Давид.
- Нет, это бессмысленно. Вы не будете знать, где камни. Но вы будете единственным, кто поймёт, о каких камнях идёт речь.
Утром Давида выпустили.
Очень вежливый капитан выписал ему бумаги и проводил до огромных дубовых дверей.
Он стоял на улице долго-долго. Мешая входящим. И всё никак не мог наглядеться на это серое, затянутое свинцовыми тучами и висящее прямо над головой, московское небо.
- Я вам всё рассказал, - сказал Давид и потёр подбородок.
- Теперь вы знаете, что это за камни. Я человек маленький, подневольный. А бороться с системой это так бессмысленно. Я дам вам пять минут. Простите.
Он виновато взглянул на Лиссэль.
- Я ни чем не могу вам помочь.
Лиссэль смотрела ему в лицо широко октрытыми глазами. Не только потому, что в комнате царил полумрак. Нет. Она постепенно начинала понимать, в какие неприятности она попала. И не по своей воле, а благодаря совершенно незнакомому человеку. "Почему я?" - в сотый раз спрашивала она сама себя. Женщины не могут собраться в трудную минуту. "За что?" - звучало, как мольба. Лиссэль не в первый раз сталкивалась с трудностями, которые, казалось могут разрушить жизнь любого. Казалось, после пережитого уже не подняться. И никто, никто, кроме подушки и молчаливого кота не знал, чего ей стоило начинать жизнь сначала. Но здесь у неё просто опускались руки от безысходности и несправедливости.
Она встала и у самой двери, приоткрыв створку, бросила:" Ничего, Давид. Я справлюсь." - она улыбналась, хотя в глазах собрались солёные капли.
- Спасибо и за пять минут. Это поступок.
Она вышла в тёмную, холодную московскую ночь. Серо-свинцовые тучи царапали крыши домов. Начинал моросить дождь. Осенний, колючий.
"Тушь потекла..." - спокойно подумала Лиссэль. Был ли это дождь?
Она спряталась в подворотне явно дореволюционного дома, что бы привести себя в порядок. Взглянула на часы.
Две минуты. Осталось две минуты. А я даже не отошла от магазина.
А через две минуты... Я умру? Но за что? И кому я нужна. Нет, они не посмеют.
И тут же сама себе сказала. "Посмеют".
Безысходность захлёстывала. Но тяга к жизни была сильнее.
Она осмотрелась. Двор был проходной. "Ну хоть тут повезло", - подумала она. И скрылась в мокрой темноте громко цокая каблучками в колодце двора под взгляды чёрных неживых окон.
Прошло уже полчаса. А она все петляла и петляла по бесконечным арбатским дворикам. Сотовый она догадалась выкинуть минуту назад. Впереди тёплым светом и ароматом хорошего кофе проявилось круглосуточное кафе. Она зашла и присела за столик у окна. Ей принесли кофе и макаруни. Она взяла чашку двумя руками, согревая застывшие ладони.
Напротив неё присел мужчина.
Он смотрел на неё ничего не спрашивая.
Нет, он не был похож на "этих". Она сразу почувствовала. Как? Она сама не знала.
- Мы знакомы?
Мужчина улыбнулся.
Лиссэль вдруг стало теплее. Она поняла - опасности здесь нет. У неё было такое нервное состояние, что она готова была кинуться к нему на плечи и, зарыдав, просить защиты.
Но... Этикет. Инстинкт самосохранения... Просто гордость.
- Я могу вам чем то помочь?
Мужчина улыбнулся ещё шире.
Лиссэль отвернулась и стала смотреть в окно. За окном не было видно ничего.
- Вы сильная женщина. Бруно был прав.
- Вы знаете Бруно? - заинтересовалась собеседником Лиссэль. Он был худ неопрятен и своей взбудораженной причёской напоминал знаменитого физика.
- Знал, - сказал мужчина и потупил взор.  
- Я Вальтер. Вальтер Зауэр. Вам о чём-нибудь говорит это имя?
Что-то шевельнулось в женской памяти Лиссэль, но она не смогла связать свои ощущения с каим-то конкретным образом.
- Простите?
- Ну как же, - заёрзал на стуле и заметно волнуясь переспросил Вальтер - как же... Не может быть. Вы же получили недавно два подарка? Странных подарка?
- Да.
Вальтер вздохнул. - Ну что вы меня так пугаете!
- Простите, но я вас не помню. Мы знакомы?
- Нет... Но вы должны обо мне знать. Должны!!! Неужели Давид вам рассказал не всё? Или... Он вам ничего не рассказывал?!! Боже! Я сойду с ума. Да, нет, этого просто не может быть. Я - Вальтер, Вальтер Зауэр! - произнёс он и в упор взглянул в глаза совсем уже заинтригованной и очень взволнованной Лиссэль. - Зауэр! Физик из Канады. Мы с Бруно работали над одной и той же проблемой.
И тут Лиссэль осенило - она вспомнила.
- Ах да, Вальтер... припоминаю...   Однако, мне надо идти.
С одной стороны она не хотела вовлекать ещё кого-то в неприятности которые накрыли её с головой, а с другой она сама боялась лишних людей. Кто знает, к добру или нет эта встреча?
Она попыталась приподняться, собираясь уходить.
Но мужчина крепко взял её за руку.
- Не надо торопиться. Поспешные решения помогали вам первое время скрываться от них, но это, всего лишь, случайность. Я - учёный и привык опираться на факты. А факты таковы, что нам с вами надо срочно спрятаться.
- Мне с вами?! - переспросила Лиссэль, не испытывая абсолютно никакого желания проводить время с таким неопрятным и очень странным мужчиной.
- Да. Так надо. Недалеко отсюда, на Патриарших, есть квартира. Она в очень старом доме. Полуподвальное помещение. Вход со двора, а двор проходной. Лучшего места не найти. Позволите я провожу вас?
И не дожидаясь ответа, подал ей руку и одновременно бросил на стол с недопитым кофе несколько бумажек.
"Доллары" - инстинктивно отметила Лиссэль.
Они долго шли по извилистым тёмным переулкам Арбата, пересекли Поварскую и Никитские улицы. Вальтер вздрогнул, прочитав название "Гранатный переулок". Потом поёжился и повёл девушку дальше. На Спиридоновке они зашли в парадное очень старого дореволюционного дома. Лестница на этажи была широкая с мраморными ступенями и широкими перилами. А между вторым и третьим этажами в стене была видна небольшая дверь чёрного хода, ведущего на кухню одной из квартир. В просторной прихожей с огромными потолками и величественными дубовыми дверями Вальтер внимательно осмотрел Лиссэль и проверил её странным устройством с усиками-антеннами, согнутыми в рамку со спиралью внутри.
- Чисто. Отсюда уже рядом. Идёмте, я вам всё расскажу.
Обессиленная и измученная Лиссэль не стала сопротивляться. У неё не было ни выбора, ни сил...
Они подошли к дому, весь вид которого говорил о том, что он ничуть не старше Патриарших прудов. Как оказалось, он не был их конечной целью. Вальтер провёл Лиссэль в величественную арку, своды которой были так высоки, что терялись в темноте. То ли небесной... То ли зловещей... Лиссэль покорно шла за этим нервным и взбалмошным иностранцем. Ей хотелось верить ему. Хотелось. Она не знала, правильно ли поступает. Очень часто женщины подвержены не логике, а чувствам, эмоциям. Вальтер был сильно взволнован, это заметно. Даже испуган. Но она ему доверяла. Почему? Она не знала. И очень волновалась, правильно ли поступает. Бросив неуверенный взгляд по сторонам, взглянув на пустую в этот тихий час улицу, на это низкое, серое, почти свинцовое небо, она смело вошла во двор вслед за Вальтером. А тот провёл её ещё через несколько проходных дворов и арок, так что она вконец потеряла ориентацию в пространстве. Они остановились у низенького крылечка, ведущего куда-то вниз, в полуподвальное помещение.
Старенькая однокомнатная квартирка поразила девушку. Вниз, в комнату вели ступени, с одной стороны огороженные перилами. Пол был деревянный. Нет, не паркет и не имитация дерева. Это были строганые и покрашенные странной красновато-коричневой краской доски. Местами краска потёрлась. Были видны следы каблучков шпилек и выбоины от тяжёлых предметов. От порога по диагонали был брошен самодельный коврик-дорожка из разноцветных, изрядно полинявших ниток. А напротив у стены, от пола и до потолка стоял роскошный старинный комод. Посуды видно не было. Дверцы были непрозрачные, дубовые, украшенные затейливой резьбой. Створка левого шкафчика, от которого вниз к столешнице спускались толстые балясины была приоткрыта и на ней висело белое вафельное полотенце украшенное красными петухами в крестик, но не вышитыми, а нарисованными. Слева, под очень высоко расположенным окном стояла огромная железная кровать, небрежно заправленная накинутым на неё клетчатым пледом. Напротив кровати - самое неожиданное, настоящий камин. Было видно, что его недавно топили. Правда, дрова все прогорели, а угли покрылись белой поволокой, которая местами уже не могла скрыть остывшую черноту, а местами вспыхивала или, скорее, просвечивала ярко красными пятнами. Их уже нельзя было назвать огнём, но и сказать, что камин потух, было бы преждевременным. В нём ещё теплилась жизнь.
Было холодно. Но не сыро.
Вальтер не сел, а буквально плюхнулся в кресло качалку, сразу набрав довольно частую амплитуду.
Он даже не подумал предложить присесть бедной уставшей девушке. Ох уж эти учёные – таланты....
При особенно резком покачивании он схватил с каминной полки бутылку виски и бокал, а при очередном, вернул бутылку на место.
- Вы позволите мне присесть? – спросила Лиссэль. – я устала.
- Да, да,- не оборачиваясь, скорее бросил, чем сказал Вальтер.
Кровать скрипнула. Зауэр зажег свечу и снова плюхнулся в кресло, думая, с чего бы начать.
- А нельзя ли растопить камин?
Она окинула взглядом очаг. Не удивилась. Нет. Женщины часто принимают как должное и более необычные вещи. Ну, камин. Значит так надо. Единственное, что привлекло её внимание были обрывки тетрадных листов в линеечку с полями. Листки обгорели так, что, пожалуй, кроме этих полей и не было ничего видно . Поля, розовые, бледные и тёмно-коричневый неровный обгорелый край. Они так странно шевелились чувствуя малейшее дыхание... ветра? Души?
«Рукописи не горят» - вполне закономерно пришло й на ум.
- Ну, вы же знаете, над чем мы работали с Бруно? – резко, без каких-то ни было вступлений начал Зауэр.
- Ну... в какой то мере... да. Над камнями?
- Над камнями?! - Вальтер презрительно оглянулся.
- Мы работали над величайшим посланием в истории человечества! Мы смотрели в глаза Богу! Мы видели Свет Потухшей Звезды!

Я был практически на грани создания аппарата связи, рассчитанного Бруно. Мы уже ставили опыты.
Вы хоть понимаете, масштабы экспиремента? Мы хотели говорить с цивилизацией, существовавшей до большого взрыва. До! Понимаете?
- Нет, - смущаясь и очень спокойно сказала Лиссэль. Она вообще не понимала, почему этот взбалмошный учёный так разнервничался?
Вальтер оглянулся и очень внимательно посмотрел на девушку. Она улыбнулась.
- Ну да.... Впрочем, опустим детали, - он вздохнул, как умеют вздыхать мужчины, всем своим видом показывая свою важность и вашу никчёмность. Смешные. Как мальчишки. Так и хочется потрепать его по голове и принести ему вкусный черешневый компот.
- Ну да. – Зауэр продолжал. – сначала мы сделали дупликатор. Спросите меня почему и зачем? Так я вам скажу: Я незнаю. Так раскрылись чертежи, зашифрованные в гранях, и как оказалось в кристалической структуре бриллиантов. Бруно считал, что это устройство связ. Кого? С кем? Как было можно с ним работать, если устройство всего лишь дублировало любой предмет, в него помещённый. Я пробовал класть знаменитые золотые пластинки с символами человека, нашей планеты, простейшими логическими формулами, которые едины и верны в любом измерении. Ведь истина – всегда истина. А истина и ложь вместе ... зависит от того сложение это или вычитание.
- Как странно, - подумала Лиссэль. – Она вспомнила разговор со своей подружкой. Та рыдала и пыталась ей объяснить, что с ней происходит. 
- Я люблю. Это истина. А он не любит меня. Это тоже истина. Но мы не можем жить вместе. Получается одна ложь. Не моя. Чужая ложь. Его ложь. А может быть я лгу сама себе? Может быть он меня любит? Просто я его не понимаю? Не хочу понять. Боюсь понять... Так странно. Но откуда тогда ложь? От любви? Нет, так не бывает. Вот уж во истину, поверить алгеброй гармонию!
А дети? Они совсем нарушают логику... Они любят одинаково и меня, и его. Хотя он меня не любит... Или...
Лиссэль сказала ей тогда:
- Ты слишком много времени бываешь дома одна, Марина. Эти твои мысли, они от безделья. Тебе надо найти работу. Лучше тяжёлую. Ты не заметишь, как станешь счастлива. Вы будете рады видеть друг друга по вечерам. И не смотря на усталость выгадывать минутки для любви. Минутки для детей. Секунды для родителей. Пойми, мы живём не для себя. Это скучно и примитивно. Только когда ты живёшь заботами других, никог при этом не ставя выше других, только тогда – ты будешь счастлива.
Тебе надо найти работу, Мари...
А тут эта математика. Я ничего в ней понимаю. Не чувствую. Там, я чувствовала, как помочь подружке, я чувствовала, кто из них врёт, а кто искреннен. А здесь в этих цыфрах и механизмах я ничего не чувствую. Ничего. 
- И что? – не подавая и тени сомнения переспросила она.
- Понимаешь, - он как-то легко и непринуждённо перешёл на «ты» - однажды я подумал... а что если...
Я не знаю, как это пришло мне в голову и почему. Самые великие открытия делаются случайно. Искали одно, а нашли....
Чёрт ли меня дёрнул, или ангел искуситель... Короче, я поставил площадку дупликатора под сам аппарат.
Вы же видели эту картину Пикасоо, или другого художника7 я не помню.Когда ты смотришь в одно зеркало, а там отражаетс другое, затем ещё одно и так до бесконечности.
Механизм взвыл и разогрелся докрасна.
А потом исчез. Не расстаял, а исчез! Раз и нету.
Я сел на диван без сил... Пять лет работы коту под хвост. И что я скажу утром?Что хотел попробовать? Первый вопрос, который мне зададут – ЗАЧЕМ?!!!!
Я не смогу ответить.
Я вышел во двор глотнуть свежего ночного воздуха. Передо мной стояла дорогая машина Бруно, на крыше которой красовались шесть абсолютно одинаковых чашек кофе.
Я не спал всю ночь.
Утром, молочник рассказал мне, о происшествии в кафе. В нашем городе редко случаются сколько -нибудь значиме события. Это было из ряда вон! Я понял всё.
А в связи с потерей аппарата, мне здесь оставаться было небезопасно. Я решил бежать.
Когда мы с Бруно занимались камнями, да-да, мы знали, что в Союзе есть ещё один камень, мы попутно обнаружили один парадокс, который не смогли объяснить, даже не знали с какой стороны к нему подойти.
Дело в том, что в разнух городах Земли мы обнаружили странные комнаты. Как правило они находилисьлибо в антикварных магазинах, либо в монастырях. В местах, где умеют хранить тайну.
Некие узлы, аномалии поля тяготения земли были нам известны давно. Одно из них находилось в нашем городке, в Канаде. Камень, который лежал в кармане Бруно, когда мы попали в эту комнату, нагрелся так, что обжёг руку Орловски, полезшего за зажигалкой.
Мы выдвинули теорию, что он реагирует на реликтовое излучение. На излучение, растекающееся по нашей вселенной со времени большого взрыва. И оно очень неоднородно. Бриллиант навёл нас на мысль, что неравномерность распространения реликтового излучения может быть связана с деятельность цивилизаций, существовавших до большого взрыва. Как они могли оставить следы? Или... послание? Предупреждение об опасности?
Мы не понимали. Бруно высказал предположение что это связано со столкновениями чёрных дыр, которые могут быть не случайными, а несущими в себе информацию совсем из других времён и пространств.
Впрочем, это не важно. – добавил Вальтер, взглянув на Лиссэль и увидев её совершенно ничего не понимающий взгляд.
Суть в том, что была рядом с нами, в Торонто, комната. Обычная с виду комната... Музея филателистов. Ничем особенно не примечательная. Вот только одно окно в фондах музея было всегда наглухо зашторено. Дело в том, что если откинуть полог, вы бы увидели улицу совсем другого города Земли!
- Я была в такой. В Турции.
Вальтер более внимательно осмотрел Лиссэль.
- Вот уж воистину, неисповедимы пути твои, Господи. Это судьба. Впрочем, это было ясно с самого начала.
Теперь вы знаете, как я оказался здесь так быстро.
Но и это ещё не всё. В момент перехода случилась странная вещь. Я очень хорошо помню в чём и как я шагнул в окно.
Когда я вышел в этой комнате, в центре Москвы, в моём кармане было это.
Он протянул Лиссэль футляр для очков.
Старый кожаный футляр. Очень тонкой работы и похоже, весьма старый.
Она открыла его. И поняла – футляр был предназначен не для очков. Внутри, на удивительно хорошо сохранившемся розовом шёлке было два идеально круглых углубления, не соединённых между собой.
Лиссэль взглянула на Вальтера.
Тот кивнул.
- Но как?!!!
- Я не знаю.
- И что делать? Положить камни на место? Вы думаете ничего не произойдёт?
- Это очень трудный вопрос. А Бруно нет с нами.
Я думаю, что мы потерям их. Понимаете?
- Нет.
- Мы потерям возможность связаться с цивилизацией, намного нас опередившей в развитии. Настолько, что ни понять их логику, ни моральные принципы мы не сможем.
- Но если они такие.. такие... развитые... зачем нам с ними говорить? Если мы не сможем их понять?
- Ну как же?! Ну как же вы не понимаете? Это  , вот вы смогли бы объяснить муравью, что не надо ползти там, где вы пролили бензин. Можно сгореть или отравиться. Вы бы смогли?
- Ну не знаю... - замялась девушка – я бы постучала травинкой. Не пустила бы его туда. Подвинула бы в сторону.
- Вот!!! - Вскричал Вальтер – Вот!!!
Ведь вы бы не стали ему ничего объяснять. Ещё бы! Ведь он существенно ниже вас по развитию. Он просто ничего не поймёт. Вы силой изменили его судьбу. Силой. Вы заставили его изменить свои планы.
А ведь муравей вас не поймёт. Не поймт почему НЕЛЬЗЯ. А вы не сможете, да и не захотите ему объяснять...
Это... Это несправедливо.
- Как же быть?
- А вы попробуйте подать ему знак.
- Но как?!
- Подумайте.
- Ну не знаю... Положу на его пути поперёк тропинки соломинку.
- И он поймёт, что это странно. И задумается.
- Наверное. Но я не уверена.
- Всё верно. Бриллианты – это знак.
- Хороший? Или плохой?
- Бруно говорил, что о хорошем редко предупреждают друзей. Приятный сюрприз – это всегда праздник. А вот о том, что ваш благоверный или благоверная гульнула – вам каждый встречный поспешит рассказать. К сожалению, предупреждают обычно о плохом.
- Значит с нами что-то должно случится?
- Ну, с нами уже случилось, скорее человечество ожидает неприятный сюрприз.
- Что же делать?
- Я не знаю. Но если вы положите камни в футляр, который явно предназначен для их хранения – мы никогда этого не узнаем. Никогда.
На улице послышались хлюпающие по лужам шаги. В дверь аккуратно и вежливо постучали.
Эпилог.
Этот старый, многое повидавший на своём веку город спал, как младенец. Улицы были тихи, дворники ещё не проснулись, и только редкая поливалка, проснувшаяся ни свет, ни заря, вздыхая поливала улицы и газоны под моросящий с неба дождик. Серо-свинцовые тучи ласкали крыши домов. В которых не светилось ни одно окно. И только узком и старом арбатском переулке скрипел фонарь. Он был подвешен на двух проводах прямо над улицей. Похожий на маленькую летающую тарелку. Свет его был тусклый и жёлтый. А скрип громкий и тревожный.
Иногда края его светового пятна накрывали маленькое оконце, расположенное в странной яме в тротуаре, накрытой зарешёченной рамкой. И тогда в комнате то вспыхивал, то пропадал жёлтый неживой свет. Выхватывая из темноты кровать, в которой беспокойно ворочался немолодой человек, то укрывающийся, то скидывающий одело на пол. 
Прошелестел шипованной резиной чёрный автомобиль известной немецкой марки. Хрюкнул странным звуковым сигналом. Зачем? Наверное, привычка.
Человек повернулся, нащупал в темноте спички (так старомодно...) и закурил. Подошёл к окну. Что бы что-то видеть, ему приходилось смотреть вверх, в чёрное московское небо. Он глубоко затянулся.
Жёлтый свет фонаря вырвал из темноты стол, покрытый зелёным сукном, на котором валялись в беспорядке несколько бумажных листков и дешёвая шариковая ручка.
В эту ночь чёрные машины разбудили немало людей. Они шныряли, казалось, по всем улочкам, смешно хрюкая и повизгивая шинами на поворотах.
Ни одна из них не остановилась. И из неё не вышли трое человек в тёмных кожаных плащах до самой земли. Нет Все они вернулись на Лубянку.
И только две из них, перекрыли обе арки одного из проходных дворов на Патриарших.
- Войдите – упавшим голосом сказал Вальтер и стал оглядываться по сторонам, вертя головой, как уж на сковородке.
Дверь скрипнула и в комнату спустился Андронов. Один. Без охраны.
- Растопим камин? – ещё спускаясь по ступеням то ли спросил, то ли приказал он.
- Вальтер – Лиссэль посмотрела на физика. Тот вздохнул и занялся дровами.
- Отдайте мне камни.
-Зачем – сама удивившись несуразности вопроса спросила девушка.
Андронов серъёзно, без тени улыбки взглянул на неё.
- Ну зачем нам сложности, правда?
В камине затрещали дрова. По углам запрыгали тени и отсветы.
Лиссэль поправила плед, накинутый на плечи.
- Отдайте камни, мы разойдёмся по домам и забудем этот плохой сон.
Лиссэль поняла – надо что то делать. Сейчас.
Она улыбнулась.
Она не знала Бруно.
Она не видела Мими.
Но она...
Она верила в любовь.
В единственное, ради чего стоит жить.
- Эти? – она достала камни из сумочки.
Андронов нахмурился, чувствуя подвох.
А Лиссэль вздохнула. Легко, глубоко и с улыбкой на глазах.
И положила камни в футляр.
Голова закружилась. Перед глазами всё поплыло.
Комната исчезла.
Исчезло всё.
Её немного подташнивало от образовавшейся под ногами пустоты. Казалось, она повисла в невесомости. Но не было видно ни звёзд , ни Земли, ни Солнца. Чёрная бесконечная пустота.
И тут она поняла, что пустота не бесконечна. Она видела, нет, скорее чувствовала её пределы. И она понимала, что пространство расширяется. Было немного странно. Она поняла, что может достать одной рукой до одного, а другой до другого края вселенной. Она чувствовала ею всю. Всю сразу! А вот и звёзды. Господи! Как же их много! А вон, скраешку вселенной маленькая голубая планета – Земля. Приятное тепло окутало Лиссэль.
Она никак не могла понять ни где она находится (она была везде. Везде одновременно), ни в какое время. Времени просто не было. Совсем.
Со всех сторон, и выше и ниже, далеко и близко темнели круги антрацитово чёрных дыр, проткнутых иголками излучения Хокинга, пространство вокруг было похоже на побитую молью шубу.
Она почувствовала кого то рядом.
Не увидела, не услышала, - почувствовала.
- Кто вы?
- Проще всего сказать, что я Бог. Я создатель этого мира.
- Вы можете всё?
- Да.
- Зачем вы послали нам камни? Разве вы не могли просто нам всё рассказать?
- Нет. Камни послал не я. Я их нашёл и забрал.
- Зачем?
- Вам пока рано понимать их сущность.
- Этоопасно?
- Нет, это неправильно.
- Я могу вас просить о чём то?
- Конечно. Для этого я вас и призвал.
- Что же мне у вас попросить?
Она почувствовала улыбку нежность и приятное расположение.
- Я хочу счастья.
- Себе?
- Да. Я хочу доброго заботливого и верного мужа, троих детей, и чтобы бабущка и дедушка были живы.
- А как же люди? Вы ничего для них не попросите?
Лиссэль задумалась.
Почему то ей вспомнились войны и рассказ о судьбе Мими. Кафе, напротив клуба Сохо. И мысли об одиночестве и ненужности жизни.
Смешной Вальтер и страшный Андронов.
За одно мгновение в её голове пронеслась вся мировая история.
- Я... я...
Я хочу счастья для всех!
И пусть никто не уйдёт обиженным.
- Так не бывает. Мир очень разнообразен. В этом его сила. Кто то счастлив. А кто то страдает. Это основополагающий закон, который нельзя нарушить.
И кому нужно счастье, свалившееся с неба?
Ведь счастье только тогда чего то стоит, когда ты его добился. Сам. Без помощи посторонних. И очень часто большое счастье приходит через большие муки.
- Но есть же ведь люди, выигравшие миллион? Живут себе в своё удовольствие, особенно ничем этого и не заслужив. А порой, так и наоборот, заслухивающие жестокого наказания. Разве это правильно?
Им – легко, всё и сразу. А мне муки и призрак счастья, который может так и не стать живым.
Разве это справедливо?
- Так вы ищете счастья? Или справедливости?
-Если вы Бог, разве вы не можете подарить мне и то и другое?
- Вам? Или человечеству?
- Человечеству, конечно.
- Нет, Лиссэль, не могу.
- Почему?
- Понимаешь, все люди очень разные. И там, где начинается счастье одного, кончается счастье другого. К сожалению, люди завистливы и злы.
- А как же влюблённые? Готовые отдать жизнь за другого?
- Так вы хотите счастья? Справедливости? Или Любви?
- Я не знаю... - тихо прошептала Лиссэль.
- Скажите, что более вас взволновало в этой истории?
То, что у вас не сложилась личная жизнь? Смертельная опасность, щекочащая нервы? Чувство ответсвенности за народ, страну, Землю, наконец? Может быть романтическая история любви с первого взгляда? Зачем вы положили камни в футляр? Вы ведь понимали, что они станут недоступны не только вашему поколению, а многим и многим поколениям и не только Землян.
Ради чего?
- Я не знаю.
- Вы знаете. Но не хотите говорить.
Наше время истекло. Просите.
Лиссэль растерялась.
Пусть Бруно и Мими встретятся и будут жить счастливо.
- А вы?
- Я...? Я как-нибудь протяну.
- А люди?
- Люди? Пусть они сами выбирают и делают свою судьбу.
- А как же миллионы несчастных по всей земле?
- Несчастных? Утоли их печали. Усмири боль. Будь милосерден.
- Ты даже не представляешь, кого ты об этом просишь.
Я не всемогущ. Это сказки. Я только задаю правила игры. Я создаю законы физики. И сейчас я убедился, что правила эти правильные.
Авы... Вы их все время нарушаете, переделываете, переиначиваете. С кем вы боретесь? Со мной? Это смешно.
Иди.
Я помогу тебе.
Но запомни, только ты сама можешь сделать счастливым .... Нет, не себя, другого человека.
В этом то и состоит истинное счастье. А ты... Что ж, не буду лукавить. Ты будешь довольна жизнью.
А счастье...
Твоё счастье уже ищет тебя.
Лиссэль вздрогнула и открыла глаза. Голова болела нещадно.
Она чуть не уронила чашечку кофе. Наваждение какое-то.
Достала несколько купюр и положила на салфетку.
К сверкающему огнями клубу напротив подъехал лимузин.
Из него вышла белокурая красавица с глубоким декольте. Её вёл под руку красавец мужчина.
С неба, кружась и порхая, падал кленовый лист. Он упал прямо на грудь светской львицы.