Мэры, назначенные в разное время, в город Петрищево.

   1) Рубенштейн, Амадей Мануйлович. Назначен из Израиля Невзлиным, членом Совета Федерации, за искусную стряпню макарон; потом, будучи внезапно произведен в советники губернатора, прислан мэром. Прибыв в Петрищево, не только не оставил занятия макаронами, но даже многих индивидуальных предпринимателей усильно к тому принуждал, чем себя и воспрославил. Осуждён за взятки и находясь под домашним арестом покинул границы нашей Родины..

   2) Ферапонтов, Фёдор Петрович. Бывший владелец барбершопа, где тот же Леонид Борисович в порядок себя приводил. Значительно пополнил городской бюджет за счет активного сбора недоимок и столь был охоч до охоты, что никому без себя в поле выехать не давал. В ***8 году, быв в лесу, растерзан собаками.

   3) Великанов, Иван Михайлович. Обложил в свою пользу предпринимателей данью, предварительно утопив в реке Охта директора птицефабрики. Перебил в кровь многих капитанов и лейтенантов ГИБДД за невнимательность. В ***8 году, во времена окончания перестройки и торможения ускорения и гласности, будучи уличен в любовной связи с Анной Л*****й, бит чеченцами и, по обрезании языка, сослан в заточение в чердынскую пересылку.

   4) Урус-Кугуш-Кильдибаев, Маныл Самылович, капитан из службы охраны президента. Отличался безумной отвагой, и даже брал однажды приступом город Петрищево. Информация о перестрелках в городе дошла до *** и  в ***9 году уволен с повышением.

   5) Кикоть, Владимир Яковлевич,  пойман прокуром Скуротвым в Нежине, на базаре. Сдавал партию анаши местным дилерам; сверх того, был сторонником классического образования. В ***6 году был найден в постели, заеденный клопами.

   6) Баклан, Иван Матвеевич, бригадир. Был роста трех аршин и трех вершков, и кичился тем, что происходит по прямой линии от Ивана Великого (известная в Москве колокольня). Переломлен пополам во время бури, свирепствовавшей в ***1 году.

   7) Пфейфер, Богдан Богданович, юрист высшей категории, глава коллегии адвокатов и Зиновьевского клуба. Ничего не свершив, сменен в 1***2 году за невежество.

   8) Грудастый, Дмитрий Варламович. Назначен был впопыхах, установил на всех машинах администрации мигалки и квакалки, за что и прозван был "Дима Светомузыка". Это не мешало ему, впрочем, привести в порядок недоимки, запущенные его предшествеником. Во время его правления воцарился полный беспредел и анархия.

   9) Двоекуров, Семен Константиныч, председатель попечительского совета, меценат. Покрыл асфальтомл Большую и Дворянскую улицы, открыл пивоварню и пасеку, ввел в употребление горчицу и лавровый лист, собрал недоимки, покровительствовал наукам и ходатайствовал о постройке в Петрищеве академии. Написал книгу: "Жизнь замечательных идей". Издал её тиражом в сто тысяч, который и поныне лежит в Петрищевских магазинах и библиотеках. Будучи крепкого телосложения, имел последовательно восемь жён. Последняя супруга его, Лидия Анатольевна, тоже была весьма снисходительна, и тем много способствовала блеску сего правления. Умер в ***0 году своею смертью.

   10) Бородавкин, Василий Семенович. Градоначальничество это было самое продолжительное и самое блестящее. Предводительствовал в кампании против недоимщиков, причем спалил тридцать три фермерских хозяйства и, с помощью сих мер, взыскал недоимок двести тысяч рублей с полтиною. Ввел в употребление игру покер и прованское масло; замостил базарную площадь плиткой со своего заводика и засадил березками улицу, ведущую к присутственным местам; вновь хлопоталл о заведении в Петрищеве академии, но, получив отказ, построил публичный дом. Умер в ***8 году, на операции по уменьшению веса.

   11) Негодяев, Олег Иванович, бывший гатчинский бендеровец. Размостил вымощенные предместниками его улицы и из добытого камня настроил памятников президенту. Сменен в ***2 году за несогласие с конституций, в чем его и оправдали впоследствии.

   12) Облонский-Стрешников, Аристократ. О нем умолчу. Въехал в Петрищевов на белом коне, сжег гимназию и напился и уехал.

   Ферапонтов вздумал путешествовать.

   Это намерение было очень странное, потому что в ведении Ферапонтова находилась только небольшая область вокруг города Петрищево. В разных местах его валялись, конечно, навозные кучи, но они, даже в археологическом отношении, ничего примечательного не представляли. "Куда и с какою целью тут путешествовать?" Все благоразумные люди задавали себе этот вопрос, но удовлетворительно разрешить не могли. Даже Смычкина, ассистент руководителя при Мэре -- и та пришла в большое смущение, когда Ферапонтов объявил ей о своем намерении.

   -- Ну, куда вас слоняться несет? -- говорила она, -- на первую кучу наткнетесья и завязнете!

   Но мэр был непоколебим. Он вообразил себе, что травы сделаются зеленее и цветы расцветут ярче, как только он выедет в область. "Утучнятся поля, прольются многоводные реки, поплывут суда, расцветет скотоводство, появятся пути сообщения", -- бормотал он про себя и лелеял свой план пуще зеницы ока.

   План был начертан обширный. Сначала направиться в один угол города; потом, перерезав его площадь поперек, нагрянуть в другой конец; потом очутиться в середине, потом ехать опять по прямому направлению, а затем уже куда глаза глядят. Везде принимать поздравления и дары.

   -- Вы смотрите! -- говорил он префектам, -- как только меня завидите, оркестр чтоб играл, а потом начинайте поздравлять, как будто я издалека приехал!

   -- Сделаем Фёдор Петрович! -- говорили префекты; а про себя думали: "Господи! того и гляди, опять город спалит!"

   Выехал он в день независимости, ссразу после обеда, и дома сказал, что будет не скоро. С ним был советник администрации Василий Черноступ да два инвалидных солдата из Сирии. Шагом направился этот поезд в правый угол города, но так как расстояние было близкое, то как ни медлили, а через полчаса поспели. Ожидавшие тут Петрищевцы, в числе четырех человек, ударили в барабаны, а один потрясал бубном. Потом начали подносить дары: подали тёшу осетровую соленую, да севрюжку, да кусок ветчины. Вышел мэр из гелика и стал спорить, что даров мало, "да и дары то какие-то не настоящие, левые", не по понятиям. Тогда вынули Петрищевцы еще по полтиннику, и мэр успокоился.

   -- Ну, теперь показывайте мне, старички, -- сказал он ласково, -- каковы у вас есть достопримечательности?

   Стали ходить взад и вперед по району, но ничего достопримечательного не нашли, кроме одной навозной кучи.

   -- Это в прошлом году, как мы лагерем во время агитации стояли, так в ту пору всякого скота тут довольно было! -- объяснил один из стариков.

   -- Хорошо бы здесь торговый центр поставить, -- молвил мэр задумчиво, -- и назвать его Перепутиным, в честь президента нашего!

   И потом прибавил:

   -- Ну, а в недрах земли как?

   -- Об этом нам неизвестны, -- отвечали префекты, -- думаем, что много всего должно быть, однако допытываться боимся: как бы кто не узнал да не рейдировал!

   -- Боитесь?! -- усмехнулся мэр.

   Словом сказать, в полчаса, да и то без нужды, весь осмотр кончился. Видит мэр, что времени остается много (отбытие с этого пункта было назначено только на другой день), и начал пытать и корить Петрищевцев, что нет у них ни мореходства, ни судоходства, ни горного и монетного промыслов, ни путей сообщения, ни даже статистики -- ничего, чем бы начальниково сердце возвеселить. А главное, нет предприимчивости.

   -- Вам бы следовало корабли заводить, кофе, там сахар развозить, -- сказал он, -- а вы что!

   Переглянулись между собою старики, видят, что мэр как будто и к слову, а как будто и не к слову свою речь говорит, помялись на месте и вынули еще по полтиннику.

   -- На этом спасибо, -- молвил мэр, -- а что про мореходство сказалось, за то простите!

   Выступил тут вперед один из граждан и, желая подслужиться, сказал, что припасена у него за пазухой деревянная пушечка маленькая на колесиках и гороху сушеного запас несть. Обрадовался мэр этой забаве несказанно, сел на лужок и начал из пушечки стрелять. Стреляли долго, даже умучились, а до обеда все еще много времени остается.

   -- Вот ёкарный бабай! Здесь и солнце-то словно назад пятится! -- сказал мэр, с негодованием поглядывая на небесное светило, медленно выплывавшее по направлению к зениту.

   Наконец, однако, сели обедать, но так как  мэр стал запивать, то и тут напился до безобразия. Стал говорить непотребные речи и, указывая на "деревянную пушечку", угрожал всех своих префектов спалить. Тогда за хозяев вступился секретарь, Василий Черноступ, который хотя тоже был пьян, но не особо.

   -- Пустое ты дело затеял! -- сразу оборвал он мэра, -- кабы не я, твой секретарь, -- слова бы тебе, гунявому, не пикнуть, а не то чтоб за такое орудие взяться!

   Время между тем продолжало тянуться с безнадежною вялостью. Обедали-обедали, пили-пили, а солнце все высоко стоит. Начали спать. Спали-спали, весь хмель переспали, наконец начали вставать.

   -- Никак солнце-то высоко взошло! -- сказал мэр, просыпаясь и принимая запад за восток.

   Но ошибка была столь очевидна, что даже он понял ее. Послали одного из стариков в Петрищево за квасом, думая ожиданием сократить время; но старик провернулся как стриж и принес на голове целый жбан, не пролив ни капли. Сначала пили квас, потом чай, потом водку. Наконец, чуть смерклось, зажгли фары и осветили навозную кучу.

   -- Слава богу! не видали, как и день кончился! -- сказал мэр и, завернувшись в шинель, улегся спать во второй раз.

   На другой день, отпустив официантов, отправились в середку города, но тут ожидало мэра уже настоящее торжество. Слава о его путешествиях росла не по дням, а по часам, и так как день был праздничный, то Петрищевцы решились ознаменовать его чем-нибудь особенным. Одевшись в лучшие одежды, они выстроились в каре и ожидали своего начальника. Стучали в барбаны, потрясали бубнами и даже играла одна скрипка. В стороне дымились котлы, в которых варилось и жарилось такое количество поросят, гусей и прочей живности, что даже губернатору стало бы завидно. В первый раз мэр понял, что любовь народная есть сила, заключающая в себе нечто съедобное. Он вышел из мерина и прослезился.

   Плакали тут все, плакали и потому, что жалко, и потому, что радостно. В особенности разливалась одна древняя старуха (сказывали, что она была внучка побочной дочери Марфы Посадницы).

   -- О чем ты, старушка, плачешь? -- спросил мэр, ласково трепля ее по плечу.

   -- Ох ты наш батюшка! как нам не плакать-то, кормилец ты наш! век мы свой всё-то плачем... всё плачем! -- всхлипывала в ответ старуха.

   В полдень поставили столы и стали обедать; но бригадир был так неосторожен, что еще перед закуской пропустил три чарки посольской. Глаза его вдруг сделались неподвижными и стали смотреть в одно место. Затем, съевши первую перемену (были щи с солониной), он опять выпил два стакана, и начал говорить, что ему нужно бежать.

   -- Ну, куда тебе без ума бежать? -- урезонивали его префекты, сидевшие по сторонам.

   -- Куда глаза глядят! -- бормотал он, очевидно припоминая эти слова из своего маршрута.

   После второй перемены (был поросенок в сметане) ему сделалось дурно; однако он превозмог себя и съел еще гуся с капустой. После этого ему перекосило рот.

   Видно было, как вздрогнула на лице его какая-то административная жилка, дрожала-дрожала, и вдруг замерла... Петрищевцы в смятении и испуге повскакали со своих мест.

   Кончилось...

   Кончилось достославное градоначальство, омрачившееся в последние годы двукратным вразумлением Петрищевцев. "Была ли в сих вразумлениях необходимость?"

   На некоторое время Петрищевцы погрузились в ожидание. Они боялись, чтоб их не обвинили в преднамеренном окормлении мэра и чтоб опять не раздалось неведомо откуда: "так-так! А не прислать ли к вам доктора?"

   К счастию, однако ж, на этот раз опасения оказались неосновательными. Через неделю прибыл от губернатора новый градоначальник и превосходством принятых им административных мер заставил забыть всех старых градоначальников, а в том числе и Ферапонтова.