Рисунок - Аагиры специально для рассказа "Город под пеплом".

У каждого города есть дыхание. Вы задумывались об этом?

Если вы не жители этого города, о котором пойдет речь, возможно, вы и не чувствуете городского дыхания, потому что для вас это также естественно, неотъемлемо и незыблемо, как знать,  что у птиц крылья, у слона хобот, а слова состоят из букв. 

Города дышат по-разному - дышат легко, томно, задумчиво, чопорно. Дыхание может быть свежим, дразнящим, может быть горячим, опьяняющим. Иногда городское дыхание навязчиво и суетно, иногда размеренно и упоительно...

Но, к сожалению, у города, в котором жило Нечто, дыхание отсутствовало. 

Вы видели когда-нибудь полуразложившийся  труп, кишащий червями?

Именно с полуразложившимся трупом и можно было сравнить этот бездыханный город, кишащий гражданами.

Да, он был абсолютно безжизненный, несмотря на бесконечные старания  граждан. Впрочем, никто и не пытался его оживить, все пытались в нем просто выжить. 

Жители мертвого города тоже не осознавали, что их город не дышит. Но когда кому-нибудь из них удавалось вырваться из мертвого города, он тут же ощущал присутствие дыхания в другом месте.

Самое ужасное состояло в том, что в той же мере, в какой город представлялся трупом, он представлялся функционирующей матрицей, из которой невозможно было выбраться и в которую невозможно попасть. Если же от цепи все-таки отрывалось одно звено, тут же на его место становилось новое. Но это было редкостью, если не сказать, что даже исключением. 

А теперь представьте себе город наподобие трупа в луже крови, его жителей, двигающихся в нем по определенной схеме. И дополните эту живописную картинку бесконечно падающим пеплом. Хотя вулкана там не было. Да, тут нет ошибки. Город со всеми его жителями находился под слоями пепла, продолжающего сыпаться и сыпаться. Все были уже давно похоронены заживо, но не хотели это осознавать…

Нечто оторвало три пары рук от клавиатур и три пары глаз от мониторов трех компьютеров и вышло из дома. Дома было тепло и уютно, не то, что на пустынной улице с домами, которые были однотипными. Однотипными по своему виду, но различными по своей величине домами пестрил этот город, как пестрит пустыня засохшими кактусами, выросшими тут и там. 

Поезд медленно начал движение, но слова еще не успели разбрестись по купе, столпились в тесном тамбуре, стали толкаться, залезать друг на друга  - сверху и с боков,  буквально влезать вовнутрь других, создавая пирамиды, матрешки, а то и целые матрицы. 

«Тут и там - как же много значат эти слова», - подумало Нечто.

Нечто удивительное, восхитительное и даже идеализированное представляло всегда себе Нечто, потому что не представлять было нельзя. 

Сквозь ясные очи поезда можно было увидеть мелькающие видения, некоторые из них были достойны словесного описания, но словам было не до этого – у них уже началась техасская резня бензопилой по телевизору и буквально. Они безжалостно кромсали друг друга, отрезали окончания, но хуже всего было тем, кому без наркоза делали операцию, создавая доселе неизведанное словцо.

«Нельзя так жить», - подумало Нечто в миллионный раз, потому что считало только до миллиона. До миллиона только научилось оно считать, ведь никто не хотел его направлять на правильный путь и никто не хотел увидеть истинный путь.

Путь его шел через запущенный сквер с тремя пыльными вязами. Вязами только и мог похвастаться этот город. Город был засажен вязами, потому что они неприхотливы и очищают дороги от загрязнения. Загрязнения кругом – идешь и видишь эти загрязнения на дорогах, тротуарах, возле домов, вокруг мусорных урн, но поменьше, конечно же, ведь много пыли оседает  на листьях этих чудесных деревьев. Деревьев других практически нет – сосны и ели сразу выкапывают умные граждане перед Новым годом, а другие деревья никто не сажает, потому что некогда. Некогда заниматься и много чем еще. Много чем еще все любят заниматься, но негде, так как ничего, кроме однотипных домов, вязов и пепла, в мертвом городе нет. Нет даже дорог и тротуаров, а есть только топи да болота, по которым сложно ходить пешком ночью. Ночью вообще ходить по этому городу мерзко и опасно, поэтому все бегают. Бегают, бегают и никуда не прибегают, словно находятся в невидимом вакуумном лабиринте, из которого нет выхода и смысла никакого нет. 

Если коротко описывать весь ужас происходившего в поезде, сводится он к следующему - все странные, даже иной раз жуткие видения, мелькающие за окнами, ни на какие сравнения не претендовали, поскольку словесная бойня с выпусканием кишок и выкидыванием их из окон, была куда как чудовищнее. Именно такие эпитеты упоминали впоследствии доблестные блюстители словописаний. 

«Нет смысла в том, что ты говоришь», - говорят Нечто другие.

Другие делают вид, что ничего не замечают. Не замечают даже пепел извергнувшегося вулкана, толстым слоем покрывающий весь город. Город, который, как оборотень, время от времени перевоплощается в ледяные глыбы в окружении вязких масс и полос с препятствиями. Препятствиями не получалось пренебрегать, их приходилось избегать в буквальном и переносном смысле, смысле, которого здесь нет. 

На помощь призвали спасателей фраз из Малибу, откликнувшихся на гудок поезда. Эти известные всем врачеватели попросили блюстителей словописаний укладывать штабелями мертвецки пьяные слова в дохловозки, но на самом деле это было притворство, так сказать, отвлечение от другого происходившего действа. В это время спасатели фраз так разошлись, точно наелись желудей с шелудивыми, что стали опрокидывать на лопатки слова и отправлять некоторых восвояси. Они придерживались нескольких принципов – зарубить на корню и зарубить на носу, которые пытались всячески донести до слов. Но оставшимся словам уже было не до принципов  - они поняли, что все эти блюстители и спасатели на самом деле бандиты с большой дороги. Догадки слов подтвердились, когда эти товарищи перестали вообще церемониться и начали загибать, сворачивать в узел и насиловать без разбора всех. Насмерть испуганные слова сами стали покидать вагоны поезда, выбираясь через окна, точно ползучие гады, громко клацая от страха челюстями.

Про видения никто ни разу не заикнулся. Уцелевшие слова молчали, как партизаны в кустах. Еще бы!

А ведь именно о видениях и стоило рассуждать. Однако редко кто интересуется истинной стороной дела, всем подавай на завтрак, обед и ужин только то, что они хотят видеть. 

«Нет!», - закричало Нечто: «Я так больше не могу! Не могу так жить. Жить надо, а не существовать. Существовать могут только запрограммированные на одну волну роботы. Роботы, живущие по одной схеме – работать, есть, пить, спать. Спать с кем-то, а с кем-то не спать. Спать одному или иногда только есть, пить и вообще не спать».

Но если бы они не спали, тогда бы… Тогда бы увидели, что творится вокруг поезда, в котором они едут. Тогда бы заметили, что время давно для них остановилось, хотя их собственные часы продолжают свой ход, такой же заранее известный, как и мышиная возня слов в тамбуре поезда. Что поезд движется не по прямой линии, а вниз, в глубины черной дыры. Что черная дыра возвышается на ходулях, что все возвышается на ходулях, даже они сами. 

Что земля, по которой они ступают ходулями, пропитана смрадной кровью. Что пласты почвы скрывают истленную плоть и все еще продолжающие разлагаться кости. Они не замечают того, что безжалостно сминают. 

Не замечают, как животрепещущи деревья, которые на самом деле имеют человеческие очертания. Как велики страдания души города, которая отчаянно взывает к сердцам. Души, которой не нужны гортанные звуки воспевания, которой не нужны помпезные знаки превозношения, которой не нужны горькие слезы воспоминаний, а которой нужно умиротворенное возрождение. Но роботы не могут услышать зов вопрошающей и не могут увидеть истинной красоты.  Роботы не смотрят вниз под ходули, также как не смотрят внутрь других и внутрь себя. 

Все, словно во сне. Хотя, на самом деле, все действительно спят. Даже, когда перемещаются, продолжают спать. Поэтому только одно сравнение напрашивается в гости – все подобны зомби, да еще на ходулях и с завязанными глазами. 

Зомби вытягивают вперед руки и движутся по мертвому серому городу, как движутся прицепленные вагоны поезда – друг за другом, в одной параллели, ничего не замечая. Среди этих зомби есть ценители красоты, но они ослепляются внешней красотой и пугаются внешних уродств, и потому не могут увидеть внутреннего совершенства. Среди этих зомби есть и образованные люди с наградами на груди и медалями на лбу, столь тяжелыми, что им трудно перемещаться, но даже они не видят бессмысленности своего движения внутри разлагающегося трупа. Они спотыкаются, наклоняются, но вновь выпрямляются и выполняют заложенную в них матрицей программу – «спать». А хлопья пепла все падают и падают.

Спать, спать, спать…  Спать больше не получилось, так как поезд слов резко остановился. Остановился, чтобы через окна все увидели одно единственное слово. Слово это – «Очнитесь!».

«Очнитесь!», - закричало Нечто, но никто его не услышал, потому что это было Нечто.

Нечто никто никогда не слушал, потому что оно не умело выражать свои мысли, но очень хотело этому научиться.

И все-таки как не была бы жестока и унизительна эта поездка на поезде, а от нее лишь польза для слов. Сошедшие с поезда слова, сцепились за руки и запели. Запели об удивительных, причудливых видениях, которые они прославляли. И любо-дорого было на них смотреть. Неожиданно начавшийся дождь нарядил их в жемчуга капель. Даже солнце расправило свою ослепительную юбку, касаясь их бахромой лучей, заставив искриться и переливаться. А озорной ветерок подхватил их и понес на воздушных крыльях, чтобы показать другим. Многим другим, которые, скорее всего, так и не смогут их понять.

А может, стоит посмотреть на ситуацию под другим углом?

Вдруг ничего этого нет? Нет мертвого города, нет его зомбированных жителей. Есть только оно – Нечто. Нечто, у которого три пары рук и три пары глаз, потому что ему так хочется, потому что это многое бы упростило. Или потому что цифра три таит в себе три смысла... Смысла, которого нет.

Может, поезд слов это и есть Нечто?

Нечто, которое спряталось ото всех в своем поезде и позволяет отнести себя в черную дыру ирреальности. Нечто, которое смотрит из окон своего поезда на других и не может позвать на помощь, потому что его не понимают. Нечто, которое обезумев и одичав, стало изъясняться на множественных непонятных никому языках. Абсурд, который совсем не абсурд, заключался в том, что Нечто не слышали и тогда, когда оно изъяснялось на понятном для всех языке. Чем больше тьмы, тем меньше света.

И, к сожалению, бездыханный город есть, и есть его спящие жители, и есть падающий на них пепел, и есть Нечто со своими видениями. 

Нечто, которое не может спасти свой мертвый город и не может докричаться до других.

Нечто, которое пронизано болью прошлого, словно не затягивающейся раной. 

Нечто, которое испивает горечь настоящего, отравляя собственную душу.

Нечто, которое настолько сумасшедшее, что если найдется еще одно такое сумасшедшее Нечто, оно все равно будет одиноким в своем сумасшествии. 

Нечто, которое определенно точно знает, что если бы существовали деревья, притягивающие любой мусор и не требующие поливки, такие деревья рассадили бы по всему этому городу. 

Но подождите, возможно, так оно вскоре и будет в видениях Нечто. Нечто, которое будет уже очень далеко ото всего этого, так далеко, что не сможет о них поведать... 

- Тебе надо спать, - услышало Нечто  заботливый голос еще одного врачевателя.

Спать? Нет уж, больше никаких спать. Только вперед, вперед на другом поезде к вдохновляющему сиянию будущего.