Он переминается с ноги на ногу, всеми четырьмя.

- Вы мне обещали… показать…

Киваю:

- Да, да, конечно.

Идет дальше через хмурое редколесье, в который раз кляну себя, что не взял с собой плащ.

Мой спутник спешит… нет, не за мной, впереди меня, он-то побыстрее меня скачет, ему не нравится, что я двигаюсь так медленно.

Киваю:

- Иду, иду!

Слышу обрывки его мыслей. Он думает, я вру. Ну, конечно же, я вру, нет никакого Вертограда. И не было никогда. Ишь чего выдумали, Вертоград, ну показывал он нам картинки этого Вертограда, ну что с того…

Хочу сказать, что Вертоград есть, не говорю, - он не должен знать, что я читаю мысли.

Он…

Осторожно приглядываюсь к нему, думаю, кем он мог стать, если бы не. Кажется, инженером. Хотя, не знаю, есть определенный талант к живописи.

Если бы…

Если бы не…

Поднимаемся на холм, отсюда еле видны пастбища, с которых я его увел. Холодновато, им бы сейчас костры жечь, только не знают они, что такое костры.

Нет, все-таки это инженер.

Ускоряю шаг, спускаясь с холма, бегу вприпрыжку, снова жалею, что не взял плащ. Борюсь с соблазном сесть верхом на своего попутчика, нет, у этого спина слабовата будет, да и я поднабрал за зиму, больше надо было ходить, меньше сидеть у очага в компании медовых пирогов и бифштексов.

Вешняя морось потихоньку расступается, дорога извивается в еще одном повороте, наконец, я делаю торжествующий жест:

- Вот, взгляните… мой Вертоград.

Мой попутчик отступает, цокая копытцами, складывает руки в каком-то молитвенном жесте, хлопает в ладоши, будто исполняет причудливый танец.

- Так вы… вы мне не лгали…

- Ну, еще бы, стану я вам врать…

Обгоняю его, иду среди посадок, но гость уже не видит меня, очарованный фонарным деревом, еще бы, на каждой ветке качается по фонарику…

- Чудо… просто чудо…

Перебегает к часовому дереву, перебирает часы-луковицы, вздрагивает, когда в глубине ствола начинает бить маятник.

- Волшебно… волшебно…

Подскакивает к дереву с телефонами, потом к карточному дереву, долго пляшет вокруг шахматного дуба, но внезапно перебегает к веткам, на которых растут чашки, чайнички, сервизы…

- Слушайте, да это же просто чудо! Как… как вы это делаете? А-а, понимаю, секрет фирмы… а наши-то даже шалашики от дождя сделать не могут…

- Вот, посмотрите, шоколадное дерево… а рядом чайное… они специально рядом с сервизным, чтобы чайку попить с конфетами…

Он срывает шоколадное сердечко, чайное дерево наливает чай в чашку чашечного дерева…

Смотрю на узкую спину гостя.

Вот сейчас.

Взмахиваю топором.

Голова гостя с легким стуком падает в траву.

…отворачиваюсь.

Не люблю кровь.

Вот сколько разделываю, освежевываю тушки, жарю мясо на вертеле, подставляю вниз противень с пудингом (худеть пора, худеть), а к виду крови привыкнуть не могу.

Все-таки смотрю на землю, в то место, куда натекла кровь.

Пробивается росток.

Ладно, пока не до него, надо разделать тушку, засолить-закоптить мясо, ну и свежатинки зажарить на ужин.

…только утром выхожу в Вертоград, смотрю на юный росток, на котором пробиваются свитки. Разворачиваю один, другой, читаю чертежи. Хлопаю себя по лбу, не угадал, не угадал, не инженер и не художник, а архитектор оказался.

Тоже хорошо.

Ближе к полудню поднимаюсь на холм, отсюда видны луга, разбросанными точечками – стада на лугах, две точки мечутся туда-сюда, наверное, молодые парни устроили веселую битву…

К полудню я всегда прихожу сюда. Особенно когда туман. В такие дни иногда сквозь серую мглу просвечивают другие варианты, там уже многоярусные дома, воздушные шары и монорельсы.

Там.

Здесь все остановилось в той точке, где едва научились делать шалашики от снега и иногда со страхом и интересом смотрят на дерево, загоревшееся от молнии, но никто даже не думает подойти к нему и поймать на ветку огонь.

- Мир вам.

Вздрагиваю, смотрю на девушку на склоне холма, не могу отвести взгляд от неприкрытых грудей, чувствую, как вскипает кровь.

- И… и вам мир.

- А у вас… у вас, говорят… Вертоград есть…

- Ага… есть…

Что-то подсказывает мне, что она пришла искать парня, которого я убил вчера, жених он ей, или брат, сват… Еле сдерживаюсь, чтобы не спросить, а вы вчерашнего парня знаете?

- А вы… а вы мне не покажете?

Присматриваюсь к ней. Мне кажется, из неё ничего не получилось бы, хотя, нет, вроде есть какие-то задатки музыканта, но очень слабехонькие. Не вести же её в Вертоград просто ради нежного мяса…

Или… или просто отвести её в Вертоград?

- Ага… пойдёмте.

Беру её под руку. Уже не помню, когда последний раз кого-то брал под руку.

- Вот, посмотрите…

- Ой, красота-то какая! Ой… колокольчики… фонарики…

Нет, так она, конечно, не скажет, они не знают слова – колокольчики. И фонарики.

Они не знают слов.

Здесь все остановилось в той точке, когда воду называют Ва, а землю Ар, и даже нет слова, чтобы назвать себя самого – Я…

Она допивает чай, поворачивается ко мне:

- А вы… а вы почему один?

Пожимаю плечами.

- А вам… а вам обязательно надо, чтобы вот на двух ногах, как у вас?

Чувствую, что краснею.

- А у меня оковы несвадьбы…

Пытаюсь понять, почему соплеменники не позволяют ей выйти замуж, почему никто не хочет её взять, а, вот оно что, рожек нет, а безрогую замуж никто не возьмет…

Бормочу что-то, какой глупый обычай, такую девушку, да замуж не взять, да…

Она обнимает меня, слышу в её мыслях что-то неуместное, странное, да кто этих женщин поймет…

…лезвие вонзается мне под ребра, еще раз, еще, еще, слышу её мысли, вот тебе за всех…

Мир падает, куда-то в никуда улетает почва, пропитанная кровью, сжимаю зубы, только бы успеть увидеть, что проклюнется из моей крови, что, что, что, быть не может, чтобы пустое дерево, пустоцвет…