Картинка из интернета

Ведьмы города С.

Повествование основано на действительно бывших событиях в реальном городе С., в указанный временной период. Каждый персонаж, включая животных, имеет реальный прототип. Однако не принимайте всё за чистую правду…

В начале восьмидесятых годов уже прошлого, двадцатого, века, мне пришлось поработать в самой глубинке России – небольшом городке, название которого я не хочу оглашать по ряду причин. Назовём его просто городом С. – по первой букве истинного названия.

Я только что окончил мединститут, и рассчитывать на престижную должность мне, конечно, не приходилось. Как и у многих коллег, работа моя началась с дежурств на «скорой помощи» - в те времена это было одно из самых тяжелых, ответственных, но мало ценимых занятий. Благодаря ему я в считанные недели изучил географию города и района и на практике встретился с самой экзотической патологией. Но медицинский опыт был далеко не единственным.

Однажды зимой, где-то после полуночи, на станцию скорой помощи поступил экстренный вызов на самую окраину города. Усаживаясь в кабину, я назвал водителю адрес и хлопнул дверью, с удовольствием оставляя снаружи мороз и метель.

- Куда?! – как-то тревожно отозвался шофёр.

Я повторил то, что было написано в карточке. В ответ водитель покачал головой:

- Смотри, доктор! К ведьме едем…

- К какой такой ведьме? – усмехнулся я. Приехав из огромного города всего полгода назад и имея образование, я тогда и представить не мог, что где-то в нашей стране ещё могли сохраниться столь дикие суеверия.

Шофёр усмехнулся и назвал фамилию, имя и отчество пациентки.

- Да, - согласился я, иронически улыбаясь. В маленьком городке едва ли не все знали друг друга.

- А сколько ей лет написано?

- Девяносто.

- Так вот, - водитель рванул машину вперёд, - когда я по этой улице ещё пацаном бегал, ей уже девяносто было. Весь город знает, что она ведьма! Ты там поосторожней…

Конечно, я не поверил. Хотя что-то в душе неприятно так шевельнулось… И в дом я вошёл с опаской.

Домишко был очень старый, весь какой-то замшелый и покосившийся. Свет в сенях не горел, и пока медсестра доставала фонарик, я едва не упал, наступив в какое-то жестяное корыто. На грохот тут же открылась дверь, и нам в глаза ударил свет из маленькой комнаты.

- Входите, доктор. Вот наша бабушка!

Нас встречал мужчина лет шестидесяти, с измождённым лицом и испуганными глазами. В свете электрической лампы без абажура, висящей под потолком, предо мною предстала захламлённая комната с кроватью в углу. Там, под лоскутным одеялом, лежала старуха – наверное, самая древняя из тех, которых мне доводилось до этого случая видеть. Худое лицо, большой заострившийся нос, три жёлтых зуба в черном провалившемся рте напомнили мне классических ведьм из фильмов. Я вспомнил слова водителя и невольно вздрогнул.

- Сколько ей лет? – спросил я у встречавшего нас мужчины. Он как-то нервно пожал плечами и ответил дрогнувшим голосом:

- Девяносто…

- А вы ей кто?

- Внук.

Подходя к постели больной, я машинально оглядывал комнату. Мне не впервой было видеть такие жилища с умирающими стариками в углу, но тут была какая-то странность. Чего-то вроде бы не хватало… Впрочем, мне было не до того.

- Что беспокоит? – спросил я одновременно и старуху, и внука. Мужчина в ответ только пожал плечами, а бабуля со стоном ответила:

- Сама не пойму… Тошно…

Я осматривал её, наверное, около получаса. Медсестра уже шепотом намекала, что нас ждут и другие больные. А я просто не знал, что делать – я не нашел никакой патологии! Сердце работало как часы, давление – как у спортсмена! А что назначать пациенту, которому просто «тошно», я в ту пору не знал. Наконец, запрятав в карман свою гордость, я шёпотом попросил совета у медсестры. Та, умудрённая опытом, быстро набрала в шприц чего-то безвредного и принялась извлекать старушку из-под одеяла. А я опять окинул глазами комнату…

И тут кто-то подёргал меня за халат. Я решил, что это внук пациентки, но уже поворачиваясь, сообразил, что дёргали меня почему-то за полу халата. Опустив глаза, я увидел абсолютно чёрную кошку. Встав на задние лапы, передними зверёк вцепился в меня и смотрел прямо в лицо совершенно осмысленными ярко-зелёными глазами.

- Кис-кис, - пробормотал я и протянул руку, пытаясь погладить кошку. В тот же момент престарелый внук бросился к нам, оттолкнул кошку ногой и выгнал в тёмные сени.

- Кусается, - буркнул он в ответ на моё удивление. Укол между тем был уже сделан, и мы с медсестрой вышли на улицу.

- Ну что, доктор, познакомился с ведьмой? – усмехнулся шофёр.

- Ага, ведьма как ведьма, - в тон ему отозвался я. И только тут понял, чего не хватало в комнате. Там не было ни одной иконы! Весьма необычно для жилья девяностолетней старухи, особенно в нашем-то захолустье. И кошкин взгляд вспоминался мне долго…

Тогда я не мог и подумать, что эта случайная встреча была всего лишь началом моего знакомства с ведьмами города С.

Кстати, через семнадцать лет эта женщина всё-таки умерла. Я случайно увидел справку о смерти. Согласно ей умерла она в возрасте девяноста лет.

***

Тогда я ещё не имел своего жилья и снимал комнату у милейшей старушки Ульяны Филипповны, работавшей когда-то санитаркою в нашей больнице и теперь коротавшей свою одинокую старость в небольшом домишке в самом центре города С. Хозяйке моей было уже за восемьдесят, но она оставалась бодрой и жизнерадостной. Очевидно, соскучившись по общению, она окружила меня теплейшей заботой, и вскоре я для неё стал просто «сынок», а она для меня – «тётя Ульяна». Человеком она, несмотря на невысокий социальный статус, была чрезвычайно начитанным и остроумным, и к тому же знала весь С, как облупленный. Мне казалось, что старушка знакома с каждым жителем города и знает сотни тысяч историй о нём. Истории эти, почти что не повторяясь, излагались мне регулярно за совместными чаепитиями, которые кроме собственно чая включали обычно то пироги, то блины, то просто яичницу с салом. Обычно бабуля начинала с чего-нибудь незначительного, вроде того, что забор у соседа совсем покосился… И сразу же вспоминала, каким мастером был покойный отец соседа, и какой забор был когда-то у церкви, и кто был священником до теперешнего отца Модеста, и почём до войны была на базаре сметана. Слушать её можно было не переставая, и сейчас я часто жалею, что в своё время не записал её речи.

Так вот, после дежурства на «скорой помощи» я рассказал тёте Ульяне о случае с девяностолетней старухой. Вопреки моим ожиданиям, хозяйка отнеслась ко всему очень серьёзно.

- Знаю я её, бедную, - вздохнула она. – Никакая она не ведьма. Просто несчастная. И вся семья у неё несчастная. Хотя без нечистой силы не обошлось.

- А что с ней случилось? – спросил я.

- Не мне о том говорить, не тебе слушать, - строго ответила старушка.

Зная её словоохотливость, я несколько удивился и попытался вновь завязать разговор о мистике.

- А что, здесь есть настоящие ведьмы?

- А как же! Как же без них! Я сама пятерых точно знаю. Хотя нет, Никитична померла, четверых. Да ну их! Помяни чёрта – он тут как тут! Ну-ка ещё чайку…

В тот раз я уже не сумел вернуть Ульяну Филипповну к разговору о ведьмах, хотя и понял, что ей есть о чём рассказать. Сам я, конечно, в эту нечисть не верил и лишь хотел скоротать время за сказками. Однако вскоре Тётя Ульяна стала моим единственным консультантом в области народных поверий и даже, я думаю, сберегла от больших неприятностей.

В конце зимы я получил, наконец, должность участкового терапевта. Мой участок представлял собой самый дальний пригород города С. Изначально здесь селились выходцы из деревень, искавшие в городе лучшую долю, и потому весь пригород представлял собою как бы  очень большую деревню – избы, заборы, собаки, куры, заросшие огороды. То, что жители этой деревни работали в основном на вполне современном заводе, никакого отпечатка ни на быт, ни на их сознанье не наложило. Особенно это касалось людей пожилых, с которыми мне, как врачу, и приходилось в основном иметь дело. В этом я убедился достаточно скоро.

Как-то раз, на второй неделе от моего вступления в должность, поступил вызов на дом в один из дальних районов участка. От калитки этого дома уже были видны заросли ивы возле местной речушки и далеко за ними крыши ближней деревни. Зима была снежной, и на эту окраину вела узкая тропка, где-то прочищенная лопатой, а где-то и просто протоптанная в сугробах.

В доме, кроме больной, не было никого. Я не спешил, на сегодня это был мой последний вызов, и так приятно было после морозной улицы посидеть в тепле, чувствуя за спиной горячую печку и слушая треск поленьев, что я невольно разговорился со старушкой-хозяйкой.

После фраз о погоде, грядущей весне и посеве редиски она прониклась ко мне симпатией и доверием. И вдруг, решившись, она спросила:

- Доктор, а вы с какой стороны пришли?

- Как с какой? – удивился я. – От города, конечно. Не с реки же!

- Ой… - охнула бабушка. – А как мимо дома прошли?

- Мимо какого дома? Я мимо сотни домов прошел.

- Ну да, вы же нездешний. Наверно, заметили, тут на подходе к нам дом стоит старый?

Я вспомнил, что где-то за квартал от этого места действительно обратил внимание на заброшенный дом с едва стоящим забором, дырами в крыше и чёрными провалами пустующих окон. Удивительным было не то, что никто не жил в таком отдалении, а то, что вокруг дома не росло ни кустов, ни деревьев. За забором простиралась абсолютно пустая земля, словно нарочно расчищенная заботливыми хозяевами.

- Это плохое место, доктор, - продолжала бабулька. – Мимо него без крестного знамения не ходи! Ты ведь крещёный? А крестик не носишь? Тогда тем более страшно, крестика нет – партбилет не защита!

Мне стало отчаянно интересно, и я выспросил у старушки всю историю странного дома.

Оказалось, что там когда-то жила местная знахарка. Была она женщиной не молодой, но ещё и не старой, семьи не имела, работала где-то для вида, а основной свой доход получала лечением самых разных недугов и, в основном, устроением судеб для тех, кто к ней обращался. Ей ничего не стоило образовать молодую семью, «присушив» к одному из потенциальных супругов его избранницу или избранника. Так же легко она семьи и разрушала, стоило лишь заплатить. Могла лишить мужчину любовной силы и устроить женщине выкидыш. Могла навести болезнь на ребёнка. Все её боялись и потому уважали, и жила колдунья весело и безбедно.

Но однажды она зарвалась, и в итоге дело кончилось смертью молодой женщины, страстно любимой мужем. Безутешный вдовец, схоронивши жену и зная, чьих лап это дело, выпил в тоске бутыль самогона и пошёл восстанавливать справедливость… В итоге мститель получил пятнадцать лет заключения, а ведьма умерла в тот же вечер, проклиная весь род людской, всё население пригорода и в особенности убийцу. Он, кстати, умер через месяц после суда, так и не успев ощутить всех прелестей нашей тюрьмы.

А вот соседи проклятие ведьмы прочувствовали. С первых же дней вся округа принялась хворать и недомогать, а предприимчивый мужичок, решивший засадить её пустующий огород картошкой, получил по осени только бурьян и жестокий радикулит. Не удивительно, что на сам дом никто не польстился, и даже внутрь никто не осмеливался ходить. Даже местная ребятня предпочитала курить и резаться в карты в других местах.

Те, кто имел несчастье поблизости жить, вскоре решили проблему с помощью местного батюшки, освятившего весь околоток и каждый отдельный дом. Вдобавок, не надеясь только на помощь Божию, над каждым окном и над каждою дверью, включая калитки, были воткнуты иглы как препятствие для нечистой силы, а мимо дома старались вообще не ходить, а если шли – то непременно перекрестившись и читая молитву, какую кто знал. После этого жизнь в посёлке вроде наладилась, однако заброшенный дом продолжал пугать случайных прохожих странными звуками и блуждающими огнями.

Рассказ этот меня впечатлил и повеселил – конечно же, в ведьму, мстящую после смерти, я тогда поверить не мог. Но вскоре мне пришлось призадуматься.

У моей пациентки было повышенное давление, и через несколько дней я решил проведать её и проверить эффективность лечения. Естественно, путь мой лежал мимо страшного дома. На этот раз я обратил внимание, что тропинка возле него слегка изгибается, словно стремясь обойти проклятое место подальше. Но главное было не в этом.

На этот раз было довольно ранее утро. Ночью шел снегопад, и теперь вся округа представляла собой ровное белое полотно, без единой отметины. И на этой чистейшей поверхности весь участок возле дома колдуньи был истоптан маленькими следами.

Любопытство заставило меня пробраться по сугробам поближе. Это были кошачьи следы, и выглядели они так, словно два-три десятка кошек разом выскочили из выбитых окон дома и пробежали к тропинке. Но это бы было ещё ничего, хотя такие стаи кошек бывают только в кино.

Одна стёжка следов шла не от дома. Она начиналась среди заснеженного огорода и лишь затем вела к общей тропе. При этом спрыгнуть коту на начало следов было попросту неоткуда!

Едва ли не в первый раз в жизни я, сняв перчатки, перекрестился…

***

Между тем наступала весна. Снег превратился в грязь и растёкся ручьями и лужами, набухли древесные почки, расчирикались воробьи. А на входных дверях многих домов моего участка появились нарисованные мелом кресты… Когда я спросил у своей Ульяны Филипповны, что это значит, она усмехнулась моей дремучести и сказала, что наступила «страстная неделя» - последняя неделя перед православною Пасхой. В этот период, по народным поверьям, нечистая сила имеет особую силу. Кресты на дверях, таким образом, представляли собой обереги.

Как раз на этой неделе я лично познакомился с одной из ведьм моего участка.

В нашей стране, к сожалению, мужчины живут заметно меньше, чем женщины. Потому на работе я в основном имел дело с бабульками, а дедушки попадались достаточно редко. Но в этот раз вызов был именно к старику.

Диагноз был довольно банальным: деда скрутил сильнейший радикулит. Он лежал в постели «по стойке смирно» и улыбался, поскольку в покое не чувствовал ничего. Однако малейшее шевеление вызывало столь резкую боль, что мужчина вскрикивал и невольно ронял слёзу. Его жена, милая округлая бабушка, суетилась вокруг больного, являя всю полноту любви и заботы, не увядших за долгие минувшие годы.

Я посочувствовал, назначил лечение. Дед улыбался, довольно кивал головой. А старушка вздохнула и сокрушенно промолвила:

- Это Козлиха его испортила! Теперь месяц будет лежать…

- Да ладно тебе! – старик попытался махнуть на жену рукой и сморщил лицо от боли.

- Она! Больше некому! И чёрт тебя дернул с ней поругаться, да ещё в страстную неделю!

Мне сделалось интересно, и без особых трудов я услышал такую историю:

Козлихой в посёлке звали соседку моего пациента, слывшую по всему околотку за ведьму. Неблагозвучная кличка происходила от вполне обычной фамилии, а как ведьму она сама себя рекламировала лет с тридцати. Результат не замедлил явиться: Козлиху стали уважать и бояться. Впрочем, материальной прибыли она получить не стремилась, ей вполне хватало того, что любое недомогание считали результатом её колдовства и старались ведьму ничем не задеть.

Ближним соседям она, с её же слов, никогда не вредила, однако и тут исключенья случались. Как-то раз, летним вечером, соседи сидели на вольном воздухе и коротали время за подкидным дураком. Играла в дурака и Козлиха, однако ей отчаянно не везло. А выигрывала как раз жена моего пациента, и не просто выигрывала, а, опьяненная карточным фартом, ещё и смеялась над несчастной соседкой. Та в ответ улыбалась, а по окончании игры на прощанье похлопала её по спине.

В тот же вечер бедную женщину ударил такой же радикулит, как сейчас – её мужа. Не в силах пошевелиться, она только стонала и проклинала злобную ведьму. А муж немедля пошёл за Козлихой. Ей он не стал говорить, что жена заболела, а просто пригласил зайти по какому-то мелкому делу.

И вот Козлиха вошла.

- Ты! – закричала больная. – Это ты, ведьма, меня испортила! А ну-ка лечи!

- Что ты, что ты, - запричитала Козлиха, - да я только шутила! Не умею я ничего!

И попятилась к двери. Но там уже стоял муж болящей. В руках его был топор…

Самое интересное, что ведьма всё-таки что-то пошептала над кружкой воды, обрызгала этой водичкой больную, и уже к утру болезнь отступила. Я, как врач, объяснить это никак не могу.

А теперь, не далее как вчера, мой болящий в свою очередь поругался с соседкой из-за какого-то пустяка. Но его она даже не трогала.

Тут в дверь постучали. Хозяйка открыла, и на пороге я увидал высокую худую старуху. Она быстрым взглядом окинула комнату, на миг задержавшись на постели больного, и слегка улыбнулась.

- Что, Михалыч-то слёг? – спросила она.

- Слёг, - сокрушённо вздохнула хозяйка.

- А доктор у вас?

- Вот он. А что, или тоже хвораешь?

- Да вот заодно уж хочу давленье проверить. Вы ко мне не зайдёте? Я рядом живу.

- Давайте я вас здесь посмотрю, - ответил я. – Заходите!

Старуха слегка поморщилась, но в дом не прошла.

- Нет уж, вы ко мне зайдите, пожалуйста!

И скрылась за дверью.

Я пожал плечами и стал собираться. Капризы больных мне были не в новость.

- Вот и не верь теперь, что Козлиха – настоящая ведьма! – сказала старушка. – Через иголку войти не смогла!

- Ты что, иголку воткнула!? – воскликнул больной. – Да она нас теперь со свету сживёт!

- Не сживёт! Ишь, явилась порадоваться! А если бы без иголки она и меня бы испортила? Что тогда? А так я с нею договорюсь.

Я уже знал про иголки, которые для защиты от нечисти втыкают в косяк над входными дверями. По местным поверьям, ни одна ведьма не в состоянии преодолеть защищённый иголкой порог. Но увидел я такой оберег в первый раз: над дверью, и правда, торчала игла.

- Так вы теперь к Козлихе идёте? – спросила хозяйка. – Смотрите, ничего у неё не берите, а если что даст – сразу бросьте! От неё всего можно ждать…

Я усмехнулся, однако пообещал остеречься. И пошёл к соседнему дому.

***

Дом Козлихи был самым обыкновенным. Ни снаружи его, ни внутри я не нашёл ничего такого, что указало бы на хозяйку как на союзницу сатаны. Даже иконы были на месте – в «красном» углу большой комнаты, украшенные бумажными цветами и расшитыми занавесками.

Хозяйка встретила меня, радостно улыбаясь, и с порога засыпала жалобами на все мыслимые недомогания. Терпеливо выслушав, я принялся за осмотр. Однако, как и в случае с моей первой ведьмой, к которой я ездил на «скорой помощи», никакой патологии не нашлось. Конечно, при желании можно было бы отыскать возрастные особенности, но ни одна из них на эти жалобы не тянула. В конце концов я подумал, что бабуля просто решила вблизи рассмотреть молодого врача, и сел выписывать рецепт на банальные таблетки против склероза. А старушка, раздетая для осмотра, принялась одеваться.

И тут я обратил внимание на предмет, висевший у неё на шее на толстой, полинявшей от времени нитке. Обычно у пожилых людей, которые только одни и верили в Бога в России в те времена, на таких нитках был крестик – чаще всего алюминиевый, реже латунный или даже серебряный. При осмотре врачом крестик обычно перебрасывался владельцем на противоположную сторону тела, чтобы он не мешал, и поэтому виден не был. Так же делала и Козлиха, и поэтому только теперь, когда она уже не обращала на меня никакого внимания, я увидел, что креста на ней нет. Человеку, знакомому с православным христианством хотя бы так, как я в тот период, это не могло показаться нормальным. Иконы в углу уже предусматривали наличие крестика на хозяйке. А тут на шее её висел небольшой мешочек из чёрной ткани, без каких-либо украшений.

Меня разобрало любопытство. Отложив авторучку, я решительно встал и объявил пациентке, что хочу кое-что уточнить. Она несколько растерялась, и это дало мне возможность не только внимательно рассмотреть её талисман, но, изловчившись, даже незаметно прощупать. На ощупь в нём было что-то вроде сухой травы и странных плотных фрагментов, напоминающих кости мелких животных. Впрочем, это не говорило мне ни о чём.

Когда я уходил, Козлиха любезно проводила меня до порога и на прощание угостила большим красным яблоком. Как оно сохранилось до начала весны в таком свежем виде в простой деревенской избе – понять невозможно. Яблоком я просто залюбовался, сказал спасибо и хотел уже откусить – но смутная тревога и предупрежденье соседей заставила передумать и сунуть подарок в сумку. Выбросить его я, конечно же, и не думал.

Уходя прочь от дома, я машинально оглянулся назад. Козлиха маячила за окошком, не сводя с меня глаз. Её взгляд был внимательным и показался мне неприязненным.

Дома я положил яблоко на тумбочку возле кровати.

- Ерунда, - сказал я себе. – Не отравила же его деревенская бабка!

Аппетита, однако же, не было, и яблоко осталось на тумбочке до утра. А утром, вскочив по будильнику, я просто опешил: сочный румяный плод, вчера ещё словно сошедший с картинки, весь почернел и сгнил…

***

- Яблоко – любимое ведьмино средство порчу передавать, - просвещала меня Ульяна Филипповна. – Почему-то всегда красное. Только из рук в руки его редко передают. Чаще подбрасывают. Съест человек такое заговорённое яблоко – и начинается… Кто болеет, кто с ума сходит, кто от злости звереет. Уж что бы с тобою стряслось – неизвестно. Твоё счастье, что сразу не съел. Больше суток такие штуковины не хранятся! А вместо креста у неё чёртова ладанка. Ладанки многие носят, но у нормальных людей там ладан, святая земля или вроде того. А у колдунов там волшебные травы, уголь и кости.

- Но если Козлиха ведьма, почему у неё иконы в углу?

- Иконы и крест пугают их не всегда. Бывает всякое, раз на раз не приходится. Иные могут даже в церковь ходить и нательный крест носят. Как в медицине - иммунитет.

- Так значит, и защитить кресты и иконы не могут?

- Могут, но не всегда.

- Почему?

- А всё по нашему маловерию!

Тётя Ульяна повернулась к плите, на которой стояла горячая сковородка, и плеснула на неё немножко воды. Та с сердитым шипением испарилась, оставив едва заметное облачко пара.

- Вот так и нечистая сила. Когда сковородка холодная, вода  на ней и останется. Крест и иконы согреваются, когда ты их своей верой на огонь Божий поставишь, и силу получают только через него.

- Так тогда любой камень, любая щепка…

- Любой камень, любая щепка! – отрезала тётя Ульяна. – Но только если ты их поставишь на Божий огонь!

Старушка встала и вышла из кухни. Позднее я понял, что она вообще не любила разговоров о вере, особенно с нехристем вроде меня. А тогда сразу подумал, что не так уж она проста, как можно было бы ожидать от санитарки на пенсии.

***

О том, что ведьмы бывают вхожими в церковь, я вспомнил лет через двадцать. К тому времени я уже был постоянным прихожанином церкви города С, о чём и помыслить не мог в первые годы своего приезда сюда.

Однажды, во время воскресной службы, в самой её кульминации, когда священник с Причастием вышел из алтаря, возгласив: «со страхом Божиим и верою приступите!», с левой стороны полупустой церкви раздался пронзительный женский крик:

- Не будем!

Я невольно повернулся туда. Повторяю, церковь была наполовину пуста, и в том месте, откуда явно раздался крик, не было никого. По крайней мере, никого не было видно.

***

Однако и в том, что священные предметы способны противостоять козням нечисти, мне тоже довелось убедиться. Когда мой сын был маленьким, мы часто гуляли по городу. Просто ради разминки. В одну из этих прогулок с нами случилась такая история.

Сыну было года, наверное, три. Бабушки его окрестили, но нательного крестика он не носил, что в те времена было у нас обычным. И вот во время одной из прогулок вдруг к нам подскочила какая-то жизнерадостная старуха, и, не успел я глазом моргнуть, принялась сынишку гладить по головке и обнимать. Длилось это буквально пять-шесть секунд, и женщина скрылась так же внезапно. Сразу я не придал значения этому случаю, да и сын отнёсся к внезапной ласке спокойно. А вечером…

Тогда мы уже имели квартиру и жили своей семьёй. Уложив сына спать, сели с женой смотреть телевизор – и тут же вскочили от страшного рёва. Наш сын, обычно всегда спокойный, плакал навзрыд во сне.

Когда его разбудили, он мог сказать только, что видел очень страшный сон. Мы его успокоили, как могли, и уложили опять. Через десять минут всё повторилось.

Когда мучения длились уже часа два, я подумал, что они как-то связаны с любвеобильной бабулькой. Причём просто в испуг и сильное впечатление как-то не верилось. И тогда я попробовал то, с чего, наверное, следовало начать.

В квартире была очень старая церковная книга, перешедшая в нашу семью от прадедушки. Хранил я её не более как реликвию, но тут вдруг впервые подумал, что она является освящённым предметом.

Я снял книгу с полки и положил возле постели ребёнка. С этого момента он до утра спал спокойно.

***

Лето было жарким и душным, больные мои такую погоду переносили неважно, и работы на дальнем участке было достаточно. Среди всего прочего довелось мне едва ли не месяц лечить местную знаменитость – бабу Лену, о которой ходило множество самых жутких рассказов. Среди них были и ремейки с классиков, и кочующие из столетья в столетье народные байки. Катанье верхом на соседях мужского пола, выдаивание чужих коров, беготня по посёлку в облике чёрной свиньи… Этим перечень ведьминых козней далеко не кончался. Но к чести местного населения, все признавали, что и лечить она тоже умела, особенно переломы и вывихи.

И вот на восьмом десятке баба Лена сама заболела. Причём, как обычно бывает у ведьм, непонятно чем – все жалобы сводились к слабости, «плохоте» и странному состоянию под названием «тошно».

Когда я впервые явился на адрес, меня поразил внешний вид бабы Лены. Это была невысокая, худая старуха, очень смуглая, темноглазая, с копной черных, без единой сединки волос. И разговор, и взгляд, и манеры говорили о том, что женщина она очень властная. Как я узнал потом, у бабы Лены было пятеро детей, младшему из которых сравнялось сорок четыре, и все они вместе с семьями отчаянно трепетали перед старухой.

Ко мне бабушка отнеслась благосклонно, после осмотра мы ещё просто так побеседовали – благо, вызовов в тот день было не много. Баба Лена, как очень многие старики, нуждалась в общении, а мне было отчаянно интересно поговорить с такой знаменитою ведьмой. В общем, почувствовав расположение пациентки, я стал посещать её каждые несколько дней. Да, собственно, в этом была и необходимость.

Больная моя за всю жизнь ни разу не принимала никакого лекарства, и теперь самые лёгкие препараты даже в незначительных дозах вызывали реакцию совершенно невероятную. Искренне стараясь помочь, я постоянно менял лечение, но должного эффекта, увы, не достиг. В конце концов мы с нею сошлись на том мнении, что следует ограничиться только лечебными травами. Я очень гордился своими познаниями в фитотерапии, которую в своё время изучал специально, но познаньями бабы Лены был глубоко посрамлён. Она знала местные травы гораздо лучше меня, и лечение было мной не назначено, а только одобрено. И, представьте себе, оно помогло значительно больше, чем аптечные препараты! Однако полное здоровье, увы, не вернуло.

Во время своих визитов я тщательно избегал разговоров о всяческой мистике. Именно это, скорее всего, и расположило ко мне старушку. И когда, после случая с лечебными травами, я ей сказал, что готов сам у неё поучиться лечебному делу, она таинственно прищурилась и с лёгкой улыбкой сказала:

- Научила бы, да тебе, доктор, нельзя…

Эту странную фразу разъяснила мне моя Ульяна Филипповна, кстати, прекрасно знавшая тётю Лену.

- Ведьмы, - говорила она, - умирают всегда в мучениях, и умереть не могут до той поры, пока всё своё мастерство кому-то не передадут. А передать кому попало – такое редко бывает. Обычно заранее ищется человек, чем-то похожий на саму ведьму, его подготавливают, а потом уже способности отдаются – и наступает скорая смерть, обычно ровно в полночь или же в полдень. Ты, я так поняла, ей понравился, могла бы и тебе передать свою силу. То, что ты мужчина – не важно. Да, наверное, пожалела тебя…

Примерно через неделю в доме у тёти Лена появилась её племянница. Приехала она откуда-то издалека специально, чтобы ухаживать за старухой. И если раньше у постели больной дежурили её дети и внуки, по очереди бравшие выходные, то теперь там всегда пребывала племянница Галя. Внешне она была точной копией тёти Лены, только раза в два увеличенной. Кстати сказать, никто из детей и внуков на бабулю не был похож – все были белобрысы и светлоглазы.

Галя была весьма молчалива, и старушка с ней при мне даже не заговаривала. Вначале я было решил, что это глухонемая. Но однажды, в очередной раз придя навестить больную, замешкался в сенях у входной двери и услышал внутри монотонный гул голосов. В основном говорила бабуля. Слов я понять не мог, но впечатление было такое, что тётя Лена читает лекцию о чём-то удивительно важном. Периодически она переспрашивала, и Галя отвечала ей низким голосом. Я постучал. Голоса тут же смолкли, послышался шорох, а затем меня пригласили войти. Племянница сразу же удалилась, а тётя Лена выглядела необычайно взволнованной. Поздоровавшись и присевши возле кровати, я заметил на столе в середине комнаты стопку книг, наспех прикрытую какою-то тряпкой. С боку выглядывали корешки переплётов, и, судя по ним, книги были очень старинными.

После этого я каждый раз останавливался у двери, и ситуация каждый раз повторялась. Только вместо книг под тряпкою на столе угадывались другие предметы.

Обучение длилось недели две. Однажды днём, идя по участку, я был поражён необычным явлением: вдруг, ни с того ни с сего, где-то завыла собака. Вой, тоскливый и долгий, разлился над посёлком – и его, одна за другой, подхватили, наверное, все окрестные псы. Минуты две эти жуткие звуки оглашали окрестности, и вдруг разом всё стихло. Я взглянул на часы: было ровно двенадцать.

В тот день в поликлинике я принимал во вторую смену. Часов около четырёх в мой кабинет за справкой о смерти зашёл сын тёти Лены. Посочувствовав, я заполнил стандартный бланк и между прочим спросил:

- А когда она умерла?

- Сегодня, - ответил мой посетитель. И, опуская глаза, добавил: - Ровно в двенадцать дня…

***

Поздней осенью, когда деревья уже остались без листьев и небо вместе с дождём посылало первые порции снега, мне довелось столкнуться ещё с одним удивительным случаем.

Почти в центре моего участка был пруд. Мелкий и грязный, но настоящий пруд, в котором местная ребятня даже ловила рыбёшек. На самом его берегу жила семья, состоявшая из старика со старухой и двоих взрослых, семейных уже сыновей. Вопреки современной традиции, когда повзрослевшие дети живут вдали от родителей, здесь сыновья просто расширили дом, который теперь состоял как бы из трёх разных построек, и остались в родном гнезде. Благо, место вокруг было не особо удобное для строительства и потому свободное до поры.

Эта семья поражала меня трудолюбием. Дом был, как говорится, полная чаша: большой огород, куры, гуси, свиньи, корова. Эдакий сельский хутор среди городской окраины. Да было кому на нём и работать: при том, что сама хозяйка была маленькой и тщедушной, её муж и оба сына смотрелись богатырями: под два метра ростом, косая сажень в плечах… Как-то раз, зайдя к ним на вызов, я застал мужиков за делом – они разгружали автоприцеп с картошкой. Так вот, каждый за раз тащил по мешку на каждом плече! На мой удивлённый возглас младший из братьев смущённо улыбнулся и пробормотал:

- Да лень лишний раз за мешком возвращаться…

И вот эту семью постигло несчастье. Старушка, а звали её баба Зоя, осенью разболелась. Страшные боли в груди, одышка, резкая слабость… И так не шибко крепенькая бабуля совершенно расклеилась и вторую неделю лежала в постели, не в силах даже поесть. Всё говорило о том, что жить ей осталось не долго.

Моя медсестра дважды в день делала ей инъекции, и я заходил почти каждый день, хотя помочь был, к сожаленью, не в силах. Каждый раз, измеряя больной давление, я изумлялся её худобе: под кожей плеча сразу же ощущалась кость, мышц не было совершенно. Тем удивительней то, что случилось в дальнейшем.

Как-то раз я пришёл, как обычно, со своим бесполезным визитом. Меня встретила одна из снох бабы Зои, растерянная и заплаканная. Я решил уже было, что бабушка умерла, но дело было в другом.

- Я сразу же говорила, что свекрови «сделали», - зашептала она. («Сделать» в нашей местности означает навести колдовскую порчу.) – Вот посмотрите!

Я, невольно покрывшись мурашками, прошёл к комнате бабы Зои. У постели столпились все три мужчины этой семьи, но голос, который нёсся оттуда, не принадлежал никому из них. Он вообще был каким-то нечеловеческим - грубым, низким и злобным. Я обратил внимание, что в такт ему дрожала и звякала посуда в шкафу.

- Что, лечить меня вздумали?, - вещал голос, - Врача пригласили? Вот он идёт, сейчас я ему покажу! Самому лечиться придётся!

Я в страхе замер. И тут случилось что-то невероятное. Я увидел, как старуха вскочила с постели и трое здоровенных мужчин попытались её схватить. В следующую секунду все они разлетелись в разные стороны, как тряпичные куклы, и крошечная старушка, страшно сверкая глазами, молнией метнулась ко мне. Наверное, тут бы и закончилась моя бренная жизнь, но откуда-то сбоку выскочила сноха с иконой в руках. Взвыв, бабка шарахнулась в сторону, и, едва не вышибив дверь, скрылась на улице.

Лет десять спустя, когда я впервые увидел фильм «Изгоняющий дьявола» («Экзорсист»), я поразился, насколько похоже в нём была показана одержимость. Но в те времена такого в нашей стране ещё не показывали, и приходилось учиться на собственном опыте.

Мужики, охая, встали с половиков, и мы вчетвером кинулись ловить бабу Зою. Выскочив на улицу, я увидел, что она мчится по берегу пруда. Зрелище было мистическим: хмурый пасмурный день, облетевшие ивы, стальная поверхность воды – и тщедушная бабка, босиком и в одной рубашке несущаяся неизвестно куда.

Сыновья кинулись старухе наперерез. Увидав это, она злобно взвизгнула, оглянулась назад – но мы с её мужем уже отрезали путь к отступлению. И тогда баба Зоя бросилась в пруд. Вода доходила ей до груди, но на том берегу она оказалась буквально через пару секунд. Мы кинулись за нею в обход, понимая, что уже не догоним. Но тут к старухе подскочила опередившая нас сноха с какой-то бутылкой в руках. Размахнувшись, она плеснула на бабушку из бутылки, и та, страшно взвыв, упала на землю.

- Святая вода, - тихо сказала женщина, когда мы, наконец, подоспели.

Старушка лежала без чувств. Она была мокрой, облепленной грязью, и мы поспешили отнести её в дом, пока больная совсем не замёрзла. Как ни странно, но муж её, легко носивший по два мешка картошки за раз, сейчас не мог поднять это тщедушное тело с земли. Я принялся помогать, и сквозь мокрую рубашонку ощутил горячее, словно печь, костлявое тело. Влажная ткань от этого жара стала испускать белый пар, а к тому времени, как бабулю донесли до постели, засохшая грязь уже отпадала с неё твёрдыми корочками.

Баба Зоя умерла на третий день, так и не пришедши в сознание. Говорили, что её гроб с трудом несли четверо взрослых мужчин. Ещё говорили, что вечером в день похорон на моём участке была жестоко избита какая-то женщина. Впрочем, в милицию заявления не было, и осиротевшая семья, насколько я знаю, многие годы жила спокойно и мирно.

***

Через несколько лет мне предложили новое рабочее место, и я расстался со своим врачебным участком, ставшим уже и родным, и близким. В последний раз шагая по его переулкам, я вспоминал едва не у каждого дома, кто от чего в нём лечился. Вспоминал лица и речи своих пациентов, то доброе и не доброе, что между нами бывало. Чаще всё-таки доброе.

Уже смеркалось, когда я возвращался назад. На улице, по зимнему времени, не было ни души, но вдруг я почувствовал какое-то движение у себя за спиной. Оглянувшись, увидел большую собаку. Таких на своём участке я никогда не встречал: размером, наверное, с сенбернара, гладкошёрстная, черная, с тяжелой мордой и острыми стоящими ушами. Встретив мой взгляд, собака села на снег и посмотрела куда-то в сторону. Я несколько испугался, но зверь не проявлял никакой агрессии, и я двинулся дальше. Собака пошла за мной, соблюдая дистанцию метров в десять. Останавливался я – останавливалась и она. Сворачивал я – сворачивала за мной и она. Но не это было самое странное.

В этом районе в каждом дворе обязательно жила собачонка. И кто бы ни шёл мимо забора, бдительные сторожа сразу давали знать о том всей округе яростным лаем. Особенно это касалось чужих собак, иногда забредавших в посёлок. Словно не в силах простить чужакам их свободу, местные шавки буквально разрывались от злости. А в этот раз все собаки молчали! Даже на меня не гавкнула ни одна, и тем более удивительно, что провожавший меня зверюга не вызывал ни малейшей реакции.

Как бы то ни было, мы с моим удивительным провожатым в полной тишине дошли до железной дороги, которая и была границей участка. Место у полотна было совершенно открытым, но когда я обернулся в последний раз, странной собаки уже не было видно нигде. Наверное, так мой участок простился с одним из тех, кто покинул его навсегда.