Спрашиваю себя, зачем я здесь.

Оглядываю остальных с какой-то непонятной надеждой – может, они знают. Они не смотрят на меня, они сами спрашивают себя – зачем они здесь.

Мы все.

Хороши ерунду ерундить, скажет моя первая половина.

Хороши ерунду ерундить, скажет моя вторая половина.

Хороши ерунду ерундить, скажут соседи.

И будут правы.

Поэтому собираемся здесь, в беседке на дереве, собираемся тайно, врем что-то, представляем себе, как будем ловить тетерева, или дядерева, или окуня, или якуня, или акуня, или ыкуня, или в лес пойдем, или в лебез пойдем, или в бор, или в бар, или в бур, или в быр.

Никому не скажем, куда идем на самом деле.

Никому.

Разворачиваю тонюсенький слой древесной коры, получилось не ахти, ну да ладно, сойдет.

Шорох Ветра смеется, Шорох Ветра говорит, что у меня слой – смех один, позор-позорище. Делаю хорошую мину при плохой игре, вежливо спрашиваю, а что может предложить уважаемый Шорох Ветра, уж он-то лучше знает, как надо делать слои. Шорох ветра делает многозначительную паузу, вытаскивает что-то плоское, тонкое, сбитое из опилок, раскладывает на столе – опилки рассыпаются под порывом ветра. Здесь уже моя очередь говорить про позор-позорище, моя очередь горделиво поднимать голову.

Все смотрят на меня.

Ждут.

Прокалываю себе запястье – быстро, резко, тут, главное, не раздумывать, а то так и испугаться недолго.

Окунаю стрелу в черную кровь.

Вывожу замысловатый знак.

Жду.

Разумеется, все спросят – а это что.

А я отвечу:

А это знак цвета, который я увидел, когда приметил сияние полной луны, бьющий через туман.

Шорох Ветра не остается в долгу, вытаскивает еще один пласт опилок, колет запястье, выводит что-то причудливое, заковыристое, чего мы, конечно, не понимаем.

Ждем объяснений.

Шорох Ветра терпеливо втолковывает нам, что это знак чувства, которое он испытал, когда после долгой дороги по холоду подступающей ночи увидел огни родного дома и почувствовал тепло очага.

Мне не по себе, я понимаю, что Шорох Ветра меня переплюнул. Крепко переплюнул, мне такое не под силу. Мне так кажется.

Смотрим на Солнечный Час, ждем, что он скажет. Солнечный Час выводит причудливую загогулину.

Ждем.

Солнечный Час молчит.

Что это значит, спрашиваем мы.

Солнечный Час фыркает:

Ничего не значит.

Так нельзя, говорим мы, это должно что-то значить.

Это… ну… это… - Солнечный Час смущается, наконец, отвечает, - это сожаление о том, чего не могло никогда случиться, но все-таки жалко, что не случилось.

Молчим.

Понимаем, что Солнечный Час обошел нас всех.

Не было такого никогда, - говорит моя первая половина.

Не было такого никогда, - говорит моя вторая половина.

Было, - говорю я.

Мне нечем доказать, но я говорю – было.

Моя первая половина молчит.

Моя вторая половина молчит.

Соседи молчат.

Раньше еще спорили, еще доказывали что-то, что не может такого быть. Есть образ, есть образ, есть твой образ, есть мой образ, я свой образ тебе передаю. Электрический импульс, невидимый всполох.

А это зачем – образ, потом знак – черной кровью на тонком дереве, - знак, из которого мы должны понять образ.

Так раньше делали, говорю я.

Сам не верю в то, что говорю.

Не было такого, говорит моя первая половина.

Не было такого, говорит моя вторая половина.

Не было такого, говорят соседи.

Они верят.

Теперь я уже ничего не говорю.

И соседи не говорят.

Уже сами знаем, что друг друга не переспорить.

Сегодня придумали.

Знак.

Знак воспоминания о снеге, когда он уже растаял.

И еще придумали.

Знак тоски о горячем лете, когда до него еще бесконечно далеко.

И еще придумали.

Знак еды – не какой попало еды, а еды, которую едят утром в первый день лета при открытых окнах, а впереди долгая-долгая безмятежность тепла.

Долго спорили – это и есть то самое, или не то. Решили, что все-таки не то, что что-то мы делаем не так, понять бы еще, что именно.

Наверное – все не так.

Все.

Шорох ветра в отчаянии кричит, кто найдет оригинал, тому… тому… да что пожелаете!

Мы молчим. Мы хотим оригинал. Мы все.

Носим на цепочке свои знаки.

Знак Шороха ветра.

Знак Солнечного Часа.

Знак света звезды, которая погасла много лет назад.

Соседи посмеиваются.

Это ничего, думаю я, главное, чтобы не взялись убивать тех, кто носит знаки.

Думаю осторожно, чтобы не услышали.

А вы что? – спрашиваем у Солнечного Часа.

Солнечный Час молчит.

Догадываюсь:

Ничего не придумали?

Солнечный Час с треском ломает деревянную полоску.

Этого мы и боялись. Вернее, знали, что так может быть. Что однажды кто-то из нас уйдет.

Потому что в этом нет никакого смысла.

Нет.

Никакого.

Смысла.

Мы молчим, мы все понимаем.

Хочу послать ему сигнал прощания и еще что-то, сигнал симпатии, что ли.

Хочу послать какой-нибудь знак.

Понимаю, что ему уже не нужны знаки.

Солнечный Час вытряхивает из мешка что-то… что-то… что-то…

Не понимаем.

Вернее, понимаем, но не хотим понимать, не хотим верить, нет, нет, нет…

И все-таки.

Тонкие полоски не то древесины, не то мельчайшей древесной трухи. Полоски, сшитые тонкими нитями.

И знаки. Знаки. Знаки. Знаки, испещрившие все полотно.

Хочу спросить, что это значит.

Не спрашиваю, уже знаю, что он ответит – неизвестно.

Смотрим. Пытаемся понять. Не понимаем.

Молчим.

Солнечный Час все понимает, чиркает огоньком.

Трещит пламя.

В огне исчезает то, чего не должно быть.

Расходимся.

Боимся смотреть друг другу в глаза.

Боимся не то, что слать сигналы – мыслить.

Боимся.

Что ты, в самом деле, никто это не понимает.

Это моя первая половина.

Что ты, в самом деле, никто это не понимает.

Это моя вторая половина.

Половины, они такие, они чуют даже то, чего не говоришь.

Соседи молчат.

Они не знают.

Не чуют.

Лес.

Грибы.

Ловлю себя на том, что по привычке подбираю слово для запаха грибов после дождя, когда в воздухе чуть слышны первые отголоски осени.

Тут же отгоняю от себя это наваждение.

Что-то привлекает мое внимание в земле, что-то…

А вот.

Вытаскиваю из земли потемневшие от времени кубы, стряхиваю с них песок…

…смотрю…

…знак дерева.

Знак воды.

Знак дома.

Здесь не может быть никакой ошибки, - потому что рядом со знаками я вижу нарисованный дом, или водопад, или дерево…

Показываю Шороху ветра.

Шорох ветра кричит.

Громко.

Отчаянно.

Шорох ветра смотрит на свои пустые ладони, как будто ждет, что в них появится то, сожженное нами.

Ничего не появляется.

Ничего.

Иду домой.

Вспоминаю наши знаки – знак того чувства, которое бывает, когда возвращаешься домой после долгого пути через подступающую ночь.

Мои половины ждут меня.

И соседи ждут.

Так положено, - если кто-то долго не идет из леса, все собираются, гадают, то ли ещё подождать, то ли в лес идти, искать.

Вхожу в дом, бросаю на порог разноцветные кубы.

Показываю.

Знак воды.

Знак дома.

Знак дерева.

Знак человека.

Все смотрят.

Всем страшно.

Кто-то робко думает, а зачем-зачем, когда можно просто послать сигнал – думы поглощаются страхом.

Они боятся.

И не сразу понимаю, что боятся не только кубов, - но и того, кто принес их сюда.

Понимаю – когда уже стрелы вонзаются мне в горло.

Одна.

Две.

Четыре.

Понимаю – насмерть.

Бегу прочь в холод полуночи, сталкиваюсь с Шорохом Ветра, смотрю на его простреленное горло, спрашиваю себя, почему мы до сих пор живы…

…почему…

Мы не умрем, говорит мне Шорох Ветра.

Не умрем.

Он знает.

Знает.

Почему, спрашиваю я, почему, почему…

Потому что ты знак, говорит Шорох Ветра. Знак света звезды, погасшей много лет назад.

И я знак, говорит Шорох Ветра. Знак шороха, который оставил ветер в зарослях леса.

Ты бредишь, думаю я.

А это тогда все откуда – он начинает сердиться, - а, это, тогда, откуда, он, начинает… Слышишь? Слышишь?

Понимаю, что слышу, что давно это слышал, но не придавал значения. Понимаю, что, слышу… слыш-шу, слыш-шу, - похоже на шорох ветра.

Они тоже знаки.

Они.

Все.

Они еще не знают об этом.

Или знают – но боятся признаться….

…самим себе…