- Видишь дорогу? – раздался за спиной женский голос, обдавая меня прогорклым дыханием осени.

Я кивнула, вглядываясь в тропинку, что извиваясь, проходила через темный лес и, ныряя вниз, терялась в мрачных колючих кустах на дне оврага, а взлетая верх, светлела, и будто разведя деревья в стороны, становилась шире.

- Ты должна пройти по ней, - крепко держа меня за плечи, прошептала незнакомка.

- Не оборачивайся, - словно прочитав мои мысли,прошуршали опавшие листья. – Еще не время.

- Иди, - толкнув в спину, прошелестел холодный ветер.

Продираясь через заросли оврага, я то карабкалась на крутые склоны, то падала вниз. Редко, очень редко на пути попадались полянки, залитые солнечным светом. Разнотравье стелилось под ногами теплым морем. Хотелось упасть в траву и остаться здесь навсегда. Но чувствуя взгляд незнакомки, вставала и брела дальше.И снова этот мрачный лес. Огромные темные деревья, на которые старалась не смотреть. Они пугали меня. Казалось, кинь только взгляд и обязательно наткнешься на что-нибудь ужасное. На очередном спуске или подъеме я просыпалась. Так случилось и в этот раз.

Зная, что больше не усну, доплелась до кухни и заварила крепкий кофе. Жить не могу без кофе. Раньше думала, что без любви жить не смогу. Смогла. А без кофе, нет.

Неторопливо смакуя любимый напиток, лениво перелистывала тетрадку, в которую с детства записываю сны.

Этот сон навещал меня несколько раз в год. Начало было неизменно. Голос незнакомки, руки на плечах и тропинка ведущая в лес. Но с каждым годом путь, что я проходила, становился  длиннее. Больше оврагов и обрывов и меньше полянок. Хотя полянки просачивались теплым светом сквозь голые сучья, и все ждала, что вот-вот ступлю в ласковую зелень, но нет. То ли я обходила их стороной, то ли они меня обходили.

- Может, стоит хоть раз нарушить запрет и обернуться? –произнесла вслух и вздрогнула, ощутив, как странно прозвучал мой голос.

Стены, обрадовавшись, стали перекидывать друг другу услышанные слова превратив их в эхо. Да, в моей квартире давно поселилась тишина. Может кота завести? Или собаку? Или начать разговаривать с неодушевленными предметами? А что? Вполне нормально. Моя мама всегда так делала. Почему делала? Наверняка и сейчас так же беседует с ложками, вилками, посудой…

Вскочив, я закружила по комнате в поисках сотового. Когда же навещала маму последний раз? Не помню. Минуты в часы, часы в сутки, сутки в недели, недели в месяцы, а месяцы в годы.

Набирая номер, бросила взгляд на часы. Шесть утра. Значит, мама уже не спит.

- Алле? Смольный слушает, - раздался родной голос.

Как всегда, шутит! Вот характер. Не то что у меня, размазни.

- Мамуль, - виновато произнесла я и замолчала.

- Доченька, что случилось?

- Мамуль, я приеду на эти выходные.

- Правда?! – обрадовалась мама. – Приезжай, милая. Баньку истоплю, блинов напеку. Что еще тебе приготовить?

- Борщ, - сглотнув набежавшую слюну, прямо-таки почувствовала пряный запах.

Сколько бы не пыталась, никогда не получалось сварить такой же борщ как у мамы. Продукты те же, действия те же, но не то. Хоть убейте, не то!

- Борщеца? – довольно хохотнула мама. – Обязательно, моя хорошая!

- Хреновая дочь, - прошептала я, нажав отбой. – И женой была хреновой, - после таких самоуничижительных слов захотелось заплакать.

Нет, не заплакать, а зареветь белугой, хотя понятия не имею, как ревут белуги.

- Вечером поплачу, - решительно встав, принялась собираться на работу.

Поплакать вечером –мудрое решение. От слез у меня опухали глаза,  а нос превращался в огромный хлюпающий баклажан. Короче, картина еще та.

                                                                                ***

Автобус полз, словно недобитая черепаха, хорошенько потряхивая несчастных пассажиров на ухабах.

- Эй, не мешки с картошкой везешь! – крикнул кто-то водителю.

- Я, что ли дороги делал? – беззлобно откликнулся тот.

- Да, дороги у нас чумовые.

- И куда только власти смотрят?

- Смотрят, как потуже свой карман набить!

Люди с радостью принялись костерить на все лады местную власть, зажравшихся чиновников, полудохлую медицину и бесполезную полицию.  Откинувшись на сиденье, я закрыла глаза и, когда народ добрался до Вовы с Димой, уснула. Обидно. Так хотелось послушать язвительные дебаты попутчиков.

Почувствовав дыхание за спиной, удивилась. Этот сон никогда не приходил так часто.Вот и ладони коснулись плеч, и я замерла в ожидании. Но незнакомка молчала. Просто дышала мне в затылок и молчала. Не шуршали листья, не шумел ветер. Было тихо. Наверное, именно такую тишину называют мертвой. Мертвая тишина.

Наверняка сейчас незнакомка повторяет и повторяет свои извечные слова, только я их не слышу. Испугавшись тишины, обернулась. Да, да, обернулась, хотя раньше боялась.

Теперь же решила, что если не слышу, то увижу. Потому что, не слышать и не видеть было невыносимо страшно.

Незнакомка будто ожидала этого. Нет, она ничего не говорила. Она молчала и улыбалась.

- Кто ты? – осмелилась спросить я, разглядывая изящные и неброские черты лица.

Светлые волосы, собранные в хвост. Тонкие светлые брови. Раскосые светлые глаза. Светлая кожа. Светлые одежды. Вся такая тонкая и светлая, чуть ли не прозрачная.

- Кто же ты?

- Я же отпустила тебя, - продолжая улыбаться, проговорила незнакомка. – Почему не пользуешься этим? Почему обходишь полянки стороной? Почему тебя тянет в овраги? Ведь эта дорога такая разная, – и так резко повернула мою голову, что я услышала, как хрустнула шея. – Посмотри внимательней!

Знакомая тропинка, знакомый лес. Но на этот раз все было по-другому. Деревья весело перешептывались между собой зеленеющей листвой. Исчезли овраги и крутые склоны. Только залитые солнцем полянки. Где же они были раньше?

- Ты сама выбираешь дорогу, - прошептала незнакомка,толкнув меня.

Ударившись о спинку переднего сиденья, я проснулась. В голове звенело, лоб саднил, шею ломило, будто ее действительно выкрутили.

- Вербенка! Приехали, - радостно выкрикнул водитель.

- Ой, слава тебе Господи, дотряслись с грехом пополам, - загалдели пассажиры, направляясь к выходу.

Выйдя последней, я чуть было не кинулась обратно в автобус, решив, что приехала не туда.

- Это точно Вербенка? – потирая ушибленный лоб, покосилась на счастливого водителя.

- Так вон же написано, - кивнул тот на остановку. – Давненько, видать, не были здесь?

- Давненько.

- За год здесь много чего понастроили, - важно заметил водитель. – Даже асфальт лучше, чем в городе.

- Вообще удивлена, что асфальт, - пробубнила себе под нос.

- Чего? – не понял водитель.

- До свидания, - произнесла громче.

- А-а-а. Всего хорошего, - раздалось вслед.

Шла и диву давалась! Как же изменился поселок. Сколько же лет не была здесь? Год, два? Больше? Засосал этот город, эта работа без выходных. Да много ли мне одной надо? Так зачем все это, зачем?  Почувствовав дурноту, присела на скамейку. Голова кружилась. Потрогав лоб, нащупала хорошую такую шишку. Вот это я приложилась. Еще синяков под глазами не хватало.

Да ерунда, за две недели пройдет.

 Все-таки я молодец, что пересилив скромность, ворвалась в кабинет директора и попросила, нет, потребовала отдать мне все отгулы, накопившиеся за этот год.

- Ольга Александровна, у вас что-то случилось? – удивленно подняв выщипанные в ниточку брови, поинтересовалась директриса.

- Чтобы отгулять положенное, должно что-то произойти? – рявкнула я. – У меня уже двадцать лет ничего не происходило! Отдайте мне отгулы за этот год!

«Ой, чего творишь? - заныла во мне размазня. – Уволят же!»

- И увольняйте, - воскликнула запутавшись.

Директриса долго смотрела на меня, будто не узнавая. Смотрела и молчала.

- Две недели. С сохранением заработной платы, - наконец произнесла она.

Только выйдя из кабинета и немного придя в себя,почувствовала, как трясутся коленки. Накапав в мензурку пятьдесят капель корвалола, выпила и решила, что быть смелой не так уж и плохо.

«Значит, уволят, когда вернешься», - не унималась размазня.

- Да пошла ты, - произнесла вслух и, заметив недоуменные взгляды коллег, рассмеялась. – Не обращайте внимания. Тихо сам с собою.

Все заулыбались и понимающе закивали.

А теперь я, такая смелая, сижу на скамейке, а коллеги наверняка перемывают мне кости.

- Да лишь бы не скучали, - схватив сумку, чуть ли не бегом направилась к отчему дому.

                                                                            ***

- Ешь, моя девонька, - суетилась мама, подливая борща. – Отощала в своем городе.

- Мамуль, - прошептала я, уткнувшись лицом в сухие ладони матери. – Прости меня.

В носу защипало. Старалась не заплакать, но не получилось. Слезы капали на мамины ладони и, скатываясь по линии жизни, впитывались в обшлага рукавов.

- Не плачь, милая, - перебирая мои волосы, ласково приговаривала мама. – У вас в городе совсем другая жизнь.

- Откуда ты знаешь?

- Забыла? – склонившись, мама заботливо вытерла мое мокрое лицо мягким фланелевым кусочком ткани.

 Эти милые тряпочки лежали у нее в каждом углу. Выстиранные, выглаженные и такие приятные на ощупь.

- Ты забыла? – повторила мама, внимательно глядя на меня.

- Что? – высморкавшись в уютную фланельку поняла, что завтра в зеркале встречи с носом-баклажаном и глазами-щелочками не избежать.

- Доча, я жила у тебя почти год. Когда… - не договорив, мама принялась бесцельно переставлять посуду на столе.

Прекратив реветь, я быстро доела остывший борщ, и разлив по чашкам ароматный чай с лесными травами присела рядом с мамой, прикорнув к ее худенькому плечу.

Те события двадцатилетней давности я помнила очень плохо. Все смешалось в вязкий и нескончаемый комок боли. Наверное, пришло время распутать этот клубок. Стоит только потянуть за ниточку и события сами собой выстроятся в ряд. Надо собраться с духом. Ведь ничего уже не изменить.Все уже случилось тогда, в тот лютый и морозный февраль…

                                                                           ***

…Была пятница. Да, это точно была пятница. Я ждала мужа с работы, радуясь, что у нас наконец-то совпали выходные. Включив магнитофон, готовила ужин и подпевала Наташке Королевой. Ох, даже песню вспомнила:

«Пожалеешь, приголубишь, скажешь моя.

Но не любишь, ты не любишь, чувствую я.

Приголубишь, пожалеешь, грустно вздохнешь,

Наших встреч ты не забудешь, но не вернешь».

Как напророчила…

Резко наступившая тишина заставила меня вздрогнуть.

В проеме двери стоял муж. Как он смотрел тогда…

Такого холода в его глазах еще ни разу не видела.

- Все танцуешь? – усмехнулся и, не разуваясь, прошел в спальню.

Чтобы Анатолий не сняв обувь, зашел в квартиру, должно случиться что-то запредельное.

- Толя, - засеменив следом, даже не сразу поняла, что он собирает вещи. А может и поняла, но отказывалась поверить.

- Командировка? – спросила, глупо улыбаясь.

- Ухожу от тебя, - ответил муж, продолжая скидывать вещи в чемодан, что ненасытно расхлебенил красную бездонную пасть, словно насмехаясь.

- Уходишь? – губы так и растягивались в дурацкую улыбку, что не сходила с моего лица весь вечер.

Продолжала улыбаться, когда муж, швырнув мне бумажку с непонятными каракулями, заявил, что я десять лет обманывала его. Что я бесплодная дрянь. Что столько лет водила его за нос, делая вид, что лечусь, а сама знала, знала, что все напрасно.

Все еще улыбалась, когда Анатолий сказал, что уходит к другой женщине, которая уже ждет от него ребенка. Улыбалась, когда захлопнулась дверь. Оставшись в одиночестве, подняла с пола бумажку, пытаясь прочесть неразборчивый почерк. Единственное, что сумела разобрать, так это свою фамилию, имя и отчество. Остальные слова не желали читаться, размазывались, скручивались, уплывали. Наверное, я все-таки плакала.

Всю ночь просидела в ожидании мужа. Думала, может, пошутил, погорячился. Какая еще другая женщина? Мы же так любим друг друга. И почему я бесплодна? Откуда он взял эту глупость?

Утром пришла свекровь и буквально бросилась мне в ноги. Рыдала и просила прощения.

А у меня даже не было сил успокоить ее.

- Мама Нина, ты все знала? – спросила равнодушно. – Знала, что я бесплодна и молчала? Лечения разные выдумывала. Зачем?

- Да моя ты хороша-а-а-а-я, - завыла свекровь. – Как лучше хотела, надеялась на чудо. Думала, может, усыновите потом кого…

- Не надо было, - прилегла на диван и почувствовала, что уплываю. – Отпустить надо было Толика. Он же так сыновей хотел, а выходит, мы его действительно обманывали.

- Я обманывала, - решительно ответила свекровь, заведующая гинекологическим отделением. – Мою вину на себя не вешай.

- У вас скоро внук родится,- уткнувшись в подушку, произнесла я. - Новая невестка, новая семья. А меня оставьте в покое. Мне больно вас видеть. Уходите.

Нарочно назвала маму Нину на «вы», возведя между нами незримую стену. Незримую, но непробиваемую.

- Ты навсегда останешься для меня дочкой, - слова сказанные свекровью долго еще витали в пустой квартире, отдаваясь болью в сердце.

Этим же днем я уехала к родителям. Зашла в дом, и молча пройдя в  спальню, не раздеваясь, рухнула на кровать. Мама, присев рядом, долго вздыхала, а потом, положив мне на лоб испачканную в муке ладошку коротко спросила:

- Анатолий?

Я не хотела ничего рассказывать. Было невыносимо стыдно. За что? За то, что не смогла сохранить семью. За то, что обидела маму Нину. Но не выдержала и выплеснула всю горечь, хорошенько вымочив слезами мамину блузку.

- Только папе не говори, - повторяла, зная горячий норов отца. – Он же Анатолию не спустит обиду.

- Не спустит, - подтвердила мама. – Вон еще и ружье купил, - добавила зачем-то.

- Мам, - от страха я перестала плакать. – Ты зачем про ружье сказала?

- Да спрятать бы его надо. Вернется отец с рыбалки, дознается, в чем дело и не миновать худа.

Ружье мы спрятали, но отец в тот вечер домой так и не вернулся.

Вернулся через неделю, и то только для того, чтобы мы простились с ним. В костюме, что берег для торжественных случаев и светлой рубашке в мелкую полоску. 

Помню, что сидела возле гроба, как оглушенная. Слез уже не было. Расплескались слезы по дороге на речку, когда мы с мамой выскочили на улицу, услышав жуткий бабий вскрик:

- Мужики наши под лед ушли!

- Все будет хорошо. Вот увидишь, - шептала я сквозь рыдания, пока бежали по скрипучему снегу.

Расплескались слезы в коридорах больницы выкрашенных в ужасный синий цвет. И опять я твердила, что все будет хорошо, что папа сильный, и он выкарабкается. Не выкарабкался.

- Нет, дочка. Второй раз уже не повезет, - произнесла тогда мама странные слова.

Незапланированный отпуск закончился, и нужно было выходить на работу, а мы с мамой так боялись остаться один на один с одиночеством. Решили, что она переберется ко мне в город. Вместе не так тяжко.

Муторный и сложный был тот год, но мы его пережили.

Следующей весной мама вернулась в Вербенку. Сначала я навещала ее каждые выходные. Потом все реже и реже. И вот выходит, последние два года общались только по телефону.

                                                                            ***

- Столько лет прошло, может, и не вспомнишь, но… - взяв чашку с еще неостывшим чаем, протянула ее маме. - Те слова в больнице. Ну, что второй раз не повезет. Что они значат?

- Доченька, - начала было мама, как раздался стук в окно.

- Теть Тань! – послышался мужской голос. – Вы дома?

- Миша! – накинув пуховый платок, мама выскочила на крыльцо. – Заходи, заходи!

- Да я на минутку. Вот держите, починил.

- Ко мне дочка приехала, - тихо произнесла мама.

Шепчутся там, стоят. Думают, что не слышу их. Я уже давно ближе к двери подобралась, изнывая от любопытства.

- Лелька? – обрадовано воскликнул мужчина.

Чего это он радуется? И вообще, Лелькой меня называют только близкие. Решительно толкнув дверь, павой выплыла на крыльцо.

- Здравствуйте! Что в дом не заходите? – поинтересовалась невинно.

- Привет, сероглазая, - улыбнулся гость. – Выросла как.

- Выросла? – вдруг разозлилась я. – В смысле, постарела?

- Доча, ты чего? Это же Михаил, - смутилась мама.

– Выросла, потому что виделись мы с тобой последний раз, когда тебе лет четырнадцать было, - мужчина ласково улыбнулся.

Я обмерла. На меня давно так не смотрели.

- Извините, - пробормотала, заполыхав румянцем. Уши запылали, щеки заалели.

- Теть Тань, она меня не узнала, - рассмеялся Михаил.

Какой же приятный у него смех. И сам он такой…

- Завтра зайду. Пригласите в гости?

- Миша, да заходи, конечно, - всплеснула руками мама.

- До завтра, - легко сбежав со ступенек, Михаил направился к калитке.

- В саду поброжу, пока солнышко пригревает, - чувствуя, как екает сердечко, тихо произнесла я не в силах оторвать взгляда от удалявшегося мужчины.

Солнце старалось на всю катушку, одаривая вторым бабьим летом.

- Бабье лето, ты обманешь как всегда. Эту осень, злую осень. Бабье лето –наша радость и беда.

Куда ты зовешь, куда?

Впервые за двадцать лет я снова запела! Звенящий голос, переплетаясь с прозрачным воздухом осени, становился все смелее и ярче. Плюхнувшись на свои детские качели, раскачалась, вздымая ногами опавшие листья и вдыхая их горечь.

Что же я натворила? Сама у себя украла двадцать лет жизни. Ну и бросил меня Анатолий и черт с ним! Можно подумать он счастье отыскал. Родила ему молодая жена двоих сыновей, да через семь лет ушла, сказав, что не о такой семейной жизни мечтала.

Живет теперь один как бирюк в огромном доме за городом, а сыновья и знать его не хотят. Наведываются только за тем, чтобы уговорить продать дом, и разделить деньги. Хотел сыновей, получил. Счастлив ли он сейчас?

Зла не держу на него. На себя сержусь. Здоровая молодая баба и похоронила себя живьем. Вот и снится мне этот сон с темным лесом и непролазными оврагами. Правильно сказала светлая незнакомка про другую дорогу. Вспомнив сегодняшний сон, резко остановила качели. Раскосая еще что-то интересное говорила. Что же? Вроде как отпустила она меня. Куда отпустила? Кстати записать надо сон-то, а то забуду.

Ворвавшись в дом, я бросилась к сумке.

- Замерзла? – спросила мама. – Чай как раз подоспел. Давай пирог с ягодами попробуем.

- Мамуль, сейчас, - открыв тетрадку, принялась быстро записывать сновидение. – Пока вспомнила, а то выветрится из головы.

- Опять сон? – присела рядом мама. – Тот же?

- Тот же, но другой. Вроде все. Где там наш пирог? - захлопнув тетрадку, наткнулась на странный взгляд мамы.

- Мам? – я отчего-то жутко испугалась.

Вдруг почувствовала себя стоящей на краю обрыва. Еще шаг и полечу вниз. Такое мимолетное ощущение, но словно наяву. Упавшая на пол тетрадка вернула меня обратно. Какой обрыв еще? Дома я на диване. Тепло и уютно. На столе от чашек с чаем подымается пар. Вкусно пахнет выпечкой. Но мама все так же странно смотрит на меня.

- Мама, скажи что-нибудь. Не молчи!

- Ты так и не вспомнила Михаила?

- Мам, ну, сколько лет прошло?

- Не важно, сколько лет.  Вы же дружили! Не разлей вода, были. И если бы не он, то… - будто опомнившись, мама замолчала и вдруг заплакала.

Я растерялась.  Моя мама плачет? Мой оловянный солдатик. Моя железная леди. Боец. Она плачет…

В нашей семье плакала всегда я. Нюня и размазня. Но чтобы мама…

И так не вовремя перед глазами возникло лицо Михаила. Теплые карие глаза вдруг наполнились страхом…

- Лелька! – раздался его голос. – Хватайся за руку! Лелька! На меня смотри!

Все-таки я шагнула с обрыва. Шагнула и тут же тысячи ледяных иголок вонзились в меня. Захлебываясь  слышала только его крик и видела только его глаза. Мишка! Лежа плашмя на льду, он протягивал мне руку.

- Лелька, держись!

Шуба тянула вниз, а холод, сдавив тисками, лишил возможности двинуться. И я почти что сдалась. Но внезапно так стало жалко маму и папу, что меня будто подбросило верх, и я крепко ухватилась за рукав Мишкиной куртки.

- Мама! – почувствовав, что не могу дышать, вскочила с дивана.

 Воздух, превратившись в лед, крепко заморозил мои легкие, пересыпав их прозрачными иголками.

- Лелька, что? – бросилась ко мне мама и принялась трясти за плечи. – Что?

- Вспомнила, - прохрипела я, сплюнув на ладонь холодный сгусток.

В этот вечер мы с мамой засиделись до полночи. Смотрели старые фотки, вклеенные в огромный бархатный альбом, вспоминали папу. Теперь-то поняла те слова, что мама обронила в больнице:

- Второй раз не повезет.

Первым разом была я…

Пролежав в больнице почти год, я выкарабкалась. Странно, почему забыла, что провалилась под лед? Просто пришла в себя на больничной койке и, увидев заплаканную маму, решила, что сильно заболела. А взрослые старательно обходили эту тему стороной.

Потом Мишка ушел служить на флот, а я после окончания школы уехала в город, где и вышла замуж за Анатолия.

- Мам, а Миша женат? – положив семейный альбом на место, решилась спросить я.

- Нет, доча. Не повезло ему.

- Нам не повезло, - поправила смутившись.

- Никогда не поздно исправить.

- А не поздно исправлять в пятьдесят лет?

- Какие глупости, - рассмеялась мама. - Пойдем спать.

Сквозь закрытые веки настойчиво пробивался свет.

«Ох, неужели уже утро?»–недовольно заворочавшись,открыла глаза.

Рядом, подперев ладонью щеку,лежал Анатолий и улыбался, как когда-то очень давно. Так давно, что иногда думается, а было ли это на самом деле?

- Ты чего? – опешила я.

- Любуюсь, - ответил он, попытавшись меня обнять.

- Ты же ушел от меня, - резко отодвинувшись, выскочила из постели.

- Тебе приснилось. Вечно тебе всякая ерунда снится.

Мне приснилось двадцать лет моей жизни? Если это так, то это самый долгий сон.

- Ты никогда не носил такую прическу, - произнесла, настороженно разглядывая Анатолия.

- А нет у меня никакой прически. Я давно полысел, - приподнявшись, бывший муж провел ладонью по голове, и волосы посыпались на одеяло.

Почувствовав дыхание позади себя, я замерла. Анатолий, пробормотав что-то непонятное, застыл, скрестив на груди руки.

Плавно обойдя кровать, незнакомка достала из перекинутой через плечо сумки длинную белую рубаху с широким воротом и принялась обряжать в нее Анатолия. Потом покрыла его белой простыней. Все это она делала бесшумно и неторопливо, улыбаясь светлой улыбкой.

Вроде ничего пугающего и не было в ее действиях, но непонятный страх пробрал меня до самых костей. Упав на колени, я уставилась на вязаный коврик, что лежал на полу. Пыталась сосредоточиться на рисунке, надеясь, что незнакомка исчезнет.

- Подай полотенце, - тихо попросила она.

Как же ей подходит это слово. Тихая…

- Зачем? -не удержавшись, я подняла взгляд.

- Не догадываешься? – легкая усмешка, от которой холодок по спине.

Ах, эти раскосые глаза. Невзрачная и все-таки красавица.

- Не смотри на меня так долго, нельзя, - нахмурилась незнакомка и протянула руку. – Полотенце!

Я не сомневалась, что обернувшись, увижу это самое полотенце. Где оно будет лежать, висеть, не важно. Важно, что оно будет.

- Ты, это она? – вырвалось у меня.

- Я, это она.

Вафельное полотенце висело на спинке стула. Подав его незнакомке, я отвернулась. Знала для чего оно нужно и не желала этого видеть. На душе стало так горько.

- Он прошел свою дорогу, - прошелестев светлыми одеждами, незнакомка присела рядом, окутав меня приторно-сладким запахом.

- Он прошел дорогу, которую сам выбрал, - повторила она. - У тебя впереди долгий путь. И перестань называть меня незнакомкой. Давно знаешь, кто я, только боишься признаться в этом.

- До нескорой встречи, - рассыпался ее смех звонкими льдинками.

Я стояла на коленях возле пустой кровати и плакала, зная, что услышу сегодня печальную весть.Плакала и обещала себе, что на моей дороге отныне будет зеленый лес и цветущие поляны.