Я не люблю Уран. В нем все неправильно, вывернуто наизнанку и совсем не вписывается в безмятежную и безмолвную красоту окружающего меня пространства. Хотя, иногда, глядя на него долгими часами сквозь большое стекло с главной обсерватории станции, мне начинает казаться, что я к нему привык. Вот он - огромный бледно-голубой шар, закрывающий собой весь обозримый космос, медленно плывет и вращается, отражая холодный свет далекого солнца, а я плыву на пустой орбитальной станции и системе его темных колец, виток за витком проживая очень долгие месяцы и годы.

Он плывет на боку, повернутый к светилу своим северным полушарием, и отсюда я не вижу его темную сторону, только бледно-голубой купол, свет которого сочится во все иллюминаторы станции. Иногда можно заметить, как по его диску пролетает небольшое облако пыли. Скорее даже обломков, но отсюда они кажутся пылью – все, что осталось от челнока и большей части нашего экипажа. Помощника капитана там нет – это ледяное тело скользит сквозь кольца планеты за пределами видимости. И хорошо, я совсем не скучаю по этому отчаявшемуся трусу, который предпочел ледяной покой долгому ожиданию.

Еще десять лет назад на нашей станции было тесно и шумно, не смотря на то, что ее металлический тор имеет не менее километра в поперечнике. Один лишь доктор занимал слишком много места, даже если учесть его не слишком грузную комплекцию. Он был повсюду со своими бесконечными тестами и прививками. Прятаться от него или симулировать невероятную занятость стало у нас особым искусством. Мы – это одиннадцать членов экипажа, целый год бывшие единственными обитателями станции, сменившие здесь построивших ее ботов-техников. Сейчас эти сложные и дорогие, но совершенно бесполезные машины законсервированы и делают со мной виток за витком по орбите ледяной планеты. Однажды я спускался к ним в ангары на нижний уровень. Свет не включал и в бледно-голубом свечении они произвели на меня удручающее впечатление – длинные ряды упакованных в пленку машин с опущенными конечностями и безвольно висящими на тонких телескопических шеях контрольными панелями. Я ходил между ними, а в узкие прозрачные окна сочился свет, а потом показалось солнце и протянуло по железному полу длинные тени от отключенных механизмов. Вдруг я заметил, что на панели одного из них все еще тускло горит индикатор – не выключенный с соблюдением всех процедур, бот все еще ожидал команды. Я испугался и убежал, и больше никогда не спускался в ангар. Но иногда мне все еще не по себе от ощущения того, что кто-то живой и безмолвный стоит и ждет меня внизу, в шести уровнях от обсерватории.

Обсерватория – единственное место, где я обретаю покой, не смотря на ненавистный ледяной гигант над головой. Раньше, таким местом была наша маленькая уютная кают-компания уровнем ниже. Это был целый ритуал: после долгой и трудной работы в оранжереях, дающих мне еду и воздух, я снимал показания приборов, принимал душ и отправлялся готовить себе еду, а потом с полным подносом отправлялся на свое привычное место за овальным столом. Однажды я сел на место капитана, но мне там было неуютно, как и на остальных креслах. Там горел электрический свет, и не было ни одного иллюминатора или экрана. Я не спеша ужинал и наслаждался звуками работы систем очистки за тонкой переборкой. Так продолжалось больше года, а однажды я вдруг посмотрел на пустые кресла, встал и ушел оттуда, оставив еду на подносе не тронутой. Она так и стоит там, если уже совсем не разложилась, и свет горит – все не хватает духу зайти и выключить его.

Все могло быть иначе, если бы не безумная экспедиция к спутнику планеты, где планировалось построить вторую наблюдательную станцию и окончательно закрепиться здесь, после прибытия второй группы исследователей. Я видел лишь яркую вспышку пламени в экранах, разметавшую челнок и экипаж по спокойному голубому диску. Помню как помощник капитана, смотревший в тот момент со мной на экран, обреченно улыбнулся. Через месяц он вышел в кессонную камеру и открыл внешний шлюз.

Каждый год в этот день я сижу здесь и смотрю на облако, проплывающее по краю планеты. И задаю себе вопрос, почему я так не люблю Уран? Не за то ведь, что он лежит на боку вопреки здравому смыслу, а поверхность его настолько холодна, что этот холод я ощущаю и здесь. Он забирается под кошу, и его уже не смоешь теплым душем, он словно в кости впитывается. И уж точно не за его безмятежность, которой можно лишь позавидовать. Он не похож на другие планеты, он спокойный и величественный, однородный, без малейших признаков возмущения. Он как мертвец, тот, что все еще скалится в темных кольцах.

Мой ритуал продлится еще на десять лет, а может и дольше. Ни спасательную, ни научную экспедицию быстрее не собрать и сюда не отправить – слишком далеко и трудно. Но каждый день я жду появления яркой точки на экране – выхлопов двигателей в режиме торможения. Это будет означать конец моего одиночества и то, что я больше никогда не увижу Уран, только в кошмарах, где я бегу по коридорам станции, не имеющим конца, и не слышу собственных шагов.

Но сегодня я увидел нечто иное. В том месте, где вращалось едва заметное облако, я заметил маленькую мерцающую звезду. Нет, это не было искажением света в атмосфере планеты или отблеском солнечных лучей, только не здесь и не сегодня. Сверкающая точка медленно пересекала голубой купол и приближалась к экватору. Ближайшие насколько дней она еще была бы видна на экранах, учитывая ее скорость, но я как безумный бросился к оборудованию, пытаясь, как можно скорее навести телескопы на этот участок пространства. Механизмы предательски медленно начали поворачивать огромные объективы. Не дожидаясь, я впился глазами в небо над собой. Сомнений быть не могло – это был искусственный объект, выходящий на орбиту Урана, гораздо более низкую, чем у моей станции.

Первой мыслью, приведшей меня в радостное исступление, была мысль о том, что спасательная экспедиция прибыла гораздо раньше, чем я мог предположить. Я давно не общался с Центром – учитывая огромные расстояния, такое общение затруднительно, но так или иначе сообщение о спасательной экспедиции должно было прийти ко мне уже давно. Намного раньше, чем я визуально увидел работающие двигатели космического корабля.

Оставался второй вариант – этот корабль такой же скиталец, как и я, жертва катастрофы, о которой мне не известно из экспедиции, о которой мне тоже не известно. Или того хуже – автоматический зонд.

Долгие часы прошли в наблюдениях. Корабль (а теперь я был уверен, что это корабль) имел странную конструкцию: два длинных соединенных цилиндра, с одной стороны к которым крепилась сфера, а с другой – конусообразные двигатели. Природа не создает таких причудливых форм. Я делал снимок за снимком, стараясь запечатлеть каждый момент его полета, пока он не скрылся в тени планеты. Потом я несколько дней изучал снимки, пока догадка не пронзила меня, заставив почувствовать себя полным дураком. Мне следовало давно попытаться наладить с объектом радиосвязь.

Наш радист давно делал виток за витком, став спутником Урана, а мне уже десять лет как пришлось освоить все приборы связи и даже поддерживать оборудование в исправном состоянии. Около получаса ушло на сканирование частот, но в основном я слышал лишь шорох магнитных бурь и неизвестные сигналы, приходящие из глубин космоса. Кажется, я задремал под шелест приемника. Дали о себе знать  долгие дни без сна и усталость. Не знаю, сколько прошло времени, но разбудил меня отчетливый сигнал, ворвавшийся в тишину радиорубки. К счастью, я заранее настроил автоматическое сканирование эфира – сигнал передавался на неизвестной частоте и был зашифрован. Но без сомнений его источником был странный корабль, вновь пересекавший купол Урана перед моими глазами. Я медлил, не решаясь послать встречное сообщение.

Корабль находился уже на более высокой орбите. Они даже могли меня видеть – поблескивающий металлом тор в темных кольцах гиганта. А я все еще гнал от себя страшную мысль о том, что корабль мог принадлежать чужой расе.

За годы исследования космоса мы ни разу не наткнулись даже на намек на существование иных форм жизни, кроме, конечно, неизвестных радиосигналов, которые периодически фиксировали наблюдательные станции. И вдруг – целый корабль.

Это не гордость и не великая миссия – контакт с иным разумом. Это страх. Я в полном одиночестве на гигантской научной станции, отрезанный от своего мира десятками лет пути сквозь космос и ко мне приближается объект созданный чужим разумом. Вам не понять того ужаса и паники, которые охватили меня, когда я понял, что замечен. Несколько часов пришелец уверенно прокладывал курс к моей станции, а жуткие шифрованные сигналы становились все отчетливее и громче. Все казалось бредом, страшным сном. Я молил о прибытии спасательной экспедиции, прежде чем чужой объект проплывет перед экранами станции, о том, что меня не заметят и проложат свой курс мимо. А потом массивная туша корабля проплыла над куполом обсерватории и я побежал.

На станции огромные длинные коридоры с ответвлениями, но без закрытых дверей. Я отчаянно пытался спрятаться, понимая, что проникновение – лишь вопрос времени и бежал. Мои шаги эхом отдавались по всей пустой станции. Наконец я вымотался и опустился на пол у открытой двери в лабораторию. Там по полу медленно ползла тень от объекта, закрывшего собой половину Урана. Спрятаться!

Уровнем ниже оранжерея. Красные лианы растений бьют в стекло, заметив меня, оставляя на нем склизкие разводы и пыльцу. Требуют пищи. Не сейчас. Нужно бежать в ангар. Там в тоннах оборудования и деталей меня не найдут. По крайней мере, не сразу.

Я еще был на половине пути, когда услышал глухой стук и легкую вибрацию пола. Объект пытался пристыковаться к станции. Вторая попытка была успешнее, но я уже лежал в тесном помещении архива, среди коробок с бесценной информацией, собранной об этой системе. Спустя час тишины я услышал шаркающие звуки в коридоре. Они поняли, что на станции кто-то есть и ищут меня. Я вжался в угол и стал почти неразличим в тени, а прямо на закрытую дверь падал свет далекого ледяного Урана. Не зря я не любил эту планету, ничего хорошего она не принесла мне, только страх и одиночество, а теперь, возможно, и смерть. Нам следовало быть осторожнее, обследовать более близкие к солнцу миры, на которых могла быть жизнь и откуда, в чем теперь я был уверен, шли странные радиосигналы.  Да, там была жизнь, и она оказалась разумной. Но родной Сириус слишком далеко, чтобы сообщить об этом.

Дверь открылась и я закричал. На меня пялил два глаза прямоходящий монстр с четырьмя конечностями.