День близился к концу. Посетители понемногу расходились и внутри просторного, застекленного со всех сторон помещения, постепенно воцарялся долгожданный покой.

Геркулес Иваныч — блистательно гладкий брюнет с отточенным профилем — аккуратно, стараясь не привлекать лишнего внимания, вытянулся всем телом и комфортней устроился в своем углу. Осторожно повернув голову вправо, взглянул на новенькую: хороша! Блондинка, статная, с бархатно-кремовой кожей и глазки прячет — скромница!

— Агриппина Алексевна, да вы не стесняйтесь, давайте поближе к нам. Мы тут все как одна семья, — обратился он к юной нимфе.

— Ну, раз так — и я поближе, — тут же выпорхнула с места пламенно рыжая Паулина Власьевна. — Хоть посидим душевно, а то суета весь день, некогда и поговорить, познакомиться.

Она умостилась бок о бок с Геркулесом Иванычем, вытянула изящные ножки так, чтобы юная «соратница», которая все еще продолжала неловкие попытки присесть поудобней, держалась на безопасном расстоянии. Тряхнув сногсшибательной рыжиной, Паулина Власьевна уставилась на блондинку карими в крапинку глазищами.

Агриппина Алексевна немного скованно протянула вперед ручку с цепкими коготками:

— Я не знаю здешних порядков, но со мной можно по-простому, без отчества.

— Очень рады! — за двоих ответил Геркулес Иваныч и двумя руками с удвоенным усердием стиснул нежную дамскую лапку.

Паулина Власьевна пренебрежительно хмыкнула, глаза полыхнули огнем: «Ишь ты, робкую из себя строит! Ну, меня-то не проведешь…»

— По-простому? А зачем к такому привыкать? Вы что, наверх не собираетесь? — напрямую врезала она.

— Александра… Сашенька наша… тоже отчеств не любила, а уже — там, — вступился Геркулес Иваныч. Акцент на слове «там» вызвал почтительный всеобщий вздох.

Но Геркулес Иваныч вздохнул не только от того. Вспомнить темнокожую гибкую Александру с глянцево-малахитовым взором было чертовски приятно. Что ее изберут первой — сомнений не вызывало. Следующий претендент — он. Геркулес Иваныч знал и гордился своим соответствием. Но последнее время его охватывало странное, тревожное чувство, что там совсем не так радужно, как он мог себе представить.

Туда отбирали лучших, и те, кто оставался, без сомнения завидовали тем, кто уходил. Но судьба ушедших, как принято было говорить — наверх, оставалась загадкой. Никто из них не возвращался и не рассказывал здешним обитателям, каково это — быть наверху на самом деле. Геркулес Иваныч предполагал, что скучные будни в стеклянной комнате с бесконечными посетителями, которые бесцеремонно тебя разглядывают, уже никак не привлекали избранных, и они не считали нужным общаться с теми, кто пока еще стоял ступенью ниже. Пока еще… В этом таилась главная надежда, росла и крепла уверенность, что скоро и ты шагнешь вверх и сравняешься с тем, кто еще совсем недавно был рядом, а теперь живет в мире твоих устремлений.

Но чем ближе ощущалось мгновение перехода, тем больше сомнений копошилось внутри. Какие-то нелепые «а вдруг?» мелкими мутными каплями стучали и расплывались по стеклу, не позволяя мечте сохранять четкие контуры, нарушая благостный покой и равновесие в душе.

Легкий сквознячок пробежался по телу, заставив Геркулеса Иваныча дрогнуть. Из щелки приоткрытой двери наружу высунулась Голубянкина. Замерла на секунду — и вихрем упорхнула прочь.

«Какая-то она незаметная… И где только прячется?..» — отметил про себя Геркулес Иваныч и вынырнул из размышлений.

Между тем дамы оживленно беседовали.

— Великолепный цвет у вас! — восторгалась новенькая.

— Да, чистейшее золото, — с деланным равнодушием отвечала Паулина Власьевна, невзначай подвигаясь ближе к свету, чтобы блики заходящего солнца усиливали ее великолепие.

То, что Геркулес Иваныч продолжал разглядывать Агриппину, ее бесило. Не сегодня-завтра Геркулес отправится наверх, и как было бы хорошо, чтобы там он замолвил за Паулину словечко! Надоело здесь торчать, скорей бы уж… И, как назло, нарисовалась эта «обворожительная белокурая мисс»! Очень некстати!.. А Голубянкина снова прошмыгнула мимо охраны. Каждый день — туда-сюда. И зачем это ей?..

Агриппина Алексевна тоже повернулась к уплывающему солнцу. Но только для того, чтобы получше его рассмотреть. Как новичку ей было интересно все. Она подумала, что «верх» должен быть именно там, но постеснялась спросить: не ошибается ли?.. И если туда отбирают лучших, то почему Паулина Власьевна до сих пор здесь? Она ведь так подходит, какой изумительный тон!.. Наверное, надо обладать солидностью и весомостью, такой, как Геркулес Иваныч. Но тогда самой Агриппине до него недалеко. А если хорошенько присмотреться, то она и повнушительней будет..

С торжественным скрипом открылась входная дверь. Все встрепенулись и замерли. В помещении появился человек в белом халате. Паулина Алексевна и Агриппина Власьевна прерывисто вздохнули.

«Как? Уже?» — ошарашенный внезапностью, подумал Геркулес Иваныч, когда лаборант увлек его за собой.

Лаборант Гоша вышел с Геркулесом Иванычем и закрыл дверь с надписью: «Энтомологическая лаборатория. Инсектарий».* Они проследовали по темному коридору и оказались в комнате с волнующе-странными запахами.

Геркулес Иваныч увидел многих своих знакомых, с которыми не так давно соседствовал. Они важно располагались на небольших застекленных площадках, группками или поодиночке. В самом центре горделиво восседала малахитово-черная красавица Александра. Она даже похорошела с тех пор как ушла: прибавила лоску, утонченности и без того образцовым чертам. Геркулес Иваныч залюбовался.

В этот момент что-то холодное коснулось кожи и стремительно пронзило грудь. Холод внезапно сменился жаром и всепоглощающей болью. Перед глазами заклубился обжигающий туман, и Геркулес Иваныч умер.

Лаборант Гоша поместил наколотое на булавку тельце бабочки между двумя дощечками, старательно разложил крылья по обе стороны от ложбинки, бережно разгладил длинные шпоры, прикрыл калькой, закрепил и оставил для высыхания. Отличный экземпляр! Будет чем похвастаться на предстоящей выставке!

Гоша хотел умертвить еще и павлиноглазку, пока та не утратила своей привлекательности, но так и быть — подождет до завтра. Сегодня можно закончить пораньше. Тихо насвистывая веселую песенку, Гоша вышел на улицу и, довольный собой, вскинул голову к небу.

Солнце опустилось низко, но небесное полотно еще по-дневному искрилось бирюзой и кучерявилось облачками. Вдруг солнечный диск вспыхнул и стал растворяться, выпуская на свободу горяче-желтых, оранжево-красных, нежно-лимонных мотыльков, а облака рассыпались стаями слепяще-белых парусников. Небо опустилось и снова поднялось вверх мириадами голубянок: прозрачно-синих, водянисто-фиолетовых, лилово и розово-крылых. Они перемещались из стороны в сторону, сменяя друг друга, перемешивая небесные оттенки.

Гоша застыл на месте, потрясенный зрелищем. Он видел множество бабочек, специально охотился и отлавливал лучших, но картина мира, состоящего только из бабочек, не укладывалась в его лаборантской голове. Этот мир был ошеломляюще прекрасен! Завороженный Гоша не мог оторвать взгляд. Где-то под ложечкой метался испуг, восхищение, осознание своей незначительности и вместе с тем неотделимой причастности к многомерной картине бытия. Рука безвольно опустилась вниз и связка ключей от лаборатории звучно шлепнулась на металлические ступени. Звон завибрировал эхом.

«Как? Уже?» — очнулась от нечаянной дремы гигантская дымно-голубая бабочка. «Что-то я замешкалась сегодня», — спохватилась она и чересчур резко сложила крылья. Небо на миг исчезло, но огромная лунная Болина сразу прилетела на смену своей сестре. Сыпнув звездной пыльцой, она расправила иссиня-черный атлас крыльев — и над миром раскинулась ночь.

«Как? Уже?» — растерялся Гоша, которому показалось, что кто-то невпопад щелкнул выключателем и погасил свет в лаборатории в самый неподходящий момент.

В неожиданно наступившей тьме, он наклонился, чтобы подобрать ключи. Зажатая подмышкой толстая книга, которую Гоша взял для племянника, выскользнула. Лаборант дернулся за ней, но не удержался и слетел со ступенек. Скатился вниз и ударился головой о столб с часами. От удара Гоша рухнул, уронив лицо прямо на раскрывшуюся в падении книгу. Старые часы на столбе уже давно были без защитного стекла и, не выдержав земных колебаний, в замешательстве сбросили стрелки. Одна из них ржавым копьем проткнула ухо лаборанта, пришпилив его к странице, и кровавая струйка стала расползаться, пропитывая бумагу и утапливая в темнеюще-алом книжный текст:

«Памятка юному натуралисту.**

Собирание и умерщвление насекомых для коллекции должно разрешаться юным натуралистам лишь для расширения их познаний.

Умерщвление пойманных насекомых должно совершаться быстро и искусно для того, чтобы избавить их от излишних мучений, вид которых развивает жестокость.

С маленькими бабочками — расправа коротка: стоит лишь покрепче сдавить слева направо нижнюю часть их груди, и бабочка тотчас же превращается в труп. С некоторыми затруднениями связано умерщвление более крупных ночных бабочек и мотыльков.

Умерщвление горячим паром совершается следующим образом: вода нагревается до кипячения в горшке, покрытом жестяной крышкой, к которой прикрепляется маленькая вертикальная трубка, снабженная узким отверстием. Лишь только вода в горшке начинает кипеть, из узкого отверстия трубки появляется горячий пар, моментально убивающий поднесенное к нему насекомое, которое предварительно насаживают на булавку. Прокол булавкой производят через срединную часть груди насекомого, осторожно проводя булавку сквозь все его тело. Умерщвление насекомых требует больших предосторожностей для того, чтобы пойманная добыча сохранила свой красивый, не помятый внешний вид».

___________________________

Инсектарий* (от лат."Insecta" — насекомые) — помещение, где содержат насекомых;

Косциносцере Геркулес, Тизания Агриппина, Павлиноглазка Атлас, Птицекрылка королевы Александры — представители самых крупных бабочек;

Голубянка — одна из самых маленьких бабочек;

Гиполимнас Болина — «лунная бабочка», названная так за черные крылья с бело-голубым пятном в центре

Памятка юному натуралисту**— цитата из partnerkis.ru/kak-sobrat-kollektsiyu-nasekomyih/