...добиваю его – мощными ударами, еще, еще, еще, понимаю, уже без вариантов, или он, или я, но никак не мы оба вместе – он хотел убить меня еще там, в переулках, пульсирующим, подобно живым сосудам, или там, где площадь билась, подобно огромному пульсу города. Он заманивал меня сюда, чтобы расправиться со мной, как расправлялся со многими и многими, приходящими в город, он – единственный человек в городе, если его вообще можно назвать человеком.

Он.

Я даже не знаю его имени.

Я даже не знаю, есть ли у него какое-то имя. Город не принимает имен, имена не приживаются здесь, среди высоченных дворцов, построенных неведомо для кого, но точно не для людей.

Смотрю на карту – где-то здесь должна быть площадь, площади нет. Наконец, площадь находится на тыльной стороне ладони убитого, но какая-то нелепая, не площадь – насмешка над площадью. От площади, пульсируя, расходятся улицы, улицы, улицы, путаются сами в себе, закручиваются в спирали и мертвые петли. У улиц тоже нет имен, вернее, есть – но такие, которые человек не способен ни прочитать, ни услышать, потому что – повторяю – город строили не для людей. Задумываюсь, строил ли его вообще хоть кто-то, или город создал сам себя, с нуля, - потому что больше некому было это сделать.

...да без проблем, сейчас найдем, - говорил он, проводил пальцем по своим рукам, по плечам, по спине, по груди, по шее, по лицу, где вычерчены улицы, улицы, улицы, площади, переходы, реки, мосты, лестницы с одного этажа города на другой в многомиллионноэтажном городе. Наконец, он выискивал нужную улицу, или перекресток, срывался с места, торопил меня, скорее, скорее, скорее, как будто боялся куда-то не успеть...

...я понимаю, что не запомню карту, что она не задержится в моем сознании, что эта карта не для человеческих умов. Снова смотрю на переплетение улиц на тыльной стороне ладони, понимаю, что у меня есть только один выход, - отсекаю руку точным ударом, несу с собой в лабиринты лестниц и переулков, смотрю под ноги, чтобы не провалиться куда-нибудь к центру земли. Что-то больно ударяет в голову, рассекает кожу до крови, чер-р-рт, - только сейчас вижу остроугольный фонарь, который раскачивается на бесконечной цепи, казалось, уходящей за облака. Думаю, что там может быть за облаками – мне кажется, там нет неба, там нет солнца, а за туманом прячется такой же город, опрокинутый вверх ногами, город, закрученный сам на себя.

Снова смотрю на отрубленную руку, снова провожу пальцами по извилистым улицам – почему я не помню их, почему не могу запомнить даже на несколько секунд. Почему-то спешу – как спешил он, что-то подсказывает мне, что в этом городе надо торопиться. Тем более, осталось совсем немного, какие-то считанные шаги до нужного переулка, где хранится величайшее сокровище всех времен...

Смотрю на карту, на руку в моей руке, понимаю, что поторопился, что мне нужно увидеть дальше, выше по руке, а дальше нет. Я иду по улице – наугад, улица обрывается как раз там, где обрывается карта на отрубленной руке, а дальше я чуть не проваливаюсь в кровоточащую пустоту.

Спешу куда-то в никуда в приступе подступившей паники, тут же одергиваю себя, тпр-ру, стой, успокойся, оглядись... Снова смотрю на карту, карта показывает не то, что было на ней за секунду до этого. Только сейчас понимаю, что город меняется – неумолимо, стремительно, и нужно бежать со всех ног, чтобы хотя бы успеть за картой. Карта подсказывает, что сокровище здесь, совсем рядом, достаточно свернуть в проулок, и...

...проваливаюсь куда-то в никуда, спотыкаюсь сам о себя, еще успеваю увидеть заостренные колья, понимаю, что карта обманула меня, что убитый город отомстил – жестко, безжалостно, беспощадно...