…Олегу приснилось, что он спит. Опустил голову на руки и заснул. Он открыл глаза и понял, что сон совпал с явью. Безумно уставший, он бросил печатать и действительно заснул.
          …Олег не помнил, когда попал в Министерство. Нет, помнил, конечно – полгода назад он, испуганно озираясь, впервые отворил его огромную дверь, но теперь ему казалось, что он был здесь всегда. Прошлое исчезло, выветрилось из памяти, стало зыбким и ненастоящим.
          Его отдел – такой же, как тысячи других. Такой же потерянный в каменном чреве Министерства кабинет, такие же люди, и такая же работа – печатать бумаги.
          Кабинет имел странную форму, в виде усеченной буквы «П». Все чиновники – а их трудилось тут два десятка – сидели в одной части, а в небольшом боковом выступе находился лишь стол Олега. На столе – печатная машинка, слева и справа – стопки документов. Справа – уже исполненные, слева – новые. Перед столом, в паре метров – огромный двустворчатый шкаф.
          Старый и мрачный. Будто вырубленный из мертвого куска дерева.
Им никто не пользовался. Олег не видел, чтобы его когда-нибудь открывали.
          Стоит себе, и стоит.
          Чиновники старались к нему не приближаться. Обходили его стороной.
          Олегу казалось это очень странным, и однажды спросил – «а что там, в шкафу?»
          Люди в ответ засмеялись, и кто-то сказал – «ты!».
          Что он имел в виду, Олег не понял. В отделе он был самым юным, и кое-что из того, о чем говорили чиновники, для него оставалось загадкой.
          …Олег много работал. Больше остальных. Новых сотрудников здесь нагружали сверх всякой меры.
          Он печатал едва ли не половину документов в отделе. Безо всякого преувеличения, если сравнить высоту бумажных стопок на столах.
          «Не жалуйся», изрекал начальник, хотя Олег и не собирался жаловаться. «Ты молодой, и должен не лениться».
          То, что он расписывал Олегу столько бумаг, оказалось еще полбеды. Хуже было то, что коллеги то и дело подсовывали ему свои – те, которые должны исполнять сами. Подделывали несложную подпись начальника, и когда Олег уходил, тихонько клали в стопку. Поди отличи их от настоящих. И если даже отличишь, стыдно идти ябедничать.
          …Хватит грустить, подбадривал себя Олег. Все наладится. Со временем, конечно. А сейчас надо потерпеть. Привыкнешь! Все так живут. Почти все. Некоторым везет, их родители пристраивают, но у тебя-то родителей нет, поэтому не хнычь. Твоя работа не бессмысленна, ведь ты за нее получаешь деньги. Повезло, хоть так сложилось. Чудо, что взяли в Министерство! А мог подметать улицы около него. Не надо ни на кого обижаться. Как бы там ни было, тебя окружают хорошие люди.
          Например, Иван Палыч – хороший человек. Хороший, пусть и подбросил документ, думая, что Олег отвернулся, а когда тот заметил и тихо спросил «зачем вы это сделали?», начал кричать и возмущаться, мол, да как ты смеешь, мальчишка.
          Прохор Святославович тоже хороший. Спрятал, конечно, уже напечатанную бумагу, пришлось переделывать. Зато как все смеялись!
И Виктор Петрович. Старенький, а не отстает, издевается вместе со всеми. Когда Олег задремал от усталости на минуту, крест ему чернилами на лбу нарисовал. Проснулся бы Олег, но снилось, что Виктор Петрович рисует крест во сне, и он решил не просыпаться, ведь это сон, ничего страшного, а вышло, что сон и реальность – одинаковы.
          Потом долго не мог смыть крест. Все смеялись, говорили, ходи так, тебе идет. Но затем он все-таки исчез, хотя, наверное, не сколько отмылся, сколько ушел в сновидения, ведь там от него избавиться не удалось.
          Ругался начальник, крест увидев. Догадался, кто нарисовал, но ругал Олега. Кричал, почему с тобой вечно что-то случается, почему мне на лбу ничего не рисуют.
          Неприятности происходили постоянно, но самым плохим было то, что из-за работы Олег не успевал спать. Уходил из Министерства далеко за полночь и даже позже, совсем близко к темному дождливому утру, валился на узкую кровать в своей похожей на коридор комнатушке, и будто через секунду уже просыпался и бежал обратно.
          А порой и не уходил, всю ночь печатал бумаги, и такие ночи появлялись все чаще. Иногда сон брал над ним власть, и Олег засыпал, падал в черную пропасть, но потом оглядывался, вспоминал, кто он и вновь оказывался в кабинете перед заправленным в печатную машинку бумажным листом.
          Олег по-разному боролся со сном. Пил кофе, тихонько повторял «не спать». Сжимал в кулаке ключ, он впивался острыми гранями в руку, а когда сон все-таки приходил, пальцы разжимались, и ключ со звоном падал.
          Тер глаза. Один раз настолько сильно, что потекла кровь и закапала документ. Олег так устал, что не почувствовал боли и даже не сразу понял, что окровавленное письмо, наверное, не примут.
          Но когда отнес его начальнику, тот посмеялся. «Кровь? Хахаха», развеселился он и подписал бумагу.
          Коллеги понимали, что Олег не высыпается, и часто шутили над этим. Однажды он проснулся оттого, что один из чиновников потряс перед его лицом колокольчиком. Олег, в первую секунду не понимая, что происходит, испуганно откинул голову, чем вызвал дружный смех.
          …Снов не было. Их забрало Министерство. Вернее, оно пришло в сны. Закрывая глаза, Олег по-прежнему видел чиновников, дождь за окном и разбросанные листы бумаги. Может, это и хорошо, думал он. Во сне легко найти то, о чем будешь тосковать.
          А вдруг Министерство тоже было сном? Хотя бы отчасти?
          Как-то, в далеком коридоре, Олег обнаружил ведущую в стену лестницу и почувствовал боль из-за того, что это глупо и неправильно.
          Затем свыкся. Увидев через месяц прикрепленное к стене окно, прошел мимо, почти не задержав внимания.
          ...Однажды ночью Олег в очередной раз находился на работе. Наверное, один во всем огромном Министерстве. Спать уже не хотелось, наступило состояние, похожее на болевой шок, когда ты совсем ничего не чувствуешь.
          Тускло и безжизненно светила настольная лампа.
          Вещи замерли в ожидании чего-то. Свет тоже застыл и казался нарисованным.
          Звуки изменились. Стали громкими. Или это только кажется? В тишине громки любые шорохи?
          Олег не обращал ни на что внимания и механически нажимал на клавиши.
          Навернулись слезы отчаяния и обиды. Почему так? За что? В чем он виноват? Неужели это справедливо?
          Детские, глупые слезы, но прекратить их не получалось. Не сошел ли он с ума от усталости и бессонницы?
          Потом Олег заметил, что сделал ошибку, выдернул из машинки лист, скомкал и кинул в тот самый огромный шкаф впереди.
          Бумажный шарик ударился о дверцу и отскочил.
          А через секунду свет лампы затрепетал, и шкаф немного открылся.
          Из щели показалась рука. Белая и обнаженная, с длинными нечеловеческими пальцами, она высунулась по локоть, нащупала бумажный комок, бросила на стол Олегу, и исчезла в шкафу, словно ее и не было.
          Олег устал настолько, что даже не удивился. Слезы текли по-прежнему, он шмыгал носом и тупо смотрел на дверцу шкафа, а потом запустил шарик обратно.
          Вновь неслышно появилась бледная рука, вновь подняла шарик и кинула его на стол.
          Олег, ни о чем не думая, опять швырнул шарик в шкаф. В этот раз он отскочил довольно далеко.
          Дверца приоткрылась, но теперь вместо руки раздался голос. Не понять, мужской или женский. Олег будто не слышал его, а чувствовал.
          – Принеси, – донеслось из шкафа.
          Олег послушно встал, пододвинул шарик поближе и вернулся за стол.
          – Ты хороший, – тихо сказал голос.
          – Да, – всхлипывая, ответил Олег.
          – Верь мне.
          – Да, – сказал Олег.

   – Ты никому не нужен.
          – Да, – повторил Олег.
          – Хочешь поиграть?
          – Хочу, – отозвался Олег и стиснул голову руками.
          – Бедный малыш, – прозвучал ласковый голос. – Что они с тобой сделали. Залезай ко мне. Не бойся.
          – Да, – ответил Олег и пошел к шкафу.