Время здесь замирает.
Меркнет.
Вязнет.
Тянется, как кленовый сироп.
В изнеможении опускаюсь на снег, еле выдавливаю из себя непослушными губами:
- Не… не могу больше.
Он хватает меня за шиворот, тянет за собой.
- Еще шаг. Еще два.
- С у… с ума сошли, хотите здесь нав… нав… нав-сег-да ос-тать-ся?
Смотрю в его лицо, вроде не похоже на лицо безумца, хотя кто его знает, такой и пойдет до конца, и вообще здесь навсегда останется…
Поднимаюсь.
На это уходит полночи.
Держимся за руки, делаем шаг вперед. На это уходит еще полночи.
Светает. Думаю, сколько еще могу продержаться. И когда упаду. Думаю о том, что если упаду, буду падать двое суток, не меньше.
Хочу обратиться к Старцеву, что пора бы и поесть – не успеваю, Старцев кивает:
Еще. Шаг.
Даже не успеваю возмутиться.
Делаю шаг, легко сказать – делаю шаг, на этот шаг у меня уйдут сутки, если не больше.
Думаю, сколько человек может прожить на лютом холоде.
И без еды.
Проходят сутки.
Моя нога касается снега.
Скрип, растянутый в вечность.
Понимаю, что умру – здесь, сейчас, на месте – если мы сделаем еще хотя бы полшага.
Старцев тоже понимает – одними глазами показывает мне – назад.
Сердце сжимается. Вспоминаю, что будет еще путь назад – через голод, через холод, через смерть. Поднимаю глаза…
(…проходит часа три, не меньше…)
…вижу то, чего не могу видеть, чего здесь быть не может и не должно.
Человек.
Там.
Впереди.
Лица не видно – стоит к нам спиной – руки в карманах теплой меховки, голова укрыта наголовником.
Еле выжимаю из себя:
- Смотрите.
Старцев не слышит, измученный долгим путем.
Повторяю – как мне кажется, из последних сил –
- Смотрите!
- Что… что та… такое?
- Вот… впереди…
Наконец, Старцев замечает.
Вздрагивает.
- Ничего… себе…
- Мы… мы можем…
Хочу сказать – можем ли мы ему помочь, понимаю, что не выговорю.
Старцев опережает мои мысли:
Нет. Не можем. Он слишком далеко. Там слишком… холодно.
Отступаем назад. Думаю, что когда достаточно ускоримся, побежим бегом. Ошибаюсь – когда ускоряемся достаточно хорошо, плетемся еле живые в изнеможении.
Доходим до лагеря, падаем без сил. Здесь теплее. Много теплее. И странно, когда шел сюда, казалось, что на отметке сорок восемь – лютый холод, а сейчас наоборот, наслаждаюсь теплом, в сравнении с дальними рубежами здесь тепло.
Смотрим на электронный календарь.
Прыгает сердце.
- Пол… полгода прошло. А казалось, всего ничего…
Набрасываемся на еду – хищно, жадно, глотаем кусками, как дикие звери.
Снова говорю:
- Человек… там…
Старцев кивает:
- Мы ничем ему не поможем.
- Но…
- …хочешь пойти, с ним рядом встать?
- Нет уж, увольте.
- Ну вот.
- Но… как он очутился там?
- Что поделаешь… еще один безумец… вот как мы…
Молчим. Чтобы почтить молчанием того, кто остался там навеки.
- Зато теперь мы знаем… насколько далеко можно зайти.

…величайшее достижение человечества – Сергей Старцев и его помощник Алексей Белых достигли температурного предела в минус тридцать пять градусов…

Я ждал этой заметки в газете.
Но такой заметки не было.
Ни-ког-да.

- Понимаете… вот вы дошли до точки холода… а кто-то раз, и захочет повторить… или перещеголять подвиг ваш…
Главный многозначительно смотрит на нас.
- …и пойдут люди толпами… кто-то там и навсегда останется…
- Не останется. Мы обнаружили предел… там, где человек замер…
- Ну, будут еще на шажочек до замершего добираться, еще на полшажочка… и застрянут там. Так что, други милые, премию мы вам дадим, а за что премию – не скажем…

- Ну что… - верховный судья загадочно улыбается, - за попытку свержения Властирана что полагается?
Пожимаю плечами. Хотя прекрасно знаю – что.
- А я вам скажу, что. Смертная казнь полагается.
Молчу. Что тут скажешь…
- Сами вы себя загубили, сами загубили, вот что я вам скажу. И что вам не жилось? Что вам не жилось, я спрашиваю? Отличное образование, карьера... Перспективы безоблачные… и на тебе…
Молчу. Смотрю на иглу в руках палача, думаю, сразу вонзит или еще подождет, думаю, чего я хочу больше – чтобы вонзил, или чтобы подождал еще миг, час, год…
- Что, думаете, иглой колоть будем?
- Нет, а… а чем?
- А ничем… мы с вами интереснее поступим… пойдемте… повезло вам, в повозке покатаетесь…

…сижу в повозке, которая уже готова скатиться с горы – понимаю, что шансов нет.
Палач толкает повозку.
Холод навстречу.
Ветер в лицо.
Повозка замедляется, подскакивает на ухабе (проходит день), подскакивает (проходит неделя), медленно-медленно падает набок – еще месяц – замирает.
Время останавливается.
Всё.

- Вот, посмотрите, нашел про него… про человека этого.
Старцев читает, изумленно смотрит на меня:
- Это он что… сам писал?
- Нет, конечно… это писатель какой-то про него придумал… про его кончину.
- Писатель? Он это сам выдумал… или видел?
- Видел… на основе документальных кадров…
- А кадры эти сможете мне достать?
- М-м-м-м…
- А вы достаньте, - кивает Старцев – обязательно…

- М-м-да-аа… А вы ничего не замечаете?
Смотрю на видео, отчаянно думаю, что именно я должен заметить.
- Гхм… я в ускорениях-замедлениях не силен…
- Да нет же! – Старцев сердится, - вы посмотрите, посмотрите, он в чем едет? В повозке! Повозку с горы спустили в зону холода. Так? Так. А мы с тобой что видели?
Спохватываюсь:
- Он на снегу стоял.
- Стоял. Вот именно. Значит, из повозки он выбрался.
- Но… это…
- …невозможно? Я тоже так подумал. Но ведь факт налицо, был он в повозке, а теперь стоит на снегу. А значит…
Пауза.
- …а значит, он движется. Медленно… но движется.
- Думаете… он вернется назад? На юг?
Старцев не отвечает.

Я вернулся в город.
Вот написал эти строки и задумался. В город. Легко сказать – в город. Если это можно назвать городом. Город изменился, город перестал быть городом, город вытянулся вверх, вверх, вверх, запутался узлом на самом себе.
Город…
Мимо меня проходят два человека, переговариваются с непонятным лающим акцентом, пытаюсь разобрать слова – не понимаю ни единого слова. Совсем.
Хочу спросить, какой сейчас год.
Не спрашиваю.
Спрашивать не у кого.
Что-то возникает передо мной – из пустоты, из ниоткуда, сияющий куб, тут же складывается пополам, разворачивается в немыслимую фигуру, выпускает трех человек, они, смеясь, идут к высоченному зданию…
Говорю сам себе:
- Я вернулся.
Легко сказать, вернулся.

- Вот, посмотрите – показываю полицейскому записи, - вот это, последнее, он написал, когда в город вернулся… несколько дней назад.
Полицейский смотрит на меня. Не понимает.
- То есть… в город вернулся преступник?
- Да нет же… вы смотрите, там время замедляется в миллионы раз…
- Ой, я в этом не понимаю ничего…
- …а это значит, что он должен был выбраться оттуда через тысячу лет, не раньше.
- А он… постойте-постойте, двести три года прошло. Хотите сказать… помог ему кто-то?
- Да кто бы помог, кто помог, тот сам бы там увяз…
- И как вы это объясните?
- Это можно объяснить только одним способом… значит, он вышел из нашего мира.
- К-куда вышел?
- В другой мир.
- В какой еще мир?
- В мир… где с понижением температуры скорость не замедляется.
Полицейский оторопело смотрит на меня:
- Так вы… что вы, собственно, хотите?
- Ну, вы понимаете… он знает путь в параллельный мир.
- Он убил кого-то? Ограбил? Изнасиловал?
- Нет, но…
- Ну, хорошо… давайте протокол составим…
Понимаю, что ничегошеньки он не понял, ни-че-го, и разбираться мне с этим придется самостоятельно. С миром… с миром, поправшим все законы физики…