Вся жизнь Галии Медузы протекала в четырех стенах стылой комнаты на последнем этаже Миллионки, многоквартирного дома по улице Борцов за справедливость, строение первое, блок первый и подъезд тоже первый - вечно окрашенный и с полумертвым светлячком, которого никто не хотел кормить кроме Бабы Сивы, доживающей свой век в конуре под лестницей. Баба Сива гордо называла себя таинственным словом «консьерж», который, наверное, вычитала из своих дряхлых и таких же, как она, никому не нужных, бумажных книжек.  

Из окна Медузы был виден одинокий фонарь, давно не справляюшийся с главной задачей своей жизни. Света было мало и едва хватало, чтобы осветить покосившееся крыльцо Миллионки, под которым тоже кто-то жил.

Цифра «один» с раннего детства окружала Галию ореолом мистического единения, и глубоко в душе девушка считала себя вождем, тем самым, который рождался раз в столетие и сейчас снова пришел в этот мир, чтобы сделать его лучше. Свои мечтания Медуза доверяла единственному цветку, который отдала ей на память мать, когда уехала с отчимом в другой город, блинчикам, которые она пекла каждую среду, и прилетающей к соседу вороне. Птица вечно гадила на уловитель погоды, и сколоченный из грубых досок балкончик Галии вечно поливал дождь. Дневники она не писала, так как боялась, что кто-нибудь прочтет их и посмеется над ее мыслями.

Чужого мнения Медуза остерегалась. При спорах она лишь загадочно улыбалась и согласно кивала, усмехаясь про себя над глупостью собеседника. Свои мысли девушка держала при себе. Она считала их труднодоступными для общей человеческой массы, толпы, которая вызывала у нее презрение вместе с жалостью.

Мысли же Галии были самые обыкновенные, девичьи, так как в свои тридцать лет она все еще ждала принца на белом коне. И хотя кони давно вымерли, и даже бабка Сива вряд ли вспомнила бы, как эти животные передвигались – на брюхе, лапах или крыльях, мать Медузы любила вспоминать загадочного гостя, который, как она надеялась, когда-нибудь посетит ее дочь и останется у нее навсегда.

Сначала Галию подобные разговоры раздражали. Будучи натурой увлекающейся, Медуза с головой погрузилась в мир сказок прошлого века, погребенного под лавиной пепла и искореженного метала, оставшегося от последнего космического лифта. Ее зачаровывали слова «биржа», «саундтрек», «кредитка» и «небоскреб», которыми были испещрены плитки для чтения, но больше всего ей нравилось загадочное звучание слова «инвестиции», которое будто звало сорваться с места и отправиться совершать подвиги по миру.

На самом деле, Медуза была домоседка. Сколько родители не предлагали ей посмотреть Великий провал или Новый полюс, Галия всегда отказывалась, предпочитая скамью в трамвайном парке креслу дирижабля фирмы «Новые полеты». 

Время текло, Медуза из девочки превратилась в девушку, стала носить тугие ленты на лодыжках и изредка красить кончики ушей чернилами из морских ракушек. Ощущение вечно испачканных мочек ей не нравилось, но она терпела, считая, что сине-лиловые пятна выгодно оттеняют ее смуглую кожу. Увитые вживленными листьями деревьев подружки советовали ей вправить передние зубы, но каждый раз глядя на подсвеченную алыми отблесками вывеску дантиста, жившего на углу Миллионки, Галия торопливо проходила мимо, с трудом сдерживаясь, чтобы не зажать руками нос и уши.

В первый раз она пришла к Стене в двадцать лет. Она уже жила в Миллионке, правда, Фонарь светил тогда ярче и был окрашен в желтую полоску. Возмущенная замужеством лучшей подруги и настырными письмами родственников, ждущих продолжения рода, Медуза решила взглянуть на легендарный источник любви, установленный в Городе со дня его основания.

Стена была возведена на берегу ныне высохшей реки, в русло которой по праздникам пускали сточные воды. Горожане с удовольствием любовались радужным ручьем, валяясь на травяных ковриках.   

Издалека Стена походила на огромные соты, перевернутые на бок, из которых вот-вот выльется мед. Но мед любви был скуп и едок. Медуза долго изучала выдавленные в ячейках отпечатки чьих-то лиц и ладоней, пытаясь понять, мог ли ее принц оставить свой след в мягкой глине. Чтобы увидеть верх Стены, ей пришлось сильно задрать голову, но даже тогда она не поняла, было ли темное пятно в небе краем гигантского забора или лишь очередной ячейкой, затерявшейся в облаках. Чтобы рассмотреть совсем старые маски, нужно было взбираться по многочисленным лестницам, которые обвивали Стену, словно волосы мокрое тело. Каждый новый отметившийся – будь то мужчина или женщина – появлялся сначала в первом ряду, у самой земли, а потом постепенно поднимался верх, по мере того, как прибавлялись новички. Каждая ячейка была снабжена самостирающейся плиткой, на которой можно было царапать послания, приветствия, назначать свидания, ну и, конечно, признаваться в любви.

Парадокс древнего сооружения заключался в том, что, бродя вдоль Стены или взбираясь по ветвистым лестницам, встретить другого искателя было невозможно в принципе. Всегда были лишь одна Стена и один человек.

Место пользовалось бешеной популярностью горожан, которые с удовольствием оставляли в Стене отпечатки своих лиц – молодых и старых, толстых и тонких, усатых и гладких. Как утверждали подружки Галии, большая часть Города познакомилась именно здесь, и никак иначе.

Сердито оглянувшись по сторонам, Медуза опустилась на четвереньки и брезгливо прислонилась лицом к свободной ячейке в нижнем ряду. Испугавшись, что выражение лица получилось неподобающе грозным, она поспешно все стерла и приложилась снова – на этот раз, не забыв улыбнуться. Вышло странно и пугающе. Подумав, Галия проковыряла пальцем ямочки на щеках, но результат был похож на дырки от сыра.  Плюнув, Медуза решила оставить все, как есть, и, накарябав палкой слова объявления – «ищу друга» - отправилась смотреть ячейки парней.

Время у Стены пролетело незаметно, и когда Галия села в пузатый трамвай, от которого, как всегда, отвалилась какая-то часть, тут же перемолотая гусеницами-колесами,  в голове не осталось ничего, кроме прикосновения холодной глины к лицу и миллион пустых глазниц, пялящихся на нее из склепов.

Жизнь пошла своим чередом. Миллионка постепенно пустела, так как где-то в мире началась война, и люди бросали города, отправляясь в лесные колонии. Но пока в Городе было тихо, и Галия даже ни разу не видела «клеточников» - полицейских машин, которые забирали мужчин на войну. Фонарь под окном снова перекрасили, зато выбили лампочку.

 Несмотря на скверный характер Медузы, на работе ее хвалили и даже обещали премию. Вот уже шестой год Галия трудилась на Продуктовой фабрике, крутя рукоятку гигантского миксера, которого она никогда не видела. Девушка сидела одна в крошечном кабинете под главным цехом и старательно крутила рычаг в столе, когда поступал очередной запрос. Мясо, овощи, трава или очередное изобретение спятивших химиков – ей было все равно. Гигантские ножи, снятые со станка разрушенного обувного завода, кромсали в клочья любую материю. Медузе не сообщали, что именно она мелет, и ей казалось, что в этом содержится какой-то смысл, которого она пока еще не поняла, но обязательно поймет, когда придет время.

Приходя домой, она с головой погружалась в новое увлечение, которым заболела пару лет назад. Медуза обматывала шариковые ручки шерстяными нитками. Ручки еще в изобилии валялись по помойкам, но ниток в городе почти не осталось, и на их поиски уходила немалая часть времени и денег. Галия даже приобрела сейф, в который прятала любовно запеленатые предметы. Узоров у нее не получалось, но они были не важны – ворожил сам процесс. Обмотанных сокровищ накопилось двадцать семь штук, и Медуза решила, что они станут последним испытанием для принца, если таковой найдется. Ее избранник должен был прийти в восторг от такой гениальной идеи, как обматывание ручек цветными нитками.

Но избранник не торопился о себе заявлять. На третью неделю Галия стала переписываться с парой увлеченных религией незнакомцев, но встретившись с одним, окончательно скисла, а через пару месяцев, после того как принц так и не появился, утратила веру в чудодейственную Стену и благополучно про нее забыла.

В следующий раз она пришла на берег реки в день своего двадцатипятилетия. За плечами остались четверть века, прожитая в той же квартире на Миллионке, неудачный роман с кондитером, оставивший легкую трещину в самолюбии Медузы, и свадьбы трех подружек, на которые она была приглашена свидетельницей. Ручек было уже двести семь штук. В сейф они не помещались, поэтому часть их – самые лучшие образцы - были гордо воткнуты в косяк входной двери. Галия поняла, что остро нуждается в критике, но, так как с ее этажа съехали почти всех жильцы, она до сих пор не получила ни одного комментария о своем творчестве.

Фонарь под окном согнули, и теперь Баба Сива сушила на нем белье. Уже три месяца над Городом стояли тучи, не рождая ни капли влаги и не пропуская солнце.

За пять лет Стена нисколько не изменилась. Разве что стала выше. Задрав голову, Медуза задумалась, пробовал ли кто-нибудь залезть на ее вершину. А что если тот, которого она ищет как раз там и есть? Ага, и за то время, пока она его ищет, он уже, наверное, успел не только умереть, но и разложиться.

Обругав себя за подобные мысли, Галия старательно приложилась к мягкой ячейке. Вот тебе мой второй подарок, подумала она, поглаживая Стену. Может, стоило помолиться? Или дар какой-нибудь поднести? Достав из кармана заранее приготовленную ручку, обмотанную красной шерстью, Медуза аккуратно вывела заветные слова – «ищу друга».  Но потом передумала и вместо «друга» написала «мужа».

Раскрасневшись от собственной смелости, Галия отправилась изучать ячейки желающих познакомиться. В ассортименте предложения тоже ничего не изменилось. Те же вдавленные щеки, подбородки и пальцы, а рядом – пустые слова. Выбрав пару-тройку ячеек, храбрая Медуза решила подстраховаться и вежливо поздоровалась – на тот случай, если ей вдруг никто не напишет.

По дороге домой ее едва не сбил сумасшедший трамвай, который уже давно не ездил по рельсам, а колесил, где вздумается, давя бездомных кошек и случайных прохожих. Но Галия даже не испугалась – все мысли ее были заняты тем, как наладить личную жизнь. Если у нее появится жених, то сразу возникнет куча вопросов, которые нужно будет решать. Приглашать ли на свадьбу брата, который жил в другом Городе, где шла война, будет ли их семья жить в Миллионке или снимет отдельный вагончик поближе к центру, и в какую школу будут ходить их дети, если все общество городских математиков посадили за взяточничество.  

Первым откликнулся водитель мусорного дробителя, той самой гигантской машины-завода, которая каждое утро объезжала Город, пережевывая мусор у многочисленных миллионок и элитных вагончиков. Галия сразу нашла определенное сходство со своей работой, а встретившись с человеком, который выполнял столь почетную должность, пришла в полный восторг. Он оказался, хоть и страшненьким, зато храбрым и обаятельным. Все рассказывал о том, как трудно пришлось Городу после Обвала, когда все улицы были завалены мусором, а первую дробилку еще не построили – приходилось прокапывать настоящие каналы, чтобы возобновить движение. Еще он любил разбирать старые ящики, которые называл «телевизорами», на мелкие детали, а потом собирать в огромные светящиеся шары и украшать ими окна. Медузу заворожило и это занятие – ведь в нем виднелось явное сходство с ее любимым делом.

Но второго свидания не последовало. Галия протоптала тропинку от своей ячейки к его, но мусорщик больше не откликался. Погоревав, она решилась было на поход к дантисту, но подойдя к огромному зубу-вывеске возле двери мучителя, так и не смогла перебороть страх и переступить порог пыточной.

Вернувшись домой, Медуза села на погнутый фонарь и, не обращая внимания на возмущенное кряхтение Бабы Сивы, дала торжественную клятву к Стене больше не ходить.

С трудом успокоившись, Галия погрузилась в обычную рутину. На Продуктовой фабрике сменился директор, который невзлюбил ее с первого взгляда и едва не понизил до мойщицы фруктов. О повышении зарплаты можно было больше не мечтать. Впрочем, на жизнь и хобби Медузе денег пока хватало. Коллекция ручек достигла тысячи штук и не пополнялась уже несколько месяцев, но Галия отказывалась верить, что их запас в Городе полностью истощился.

Трамвай теперь ездил еще и по стенам зданий, отчего несколько миллионок в городе рухнуло, а власти объявили награду тому, кто поймает взбесившийся механизм. Но желающих лишиться пары пальцев или даже конечностей не находилось. В последнее время машина обзавелась боковыми лезвиями и активно оборонялась.

Трамвай Медузу не волновал. После пяти лет спокойной жизни у нее появились соседи. Больше всего ее доставал соседский мальчишка, Брагиль, который украл все ее ручки из дверного косяка и громко ругался с матерью по ночам, мешая спать не только Галии, но и соседям снизу. А когда Брагиль нашел старый преемник, который оказался еще работающим, спать стало невозможно.

Однажды не вытерпев, Медуза уговорила себя подняться с кровати и принялась ломиться в дверь ненавистных соседей с явным намерением совершить убийство. Но увидев замученную шестью детьми мать Брагиля, которая с трудом передвигалась на костылях, так как на нее недавно напал трамвай, Галия внезапно прониклась жалостью и не смогла выдавить из себя ни слова.

Вскоре Брагиль сталь общей бедой Миллионки. Он умудрился достать не только Медузу, которая с тех пор спала исключительно под подушкой, но даже жителей первого этажа, которым мальчишка с завидным постоянством разукрашивал стены причудливыми надписями. А вот Баба Сива, как ни странно, с Брагилем подружилась и часто распивала с ним пиво под крыльцом.

В конце концов, жильцы перестали замечать хулиганство Брагиля, решив, что стоящая пятый год облачность и постоянная война с другими городами куда интереснее, чем проделки невоспитанного подростка.

А фонарь сломался, не дожив до своего столетия.

В тот день, когда мать Брагиля, с которой Медуза подружилась, дала ей подержать своего очередного новорожденного, Галия вспомнила, что ей уже тридцать. Вдали грохотал трамвай, соревнуясь с раскатами грома, у крыльца Баба Сива варила очередную дозу «домашнего пивка» из подвальных грибов, во дворе Брагиль гонял мяч, целясь по немногим стеклам в окнах первого этажа, и  Медуза вдруг ясно осознала, что жизнь утекает сквозь пальцы, и если она сейчас же не схватит мерзавку за хвост, ей придется бежать за ней следом без всякой надежды на милосердие. 

Она и не заметила, как ноги сами принесли ее к Стене, которая была такой же крепкой и прочной, как и десять лет назад, когда Галия пришла к ней в первый раз. Сизые тучи клубились вокруг ее могучего тела, до блеска начищая пузатые бока. Высокие лестницы исчезали в черных клубах небес, и Медузе стало интересно, найдутся ли такие смельчаки, которые станут искать свою вторую половину, рискуя быть сдутыми на землю свирепыми ветрами.

Подойдя к громаде, она без труда нашла свободную ячейку, но прикладывать лицо к мокрой от начавшегося дождя поверхности почему-то не хотелось.

- Я ненавижу тебя, бездушная дура! – вдруг закричала она. – Ты воплощение глупости и лени! Те боги, что построили тебя, повеселились на славу, но больше никакого веселья. Все, хватит! Горе тебе, Стена, потому что я тебя проклинаю! Чтобы ты рухнула!

Но Стена, разумеется, продолжала стоять.

И тогда Галия Медуза полезла наверх. Она карабкалась долго и упорно, пока не нашла сначала свою первую маску, а потом и вторую. Приникнув к шатающейся под ударами ветра лестнице и стараясь не смотреть на пропасть внизу, Галия тщательно стерла отпечатки своих лиц, едва не сорвавшись от внезапно нахлынувшего облегчения. Ей даже показалось, что по дороге вниз у нее выросли крылья.

-  Чтобы ты рухнула! – повторила она, показывая Стене неприличную фигуру из пальцев.

Огромный кусок засохшей глины плавно отвалился от пористого бока громады, и на миг зависнув в воздухе, приземлился прямо на Галию, больно стукнув ее по голове. Отделавшись огромной шишкой, Медуза со всех ног бросилась в Город, опасаясь, как бы Стена не скинула на нее кусок покрупнее.

Как никогда раньше, она чувствовала злость и одиночество. По дороге домой Галия умудрилась пнуть ржавый бок заснувшего в переулке трамвая и вовремя скрыться, пока машина не отомстила.

Домой она пришла поздно. В Миллионке не горело ни одного окна, за исключением ее этажа, где теплилась свечка в комнате семьи Брагиля.

Уж вот я на ком отыграюсь, злобно подумала Галия, потирая руки и шишку.

Громкий топот мальчишеских ног по лестнице известил весь дом о том, что Брагиль собрался гулять по ночным улицам в поисках нескучной жизни.

Ловко поймав его за ухо, которое она от души закрутила, и, увернувшись от удара кулака, Медуза припечатал бездельника к стенке.

- Помогите! – закричал удивленный Брагиль, но Галию было не остановить.

- Ах ты, мерзавец! – начала она, волоча мальчишку за собой по лестнице. Из некоторых дверей появились любопытные головы, но Медуза была совсем не против зрителей.

- Ты бездельник и кровосос, и за это я оторву у тебя уши! Тебе уже четырнадцать лет, а ты до сих пор проедаешь пенсию матери и крадешь у нее деньги! Девчонок ему подавай! Пива! Развлечений! Да ты ничтожество, Брагиль! Хуже трамвая!  Если бы не твоя мать, которая тебя жалеет, ты бы давно сдох на войне, потому что клеточникам наплевать, сколько тебе лет. Легкой жизни не будет, Брагиль, хоть продай всех своих младших братьев и сестер! Не удивлюсь, если тебе такая мысль приходила в голову! Думаешь, ты избранный? Думаешь, тебе не придется зарабатывать на жизнь потом и кровь, а все вокруг тебя неудачники? Твоя голова пуста, как брюхо трамвая, с той разницей, что в последнее хоть иногда что-то попадает. Иди и проси прощения у матери за свое бессмысленное существование! И еще! Вот тебе за мою тишину! Вот тебе за мой дом! Вот тебе за фонарь!

Медуза от души отхлестала обалдевшего Брагиля по щекам и, заливаясь слезами, убежала к себе, не обращая внимания на попытки Бабы Сивы схватить ее за руку.

В ту же ночь Галия Медуза покинула Миллионку, купив на все сбережения билет в лесную колонию, возле которой и поселилась в крошечном домике на берегу небольшой реки. В ней текла настоящая вода, а стена живого леса, окружавшая ее новое жилище, совсем не походила на Стену былых надежд и мертвых желаний.

В Город Медуза никогда не вернулась.

* * *

Через двадцать лет, когда Галия Медуза, будучи в почтенном возрасте и с благородной сединой на висках, пропалывала незабудки в цветнике своего дома, к ней пришел мальчик, ставший мужчиной, потрепанный войной и жизнью.

Брагиль молча вошел во двор и, кивнув Медузе, опустил на крыльцо потертый рюкзак. С трудом разогнув натруженную спину, она вытерла пот перепачканной в земле рукой и кивнула ему в ответ.

Они прожили вместе еще пять лет, пока Галия не умерла от какой-то болезни. Но у них было целых пять лет настоящего счастья.