Интервью журналу «Люди и время»

Винсенте Груос: «Я никогда не видел себя солдатом»

Ветеран самой глобальной в истории человечества войны, человек, заставший первые выстрелы и прошедший сквозь град пуль до самой победы, переживший военный и личный ад – именно таким видится нам механоид Винсенте Груос, чьи мемуары – подкупающе правдивые «Я плююсь пеплом» и бескомпромиссный «Генератор ненависти» – уже восьмую неделю бомбят литературные хит-парады, прилавки магазинов и онлайн-библиотеки. Теперь, когда работы Винсенте вызывают такое количество спекуляций и споров, я решила встретиться с ним лично и узнать информацию об этом удивительном человеке из первых рук.

На улице – солнце и крепкий январский мороз, беспощадно щиплющий за щёки. Мне совершенно не хочется являться в дом знаменитости с красными щеками и сопливым носом, так что на выходе из монорельса я беру такси. Платить приходится дорого, но красота, как говорится, дороже. После десяти минут езды таксист высаживает меня у неприметного поворота.

Винсенте проживает в спальном районе среднего достатка – пятачке земли с высотными домами, плотно забитыми жильцами. В летние дни детская площадка кишит визжащими карапузами и их утомлёнными родителями: скучающими отцами и мамашами, враждебно глядящими на каждого встречного. Однако сейчас, в самый разгар буднего дня, и площадка, и парковка пустует. Спальный район непривычно пуст и тих. Скрипя туфлями по снегу, я огибаю дом и останавливаюсь у двери в подъезд. Непослушными от мороза пальцами набираю номер на домофоне.

После первого же гудка мне отвечает незнакомый мужской голос:

- Да?

Я в растерянности. Винсенте разговаривает через модулятор; его речь, как у любого механоида, скрипучая и бесстрастная, совсем не похожа на этот уверенный баритон.

Секунду-другую озираюсь по сторонам, думая, будто заблудилась.

- Это Винсенте Груос?

- Он самый, - невозмутимо отвечает голос.

- Я из газеты «Люди и время». Карен Нуар. У меня с вами интервью.

- Ах да, - отзывается Винсенте. – Проходите. Восьмой этаж.

Домофон пищит, и дверь открывается. Я проскальзываю в сумрак подъезда. Белые стены, серый пол. Мрачновато. Я вызываю лифт и после поездки в узкой кабинке оказываюсь у открытой двери, где меня ждёт хозяин.

Винсенте просто не узнать – куда-то исчез модулятор речи, и теперь нижняя часть лица писателя полностью восстановлена, ни следа имплантатов. Разве что глаза по-прежнему искусственные, их взгляд слегка пугает. Однако это впечатление сглаживают улыбка на новоприобретённых губах и неизвестно откуда взявшаяся густая шевелюра седых волос. В прошлый раз, когда мы встречались в офисе издательства «Экзодус», Винсенте был почти лыс. Более того, он выглядит изрядно помолодевшим, словно скинул двадцать лет. Я на миг теряю дар речи, и Винсенте берёт инициативу на себя:

- Добрый день, Карен. Прошу.

Он делает приглашающий жест, и я вхожу в обитель новоиспечённой знаменитости. Здесь меня поджидает очередной сюрприз: квартира Винсенте просторна, хорошо освещена. Совсем не похоже на холостяцкую берлогу или аскетичное жилище механоида. Роскоши здесь нет, однако обстановка уютная и как нельзя лучше располагает к неторопливому разговору.

Когда я говорю об этом Винсенте, он усмехается:

- Раньше здесь было, как в музее – я собрал несколько коллекций. Сам чуть не стал экспонатом. Думаю, стоит жить настоящим.

Странное заявление для мемуариста, но я его понимаю: порой жилища холостяков-коллекционеров представляют собой угнетающее зрелище. Если мужчина неглуп, имеет какое-то хобби, но не женат, да ещё и прожил немало, то его дом неминуемо превращается в музей, плотно заставленный экспонатами, добытыми в долгом жизненном пути. Я до сих пор не могу забыть впечатление от квартиры рок-музыканта Элмера Фрэзио, у которого недавно брала интервью в честь его 65-летнего юбилея. Элмер собрал столь впечатляющие коллекции холодного оружия и музыкальных наград, что и сам выглядел экспонатом в окружении своих сокровищ. После того визита я до сих пор не могу вспоминать о музеях без содрогания.

Похоже, подобные чувства испытывает и Винсенте –  его жилище настолько опрятно, что создаёт впечатление семейного гнёздышка, где поселилась молодая женатая пара. Гнетущее впечатление отсутствует напрочь. Единственная слабость из коллекционирования, что может позволит себе Винсенте – это небольшая, но грамотно подобранная библиотека книг по военной истории. Некоторые названия мне уже знакомы – Винсенте ссылался на них в «Генераторе ненависти». Практически все книги относятся к космической войне  и, в основном, охватывают пятидесятилетний период от её начала. Что-то подсказывает мне, что, с продолжением работы Винсенте, эта коллекция будет расти, пока не достигнет своего логического конца – завершения войны. Названия последних книг из коллекции уже позволяют мне предположить, про что будет следующий труд Винсенте, однако, чтобы не разрушить интереса читателей, я воздержусь от комментариев.

Другую комнату в своём жилище Винсенте отвёл под студию. Здесь он рисует. Солнце беспрепятственно врывается в огромное, ничем не занавешенное окно, заливая жёлтым светом рабочий стол, стопки бумаги и коробки. В углу стола, где он соприкасается со стеной, уютно пристроились наборы для рисования: карандаши, тушь, краска, кисти.

Текущая работа Винсенте лежит, придавленная пресс-папье. На бумаге изображена девушка, обхватившая рукой голое плечо. Рисунок не закончен, он только-только прошёл стадию наброска: линии, нарисованные, простым карандашом, нанесённые штрихом тени. Но глаза... Пока что Винсенте раскрасил только их. Небесно-голубые, обрамлённые густыми ресницами, они настолько объёмны, настолько реалистичны, что кажется, будто девушка пристально смотрит на меня с рисунка. В этих глазах светится мысль. Характер.

- Это моя жена, - говорит Винсенте, отследив мой взгляд.

Услышав это, я вновь гляжу на рисунок, совсем уже по-другому. Так значит, вот какой он её видит. На миг в душе просыпается зависть – вот бы и меня так же любили, так же рисовали... Вслед за этим приходит и понимание: а ведь этот человек-скала едва ли не сентиментальнее нас всех вместе взятых...

Посмотрев немного рисунки (а там есть на что полюбоваться, поверьте), мы перемещаемся в гостиную. Винсенте без труда даётся роль гостеприимного хозяина. Он приносит поднос с двумя чашками ароматного кофе – своего любимого напитка, который Винсенте, по собственному признанию, начал пить литрами за работой. Мы садимся в мягкие кресла, я кладу на столик диктофон. Обстановка самая что ни на есть радушная; натянутость и неловкость отсутствуют как таковые. Винсенте мягко улыбается и буквально источает удовольствие от общения. Совсем не похоже на того озлобленного мальчишку из «Генератора ненависти».

Отдаю честь гостеприимству – отпиваю из чашки и хвалю кофе. Винсенте, сам делая глоток, кивает:

- Одна из радостей восстановленного лица – можно снова есть и чувствовать вкус. Когда оправился от операции, то так объедался, что болел желудок. Пришлось взять себя в руки, чтобы не растолстеть.

- Если позволишь спросить, Винсенте, то почему ты решился на операцию только сейчас?

Он ухмыляется:

- Думаю, вы слышали о том, насколько механоид привыкает к своим имплантатам. Зачастую многим приходится учиться жить заново. Да и потом, простой питательный раствор стоит куда дешевле любой еды. Экономия.

- Что же тогда сподвигло тебя на восстановление лица?

Винсенте пожимает плечами:

- Я уже много лет как отправляю все свои деньги детям. Но вот мой старший сын пишет мне: «Папа, сколько уже можно? У меня у самого уже есть внуки! Поживи лучше для себя». И, думаю, он подговорил остальных; они написали мне в том же духе. Словом, я остался с нереализуемым доходом. Тогда и решил: и правда, почему бы не пожить полной жизнью?

Я киваю. Если учесть, какой образ жизни вёл Винсенте последние тридцать лет, то он как никто другой заслуживает немного роскоши.

- А потом всё завертелось, - продолжает рассказывать Винсенте. – Мы с друзьями давно хотели пройти курс омоложения. Я всё откладывал, пока здоровье позволяло... Но потом врачи сказали, что перед операцией по удалению имплантатов всё-таки желательно «омолодиться». Для более эффективного восстановления. Ну, я «омолодился». И, скажу вам, не жалею.

Да уж, тут жалеть не о чем. Винсенте выглядит потрясающе: лицо сгладилось, мышцы, и без того не дряблые, подтянулись и налились силой. Даже движения его приобрели юношескую порывистость. Может, Винсенте ещё не юноша, но старость уже стекает с него, как вода. Наблюдая за ним, я делаю себе мысленную пометку пройти такой же курс, когда придёт время. Как раз наклёвывается первый, разминочный вопрос.

- Как думаешь, Винсенте, не является ли нарушением гражданских свобод инициатива государства по установке монополии на процедуры омоложения?

Пожалуй, вышло слишком вычурно. Но Винсенте легко пробирается сквозь словесную шелуху и решительно отвечает:

- Если государство откажет частным фирмам в праве на изготовление оружия массового поражения, ты тоже сочтёшь это преступлением?

- То есть, на твой взгляд, процедуры омоложения являются оружием массового поражения?

- Нет, - отвечает Винсенте. – Но это практически абсолютная власть над людьми. А когда власть не имеет центра, она порождает войны и социальные потрясения. Другой вопрос, как распорядится государство этими процедурами. С учётом потребности демографического роста, я думаю, они сделают омоложение более доступным для населения. Это позволит сократить ежегодную смертность среди населения в тысячи раз.

Я киваю. Винсенте – один из тех, кого журналисты теперь называют «социальными инженерами». Он мыслит, как всегда, глобально и следует жёсткой логике, не поддаваясь эмоциям и псевдоморальным доводам. Именно эта бескомпромиссность и создала столь противоречивый образ, о котором у читателей так и не установилось единого мнения. Что ж, целью моего интервью и является пролить свет на таинственную личность этого писателя, который прошёл всю войну, от начала до конца. Я подвигаю поближе список вопросов, делаю основательный глоток кофе. Мы начинаем.

- Хорошо, Винсенте. Раз уж мы затронули столь глобальные темы, то, пожалуй, разберёмся сначала с ними.

- Давай.

- Я хочу задать самый главный вопрос, который волнует почти всех наших читателей. Может быть, хотя бы ты ответишь на него, ведь ты застал всё с самого начала. Итак: почему началась война с Аэрдос? Каковы причины?

- Не понимаю, почему это такая тайна. Ну какие, по-твоему, могут быть причины? Территория. Влияние. Ресурсы.

- Ресурсы? Ты хочешь сказать, что мы не поделили бескрайний космос?

- (Усмехается) Я так и знал, что ты так скажешь. Ну да, «космоса хватит всем». Дескать, и необитаемых планет с полезным сырьём полно. Но ты хоть раз наблюдала за тем, как выстраивается промысел на необитаемой планете? Коммуникации, инфраструктура, постройки, персонал, социальное обслуживание и контроль — это практически построение нового государства! А ведь ещё необходима гарантия того, что планета не окажется изолирована от «центра». Представляешь, сколько средств это требует? Если Аэрдос тихо-мирно отдадут нам самые удобные для промысла территории, а сами уйдут в непролазные дебри, то спустят там все свои ресурсы и превратят монолитную державу в кучу разобщённых планет.

- Неужели всё так банально?

- Многие думают: «раз они инопланетяне, то, наверное, у них всё по-другому». Ну, будь Аэрдос более технически развитыми, то, думаю, да — не стали бы ввязываться в такую войну, а просто укреплялись бы на свободных территориях. Но, увы, они стоят на одной ступени развития с нами. И средства для жизни им требуются ровно те же, что и нам.

- А вторая инопланетная фракция — Уэрдан? Ими двигало то же стремление?

- Когда в конфликте появляется третий, да ещё и с таким запозданием, то это уж точно не «идейный борец». Это мародёр, гиена, который грызёт истощённых соперников.

- Когда ты всё это сказал, всё стало смотреться совсем иначе... И как же тогда у нас получилось завершить войну? Насколько я знаю, оба наших противника отнюдь не уничтожены.

- А что такое космическая держава? Это, в первую очередь, коммуникации — пути сообщения, организация... Без этого космическое государство просто превращается в груду планет. Что такое планеты? Небесные тела, которые вращаются по своим собственным путям и ничьего мнения не слушают.  Так что мы разбили «центры» врагов, лишили их организованности — и всё, сверхдержава распалась на мелкие государства со своими интересами и целями. Единства у врагов больше нет.

- Разве у нас дела обстоят лучше? Ведь Земного Доминиона больше нет.

- Не соглашусь. Что Аэрдос, что Уэрдан – оба оказались в раздробленном состоянии именно в результате военного вмешательства. Мы их попросту разгромили. Физически. А наш Доминион распался весьма странным образом — суперкомпьютер, который, по сути, нами и правил, просто взял и вырубился. Никто нас не бомбил и не выжигал. Коммуникации остались на месте — вопрос лишь в том, как мы ими пользуемся...

- Ну хорошо, с политикой разобрались. Поговорим о личном. Расскажи о себе.

- Хм... Ну, я родился в колонии на планете 45DE92, звёздная система Лэйв. В семнадцать лет был призван в ополчение, тогда же осиротел. В восемнадцать лет  оказался зачислен в Колониальные войска перехвата. В двадцать – стал мобильным пехотинцем. Воевал на протяжении одиннадцати лет, потом был переведён в службу снабжения. В тридцать два года был уволен в запас и занимался космическими перевозками. В возрасте семидесяти лет был вновь призван на службу, на которой оставался вплоть до конца войны. В семьдесят семь лет, после тяжёлой травмы, прошёл посвящение в механоиды. Сейчас владею баром «Химера», также работаю там барменом. Был женат, имею одиннадцать детей и двадцать внуков.

- Ого, прямо как военный рапорт. Похоже, жизнь у тебя выдалась богатой на события.

- Не спорю.

- Получается, что бо́льшую часть своей жизни ты прожил, как солдат. Почему ты выбрал именно военную карьеру?

- На самом деле,  я никогда не видел себя солдатом – вплоть до той поры, пока не пришлось взять в руки оружие. В ополчение призывали в обязательном порядке. Я мог выбирать между инженерной частью и военной. Выбрал, как полагается семнадцатилетнему парню, военную. А потом всё покатилось по наклонной. Нас спросили: «Хотите служить в боевых частях?», ведь ополченцев с военным опытом брали только так. А поскольку я был сиротой, то никто не мог треснуть меня по ушам и заставить трезво мыслить. Так что я с радостью завербовался в армию. С тех пор никто меня оттуда, разумеется, не выпускал. Солдат единожды – солдат навсегда.

- Выходит, ты жалеешь о том, что стал солдатом?

Определённо: жалею. В тотальной войне человек обесценивается. К нему относятся как к машине: выжимают все соки и заставляют пахать без перерыва, пока не сломается окончательно. А потом ещё и утилизируют.

- Странно слышать такое от человека, который яростно защищает Земной Доминион.

- Я выступаю против вранья, но это не значит, что я буду смотреть на всё сквозь розовые очки. Мы сражались на войне, и эту войну надо было выиграть любой ценой. Не говоря уже о том, что военные действия длились десятилетиями. Разумеется, из солдат будут выжимать всё возможное.

- Беспристрастен, как всегда. Тогда позволь спросить: а ты задумывался, какую карьеру выбрал бы, не подвернись тебе военная служба?

- Думал, и много раз. Поначалу моей голубой мечтой было ничего не делать и рисовать картины. А потом... хотелось того же самого (смеётся). Как видишь, этим сейчас и занимаюсь.

- А если бы ты мог вернуться в прошлое, что бы ты изменил в своей жизни?

- Предупредил бы отца о будущей болезни, а потом уговорил бы родителей эмигрировать на другую планету (смеётся). Конечно, отказался бы от службы в армии. Но вот беда – тогда не встретил бы свою жену... Диллема. Хотя чего там думать? Просто приехал бы и посватался (ухмыляется).

Раз уж речь зашла о родственниках... В своих книгах ты крайне редко и немногословно поминаешь родителей. Извини за нескромность, но почему? Трудности в отношениях?

- Да нет. Скорее наоборот — отношения были прекрасные. И оттого мне до сих пор очень и очень больно вспоминать, как я потерял и отца, и мать. Замечаешь, я вспоминаю только самые позитивные эпизоды с ними и стараюсь всячески обойти их смерть? Не могу это вспоминать. До сих пор.

- Прости, что растревожила рану. Сменим тему. Помнишь, мы с тобой встречались в «Экзодусе», когда ты публиковал свой «Генератор»? Ты тогда многое мне рассказал о своей службе. Не буду раскрывать интригу перед читателями, но у меня сложилось впечатление о тебе, как о многопрофильном профессионале. И, судя по отзывам, читатели хотят спросить то же, что и я: какая же у тебя была специализация?

- (Ухмыляется) Ну ей-Богу, какие специализации у мобильного пехотинца? Я солдат, и моя задача — уничтожать противника. Бытует заблуждение, что нас, пехотинцев, якобы учат только стрелять и взрывать. Но мы, вообще-то, разбираемся во многом: в навигации, в электронике, в механике... Мобильный пехотинец по умолчанию не может быть тупым.

- Да? Это, конечно, многое объясняет. Но всё равно, ты явно делал больше, чем простой пехотинец: «социальная инженерия», военное планирование, расследования и даже работа под прикрытием. Этому в мобильной пехоте учат?

- А, вот ты про что. Ну, прямо скажем — всем этим я занимался вынужденно, потому что специалистов рядом не оказывалось. Как только командование присылало опытных кадров, то я возвращался к привычным обязанностям... Наверное, ты хотела спросить, какое у меня образование, кроме военного. Я обучался в Корпусе Социальных Реформ.

- Значит, всё-таки ты «социальный инженер» — то есть, принимал участие в социальных реформах.

- Да, но я только один раз действительно планировал их — когда настоящий спец погиб. А так, вообще-то, я выучился на логиста, коим и был многие годы. Логист при реформационной бригаде.

- Какой-какой бригаде?

- Это команда специалистов, которая прибывает на «одичавшую» планету и начинает заниматься организацией населения, приспосабливая его под стандарты Земного Доминиона. И вот, эти учёные мужи вели реформаторскую деятельность, а я, чтобы эту деятельность обеспечить, организовывал снабжение и инфраструктуру.

- Скромный логист? По тебе не скажешь. Боюсь, ты своим ответом лишь добавил загадок.

- Загадки? Разве? Да, я солдат и логист. А всё прочее я делал лишь потому, что некому больше было этим заниматься. У нас в армии принято было выполнять задачу любой ценой, а не сваливать всё на спецов.

 - Но, насколько я знаю, когда ты стал механоидом, то логистика в твои обязанности уже не входила. Все эти сражения с инопланетными чудовищами и прочее...

- Механоид – это уже элитный солдат. Неужели человеку встроят столь дорогие имплантаты, чтобы он был просто снабженцем в тылу? Отнюдь. Механоид – боец кризисного времени. Там, где становится особенно трудно, обязательно появляется он. Он не спит, не ест, не отдыхает и совершенно не заботится о себе; его волнует только одно – выход из кризиса. И кризисы эти носят характер сугубо боевой...

- Ага, значит, будучи механоидом, ты занимался совсем другими вещами. Так на чём же ты специализировался тогда?

- На том, что прикажет начальство (смеётся). Иногда это были операции на фронте. Но, раз уж мы говорим о специализации... Мне особенно хорошо удавалось изводить всякую инопланетную мразь. Причём в одиночку. Так что, если шахтёры находили что-нибудь такое, или на дальнюю станцию вторгался неведомый доселе ксеноморф – то вызывали меня.

- Иначе говоря – убийца враждебных пришельцев?

- Можно и так сказать.

- Ох, чувствую, тебе будет о чём рассказать! Но, если посмотреть на твою биографию всерьёз, то можно поймать себя на мысли: можно ли вообще остаться человеком, пережив такое? Как думаешь, ты утратил свою человечность? И если да, то когда это случилось?

- Нет. Решительно заявляю: не утратил ни капли. Я ещё в молодые годы видел таких людей – тех, что якобы «утратили юношескую горячность». Представь, какая у них была жизнь. Всё равно что чёрно-белая фотография. Эмоции – краски жизни. Пылкая любовь, яркие образы в воображении, сильные чувства... И что бы мне осталось без них?

- Вот как? Но твои книги создают весьма противоречивое впечатление о тебе – невозможно понять, прагматик ты или романтик.  Так кто же ты, Винсент?

- Я – прагматичный романтик (смеётся). Вполне можно быть романтиком, если не плюёшься пеплом каждое утро. Но в тяжёлое время стоит думать о более насущных вещах.

- Пережить всё это было крайне трудно, и на душе у тебя наверняка остались многие раны. Как ты смог всё это вынести? Откуда берёшь силы продолжать дальше? В чём теперь состоит смысл твоей жизни?

- Как я это вынес? Да никак. Нет тут никакого секрета, нет лекарства, которое вылечит душевную боль. Мои страдания ничто не облегчало. И силы я ниоткуда не брал – полз, как мог, и всё тут. Я просто не хотел сходить с ума, не хотел, чтобы жизнь была адом. Хотел гордиться собой, понимать, что я не был сломлен – и продолжал. Продолжал делать невозможное, продолжал стоять за своё племя, за людской род. Вот и весь смысл моей жизни – чтобы она не прошла зря, чтобы я мог гордиться собой. По-моему, неплохая цель.

- Полностью с тобой согласна. Ну и напоследок, Винсенте. Если молодое поколение решит пойти по твоим стопам, какой совет ты бы дал?

- Стреляйте в голову.