Предисловие
Здесь нет положительных героев. Если кажется, что кто-то из персонажей хороший и поступает правильно – да, правильно, кажется. Здесь просто люди. Ни хорошие, ни плохие. Обычные.
Часть первая Игрушка
Глава 1
«Дас ист фантастиш», как говорят некоторые любители… короче, любители. «Боже правый!» – восклицают другие, получив подобную встряску сознания, – например, застав вышеупомянутых любителей… Ладно, проехали. У меня вырвалось простое:
– Очуметь!
Еще мягко сказано. Во-первых, я только что рухнул с дуба – в прямом смысле. Во-вторых, сюда попал. Хороший вопрос – куда. Не знаю. Все непонятно-зеленое, тесное. И шевелится. И как бы благожелательно приглашает. А вот чувствую я так. Словно мини-квартирка, где можно и присесть, и полежать, и в соседнее помещеньице через неровно-овальный проем выйти…
Жаль, темновато.
Мгновенно стало светлее.
Сминая лоб в гармошку, брови поползли вверх. А челюсть, соответственно, вниз. Стадо слонопотамов, что в прошлой жизни именовались мурашками, прогалопировали от шеи к пяткам.
«Еще бы чуть светлее» – медленно проговорил я про себя, старательно наблюдая за окружающим.
Снова сработало. Теперь все видно как при полуденном солнце. Пещера-не пещера, скорее, вид динозаврова желудка изнутри. Подобным, наверное, любовался библейский Иона.
– Очуметь, – бестолково повторил я.
Расперло целым пуком разнонаправленных эмоций – от детского желания забраться под одеяло до нечеловеческого восторга того же ребенка, что заполучил волшебную палочку. И я еще раз проверил свою догадку:
– А теперь – отворись!
«Стены» послушно расступились, явив знакомый вид на пригорок с тем самым дубом на верхушке. Да, работает. Мои команды исполняются. Даже мысленные.
Губы сами растянулись в улыбку. Нужно проверить еще кое-что. Проем мгновенно затянулся за мной, когда ноги вынесли наружу.
Оп! Остатки «живой комнаты» исчезли прямо в воздухе. Растворились. Нет, скорее, створки захлопнулись или затянулись. Мой испуганный голос опередил мысли:
– А ну откройся опять!
Оно открылось. Не знаю, кто или что это «оно». Просто проем посреди окружающего пространства. На расстоянии вытянутой руки.
Я быстро вошел, створки за спиной сомкнулись. Ясно. Невидимое помещение в пятом измерении. Оригинально.
– Выпусти!
Неизвестное нечто без проблем выпустило меня на лоно природы. Словно дверца лифта, а мои команды – нажатие кнопок. Обернувшись, я потрогал рукой то, что секунду назад было порталом в мир иной, а теперь снова стало прозрачной атмосферой. На заднем плане колыхались камыши, а ладонь уперлась… Во что-то уперлась. Не то жесткое, не то вязкое. Не то ледяное, не то горячее. Необъяснимое. Хорошо бы, это необъяснимое не восприняло «очуметь» тоже как распоряжение. А вдруг восприняло? Тогда происходящее мне кажется.
Глупости. Допустим, что кажется, а кто тогда выполнил эту команду? И «очуметь» – понятие фигуральное, любой компьютер обязан пропустить мимо ушей, если умеет распознавать эмоции, либо поинтересоваться, что конкретно имеется в виду. Болезнь с названием чума? Приказ выглядел бы «зарази меня чумой». Кстати, хорошее ругательство для случаев, когда нужно выплеснуться в приличном обществе, а слов не хватает. В моем случае «очуметь» являлось синонимом «офигеть», «опупеть» и прочих вербальных признаков крайнего изумления. Надеюсь, потустороннее нечто поняло меня правильно.
– Кто здесь? – послышалось с пригорка, откуда я так счастливо сверзился.
Тьфу, даже позабыл. Мысленный приказ «Откройся!» сработал безупречно, и щель в параллельную реальность, как в той присказке, тут же «родила меня обратно». Кстати, чем-то похоже. Из большого мира – в тесноту чего-то живого и странного. Нет, не в отдельную реальность, это я погорячился, скорее, в нечто вроде туалета при квартире. Этакая невидимая дверца для игры в пространственные прятки – прямо в воздухе.
У меня происходили свои прятки, более приземленные. Успел? Вот бы узнать, что сейчас там, снаружи. Были бы окна…
В стене моментально прорезалось окно. Затем второе. Объединившись растеканием, словно капли воды, они создали шикарную панораму. Ух ты! Надо учиться сдерживать поток желаний, а то дожелаюсь, как тот моряк, что «якорь мне в булки, если это не Америка»... Мысль не успела созреть, а руки уже с ужасом хватались за бедра. Но пронесло. В хорошем смысле. То ли сказочная избушка шутки понимает, то ли воспринимает исключительно прямые команды, притом действительно желанные.
Меня же теперь видно снаружи! Еще и с подсветкой, как на ладони. Я застыл, словно мальчишка, собирающийся испытать, на сколько километров кошке хватит стакана бензина.
Не обращая никакого внимания на находящегося в нескольких шагах меня, мимо осторожно прокралась девица, из-за которой, собственно, я с дуба и…
– Кто здесь? – еще раз повторила она, озираясь.
Глава 2
Как я на том дубе оказался? Начну со дня, когда неудачно решил пошутить. С этого все началось. А может с самого детства. С детского сада, где все требовали жить по правилам, а я изо всех сил сопротивлялся. Или с родителей, воспитавших меня таким неугомонным. Или… Но тогда я должен начать если не с Адама, то как минимум с бабушки и дедушки, которые разрешали поздно ложиться и читать при плохом освещении. Или не разрешали, просто я их не спрашивал? Опустим благодушное детство. И вот мне, гривастому дылде, нескладному курносому хиляку уже двадцать семь, я сотрудник второразрядного интернет-издания, который по заказу пишет о путешествиях за границу. Точнее, не пишет, а компилирует чужие отчеты в нечто искрометное и шедевральное (имхо) свое , поскольку сам нигде не бывал. Заработок небольшой, хватает только на хлеб. Зато каковы перспективы! Через полгода начну выезжать в путешествия с группами для освещения в рекламе. Увидеть мир за счет работодателя – разве не повод поработать годик за копейки?
Отвлекся. Все же начну с несостоявшейся шутки, что привела сперва на дуб, а затем (так счастливо и загадочно) под него. У меня недавно закончились предыдущие отношения. Они не сложились по двум причинам: я слишком хотел быть с Ней, Она слишком хотела оставаться собой. Довольно частая ситуация. А приведенная мной статусоподобная формулировка просто замечательная – для кавалера, которому указали на дверь. Так всем и говорю, чтоб сочувственно кивали, а не скалились.
В качестве лекарства от неудачной любви выступила Сусанна, студентка местного университета. Я небогат, но местами остроумен и довольно забавен, этого хватило, хотя фифа, если честно, из ряда вон. Новая девушка оказалась дочкой влиятельного чиновника. Не стану называть должность господина Задольского, такие в каждом городе имеются, «узнаете их по делам их». Сколько бы не выкорчевывали, а тип неубиваемый, поскольку легко мимикрирует и без проблем вливается в любую вновь создаваемую структуру или движение. Новая партия? Если со всеми вместе, то обязательно. Борьба с коррупцией и кумовством? Да в первых рядах, а то и возглавит.
Разухабистая мажорочка была красива до чертиков, одним из которых и являлась. Львица в гриве льва. С тем же плотоядным взглядом и охотничьим темпераментом. Сначала спит, не добудишься, а как шлея куда-то попадет…
Иногда казалось, что меня съедят уже сегодня. Или высосут кровь и закусят чем-нибудь неподобающим, без чего в последующей жизни не обойтись. Но я не жаловался. На такое грех жаловаться, если ты настоящий мужчина. Ну, или считаешь себя таковым.
Меня окунуло в омут незамысловатой интрижки, сразу подернувшейся мутной рябью неприятностей. Сначала меня доставали менее удачливые ухажеры, затем великовозрастный братец Сусанны Вадик. В «патлатом уроде и голодранце» Вадик углядел угрозу будущему наследству. Насчет патлатого он прав, прическа у меня еще та, приснится – не проснешься. Насчет голодранца… тоже соглашусь. Отчасти. По сравнению с Задольскими, естественно. А насчет урода… С какого тогда перепугу разбалованная сестрица выбрала меня?
Шут с ним, с Вадиком, забудем. Потому что после за меня взялся САМ. Все эти «чтоб духу твоего на нашем пороге не было», «еще раз на выстрел к моей дочке подойдешь – пожалеешь, что на свет родился»… В общем, никакой фантазии. Я и на выстрел подходил, и сам чудесно отстреливался, и дух мой потно-довольный с несокрушимой периодичностью не только на указанном пороге витал.
Однажды меня вновь пригласили, повод – вчерашнее отбытие главной опасности отношениям на курорт.
Мы были одни и находились там, куда мне на выстрел и чтоб духу, что в разы повышало удовольствие. Воркуя что-то насчет глупых подружек, Сусанна массировала себе локти, потершиеся о бильярдное сукно. Ответственность за подпирание тела приняли могучие достоинства размером с хорошую подушку, на мохнатую зелень накатили гигантские волны, коим позавидовали бы многие голливудности, я даже стал опасаться за сохранность расплескавшегося внутри силикона. Владелица сего богатства вдруг состроила серьезную мину:
– Знаешь, Ольжик…
– Не знаю, – бодро откликнулся я.
Вообще-то мое имя Олег. Друзья иногда в шутку зовут Олегофреном, на что приходиться обижаться и язвить ответно. Но тут хоть горшком назови, Ольжик так Ольжик, главное – результат. А результат, что бы ни говорили, весьма и весьма. Как говорят гусары, рекомендую.
– Я больше не буду одеваться в Милане.
– Как скажешь. – Для меня Милан являлся далекой точкой на карте, о которой буду знать больше, лишь когда закажут статью, и придется серфить любопытные факты и достопримечательности. Для подруги этот город являлся символом успеха и гламура, поскольку именно там можно втридорога купить тряпки, чьи аналоги продаются в любой подворотне.
На мою довольную физиономию скосились опасно блеснувшие глаза:
– Даже не поинтересуешься, почему?
– Поинтересуюсь. Почему? – вновь легко согласился я, как соглашался со всем, что выскальзывало в такие моменты из томно приоткрытого ротика.
Губы поражали неестественной пухлостью, особенно заметной при форме уточкой, что создавало вечно недовольный вид. Впрочем, мало кто видел Сусанну довольной. Это я сейчас так тонко себя похвалил.
– Но тебе не интересно! – обиженно объявила она, и ладони вновь оперлись об стол. – И чего я с тобой связалась, ты как все, тебе только одного надо!
– Пометка: только одну, – поправил я с блеском заправского дамского угодника.
А глубоко в душе, куда ей доступ заказан, впервые согласился с вердиктом. От нее – именно от нее – мне действительно нужно только это. В отличие от многих карьеро- и корыстролюбивых конкурентов, жажда самоутверждения за счет связей богатой семейки отсутствовала. Я уже самоутвердился – отодвинув соперников от столь лакомого пирога. Теперь ел его в одиночку. Точнее, жрал. Такое именно жрут.
Маленькое дополнение: на том, что жрут, а не вкушают, мужчины не женятся. Имею в виду тех, кто себя уважает. Потому я не строил совместных планов на будущее.
Или просто боялся ее отца. Тоже неоспоримый факт, от которого никуда не деться. Если в отношениях запахнет серьезностью, события одним движением руки высокопоставленного фокусника примут необратимый вид. Последнее не коснется семейства Задольских, оно затронет исключительно мои жизнь и здоровье. В нашем захолустье, где медведи встречаются чаще, чем проверяющие из столицы, с этим приходилось мириться. Или вставать в позу и драться до последнего вздоха с привлечением всех возможностей и инстанций. Поскольку от Сусанны (что она прекрасно понимала) мне нужно только одно, такой вопрос даже не вставал.
– Дурак. – Подружка решила перебазироваться из бильярдной в спальню. Неприкрытая красота, что просто выплескивалась из берегов, взметнулась в вертикальное обратно, и около стола вырос стебелек-мутант, со всех сторон увешанный дынями – отрада всем голодным не в плане еды. – Ничего не понимаешь. И вообще, ты скучный. Пусти.
Облом-с. Я подумал, что Сусанна сейчас взбрыкнет, как иногда бывало, и выставит за дверь с барахлом в руках. Что ж, к звездам – через тернии, не беда, наверстаем позже. Тем более, что тернии очень даже. Уже хотел начать одеваться, но вместо этого…
– Я скоро. – В щеку прилетел влажный поцелуй, голосисястая подружка по играм прильнула на миг, вызвав ощущение обжимашек с плюшевой игрушкой, и увихляла в ванную, отчаянно раскачивая всем, чем одарили природа и хирургия. Я снова испугался, что что-то не выдержит и оторвется. Обошлось.
Оставив меня, как обычно, в небольшой растерянности и большой надежде, она закрыла за собой дверцу. Скучный, значит? Порыскав по сторонам, взгляд остановился на бильярдном кие, рука взвесила его и с сомнением отложила. Затем я примерился к швабре. Это подойдет.
В гостиной на глаза попался метровый меч-катана на изысканной подставочке. Совсем, кстати, не сувенирный. Люди типа Задольских подделки на стены не вешают. Плюнув злым блеском, душа самурая с моей помощью покинула ножны, судьба-злодейка, опять же моими руками, примотала ее буквой «г» к неизвестной душе, заключенной в швабру, изведя для надежности весь моток скотча. Получилась вполне приемлемая коса.
Вовремя вспомнилось о масках, что остались от прошлогоднего Хэллоуина. Часть – картонки на тесемочках, остальные – резиновые, почти настоящие. Я выбрал маску скелета. Прекрасная пара к черной простыне с разворошенной кровати в Сусанниной спальне. Облегающая маска заняла свое место, черная простыня накрыла плечи и голову. Развеем скуку, если кто-то называет это скукой, и пошутим немного. Повсеместно выключив свет, я выбрал из всех помещений спальню горячо нелюбимого мною братца Сусанны и спрятался там в шкафу. Пусть ищет. Сюда зайдет в последнюю очередь. И я каааа-ак выпрыгну в таком виде! А потом – любовь в чужих интерьерах, дикая и безотчетная. После испуга Сусанна такая необузданная... И молчит. Когда не стонет и не орет. Обожаю.
Расположившись среди ряда однотипных костюмов (куда столько?), я затаился, глаза прильнули к ребристо-матовому стеклу. Видно отвратительно, но видно. Еще можно глядеть в щелочку между створками, но слишком уж мала, сектор обзора просто смехотворен.
Шаги. Мышцы вздулись, я приготовился.
Что-то напрягло. Шаги были какие-то неправильные…
Дверь отлетела в сторону, петли всхлипнули, ручка ударила по стене, словно та с детства над ней издевалась. Даже косяк зашатался. Ногой, что ли? Разве дома так себя ведут?
А если ведут, то – кто?
Это оказался Вадик. Стокилограммовый тридцатилетний боров, что, согласно служебному распорядку, обязан сейчас копаться в бухгалтерских отчетах аэропорта, вошел в свою комнату. Нога пяткой захлопнула дверь, поскольку могучие передние лапы оказались заняты, в них находилась девушка в невменяемом состоянии. Девушка… скорее – девчонка, была светленькой лицом и телом, щуплой, с едва наметившейся фигурой. Тоненькие ручки висели плетьми, голова и ноги столь же безвольно болтались. Почти ребенок, если верить первому взгляду. Или так выглядит. В любом случае, не пара зрелому свинтусу в обличье приодевшегося бегемота.
Я закусил губу. Надо как-нибудь проследить за развлечениями кабана-переростка. Если он действительно педофил, можно обзавестись компроматом и отомстить за все былое так, что мало не покажется.
Вадим положил ношу на постель, мясная гора нависла сверху, грозясь раздавить и погрести под сальными наплывами. Нет, снова обошлось. Удовлетворенно крякнув, братец начал раздеваться. На пол поочередно полетели пиджак, галстук, подплечный пистолет в кобуре (травматик? Надеюсь, что так) и рубашка. Последней, после некоторой возни, что связана с комплекцией, на неряшливый курганчик спланировала майка. Обширные телеса заколыхались, когда их хозяин принялся расстегивать многочисленные застежки на добыче.
– Хрень какая. У, нагородили… – Ругнувшись, Вадим похлестал девчонку по щекам: – Ау! Приехали.
Девчонка охнула, веки быстро заморгали. Быстро перебирая локтями и ступнями, она попятилась к стене.
– Снимай. – Мясистый подбородок указал на одежду.
– Нне ннадо…
Девчонку била дрожь. Юбчонка задралась, приоткрыв кружевные трусики, ладонь спешно оправила подол, негнущиеся пальцы принялись застегивать развороченный верх.
– Я не думала…
Вадик ухмыльнулся:
– А надо было. Думать, знаешь ли, вообще полезно.
– Я же только…
– Продинамить хотела?
– Отпустите!
– Конечно, отпущу. Потом. Сразу.
Жирные пятерни потянулись к открытым коленкам.
Дверь распахнулась. Картина маслом: в проеме красочно изогнулась Сусанна, которая хорошо подготовилась ко второму раунду горизонтальных деловых переговоров – розовая, растертая, местами еще мокрая. На цыпочках. С игривой улыбочкой. Губки бантиком. Блеск.
Ожидая увидеть совсем не то и не того, она с воплем отскочила с линии видимости. Появившаяся из-за угла босая ножка нащупала и осторожно затворила дверь, и уже с той стороны мадмуазель Задольская недовольно выдала, словно в лоб тарелкой:
– Ты чего здесь?
– А ты? – последовало в ответ.
Интонация была столь же милая. Если б в помещении имелся порох, он бы уже взорвался.
– Практика отменилась.
– А меня по работе вернули. Чего в мою комнату вперлась?
– Можно я п-пойду? – пробился от стены голосок. Тихо, но достаточно ясно. За дверью должны были услышать. – Я не хочу…
Мощная пощечина восстановила тишину.
– Искала… Впрочем, ладно. Я пошла. Отдыхай. – Сусанна явно не желала лезть в дела братца.
– Уходишь совсем?
– Да. Одну вещь найду и уйду. Больше не отвлеку.
Обратившись в стекло, я боялся, что сердце выдаст невменяемой канонадой, от которой шатались костюмы-соседи. Огромные, как сам владелец, они мрачно косились на меня всей шеренгой, словно в ожидании приказа к атаке.
Снаружи Вадим схватил за щиколотки и рывком подтянул девчонку к себе.
– Пожалуйста…
У нее даже не было сил сопротивляться – только молить о пощаде. Явно не ролевые игры. Значит, следующий ход за мной. И момент исключительный – Вадик сильно занят, лицо смотрит в другую сторону.
– У-у-у!!! – С жутким воем меня вынесло из шкафа, над головой вознеслась псевдокоса.
Я готов был рвать и метать. Готов убить. Во имя справедливости. Добро, как учили меня с пеленок, должно быть с кулаками.
Первые полметра дались на ура. Потом чертова простыня зацепилась за ручку шкафа, меня крутануло и опрокинуло, благодаря моей же энерции. Голого. Прямо к ногам противника.
Маска свалилась, коса отскочила и развалилась на составляющие. Уже в следующую секунду я получил такой удар ногой, что временно научился летать. Прикроватная тумбочка всплакнула под обрушившимся телом, голова стукнулась о кобуру. С трудом собравшееся в кучку зрение уловило, как Вадим медленно и страшно поднимает катану.
Моя рука потянулась в кобуру. Автоматически. Когда жить хочешь…
В армии я служил в пехоте, более привычен к автомату, но когда приперло…
Предохранитель. Затвор. Спуск.
Это оказался не резиностел. И не газовик. Вспышка молнии, удар грома… Свинцовый молот отбросил нападавшего к стенке. В обвисшей груди засочилась клякса непоправимости.
Прямо в сердце. А в армии говорили, что я плохой стрелок. Все дело в обстоятельствах.
Последний взгляд Вадика выразил удивление и ушел в вечность.
Визг. Вопль. С постели сорвалась и унеслась в сторону выхода спасенная девчонка. А в дверях стояла Сусанна, которая за это время не успела надеть даже бюстика.
Глаза не верили: она не была шокирована. Пройдя вперед, отфитнессенные ножки пошевелили мертвое тело, взор с интересом переполз на меня:
– Забираю свои слова. Ты не скучный.
– Что теперь? – тупо осведомился я у единственного человека, кто не потерял самообладания.
– Однозначно – полицию вызывать. Но сначала нужно позвонить папе.
Во всей вызывающей красе, до которой мне сейчас как бурундуку до ставки рефинансирования, Сусанна деловито прошлась по комнате брата, сосредоточенное лицо разглядывало вещи, руки перебирали бумаги и сложенную одежду. Девушка совсем не обращая внимания ни на тело, ни на запачканные кровью обои. Внизу продолжала расплываться лужа, но остекленевший взор и застывший в удивлении оскал трупа подтверждали, что он труп. «Скорая помощь» если потребуется, то лишь для засвидетельствования сего факта.
– Не надо папе!
На меня с брезгливым равнодушием поглядели красноносые дыни и одновременно покачали головами.
– Надо. В первую очередь. Но у тебя… – На настенные часы вскинулся задумчивый взгляд, губки уточкой превратились в настоящий клюв. – Пять минут. Через пять минут я звоню.
– Ты же понимаешь, это была самооборона!
Сусанна молча смотрела мне в глаза. Ни боли, ни страха, ни сожаления. Ни-че-го.
– Сусанна! – взмолился я. – Твой папа засадит меня до конца жизни!
– У тебя четыре минуты. – Она отвернулась.
Никогда не думал, что женский зад может быть таким холодно-презрительным. Дескать, вот тебе на память, чтоб за решеткой вспоминал.
Ясно. Куда ж яснее. Меня понесло в ее спальню, где остались вещи. Я принялся лихорадочно одеваться., а когда выходил, подружка шарила по карманам убитого.
– Знаешь, Ольжик, – ввернула она привычную прелюдию, за которой обычно следовала очередная бабская ересь.
– Не знаю, – стандартно откликнулся я, унылый и потерянный.
Вид склонившейся в другую сторону недавней баловницы никаких эмоций не вызвал. Только желание пнуть. Уж больно ворота шикарны, одиннадцатиметровый так и напрашивается. Да и ремень пришелся бы впору, видно, что в свое время им пренебрегли.
– Вряд ли еще увидимся. Поэтому скажу. – Сусанна выпрямилась, вновь превратившись в обвешанную глобусами указку. – Можешь принять за комплимент. У меня было немало мужчин, но стоило только с двумя, с первым и последним. Если б могла выбирать, то с прочей шушерой просто не связывалась бы. Ты – настоящий мужик.
Не зная, что сказать, я буркнул «Спасибо».
Сусанна улыбнулась своим мыслям:
– Хотя, знаешь… Я не права. Чтобы найти золотой самородок, нужно переворошить столько шлака…
Логика возмутила.
– Присмотри на витрине и купи, – отрезал я.
– Настоящую драгоценность не купишь. Ее можно только добыть.
Эти философствования меня совершенно не волновали. Они бесили. Мысли витали в другой области, что никаким боком не пересекалась с затронутой.
– Сусанна, что мне делать?
– Совсем с головой плохо? Беги!
– Куда?
– Куда угодно. Только быстрей и подальше. Ты моего папу знаешь.
Да, я знал. Губы механически приложились к холодной щечке. На прощание. В исконном смысле.
Сусанна словно проснулась, ее всколыхнуло, лицо и всплеснувшиеся руки создали ушедшую вниз роскошную волну:
– Помнишь Раю? Тогда, в клубе…
Еще бы. Такую забудешь. Вешалась на меня прилюдно, игнорируя приличия. Сладкоокая лакомая штучка, что погрязла в заботах, подобных Сусанниным. Верх, низ, середина – все на уровне. Только в шмотье и амбициях Сусанне уступала – родичи подкачали, не смогли забраться на пирамиду изобилия выше Задольских.
– Она на тебя глаз положила, – глухо сообщила Сусанна.
Я бы назвал происшедшее тогда, в клубе, по-другому. Боевая подруженция не столько хотела меня соблазнить и отбить, сколько Сусанне досадить. Нормальное такое женское желание.
– Авось, не прогонит. Вот ее адрес.
Ко мне вновь обернулся навсегда теряемый тыл, Сусанна крупно нацарапала что-то карандашом на салфетке, и когда написанное оказалось в моих руках, спокойно ушла. Прощайте, полцентера сладкого пуха. Какими бы вы ни были, мне было хорошо с вами.
Презрев лифт, я пронесся с восьмого этажа по лестнице. Консьерж быстро отвел глаза – по просьбе Сусанны он меня «не замечал». Как «не заметил», наверное, и ношу Вадика, шедшего с подземной стоянки.
Сусанна права. Бежать.
Глава 3
Подобно большинству нормальных людей, побег я никогда не планировал. В криминальных кругах нужные знакомства отсутствовали. То есть, выход пришлось искать самому и быстро.
Родителей несколько лет как в живых не было, к остальным родственникам обращаться не хотелось. Друзья тоже отпали логически – там в первую очередь искать станут. И положившая на меня глаз знакомая, чей адрес лежал в кармане, отмёлся сразу. Стоит Сусанне передумать или просто случайно проболтаться, и бегство от ярости ее папаши обратится в глупый фарс.
Городок у нас, конечно, не столичный, но немаленький. Не деревня, где каждый если не родственник, то знакомый, но через одного-двух все друг друга знают. Лучше бы затеряться в большом мегаполисе, но до ближайшего как-то добраться надо. И что там делать, куда податься? Ночевать на вокзале опасно, Задольский наверняка подсуетится, ориентировки прибудут раньше меня. Делить с бомжами теплотрассу тоже неохота.
Взболтанная мозговым штормом память выдала: «Помнишь Игорёху, славного сержанта-земляка, что помогал на первом этапе службы – то советом, то авторитетом, то ядреным словом?» Еще бы не помнить. Деревенский. Не так далеко отсюда. На попутке – пара часов. Никогда особо не дружили, но армия – такая штука…
Так я оказался в Запрядье.
Сослуживец работал водителем, мы пересеклись на грунтовке перед деревней, где я долго околачивался в ожидании.
– Правильно, – одобрил Игореха, когда я рассказал все. – Поехали.
Бывший сержант погрузнел, немного округлился и посерьезнел, однако лучики в уголках глаз остались прежними. Взгляд словно смеялся в лицо неприятностям, которых всегда хватало. Язык не позволял назвать его Игорем или по отчеству, Игореха, и точка, уж такой человек.
Старый грузовик едва душу не вытряс, затем ноги долго тренировались не ломаться, хотя условия вели именно к этому.
– Жить будешь здесь. – Длинный Игорехин палец указал на заброшенную землянку.
Полуразвалившимся жилищем не пользовались, видимо, лет сто. Скрытое дебрями, оно находилось в паре часов хода по бурелому, и ни одной тропинки рядом. Как только не заблудились. Обратно ни за что не выйти в одиночку.
– Про это место лишь двое-трое мужиков знают, все свои в доску, – заявил Игореха. – Если явятся – ссылайся на меня, вопросов не будет.
Глянув на часы, он заторопился:
– Бывай. Позже принесу инструменты, посуду и прочее.
«Мирись с соперником своим скорее, пока ты еще на пути с ним; чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге и не ввергли бы тебя в темницу. Истинно говорю тебе: не выйдешь оттуда, пока не отдашь последнее». Библия, между прочим.
В последнее время я плотно увлекся религией. Не-не, не уверовал, а в информационном плане, как хобби, поскольку не понимал, почему люди воюют, хотя верят в одно и то же. Да, по-разному верят. Казалось бы, нужно искать общее, а не то, что разделяет. Среди тех, с кем пересекался по работе, имелись люди верующие, диспуты с ними частенько затягивались за полночь. Общее нашлось без проблем: иудеи, христиане и мусульмане признают Ветхий завет святой книгой. Дальше начинаются вариации. Чтоб не стучаться фейсом в тейбл и никого случайно не задевать, в том числе будущих читателей моих нетленных гениальных опусов, пришлось ознакомиться с текстами всех писаний. Кое-что взял для будущего цитирования в своих творениях, но иногда просто к слову приходилось, как в данном случае.
«Не выйдешь оттуда, пока не отдашь последнее». Вполне злободневно для всех времен и народов. Вот и меня коснулось, а последовать совету «Мирись с соперником своим скорее» невозможно – судьи уже все решили, слуги потирают руки, темница готова. В общем, на Бога надейся, а сам не плошай. Не получается по Писанию, поступим по мудрости народной.
Утром, когда я, подмерзнув от сна на сгнившем тюфяке из сена, выбрался на «улицу», сослуживец был тут как тут.
– Созвонился с одним приятелем, у него есть хороший адвокат. Пообещали заняться.
Я беспокойно ёрзнул:
– Через адвоката на тебя не выйдут?
– Полиция? – Игореха расплылся во все тридцать два крепких здоровых зуба: – Разведка рулит! Комар носа. Так что, сиди тихо, наслаждайся покоем. Твоими делами уже занимаются.
– Я не смогу сейчас заплатить адвокату…
В ответ чуть получил в глаз.
– Ты мне еще денег предложи.
Я смолк.
– Сочтемся, – уже более спокойно сказал сослуживец. – А пока вот, принимай.
Помимо обещанных посуды и инструментов он принес спички, охотничий нож, бинокль, удочки и лук со стрелами.
– Мог бы ружье, но выстрелы привлекут внимание. – Он сделал виноватое лицо.
Помимо всякой мелочи типа ниток-иголок у меня появились аптечка и одежда для проживания в лесу, а также запас еды, включая такие необходимые соль, чай, перец, чеснок, лук…
– На первое время хватит. По возможности буду наведываться, но не часто. У нас народ ушлый, мигом прознают.
Потом он вкратце рассказал про окружающие места, про жизнь в лесу и его обитателей, и я снова остался один.
Началась жизнь отшельником.
Недолго длилась идиллия, уже на второй день мимо кто-то ломился сквозь чащу, два голоса жутко матерились. Неизвестные волокли с собой третьего, которому их крепкие выражения и предназначались. Я затаился.
– Любишь кататься – люби и саночки возить, моксель недоекселенный.
Это самое литературное в многоэтажной речи, что обещала согрешившей душе все адские муки с детальным их перечислением. В сравнении с этим круги ада, вышедшие из-под пера Данте – сочинение первоклассника «Как я провел лето».
Грузный топот замер перед землянкой.
– Занято, итить его в самую урну.
– Не будем мешать.
Щель между досками показала обладателя голоса и его дружка. Два деревенских битюга обалдело разглядывали явные следы чьего-то обитания. Лежавший в ногах третий – ярко и модно упакованный, при этом рваный и окровавленный – в этот момент с трудом сдернул что-то с шеи, незаметный бросок оправил вещицу в траву. После облегченного вздоха модник тут же получил пинок в пах.
– Куда теперь? – спросил первый из местных.
– На берег давай.
Выйти из землянки я рискнул часа через четыре. Взор прошвырнулся по окрестностям, рука первым делом потянулась к выкинутому предмету.
Медальон. Или кулон. Еж его знает, как назвать. Не сказать, что ценный или красивый… Скорее, никакой. Так, непонятная бирюлька на простенькой ниточке, словно кусок расплавленного свинца. Сунув находку в карман, я прошел в направлении реки.
Вот. В воде. Труп. Видать, зацепился за что-то на дне.
Оглядевшись, я подобрал длинную ветку, которой потыкал в едва просвечивавшую в мутном потоке знакомую яркую куртку. Сдвинуть не получилось. Тогда я натаскал удобных в переноске валунов и просто закидал ими утопленника. Или убитого – как знать, что с ним сделали до окончательного перемещения в воду. Если вспомнить проявленную в угрозах фантазию, трупу повезло, что отмучился так быстро.
Покойся с миром, парниша. Прости, я мог вмешаться, двое на двое – расклад справедливый… Недавно я пытался помочь, и вот чем закончилось. Да и помогать, не зная дела… Может, узнав подробности, я принял бы другую сторону?
Хватит об этом. Не судите, да не судимы будете. Развернувшись, я потопал обратно.
Эта ночь не выглядела ночью. Полная луна сделала мир отчетливым и мрачным. Телевизор отсутствовал, как и вообще электричество, огонь я предпочитал зря не разжигать – не почитаешь, даже если б имелось что, и внимание привлекать лишний раз не хотелось. Из развлечений остались поспать да погулять.
Спать не хотелось. Выйдя из затхлой землянки, я обомлел: с другой стороны реки, где, как говорил Игореха, проходит кабанья тропа, и куда, стараясь не мешать размножению будущих трофеев, редко-редко забредает кто-то из деревенских, сейчас виднелось зарево.
Голоса. Женские! Прекрасно слышимые в ночной тиши даже на таком расстоянии.
Стало жутко интересно. В смысле, что одновременно жутко… и нестерпимо интересно. Прихватив нож и бинокль, я прокрался к опушке, которая выходила на реку.
Стало еще более жутко. На противоположном берегу горели костры. Небольшие, но много. В две окружности, первая метров в десять, следующая в тридцать. Внутри, между кругов, танцевали шесть девушек в длинных белых одеяниях. Как в старину. Босоногие и украшенные венками, они то ли пели, то ли просто что-то выкрикивали. Через фразу повторялось нечто похожее на «Альфавиль». Кружился хоровод, иногда то одна, то другая, заливаясь счастливым смехом, запрыгивали в пустую центральную часть, восторженно орали что-то, и через мгновение выскакивали обратно.
Полнолуние, полночь. Шабаш ведьм?
Окуляры настроили резкость. Все как на подбор – молодые девахи. В самом соку. Не рыжие. И на том спасибо. Либо впрямь не ведьмы, либо… один из стереотипов будем считать сломанным.
Смотрим дальше. Итак, все разные – блондинка, брюнетки, шатенки. Длинно и коротковолосые. Полненькие и худые. Танцуют не отрепетировано, а от души, как получится. Получалось нечто древнее, языческое. Может, они и есть язычницы?
Я прислушался внимательнее. Доносились только невразумительные обрывки:
– …Альфа-виль! … Пришло время … Мы ждем … Альфа-виль! … Любая из нас … Свет сменит тьму … Придет час … Выбор … Альфавиль-виль!… Мы вместе …
Пока ничего не понятно. Подобного раньше по телевизору не видел и о таком не читал. Похоже просто на коллективное сумасшествие. И причем здесь Годар с его мрачной фантазией? Или местный Альфавиль – нечто другое? Еще была музыкальная группа под таким названием. Нет, на фанаток-меломанок собравшиеся мало похожи.
– …Альфа-виль!… Нас все больше … Сегодня … Завтра … Альфа-виль!… Мы готовы … Заря … Каждую луну … Альфавиль-виль!…
Ножки вскидывались, головы тряслись, поясницы гнулись, словно резиновые. Для знакомой из телевизора картинки только бубнов не хватало. Передача «Танцы народов мира», пляски диких племен.
Шаманский танец продолжался до не раз упомянутой зари. Перед рассветом плясуньи угомонились, в какой-то момент фигурки словно сломались и повалились на траву в кружок. Лица в молчании наблюдали за становлением нового дня. И вдруг, переглянувшись, ведьмовские создания сорвались с места, на ходу стаскивая с себя длинные балахоны.
Под балахонами ничего не было. Ведьмы, однозначно ведьмы. Такого мороку на меня напустили, не вздохнуть. Вроде, июль на дворе, давно не Иван Купала, тот был месяц назад, об этом по телеку репортаж прошел. И не первомай с его Вальпургиевой ночью. Что-то новенькое, науке неизвестное?
Шестерка таинственных чаровниц ринулась к воде. Слева вниз сходил изрытый крутой спуск, который заканчивался отмелью, они посыпались с него горохом. Брызжущие плюхи ногами по вспыхивающей взрывами воде – быстрые, невообразимо шумные – встряхнули ночную природу.
– А! Ой! Ах! Ииии! – зазвенело над речкой.
И так еще с полчаса водных баталий, когда кто-то кого-то догонял, кто-то топил, кто-то удирал, кто-то брызгался. Обычная девчачья веселуха.
Расходиться ночные плясуньи начали только при свете солнца. Покинув жидкую стихию, блестящие фигурки взобрались на насыпь, где нацепили подобранные балахоны прямо на влажную кожу. Со смешками и прибауточками уставшая шестерка двинулась вдоль берега, то показываясь среди деревьев, то вновь исчезая. Потом донесся плеск. Наверное, сели в лодку. Костры давно погасли и даже уже не дымили.
Я покинул свой наблюдательный пункт.
Глава 4
– Разве существуют на свете люди, кому могут не нравиться эти приятные сердцу внезапные трески, кашли, хрипы, шорохи, рык, чудящиеся в темноте шаги, чьи-то непонятные вздохи, которые так радуют душу знанием, что ты не один в этом чудесном месте? – говорил Игореха, наведавшись ко мне через неделю.
– Могут, – уверил я. – Еще как. Но давай ближе к делу.
– Есть известия от адвоката.
Над костром благоухала уха, которую я периодически помешивал. Игореха расположился на трухлявом пне, бугристый нос с удовольствием втягивал запах, отчего глаза закатывались, будто эти процессы у него привязаны один к другому. Вдох – зрачки задрались, выдох – опустились. Простейшая механика. Спрашивать, к каким еще процессам его физиологии применимо данное правило, думаю, не стоит.
– Значицца так, – сказал он. Руки сложились на груди, взор с большим трудом отлип от котелка, отчего взаимосообщавшаяся с носом система приказала долго жить. – Во-первых, никакой девчонки, которую, по твоим словам, убитый принес в дом, в деле не фигурирует.
Мое негодование прервал простой взмах руки.
– Второе. О чем ты не говорил. Я про обвинение в краже.
Если у удивления имеются зарегистрированные рекорды, то я побил их все:
– В краже?! Чего?
– Каких-то важных документов.
Припомнилась шарившая по комнате брата Сусанна. Меня скрутило, как от зубной боли. Если насчет кражи правда…
– Это подстава!
– То есть, ты не брал?
– На фига?!
Игореха пожевал нижнюю губу.
– И не мог случайно прихватить…
– Как ты это себе представляешь, мать твоя красавица?
– Никак. Однако, в жизни всякое бывает.
Остудив мой пыл, сослуживец продолжил тихо и деловито:
– Значит, не было никаких документов?
– Нет, – отрезал я, надуваясь как спасенный из морских лап многодневный утопленник.
– Может, на флэшке? В электронном виде? Ты мог не знать…
– Я ничего не брал у Сусанны.
– А не у Сусанны? Просто, будучи в квартире, задел или уронил, а рука автоматически сунула в карман…
Не снизойдя до словесного реагирования на глупость, я отрицательно покачал головой.
Игореха сделал, наконец, шаг в правильном направлении:
– Понимаю. Задольские интересовали тебя исключительно в телесно-приятном аспекте.
– Не во множественном числе, не обобщай. Хотя после произошедшего…
В глазах вспыхнули варианты.
Не жаловавшийся на фантазию приятель улыбнулся, затем вздохнул:
– Смотри, какая ситуевина вырисовывается. Пока Задольский в силе, тебе ни хрена не светит. Единственный путь не сесть всерьез и надолго там – сидеть тут. И не рыпаться. Ключевое слово – «пока».
– Сколько оно будет длиться? – выдавил я, кривя губы. – Сукин сын, судя по холеному виду, помирать не собирается. Если только от излишеств. И в высоких кабинетах он как рыба в аквариуме, все схвачено, всем кум или сват.
– В том-то и штука, – вдруг улыбнулся Игореха. – Кирилл Кириллович, адвокат, сказал по секрету, что под твоего Задольского серьезно копают. Какие-то молодые и нахрапистые. Старый хрыч со дня на день в отсев пойдет, тут ты и явишься с повинной. Мол, существовала угроза жизни, а теперь готов поведать все, как на духу. И те же улики, что сейчас против тебя, вдруг за тебя станут. Усек пропорцию?
Игореха иногда вставлял в речь слова, смысл которых не до конца понимал. Или специально так делал, для хохмы. Весьма полезно, между прочим, чтоб оппонент считал себя умнее. Неплохо бы и мне приемчик перенять.
Когда разговор зашел насчет житья-бытья, я мимоходом полюбопытствовал:
– В полнолуние свет какой-то видел. Вроде, костры.
Решил пока ограничиться этим.
– Где? – Игореха мгновенно посерьезнел.
– У кабаньей тропы.
– Не-е. – В глазах собеседника мелькнул странный огонек. – Не может быть.
На этом разговор закончился. Про двух местных и последующий труп я говорить не стал – проблем и так хватает, чтоб еще деревенским дорогу переходить.
Короче, привыкал я к лесной жизни. Рыбачил, учился охотиться. Тренировки составляли единственное осмысленное наполнение дня. Я метал нож, стрелял из лука по мишеням. По животным пока не спешил. По двум причинам. Стрелы жалко – раз. Они меня чуяли за версту и обходили – два. Но я присутствия духа не терял. Всему свое время.
Нервировали безумные лесные насекомые и отсутствие хлеба. Зато ягоды и рыба имелись в изобилии, первых хоть лопатками жуй, вторую нужно вынимать из воды… если знать место и время. Спасибо Игорехе, знание имелось.
Бриться я перестал вовсе, хотя станок с набором лезвий в запасах присутствовал. Перед кем форсить? Перед кикиморами болотными? Так нету их, родимых. А жаль. Сейчас бы и кикимора жизнь скрасила.
Пару раз над лесом взревывал густой шум на краю леса. Любители внедорожников собирались помесить грязь и поточить лясы. То джип-триал, то трофи-рейд, то просто покатушки. Похожий на лешего, я сидел в кустах, наблюдая чуждую для себя жизнь.
– Блокировки!
– Давление до ноль-восемь!
– Сендтраки!
– Лебедуй!
– Точка-то – под водой!
– Хай-джек утопил!
– У меня Ебс не отключается!
И прочая хрень. На первый раз. На второй я уже отличал стальной сендтрак от пластикового, а а-бэ-эс от и-эс-пи.
Разворотив природу, а заодно вдребезги ухайдакав несколько машин и ящиков водки, довольный народ расползался по городским квартирам. Рев над лесом стоял несусветный.
А Игореха твердил: никого, глушь…
Так прошел месяц.
К следующему полнолунию я был готов. Даже побрился зачем-то.
Еще до заката хлипкий плотик переправил меня на тот берег, где я замаскировался в кустах у самой воды, в самой их середине. Даже прямо посмотришь – не поймешь, что за бугор такой в непроходимой поросли торчит. С собой – только нож, на всякий случай. Бинокль остался в землянке. Зрелище, если состоится, буду наблюдать прямо из партера, к тому же блеск окуляра может выдать.
Подо мной последний раз чавкнула грязь, шелохнулись ветви, и все затихло. Ждем-с.
По шее полз молоденький паучишка. Пели какие-то птички. Жужжали злые комары, к которым я стал уже привыкать, живем теперь вместе, соседи, какие-никакие. В городе бывает соседство и хуже. Хотя, как известно, человек ко всему привыкает. Даже к невыносимым соседям.
Вокруг было тепло, тихо и…
Уже не тихо.
В грязь залез не зря. Жрицы неведомого Альфавиль-виля вновь явились. Та же шестерка. Нет, плюс еще одна, седьмая. Столь же молоденькая. Даже моложе остальных. Смешливая, тихая, взгляд скромен и наивен. На вид – ребенок совсем. Крепенькая, порывистая, светловолосая. Плечики жмутся, босые ноги не привыкли к таким походам. Она стремилась скрыться за спинами, а ее упорно выдвигали вперед. На всех снова длинные льняные сарафаны, на головах венки. Шли осторожно, но быстро.
– Может, не надо? – видимо, не первый раз поинтересовалась младшая.
Она вновь спряталась за кого-то из старших. Не получилось, одновременно несколько рук вытолкнули ее на поляну, из мрака в свет.
– Глупенькая, – сказала ей одна, самая полненькая. – Счастья своего не понимаешь.
– Не бойся, – ласково прибавила другая. – Любая из нас с радостью поменялась бы с тобой местами. Не просто с радостью – с восторгом! Да кто же даст.
Она вздохнула.
Что-то нарушило ночную тишину, все замерли, лица как по команде обернулись к реке.
Вылупившаяся луна красила водную дорожку сиянием. Едва видная в этом свете, к месту сборища быстро приближалась голова неизвестного. Потом стало казаться, что голов две, слышался плеск, мелькали руки. Через минуту загадка разрешилась: мокро-блестящий пловец тащил плывущий пластиковый пакет с вещами. Пловец выполз внизу на отмель. Выползла. Поскольку тоже оказалась девицей, приятные глазу признаки не оставили сомнений. Вытащенное из пакета полотенце отерло многовыпуклую фигуру, ее покрыл такой же, как у всех, балахон. Я не успел огорчиться, ибо застыл, не смея шевельнуться, даже глаза пришлось превратить в щелки, чтоб не блестели: новоприбывшая, взобравшись по откосу, огляделась по сторонам и быстрым шагом направилась ко мне.
Провал. Сквозь щетку ресниц я глядел, как она приближается. Бежать? Или просто сдаться? Интересно, что сделают со случайным свидетелем. Если происходящее для них вроде ролевой игры – перебьемся. Пожурят и отпустят. А то и в компанию примут, чем черт не шутит. Если же все всерьез…
И если учесть, что свидетель вовсе не случайный…
Дойдя до зарослей, девушка остановилась, руки наломали веток и проворно сплели их между собой. Водрузив венок на мокрые волосы, она двинулась обратно, громко восклицая:
– Уф, едва успела. Здорово, красавицы! Наши ряды и шансы растут?
– Запаздываешь, Настена.
– Филька, скотина, никак не вырубался, – стала оправдываться Настена. – Пришлось второй пузырь раскупоривать.
– Та же история, – ввернула одна из пришедших ранее, полненькая, с грустными глазами. – Не засыпал, хоть тресни.
– В прошлый раз вообще выбраться не смогла, – перебила Настена, с удовольствием разглядывая смущенно потупившуюся новенькую. Даже вокруг обошла.
– А я своего в город отправила, к братьям, – объявила еще одна.
– Загуляют, Санька, без твоего присмотра. – Настена с сомнением покачала головой. – До чертиков ведь упьются. Опять в больницу как на работу ездить будешь.
– Пусть, – зло хмыкнула Санька, плечи передернулись. – Зато я здесь.
– Не понимаю, зачем вообще за этих алкашей держаться, – брезгливо вставила еще одна, самая статная, яркая и отточено-правильная во всем – от черт лица до жестов и походки. И, пожалуй, самая спокойная в этой компании. Все то и дело оглядывались, перешушукивались, вздрагивали от случайного шороха. Эта не боялась ничего, взор смотрел прямо и строго, Она знала, что совершает, и зачем это нужно. Остальные словно играли в опасную игру, эта же делала дело – четко, бесстрастно.
– Тебе хорошо, Полинка, ты свободная, – завистливо проговорила грустноглазая светловолосая пышечка.
Ветерок разбросал ее ниспадавшие локоны, прижатая ткань обрисовала большую красивую фигуру. В ожидании назревающих событий девушка томилась, лоб хмурился, пухлая ножка водила ступней по траве. Получался знак бесконечности. Не факт, что девушка рисовала именно его, лицо было простым, взгляд – усталым. Жизнь с выпивохой радости не приносила, оттого, наверное, она бежала сюда – получить эмоции, которых больше не давала семья.
– А по мне, – втиснула доселе молчавшая крепко сбитая молодка, – пусть пьет, но чтоб был.
Подбородок гордо вскинулся, глаза полыхнули. Что ж, подобная мысль тоже имеет право на существование, я такое слышал неоднократно, хотя никогда не понимал. Настена снова закивала. Остальные взглядами показали разброд мнений по данному вопросу.
– Мой сегодня словно почувствовал что-то, – еще одна подала голос. – Столько первача уговорил, но не утихомирился, а все слюнявиться лез да в койку тащил.
– И что, Аська? – Новоприведенная младшенькая впервые с интересом вскинула личико. – Отбилась?
Аська поникла.
– Куда там, сестренка, ты моего бугая знаешь.
Ого, отметил я. Сестренка. Это как: по новой вере или по жизни? Если по вере, вопросов нет, многие так друг дружку называют. Если же действительно сестры…
Кажется, старшая втягивает во что-то младшую, несмотря на явное нежелание.
– Да, и мой сегодня долго возился, – поддакнула другая, черноглазая и черноволосая..
– Может, тебе уже не надо было приходить? – съязвила молодка, похожая на спортсменку-штангистку, которая заявляла «чтоб был».
– Может, и не надо. – Брюнетка хвастливо подбоченилась. – Если, как ты, только за этим.
– За компанию жид повесился, – влезла Санька со своими двумя копейками мудрости.
– А я не за этим, – упорно доказывала кому-то брюнетка.
В бок язвительно прилетел локоть кого-то из соседок, она смутилась:
– Ну, не только. Вы же понимаете. Я прихожу послушать. После всего, что узнала, окружающие стали малы и пресны, как хозяйственное мыло. И так же противны. Без голоса Альфалиэля жизнь становится невкусной. Здесь – шикарный ресторан, там – замызганная столовка.
– И опостылевшая готовка, – прибавила Аська.
– Хватит болтать, – прервала статная деловая Полина. – Все за хворостом.
Окружающих как ветром сдуло.
– Катенька, а ты куда? – Полина поймала за руку новенькую, которая собиралась упорхнуть вместе со всеми. – Останься. Для тебя сегодня особый день.
– Но я хотела помочь…
– Справятся. Тебе надо подготовиться.
– Уже? – Катенька испуганно ойкнула, по окрестностям пробежал жалобный взгляд.
Полина дружески обняла ее:
– Не бойся. Я тоже боялась, и зря. Альфалиэль – не явь, это сон, который во исполнение мечты становится явью. Альфалиэль – божественная благодать, что вопреки логике снисходит на столь малых и никчемных существ, коими являемся мы, люди, со своими куцыми мыслями и грезами.
Альфалиэль, повторил я про себя, поерзывая в ямке. Не Альфавиль-виль. Ага. Теперь совсем непонятно.
– Альфалиэль всеобъемлющ. Это верх и низ, пустота и твердыня, душа и тело. Сейчас люди видят два пути, которыми можно следовать – восходящий и нисходящий. Первый в упор не видит желаний плоти, отмахивается от чувств, как от мух.
– Знаю, – хихикнула Катенька. – Еще норовит прихлопнуть их, таких вредных и отвлекающих.
Полина согласно опустила веки.
– Именно. Поиск истины и счастья в ином мире, восхождение к небесному через отказ от всего земного. Вечная война со всем, что противоречит этим воззрениям. Таков этот путь.
– Как печально. Разве можно так жить – в сплошных отречениях и ограничениях? Тоска, правда?
Полина лукаво хмыкнула:
– Для кого как.
– А второй путь?
– От самого основания – мирской, земной, чувственный, живой. Почитает множественное, а не единое. Отождествляет дух с чувственным миром.
– Звучит веселее, но как-то… паршивенько. – Катенька смущенно поежилась. – Тоже отталкивает. Словно коровья лепешка, покрытая шоколадной глазурью.
Кроткие глаза помутнели, на щеках проявились обаятельные ямочки, пальчики теребили друг друга, не зная, к чему еще приспособиться. Девушка чувствовала себя неуютно.
Полина весело рассмеялась – так громко, что обернулись собиравшие хворост подружки.
– Альфалиэль, – сказала она, утихнув, – есть третий путь. Не восходящий и не нисходящий. Прямой. Горизонтальный. Он не выдергивает за шкирку из родной земли, как в баснях про Мюнхгаузена. И не сливает в навоз под благовидным предлогом в шелухе убедительных слов. Если все получится, ты почувствуешь это. Ты станешь иной уже сегодня. Сегодня – тот самый день, и очень скоро настанет тот самый час.
– Если все получится? – тревожно повторила Катенька.
Она вздрогнула в объятиях Полины. Над ними чернел звездный атлас, кусты и окружающий лес напоминали узоры на стекле, которые изобразили в негативе. Безветрие делало их мертвыми и страшными.
– Ритуал вызывания пока несовершенен. Слишком много составных.
– Полнолуние, время от полуночи до зари… – начала перечислять Катенька.
– Да.
– Что еще?
– Коллективное взывание. Сквозьпространственные круги. Энергетический посыл. Живой огонь снаружи и внутри, в телах и душах. – Полина улыбнулась. – Именно так – и в душах, и в телах.
Катенька сосредоточенно ждала продолжения. Невысокая, ладненькая, она просто растворилась на фоне старшей подруги. Впрочем, подруги ли? Скажем так: наставницы.
– Еще? Да мало ли. Даже погода. Или случайный свидетель.
И снова взгляд – суровый и жуткий – в мою сторону. Спина похолодела, я вжался в землю по самые уши. Но, кажется, в устах Полины это являлось виртуальным предположением.
– Уже бывало? – спросила Катенька.
– Свидетель? – улыбнулась Полина. – Откуда здесь? Место выбрано с умом. Но чего в жизни не бывает…
И снова ее глаза интуитивно прошлись по моим кустам. Словно по коже. Льдом. Или включенным утюгом. Одновременно. Глубоко. С разных сторон.
На поляне появлялись то одна, то другая девушки, раскладывая принесенные кучки дров и хвороста по старым угольям. Полное ночное светило достаточно обливало светом голубовато-призрачные окрестности, чтоб я видел все как на ладони. Кроны сосен, мрачными зонтами скрывавшие собирательниц в своей тени, словно великаны охраняли поляну от непрошенных гостей. Но одного, увы проморгали, и этот один сидел как мышь, не шевелясь, боясь вздохнуть и тем более кашлянуть. И как назло, очень захотелось. Но я сдержался. Чудом. Очередным в моей жизни. Кажется, я даже начинаю к ним привыкать.
– Давай уже готовиться, – произнесла Полина более строго.
Мимо прошествовала Санька, она тащила вязанку выше себя ростом и недовольно качала головой.
– А что Настасья упомянула насчет шансов? – Ясный Катенькин взор взлетел на наставницу, долго опущенное личико поднялось.
Полина вздрогнула.
– Когда?
– При встрече, увидев меня. Что «наши ряды и шансы растут». Насчет рядов козе понятно, а шансы?
На поляну вернулись последние из дровоносиц, теперь все девушки нетерпеливо поглядывали на стоявшую парочку.
Полина отодвинула от себя неофитку.
– Я говорила, что в свое время тоже боялась, – донесся едва различимый для моего уха голос. – Я была как ты, одна из всех, потому что другие не такие. И не были, когда пришли к нам.
– Еще одна составная? – догадалась Катенька.
– Возможно. Думаю, одна из основных. Ну что, готова?
– Не знаю.
– Спасибо за честность, но ждать больше нельзя.
Шесть белых балахонов замкнули кольцо вокруг новенькой. Полина встала в общий круг.
– Руки! – грянул ее приказ.
Катенька вздернула свои, четырнадцать других когтистыми щупальцами потянулись к ней, к ее дрожащему телу. Прикоснулись. Огладили. И не причинили никакого вреда. Фигуры заколыхались, словно подул ветер. Неисчислимые пальцы одновременно взялись за ткань, и жертва Альфалиэлю освободилась от просторного одеяния.
Окружающие фигуры расступились, став по бокам в две колонны, которые открыли новообращенной путь к реке, а мне, одновременно, столь чудесный вид, что я неуютно заворочался в земляном коконе. Боже, будь я неведомым Альфалиэлем (даже если это не существо, а состояние, нирвана, нечто необъяснимое, но все же реально существующее), снизошел бы немедленно. Не зря ночные ритуальщицы выбрали именно Катеньку, ох, не зря. Старшая сестрица, что месяц назад во время водных игр трясла переспелыми арбузами, младшей в подметки не годилась. И никто из остальных. Ни грустная пышечка, которая старательно держала головку, чтоб никто не заметил намечавшегося двойного подбородка, ни похожая на необъезженную кобылку крепкая молодка, ни костлявая брюнетка, ни даже сочная Санька, красочно оттопыривавшая филейную часть во избежание провисания пузика…
Наверное, я придираюсь, но все познается в сравнении. Недостатков не видит лишь влюбленный, а таковым я, увы, давненько не являлся. Потому не оценил и продемонстрированных при недавнем прибытии по воде Настёниных прелестей, слишком явных и потому чересчур хищных. Вот только Полина…
Да, Полина. Это Катенька несколько лет назад. Сколько ей можно дать: двадцать два? Три? Четыре? Или меньше, а излишняя строгость – от характера?
Но я отвлекся. На роскошной жертве (поскольку – как ее назвать иначе? Не наживкой же) осталась лишь тонкая ниточка трусиков. Из них ее столь же быстро и нежно вынули, как булку из пакета. В двенадцать рук, под надзором распорядительницы, которой, естественно, продолжала являться Полина, девушку подняли, и шесть что-то бормочущих под нос фигур понесли ее вниз по склону. Понесли как величайшую драгоценность. Как нечто, от чего напрямую зависят общие мысли и жизни. И счастье.
Луна и густо высыпавшие звезды отмывали загрязненный чернотой мир до мерцающего синего блеска. Белые пятна жриц и не менее белое (от подсвеченной кожи и невероятного страха) маленькой жертвы спустились к воде. Не останавливаясь, множество ног одновременно ступило в обдавшую ночной прохладой стихию.
Шаг, еще шаг. Полы балахонов намокли. Еще шаг. Еще. Намокло все. Остались только головы и руки. И Катенька.
Руки бережно опустились.
Приглушенно взвизгнувшая жертва булькнула, потом вынырнула. Ноги достали дна, она встала, вероятно – на цыпочки. Иначе глубина не позволяла.
Скрытая по шейку в лунном отражении, Катенька стала еще одним светилом в темноте ночи. При виде сверху та часть, что оказалась ниже ватерлинии – от плеч с разметавшимися по ним прядями – сияла мертвенной белизной. Под толщей воды белели взрывающиеся галактики, в каждой из которых словно зажгли по лампочке. Их свет манил и бил по глазам случайных, гм, зрителей, прибивая к себе, словно гвоздями. О, Альфалиэль, что бы ты из себя ни являл, чем бы ни был, я преклоняюсь перед твоими поклонницами! Найти и сагитировать на непонятную авантюру такое чудо…
Руки Полины возделись, она провозгласила:
– Альфалиэль, всеобъемлющий и вездесущий! Прими дар счастливых сестер твоих! Напейся посвященной тебе кровью новой жизни! Возьми то единственное, чем мы можем одарить бесконечно могущественного! Альфалиэль! Будь с нами в восторге и печали, раздели счастье, помоги в горести! Утешь страждущего, накорми голодного, спаси умирающего! Альфалиэль, родной и непознаваемый, далекий и близкий, всесильный и всевидящий! Альфалиэль, чудесный и невозможный! Мы здесь! Мы – твои сестры, твои жены, твои рабыни…
– Ах, сучки! – раздалось поперек торжественного благолепия.
Воздух взрезал звук, похожий на свист кнута, из леса выскочила цепь парней с хворостинами в руках.
Визг. Вопли. Шум-гам-тарарам.
– Паскуды! Вот вы где!
– Настюха, медь твою через коромысло! Ноги в руки, и ко мне, паршивка! Живо! Оглохла, что ль?
– Аська, шалава!
– Санька, а ну, подь сюды!
– Потаскухи! Ату их!
– Стой, говорю!
– Вот я сейчас по заднице!
– Ку-у-уда?!
– Ааа! Иии! Уууууу!!!
Брызги. Вой. Улюлюканье. Спрыгнувшая к воде погоня осталась с носом – все восемь искательниц ночных приключений вплавь удалялись от берега, в скорости посрамляя мировых чемпионов.
– К лодке скорей! – неслись сверху мужские голоса. – Там перехватим!
Топот. Плеск. Крики, все отдаляющиеся и затихающие.
Тишина.
Ни жив, ни мертв, я сидел в своих кустах, тупо глядя на машинально выставленный перед собой нож.
Перед глазами вторично прокручивалось увиденное. Я узнал трех нападавших. Во-первых, там были двое, что угрохали парня. Во-вторых – Игореха.
Вспомнился странный огонь в его глазах, когда я поведал про полнолуние и выдал место.
Глава 5
Прошел еще месяц, лето заканчивалось. Адвокат передал, что дела идут, но высовываться рано.
– Кстати, нашли твою малолетку, – при новой встрече передал Игореха последние новости. – Всех знакомых для этого на уши поднял. Какие люди вмешались! Во всех структурах.
Вот тебе, подумалось, и деревенский парень. Водила. Ну-ну.
– Девчонку нашли, но запугана до чертиков. Ни в какие суды не пойдет.
Мы снова сидели у едва тлеющего костерка, я заваривал чай. Пахло зверобоем, август звенел мошкарой и не догадывался, что умирает, хотя все признаки налицо: зелень вокруг постепенно чернела и желтела, земля превратилась в кладбище лесной одежды и при ходьбе потрескивала мумиями листьев. Ночью стало подмораживать.
– Как же нашли-то? – не выдержал я. – Ни описания, ни фоторобота… Сусанна одумалась?
– Куда там… – криво протянул Игореха. – Они с папашей всех собак на тебя повесили. За что было и за что не было. За последнее – особенно. Все записи с камер наблюдений подтертыми оказались – и подъездная, и уличная, и стояночная.
– Тогда как же?
Приятель гордо выпрямился:
– У консьержа еще одна камера имелась. От Задольского и полиции он запись утаил, а от меня не смог.
Я решил не спрашивать, почему. Если консьерж втихую собирал на кого-то компромат или работал на какие-то параллельные структуры… Понятно, что нашелся способ его прищучить. Хорошо бы, не приветом из девяностых.
Я спросил о другом.
– Как девушка у Вадима оказалась?
Игореха хитро заулыбался:
– Сама никогда не сказала бы, но мои парни такие таланты проявили…
– Твои парни?
– Из клуба. Помнишь, я рассказывал, что раньше ногами махал не хуже всяких Джетов Ли и Джеки Чанов. И сейчас по старой памяти иногда захаживаю. Друзей не забываю. И они меня не забывают.
Я не помнил, но промолчал.
– Они девку под защиту взяли. В суд она, как твердо сказала, не пойдет, но нам все рассказала.
– И?
– Подъехал твой боров на джипе с полной тонировкой. Она – в сторону, а из приотворившейся дверцы джипа кутеночек выскакивает – махонький… Тявкает весело и жалобно. И вдаль несется, прямо к проезжей части. Какое девичье сердце устоит, чтоб не помочь поймать и вернуть хозяину? А тот по кумполу ее, и ходу.
Помолчали. Игореха встал, собираясь уходить.
– Выходит, не зря я его?..
Не хотелось считать себя виновным в убийстве, пусть непредумышленном. Другое дело – избавить мир от несусветного мерзавца, от чудища в человечьем обличье. Камень на душе сразу сжался, обернутый шагреневой кожей самоуспокоения, из горы превратился в булыжничек, которым разве что ногу отдавить. Да, сказано «не убий», но еще раньше тот же автор провозгласил «око за око». К тому же, жирный подонок собирался убить меня, просто я успел первым. Под какую заповедь подпадает самозащита и действия в состоянии аффекта?
Бывший сержант усмехнулся:
– Не зря? В смысле, что сволочь такую? Ясно, тоже щеночка жаль. Спрошу так: а был ли щеночек? Адвокат просил не торопиться с выводами. Жаль, что нельзя заслушать версию второй стороны.
– Зачем девчонке врать?
– Когда прижали к стенке, многие врут. Если б не врали, ты бы здесь не отсиживался.
«Я не думала…», говорила тогда девчонка Вадиму, на что он резонно ответил: «А надо было. Думать, знаешь ли, вообще полезно». – «Я же только…» – «Продинамить хотела?..»
Соглашусь, с учетом этого щеночек выглядит неубедительно.
Игореха вынул из кармана черный прямоугольник:
– Вот телефон, зарегистрирован на одного из наших, Запрядьевских. Если что…
– Например?
Сослуживец странно смутился:
– Ну… Костры там опять посреди ночи… Знаешь ведь, лесной пожар – не шутка.
– Да. Пожар. Понимаю.
Перед глазами – парни с хворостинами. Ярость на лицах. На языке и в жестах – желание содрать кожу и поджаривать на вертеле, откусывая потихоньку. Среди них – он. Явно не посторонний на том «празднике жизни». Интересно узнать, которая из ночных жриц свила гнездышко в непробиваемом сердце приятеля. Я следил за ним тогда: никаких имен он не выкрикивал, ни за кем конкретно не гнался. Словно за компанию пришел. Но нет, все не так просто.
– Заряжать аппарат пока негде, включай в крайних случаях, когда есть что срочное сообщить.
– Ага. Когда сообщить. Ясно.
Поднятый прут. «Вот вы где!» Разинутый в гневе рот. «А ну, стой!»
Не Аська, не Настюха, не Санька, тех поименно другие прижучили. Кто же?
Может, не зазноба, а сестра? Тоже для правильного парня не подарочек.
– К следующему разу постараюсь механическую зарядку раздобыть, типа велосипеда-генератора.
Игореха отбыл, на прощание посоветовав потихоньку готовиться к зиме, запасаться дровами, но так, чтоб со стороны заметно не было.
Я принялся готовиться. Помимо необходимых работ продолжались тренировки с ножом и луком, а свободное время уделялось разборкам с подобранным медальоном.
Для начала его опробовал мой зуб. Ничего. Ни отметины, ни заусеницы. Вообще ничего. Тогда я снял вещицу с нитки и решил расплавить в ложке на углях, как свинец, хотя это явно не свинец. И не олово.
Не расплавилось. Тогда я со злости врезал по нему молотком. Со всей дури. И опять никакого эффекта. Вообще. Ни вмятинки, ни зазубринки. На нем. А на молотке – да.
Вот так медальон. Но чем-то он ведь ценен, кроме алмазной крепкости при неказистом виде, раз парнишка его пуще жизни берег и спасал.
Ничего не достигнув в этом направлении, я вновь насадил находку на нить, она заняла прежнее место на шее. Нехай болтается. Авось, какую шальную пулю отведет, тьфу-тьфу-тьфу.
Наступил сентябрь. День, с которого я начал рассказ, настал.
На том самом дубу я второй час томился с луком в засидке, поджидая возможного кабана. Вокруг сонно кружили неизменные лесные комары, не собиравшиеся сдаваться осени. Бабье лето сдвинуло календарь на второй план. Было достаточно тепло. Рассвет только что вступил в права, окружающий мир расплывчато клубился, постепенно обретая резкость. Кабаны, нагло меня игнорируя, ходили какими-то другими тропами. Зато к бывшему ночному кострищу, после которого снова месяц миновал, вышло одинокое нечто, заставившее напрячься и затихнуть. Я мгновенно глянул вверх. Небо затянуто, но, судя по всему, именно сегодня должно наступить очередное полнолуние.
Полуреальная фигура в белотканном одеянии медленно брела по поляне. Как привидение. Между тем, это привидение я уже знал по имени.
Полина.
Она всматривалась в окружающий мир, ища какие-то подсказки на невысказанные вопросы.
Следя взглядом, я вытянул шею, поскольку мой дуб был в лесной части пригорка, а она направлялась к открытой поляне на берегу. Той самой. Видимость стала отвратительной. Когда ночная странница отошла достаточно далеко, я отложил лук, переместился немного и развел руками ветви. Пусть с легкой штриховкой от других ветвей, до которых не добраться, но видно стало гораздо лучше.
Оказавшись в центре костровых окружностей, Полина опустилась на землю. Кажется, она что-то говорила. Вслух, в никуда. На этот раз я был далеко, отсюда не слышно. А затем белое тело избавилось от одежды, босые ноги заняли место в центре круга, лицо и руки вскинулись к хмурым клубящимся небесам.
Я невольно съежился, кожа пошла мурашками. За нее. Не май месяц!
Полине было все равно. Кажется, холод не проникал в ее сознание, являясь несущественным фактором, что отвлекает от главного. Обнаженная и маняще-недоступная, она была царицей ночи, чарующим призраком, волшебным наваждением, рожденным в смутной синеве дремлющей природы. Ночной дух лесов и вод, она пришла смутить сердце некстати попавшего в дремучие дебри путника. Сковать цепями наведенных чар податливый разум, изголодавшийся по зрелищам и событиям…
Заглядевшись, я подался еще немного вперед… и рухнул. Кубарем покатился под горку, потом меня словно током шибануло… и вот я здесь, в слушающемся мысленных команд пятом измерении, где все шевелится и живет своей жизнью.
– Кто здесь? – еще раз повторила Полина, озираясь.
На ней снова был белый балахон, босые ноги прощупывали почву и мягко наступали, стараясь не хрустнуть веткой и никак не нарушить покой просыпавшегося леса. И как ей не холодно?
Я ждал. Поводив взором и никого не найдя, девушка снова отправилась за пригорок. Мне же не терпелось разобраться, где я, что это и как оно работает. А еще – как его употребить для собственной пользы.
Итак, оно слушается, оно многое умеет, и оно явно не от мира сего. Перейдем к детальному осмотру.
«Убери окна», – приказал я.
Они убрались. Точнее, затянулись. Меня окутало тесноватое пространство в зеленовато-коричневых тонах –пародия на человеческое жилище. Я находился в миниатюрном холле. Из пола торчал непонятный нарост размером с большую табуретку, напоминавший криво спиленный пенек. Непропорциональные стенки имели в скругленных поверхностях три выемки разного размера. Назовем их, для порядка, комнатами. Хотя, что за комнаты, если в двух вертикальных едва поместишься стоя, как в лифтах эконом-класса, а третья – их совместный по величине горизонтальный аналог на среднем уровне. Не комнаты, а, скорее, камеры – две стоячие и одна лежачая. Собственно, все.
Взгляд пристальнее изучил последнюю из камер-выемок, которая поперечно вдавалась в часть стены, не открывавшуюся в виде окон. Похожа на встроенный сейф без дверцы. В ней великаны могли бы хранить деньги размером с нашу простыню. Кстати, выемка вполне годна, чтобы влезть и в полный рост растянуться, а после бессонной ночи вздремнуть не мешало.
Заодно не мешало перекусить.
Это необходимо протестировать. Бурый вырост по центру оказался теплым и мягким. Нисколько не возражая быть использованным в роли стула, он подставил свой горб под мое седалище, и с предвкушаемым удовольствием я сообщил в пространство:
– Кушать хочу!
Сначала не произошло ровным счетом ничего. Я даже решил, что не сработало. Сработало. И как! Из стены выросли и потянулись ко мне склизкие щупальца, ветвистые и пористые. Брр.
– Э, стой! Не хочу! Совсем не хочу!
Сердце исполнило тушь в обратном порядке и остановилось. А щупальца поколыхались в воздухе еще несколько мгновений, и их втянуло обратно в стену.
Еда или угроза? Повторить духу не хватило. Как-нибудь потом.
– Пить! – приказал я, решив для порядка проверить и эту возможность.
В стене образовалась ямка, ее наполнила прозрачная жидкость. Я нагнулся, принюхиваясь. Запаха нет, похоже на воду. Довериться? Если Оно (в детали этого пришедшего в голову термина я пока не вдавался) меня еще не убило, то зачем делать это теперь, причем столь изощренным способом?
Желая зачерпнуть, я протянул руку… и чуть не сверзился со своего пенькообразного «стула»: ямка с водой вылезла из стены и отделилась, преобразовавшись в подобие стакана. Тепловатый и волглый, он лег в ладонь как влитой.
Я отпил. Да, вода. Чистейшая, без цвета, вкуса и запаха. Нет, вкус был – настоящий родниковый, живой. Что ж, жить можно. К тому же, если те щупальца – со вкусом колбасы…
Колбаса – дело второе, в мечтах давно витал иной продукт.
– Хочу хлеба!
Ничего не произошло. Даже через минуту. И через две. Ждать больше не имело смысла.
Попробуем более детально. В уме как можно отчетливее нарисовалась горячая буханка, я покрутил ее перед мысленным взором, представив хрустящую корочку со всех сторон. Сдобный мякиш практически чувствовался на языке.
– Хлеба! – повторился приказ.
Эффект тот же, то есть нулевой. Видимо, выполняются лишь стандартизированные команды, чей полный список я с удовольствием бы проштудировал. Только где его взять?
Пока обойдемся методом научного тыка.
– Спать хочу!
Выемка, к которой я уже присматривался на предмет прилечь, приглашающе осветилась мерцанием кривых стенок. У дальней стенки возник нарост, имитирующий подушку. Значит, я угадал, это действительно спальня.
Хорошо, с данным вопросом разобрались. Остались еще две пустых выемки размером с кладовку – побольше и поменьше. Если не выяснится иное предназначение, пусть остаются кладовками. Местечко мне понравилось, значит, не мешает перетащить сюда барахло и расположиться со всеми удобствами.
Завтра же сделаю это. Точнее, сегодня, если посмотреть на часы. Но не сейчас.
Выбежав ненадолго по природной надобности на воздух, я заодно прихватил рюкзачок и лук со стрелами, что остались на дубе после моего неспециального ухода.
С чувством выполненного долга и глубочайшего удовлетворения я вернулся в подпространственную хижину, которую отныне начал считать своей. Ботинки полетели в сторону, я влез на чудесный мягкий помост (или как его еще назвать), организм блаженно вытянулся. Сны сменили явь уже через секунду.
Не знаю, снилось ли что-то. Первое, что вспомнилось по пробуждении – детская сказка про Машу и медведей. «Кто-о спа-ал на моей постели?!»
Я вскочил и бешено огляделся. За время отсутствия меня как личности вокруг ничего не изменилось. Наручные часы показали, что организм выключался почти на двенадцать часов. Неплохо, если сказать мягко. Раньше так только в армии спалось после нескольких бессонных суток на учениях. Вот что значит оказаться в безопасности. Открывшаяся панорама продемонстрировала окрестности, где гулял легкий ветерок, неслись облака, недовольно шумели деревья.
Выбравшись «на улицу» размяться, заодно я решил сбегать в землянку за оставшимися вещами.
В землянке все было по-прежнему. Через несколько минут кострище, где обычно готовил еду, ожило, пламя принялось лизать закопченное дно котелка с водой.
Имущества у меня набралось на три рейса. Однако, неплохо в лесу разжился. Спасибо сослуживцу.
Кстати, о птичках. Найдя в вещах карандаш, я нацарапал записку: «За меня не беспокойся, ушел по делам. Поживу некоторое время в другом месте. Все вещи со мной, верну позже, когда вернусь сюда».
Пока вода грелась, я совершил две ходки с переправкой через реку на плотике. По пути ничего не утонуло, хотя вещи и припасы очень старались проявить своеволие. Я свалил все в большой кладовке Хижины (буду пока называть ее так, именно с большой буквы) и вернулся к огню. Вода давно кипела. Разбавив ее холодной, я разделся догола и с удовольствием помылся. Можно начинать новую жизнь.
Торжественное настроение, в котором прибыл обратно к Хижине, не покидало, воображение рисовало радужные перспективы. Голос с хозяйской ноткой возвестил:
– Откройся!
В мечтах я уже лежал на удобной, хотя и непривычной пористо-гладкой (не спрашивайте, как это возможно) кровати, наслаждаясь теплом и любуясь внешней прохладой сквозь панорамные «окна».
Мечты рухнули.
Хижина не отворилась.
Глава 6
Я снова сидел в землянке, без еды, с жалким остатком вещей, хмурый и злой. Даже спичек нет. И телефона. Все там, в проклятой Хижине, черт бы ее побрал, ловушку для лесных недоумков. Все сгинуло в потустороннем мире, портал в который надежно захлопнулся. Остались лишь одежда, нож, удочки, котелок, ведро и мыло. Робинзон, дубль два.
Мечтал жить по-новому? Получите.
Факт отсутствия спичек бросил тело к кострищу – раздувать прогоревшие угли. Упс. Видимо, я слишком долго ругался с неотворявшейся Хижиной. Ни одной искры не вспыхнуло, а недавнее мытье пошло прахом – лицо и волосы покрылись шикарным слоем пепла, сделав меня похожим на коренного жителя ада, какими их изображают старинные иллюстрации.
Весь на нервах я отправился на рыбалку – совместить три дела. Рыбы наловить (хотя, на фига она мне, если спичек нет?), понаблюдать за исчезнувшим порталом, еще недавно носившим теплое имя Хижины, и просто посидеть, подумать. Последнее было наиважнейшим.
А если сил хватит, в речке можно помыться. Жаль, потом согреться не получится. Отложим, пока не припрет.
Рыбка не ловилась. Мысли не думались. Только ругалось хорошо – долго и многоуровнево. К сожалению, это было неконструктивно, к пониманию и исправлению ситуации не располагало. С трудом прекратив крыть себя и создавшую меня природу, я принялся задавать вопросы.
Куда сгинули мои вещи? Вообще, что это было, дьявол его разрази и покроши на мелкие полосочки? Изделие инопланетных цивилизаций? Корабль-капсула пришельца из параллельного мира? Сохранившийся реликт древних рас? Творение других обитателей нашей планеты, о которых люди не в курсе? А может, машина времени, которую гость из будущего ненадолго оставил без присмотра? Или… убежище демона, вызванного неким чародеем, существование которых (обоих) до сих пор считалось детскими сказками?
В любом случае, люди нашего века создать такое не в состоянии.
Возможно, не создать, а вырастить, не зря же внутри все такое непостоянное, меняющееся в зависимости от приказов хозяина.
Короче, понятия не имею, что это за штука, но как же было здорово ощущать себя ее хозяином. «Пить хочу!» – и тебе питье… «Спать хочу!» – и кровать…
Лампа Аладдина, безвозвратно утраченная. Выпущенная из рук Емелина щука. Золотая рыбка, выполнившая три желания и махнувшая на прощание хвостиком.
Теперь не важно. Штука, будь она трижды сказочной и четырежды инопланетной, ушла из нашего пространства-времени.
Бросив бесплодную ловлю, я вновь переправился на плотике к исчезнувшему порталу.
– Откройся! Оупен! – говорил, молил, требовал и ругался я, пробуя все, что только мог придумать. – Сим-сим, муть твою через плечо и едондер через коромысло! Родненькая, миленькая, ну пожалуйста, смилуйся, приоткрой дверочку…
Фигушки. Штука исчезла окончательно. Вздохнув, я пересек речку обратно на свою сторону, последний взор окинул поляну с былым пристанищем инопланетян…
Порыв ветра нес сухую листву, и взгляд, который помнил, где искать возможную преграду, увидел ее – слегка колыхавшийся в воздухе прозрачный овал, вроде бы пропускающий листья… а вроде и нет.
Не овал, а горизонтально лежащий эллипс. Значит, не зря летающие тарелки дисками изображают? Выходит, кто-то их уже видел и… пользовался?
Не менее шести метров в длину, около трех в высоту. Ни за что не заметить, если не знать. Шесть, я сказал? Помещения внутри чудо-диска тянут именно на четыре, максимум на пять, значит, здесь явно не четвертое измерение. Наше, родное, только замаскированное. Камуфляж – высший класс. Ощущение, что листва действительно летит сквозь – если, повторяю, не знать, где и что искать.
Я снова переправился к обнаружившейся находке. Вот же она. Можно пощупать, можно обойти… лишь внутрь попасть по-прежнему нельзя.
Ни одно из вновь повторенных заклинаний не сработало. Не солоно хлебавши, я раздраженно запустил в некоммуникабельное НЛО прибрежным голышом. Полная иллюзия, что он пролетел насквозь и грохнулся с той стороны. Или не иллюзия?
Не поленился, обошел. Камень лежал там, где и должен. Пролетел сквозь?!
– Ага! – взбодрился я и, разогнавшись, попробовал повторить полет камня собой.
Прыжок вмял меня в преграду и отбросил назад.
– Что б тебя разорвало на мелкие кусочки! – вырвалось злое при встрече копчика с почвой.
Стоп, не ругаться. Мало ли, вдруг поймет меня буквально. Или, что еще хуже, поймет правильно и обидится. Ладонь потерла саднившую задницу, тон сменился:
– Прости, дорогуша, кретина неразумного. Здоровья тебе и долгих лет. И если слышишь, может, пустишь постояльца недавнего?
Нет.
Ладно. Подумаем еще. Пропускает только неживое? Будем экспериментировать. Жаль, у меня ни лука, чтоб добыть кого-нибудь, ни рыбы. Даже кузнечики свое уже отскакали.
Я залез снизу, словно автомеханик под машину, рука поводила в пустоте, аж волосы зашевелились. Так не бывает. Почва не примята, каждая травинка на своем месте, а прямо над этим – неизвестное нечто, что не пропускает внутрь. Висит, как магнит над другим магнитом.
Осенила новая идея. Ладони зачерпнули воду, она выплеснулась на незримую преграду. Точнее, внутрь нее.
Вот это эффекты, куда до них нашим компьютерным, что лишь изображают реальность. Вода оказалась внизу. Но не сразу. Хотя иллюзия полета капель выполнилась на отлично, не придраться. Круто. Как говорится, не верь глазам своим.
Взгляд упал на тяжелую заковыристую корягу. Подобрав, я запустил ею в Нечто. Подобно камню, она пронеслась насквозь и упала с другой стороны.
Пропускает лишь большие неживые предметы? Или – настоящим хозяином выставлены такие настройки, которые можно менять? Эх, знал бы, когда оно меня слушалось.
Еще час я провозился с хижиной-невидимкой, не поддавшейся ни на одну провокацию, затем решил вернуться сюда завтра с новым снаряжением. Например, хотелось испытать нечеловеческую штуковину огнем. Вот только спичек-то…
Проблему номер один – огонь – нужно решить в первую очередь. Я отправился за спичками. Не в деревню, не дурак. Чужого заметят, возникнут вопросы. Надо идти к трассе.
Едва непролазная дремучесть перетекла в некое подобие проходимости, посреди охотничьей тропы обнаружился засевший в грязь внедорожник. Черный, массивный, грозный. И совершенно беспомощный. Из-под колес постреливали ошметки, насилуемый мотор огрызался, водитель пытался вызволить неуместного в живой природе стального мастодонта из лап матери-земли и препроводить к отчиму-асфальту.
Водитель был один. Ненамного старше меня, он выглядел совершенно дико в этой глуши – в белой сорочке, при галстуке, в некогда начищенных до блеска штиблетах. В таком виде – на джип-триал? Или что там еще могло ему понадобиться вне дорог и поселений.
– Помочь? – осведомился я, выходя из леса.
Водитель смерил меня быстро угасшим взглядом. Ну да, не бугай из породы тяжеловозов, такая уж у меня конституция. Парень как парень: охотничий камуфляж, свитер, высокие гов… грязедавы. Пятнистая бандана прикрывала копну волос. Нос курносый, глаза серые. Все это запечатлелось в его мозгу, как на фотографии.
Его взгляд вдруг заметался, словно ялик, попавший в шторм.
– Чем? – Поскрежетав зубами, он покосился на навигатор, кулак обреченно врезал по рулю, который обиженно тявкнул в ответ. – И понижайку, и блокировки включил, без толку.
Судя по виду, с данной техникой он особо не дружил.
– Недавно за рулем?
– Какой недавно, с восьми лет. Но! Я пятикратный чемпион по ралли! Я гонщик, а не дерьмолаз, понятно?
– Чего же влез в это корыто? – Я легонько пнул по засевшему колесу.
– Лучше платят. Не представляешь, насколько. – Собеседник нахмурился. Затем ко мне протянулась ладонь: – Артем.
– Олег.
Пожав, я обошел вокруг трех тонн железа, пластика, кожи и резины, на которые обиделась тракторная колея. Вручную не вытолкать, козе понятно.
– Электронных душителей отключил? – Я припомнил подсмотренное и подслушанное на джиперских покатушках.
– Сразу, как увяз.
– Раньше надо было.
Артем развел руками.
Черный монстр не сидел на брюхе, что хорошо, но все четыре залепленные грязью окружности (в данный момент их стыдно называть колесами) вертелись на месте, словно пропеллеры самолета, который готовится к вылету. Резина забилась глиной, превратившись в коричневые гладкие обмылки.
– Давление в шинах спускал? – продолжил я, чувствуя себя профессионалом по сравнению с попавшим не в свою тарелку горе-чемпионом.
Брови Артема освоили скалолазание:
– Они же разбортируются.
Как говорил Козьма Прутков, узкий специалист подобен флюсу. Не хотелось, чтоб однажды такой Артем погнался за мной по ровной дороге, но сейчас я чувствовал себя королем.
– Спусти до одной атмосферы. Можно до ноль-восемь. При вращении грунтозацепы самоочистятся…
Лицо водителя посветлело:
– Пятно контакта увеличится, появится шанс. Если не засядем окончательно…
Проведя нехитрую операцию, он осторожно нажал на газ. Я подкидывал ветки под колеса, едва уклоняясь от периодических грязевых фонтанов. Дело пошло. Порычав и поругавшись, а также выпустив на волю заволокшую полнеба вонючую струю выхлопа, огромный скунсогиппопотам выполз на твердую поверхность.
– Спасибо! – Артем махнул мне из-за приопущенного стекла.
Внедорожник аккуратно развернулся по всхлипывающей топи, что жадно чавкала в надежде вернуть добычу.
– Не за что. Спичек не одолжишь? Мне с собой, хотя бы несколько.
– Зажигалка подойдет?
– Конечно, если не жалко.
Получив желаемое, я ответно помахал рукой, меня вновь поглотили дебри, а уши еще долго слышали мат Артема, который крыл не везде присутствующую в этой «сраной провинции» сотовую связь.
Перед глазами вновь пронеслись события последних месяцев. Эх, Вадик, Вадик, зачем приперся домой не вовремя? Стоило в рабочее время находиться на рабочем месте, и был бы жив-здоров, девчонка не выдумывала бы про щеночков, Сусанна продолжала бы пользоваться моими услугами в качестве разгонщика скуки, а я…
Мысль оборвалась: у землянки ждал сюрприз. Толпа народа. Толпа не толпа, а несколько представителей исконно городского населения слонялись по местности, что-то высматривая и вынюхивая. Как на подбор – в черном, при галстуках и по размерам не меньше серванта с антресолями. Каждый. Целая секция мебельного магазина в гостях у предков. Имеются в виду окружающие дубы.
Заныло в районе души, что мгновенно переместилась в нижние сферы. Не зря Артем так матерился…
Не приятели ли это утопшего? Они городские, и тот явно был городской.
– Где он, мать-перемать?! – гремел по лесу гнусавый командный голос. – Телефон отключен. Ты же головой ручался!
Уже выучив местность как свои две ноги и прочие пальцы, кружным путем я сумел просочиться по бурелому к чудесному местечку – видимость отсюда прямая, слышимость достаточная, и убегать есть куда.
– Ручался, – послышался виноватый голос невидимого Игорехи. – А что мог сделать? Механическую зарядку только вчера нашел, отдать не успел. Следить что ли?
– Значит, следить! Прежде, чем мне за него башку оторвут, я тебя псам скормлю, ты меня знаешь!
Выговорившись, гнусавый голос снизил тон:
– Прости, накипело. Не представляешь, сколько на карту поставлено. Давай рассуждать логически. Куда он мог пойти? По работе к кому-то мог? Кто туризмом занимается, у тех возможности неимоверны. В какой стране его теперь искать?
– Не надо нигде искать, здесь он где-то, поблизости. Далеко не ушел, да и не к кому идти, мы с ним об этом не раз говорили. Видите, костер недавно жег. Мылся. Ведро мокрое и мыльное. Вон его бирюлька на ветке висит.
Меня словно метеоритом прикокошило. Мозги инеем присыпало. Бирюлька – это снятый во время мытья медальон, забытый на ветке, когда мысли другим были заняты. Тот, что достался от утопшего парня. Который очень старался спасти его от противника. Вопрос: почему?
А если это ключ от двери в Хижину? С ним я право входа имел, без него – нет.
Тогда тот парень… Выходит, он тоже имел отношение к тарелке-невидимке? Знал, что к чему, иначе не стал бы спасать медальон.
Стоп. Еще раз. Загадочный медальон принадлежал парню, которого угробили двое деревенских. Угробили не просто так, а за что-то конкретное. Узнать бы.
Кстати, их знает Игореха, вместе гоняли ночных плясуний. Вот ниточка, что может привести к разгадке. Но в сложившихся обстоятельствах…
Почему бывший сослуживец предал меня?
Вопросы. Я обязательно найду на них ответы. Потом. А пока…
Ноги сами поволокли упиравшийся разум в сторону землянки. Не в самое пекло, а за поленницу, где мылся.
– Кирилл Кириллыч, Артем дозвонился! – раздался очередной голос. – Наш подопечный недавно у машины ошивался. Спичек просил.
Кирилл Кириллович? По словам Игорехи – мой адвокат!
– И? – Гнусавый насторожился.
– Ушел обратно в лес.
– А Артем что? Сам задержать не мог?
– Говорит, что нанимался водителем. Каждому платят за свое.
– Я ему припомню. – Гнусавый, которого назвали Кирилл Кириллычем, нехорошо выругался.
– Спичек у него, как у бога возможностей, – сообщил Игореха. – Я на год снабдил.
– Выходит, раскусил он нашу игру? – громко осведомился Кирилл Кириллович. – Что его насторожило? Может, сболтнул что?
– Вы что, – открестился мой двуликий сослуживец, к которому, очевидно, был обращен вопрос. – Я же его последняя надежда.
– Куда он может податься?
– Некуда ему, – с ноткой обрадовавшей меня печали пробубнил Игореха. – Здесь единственное убежище, где никому в голову не взбредет искать.
«Никому в голову не взбредет искать». Ну-ну.
– «Ушел по делам, – процитировал или зачитал вслух гнусавый голос. – Поживу некоторое время в другом месте». В другом!
– Да нету у него другого… – попытался доказать истину Игореха.
Кирилл Кириллович думал недолго.
– «Ушел по делам». Представляю, какие у него дела. Так, отсюда цепью – в сторону машины. Если нет, то потом – к трассе. Прочесать все. Из-под земли достать.
Инородные для леса люди в черном в компании Игорехи ломанулись в чащу. Ломанулись – не преувеличение, именно так, в прямом смысле. Только треск стоял. Одно слово – шкафы, хоть и люди. Лишь последний, самый хлипкий (размером всего с комод) замешкался, вернувшись к поленнице за моей «бирюлькой».
Снова ноги соображали быстрее мозга. Несколько шагов-прыжков, и меня взметнуло на верхушку дровяной кучи, подхваченная на лету чурка ударила в успевший выскочить из кобуры направляемый на меня пистолет.
Грохот потряс лес. Пуля попала в чурку. Чурка – в грудину чересчур умного товарища. Прихватив медальон и выпавший из чужих рук пистолет, я бросился наутек.
Вектор треска позади меня резко сменился.
– Не стрелять! – вопил Кирилл Кириллович, радуя мне душу.
Погоня. Куда без нее в наше нескучное время. То тебе что-то от кого-то надо, то кому-то от тебя. Первый прием карате – суметь убежать. Каратист из меня никудышный, но когда на кону жизнь…
Теперь могу с гордостью заявить: эстафета по непроходимому лесу, то есть бег с препятствиями, где в качестве эстафетной палочки собственная шкура – мой конек. Хотя, возможно, дело в форе, которую лесной костюм даст на пересеченной местности любому классическому. Он и дал.
Раздался очередной грохот, что вспугнул сорвавшихся с крон деревьев птиц. Одновременно рядом со мной свистнуло, а впереди чмокнуло, осыпав корой вековой сосны. Трансформатор, именуемый сердечной мышцей, едва не перегорел от избыточного напряжения, но ноги продолжали думать за остальной организм. Справлялись неплохо.
– Живым! Живым, я сказал! – снова дал мне шанс родимый Кирилл Кириллович, отставший от остальных.
Новых выстрелов не последовало, только не отступало ощущение, что сзади на меня гонят стадо бизонов. Засевшее в бункер сознание подкидывало неаппетитные картинки, извещавшие о последствиях встречи в пункте С несущегося в точке А меня и быстро приближавшегося из точки В фыркающего галопирующего стада. Вот такая задачка со многими неизвестными в начале и плачевным результатом в конце.
Руки вспомнили про то, что сжимали. Спешно нацепляя на грудь медальон, я обернулся, затвор передернулся на чистом автоматизме, и вся обойма унеслась в преследователей.
На секунду воцарилась невыносимая непредставимая тишина. А я бежал дальше.
– Чего встали, считать не умеете? – перешел на контральто Кирилл Кириллович.
Бизоны задним числом пересчитали выстрелы, погоня возобновилась.
Лес кончился. Кусты. Спуск. Речка. С чувственным бульком закинув пистолет в воду, я кинулся ничком на поджидавший плотик. Гребущие руки взбили ледяную пену, ноги намокли, а шум позади приближался со страшной скоростью.
Громко высказав все, что думают о моей ни к чему не причастной маме, пусть земля ей будет пухом, чернокостюмные гориллы скопом грохнулись в воду. От случившихся волн меня едва не снесло с плотика. Зато подтолкнуло к другому берегу.
Не полезший в реку Кирилл Кириллович распоряжался по телефону. Игореха вообще не появился на берегу. Остальные гребли, проклиная неудобную одежду.
Выскочив на противоположный берег, я достиг Хижины и взвыл трясущейся душой, теребя возвращенный дорогой ценой медальон:
– Откройся! Прошу! Умоляю!
Чудо свершилось. В воздухе образовался знакомый проем.
– Закройся! Сделай невидимым и неслышимым, не дай им на нас наткнуться! Открой панораму! – выпалил я, мешком валясь внутрь.
Грудь вздувалась, ноги подкашивались, я практически рухнул в выемку, игравшую для меня роль кровати.
Взобравшиеся на берег преследователи пронеслись мимо. Лица удивленно оглядывались, выражение соответствовало эмоциям любой мебели, обнаружившей, что мир не так прост, как до сих пор представлялось.
Я впал в транс. Взгляд остановился, рот открылся, дыхание напоминало землетрясение. Пролежав так несколько бесконечных секунд, тело подскочило, руки схватили лук, и, наложив на него стрелу, я забился в самый угол кровати. Спина прислонилась к теплой стене, ласково огладившей меня благожелательной волной.
И тогда я почувствовал себя в защищенности.
Глава 7
Гнусавый Кирилл Кириллович с бригадой еще дважды возвращались на поляну. Вновь и вновь прочесывая каждый кустик, они даже пробовали ногой землю на прочность – вдруг откроется подземный ход? Тщетно. Я взирал чуть сверху, куда волшебная Хижина приподняла меня вместе с собой, чтоб преследователи спокойно бродили снизу. Через час операцию в данном районе свернули, поиски переместились куда-то дальше.
Я ожил. Неподвластное уму чудо вновь признало меня хозяином. Жизнь опять стала прекрасна.
Сначала я попил, затем попросил поесть и рискнул откусить из появившихся щупалец. Одно напомнило докторскую колбасу, другое – клецки из супа, то есть вареное тесто. Третье, сочное до невозможности, оказалось заменителем овощей. Превосходно, от голода не умру, даже если придется выдерживать долгую осаду. А если умру, то не от голода, это точно. Хорошо бы не нажать какую-нибудь красную кнопку, ведь никто не знает, как выглядит ее инопланетный заменитель. Режим самоуничтожения обязан существовать у любой техники, что хотя бы теоретически может попасть в руки противника. Или в руки несмышленого дитя. Обидно, но мне больше подходило последнее.
Я вновь провел полный осмотр помещений. Судя по высоте скругленного потолка, без углов переходящего в стены, здесь имеется чердак.
– Открой вход на чердак! – раздался довольный приказ Хижине.
Она не открыла.
– А в подпол?
И это не сработало. Итак, чердак с подполом не открываются. Предположим, там находится автономная система питания, типа дизель-генератора у человеческих сооружений. Тогда какое здесь топливо? Атомная батарейка? Сколько эта хреновина (прости, Хижина, за нехорошее слово, беру обратно) это достижение неведомой цивилизации здесь висит? Год? Сто? Тысячелетие? Чем подпитывается все это время?
От небывалых заоблачных сроков заурчало в животе.
– А как насчет туалета? – взволновался я.
В таком маленьком помещении даже с учетом огромных припасов еды и питья… нет, особенно с учетом огромных припасов еды и питья, я не выдержу и однодневной блокады.
В маленькой кладовке, еще мной никак не задействованной, из пола выросло нечто вроде большого ночного горшка.
– Спасибо, – сказал я, подходя ближе. – Ты не обидишься, если сюда…
Эксперимент показал, что не обидится. Все, что попало в горшок, мгновенно всосалось внутрь. Включая запах.
– Надеюсь, клецки и колбаса у тебя делаются…
Я не договорил, решив для себя, что там просто обязана быть другая технология. Думать так было спокойнее, хотя на космических кораблях замкнутые системы жизнеобеспечения давно считаются нормой.
Стало понятно, как я попал сюда впервые. Падая и кувыркаясь по косогору, организм посылал в мир единственное желание – спастись любым способом. Вот и оказался на борту. Все просто.
Теперь нужно понять, какие желания выполняются и как, а какие нет и почему.
Помимо только что сказанного в отношении еды и наоборот, в течение последующих нескольких часов выяснилось следующее. Хижина умеет следующие фокусы. По приказу хозяина пропустить внутрь. Сделать невидимым в одну сторону. Причем, в любую. Сделать неслышимым, отсекая происходящее внутри от ушей посторонних, или специально сделать слышимым, чтоб как через усилитель общаться с теми, кто снаружи. Я пообщался с двумя сороками, которые зачем-то прилетели на поляну. Их как ветром сдуло.
Еще можно закрыться от мира, создав абсолютную тишину, а внутри включить свет. Откуда он берется, я так и не понял. Светились сами стены. И потолок. И пол. И кровать. Даже горшок. Включая его дно. Брр.
Кстати, горшок оказался с возникающим в нужный момент фонтаном, то мыльным, то кристально-чистым. По требованию. Этакое инопланетное биде. Неплохо, если честно.
Чтобы проще ориентироваться, я дал каждому помещению название. Выемка в стене с площадкой-кроватью стала будуаром. Кладовка с моим барахлом осталась кладовкой, причем я сумел закрыть ее дверцей, чью роль выполнило стянувшееся вещество стен. По приказу открыться оно мгновенно рассасывалось. Туалет, понятно, остался туалетом, а центральное помещение с возможным панорамным обзором, когда все остальные внутренности Хижины становились невидимыми, я нарек рубкой. Вроде капитанской, как на корабле или в самолете. Даже капитанское кресло имелось – в виде креслоподобного пенька посредине, на который я садился в самом начале. В общем, Хижина напоминала кабину воздушного судна, поэтому рубка –приемлемое название для того, что исполняет роль рубки.
Пропуская преследователей, Хижина поднялась на пару человеческих ростов. Когда мне захотелось попасть наружу, она вновь опустилась на удобную для входа-выхода высоту. Любопытно, а сможет ли она так же по горизонтали?
Приказ, прозвучавший с разных расстояний, ничего дал, на зов снаружи моя высокотехнологичная прелесть не реагировала, щеночка не изображала, чтоб прибежать, виляя хвостиком: «Вот она я, хозяин, чего изволите?!»
Исследования продолжались. Части Хижины являлись невидимыми, когда я требовал панораму, но за свои пределы не выпускали. Эту особенность ликвидировал приказ «Пропустить». Тогда для прохода становилось открыто любое направление, включая пол и чердак. Проем возникал с любой стороны, где требовался. Хоть через кладовку, хоть сквозь горшок. Вещество Хижины расступалось в пределах, которые соответствовали задуманному, то есть, мои мысли, даже недоформулированные, тайн не составляли. Ну и пусть. Хоррро-ошая моя… Ладонь нежно погладила пористую зеленоватую поверхность. По-моему, что-то внутри ответило мне схожей любезностью.
В конце концов, усталого и довольного отличным окончанием дня, меня сморило. Раздевшись до трусов, я запрыгнул в будуар – как есть, грязный, потный. Эх, сполоснуться бы…
Едва в мозгу нарисовалось понятие душа – с потолка на кровать обрушился ливень, который исчезал внизу на мгновенно впитывающей поверхности. Я не только промок до нитки. Я чуть не обморозился.
– Теплой!!! – что есть мочи вырвалось от неожиданности.
Температура ливня немедленно изменилась.
– Может, здесь и ванная комната найдется? – Я с ухмылкой посмотрел по сторонам, заставляя душ прекратиться.
Нужно было смотреть вниз. В кровати образовался провал, его быстро заполняла вода. Этакий мини-бассейн. Неплохо.
Сняв насквозь мокрый и совершенно теперь не нужный последний предмет одежды, я помылся и вернул кровать в первозданный вид. Блаженно растянувшийся организм тихо выдал:
– Спокойной ночи, Хижина!
Показалось, что снова почувствовался ответ. Но это неправда, потому что я заснул раньше.
Брошенные на пол вещи утром оказались чистыми. Что-то не объяснимое человеческой логикой выстирало и выгладило их. Как – не знаю. Спал. Но ход мыслей Хижины мне нравился.
– Так держать! Умница! – поблагодарил я.
Стены радостно засветились в ответ.
Невыносимо здорово ощущать себя хозяином материализовавшейся сказки. Пусть даже нелегитимным. Хотя, почему нелегитимным, ведь медальон у меня? Значит, я хозяин, точка.
Но. Тревога не покидала. Кто-то оставил здесь это чудо света. Вдруг вернется? Или его друзья. Или включится автоматический режим возвращения – и фьюить, на планету каких-нибудь плотоядных ящеров или гигантских насекомых.
Чтобы не думать об этом, я осмотрел окрестности на наличие нежелательных соглядатаев, и земная природа вновь приняла меня в привычные ветрено-травяные объятия. Я вышел, во-первых, чтобы с удовольствием сделать зарядку и пробежку на свежем воздухе, а во-вторых… не желая признаваться в источнике этого желания даже себе, справил нужду под кустиком. Потому что перед глазами маячила появлявшаяся из ничего вкусная космическая колбаса.
Очевидно, что птицы видят Хижину. Скорее, чуют. Сторонятся, облетают. Но не пугаются. Это хорошо.
Для удобства я сотворил рядом с выплывавшим из пола горшком умывальник, что по требованию вырастал из стены. Вода хлестала оттуда же, стоило только захотеть. Жить стало комфортнее.
Последовала еще серия почти научных опытов. Вот что взбрело в голову: если Хижина делает еду и воду из ничего…
Процесс, исследованный в разных видах, показал: деньги и золото – не делает, хоть тресни. Жаль.
Ближе к вечеру, устав от нескончаемого мозгового штурма, я устроил сиесту. Тело раскинулось поперек кровати, ноги чуть свесились, взор мечтательно уставился в потолок. Эх, одиноко-то как…
Что-то вспучилось подо мной, среагировав на направление грез.
– Стой! Не надо!
Лежак моментально выровнялся.
Мороз пробежал по коже. Унялся он минуты через четыре, а мысль уже работала с прежним накалом. Интересно, что именно мне предлагалось? Может, досмотреть до конца?
– Хочу… – Я даже не договорил.
Зато представилось в деталях.
Из кровати начали вырастать вполне узнаваемые очертания. Забившись в угол, я напряженно ждал.
Словно статуя из воды, из поверхности постели постепенно проявлялись разные части знакомого силуэта. Сначала – два острова, больших и округлых, которые по мере появления соединились в направленное мне в лицо нескромное целое. Где-то в полуметре дальше образовались лопатки, затем вся спина и затылок опущенной книзу головы. Через пару мгновений все слилось в единую конструкцию.
Мое сердце колотилось, словно под прессом. Глаза смотрели, не мигая. Как в замедленном кино, корпус наклоненной женщины все приподнимался и приподнимался над уровнем кровати, вот уже оторвавшись от родившего ее вещества в районе живота, а потом и свисавших кабачков-рекордсменов. И продолжал приподниматься, наращивая руки, чуть согнутые в локтях, и стоящие на коленях ноги. Все это было того же буро-грязного зеленоватого оттенка, что и остальная обстановка Хижины. На теле образовавшейся фигуры, в которой легко узналась Сусанна, не имелось ни волос, ни родинок, ни жизни. Ни, тем более, одежды. Пустые зеленые глазницы. Бесстыдная поза. Впрочем, вполне простительная бездыханной статуе. Или резиновой кукле. Фу, гадость. Напрягшиеся мышцы торчат, словно настоящие. Причем – я осторожно потрогал – теплые. И мягкие. Но абсолютно безжизненные.
Моя бывшая подружка, воссозданная в таком виде, внушила полное отвращение.
Вообще, Сусанна – это пошло и отвратительно. Как минимум – неэлегантно. Я был с ней исключительно от безысходности. Если сравнить эти отношения с моей прежней, настоящей любовью…
Обводы фигуры принялись меняться. Еж твою каракатицу!!! Вместо Сусанны передо мной стала образовываться…
– Стоп! Перестань! – завопил я, догадавшись, в кого превращается противный зеленый монстр.
Память призвала в помощь образы голливудских актрис, которых тиражировал Голливуд.
Не работает.
Рая, сокурсница Сусанны?
Снова пшик эффекту.
Намек ясен. Хижина воссоздает только тех, с кем у меня… то есть, кто имеется в памяти со всем букетом эмоций и ощущений.
– Пусть остается Сусанной! – скомандовал я.
Она осталась.
И что мне с этим делать? Привстав, я со злости шандарахнул ногой по выставленному мясу. У футболиста мяч взорвался бы от приложенной силы, а бездушному чучелу хоть бы хны. Даже не пошевелилось.
– Пусть ляжет! – приказал я, четко продублировав команду яркой картинкой в голове.
Зря. Думал, что повернется, как настоящая, а зеленое горе луковое перетекло из одного состояния в другое, как жидкий киборг. Где был затылок, проявилось лицо, ляжки стали выставленными разведенными коленями.
Теперь ЭТО лежало рядом, немигающие глаза таращились в потолок. На том, что у живого человека зовется лицом, застыла развязная приглашающая улыбочка. Меня передернуло.
– Убери это, пожалуйста! – взмолился я. – И никогда больше не предлагай!
Не знаю, как насчет второй фразы, а первая сработала. Я облегченно вздохнул, но еще долго ворочался, и ладони со страхом ощупывали кровать, если чудилась какая-то выпуклость или впуклость.
Под вечер я попробовал поохотиться в окрестностях Хижины. Результат – ноль. После погони и последующих поисков земля в округе вытоптана на километры в каждую сторону. Человеческим духом здесь так пропахло, что ни одно уважающее себя животное по доброй воле не сунется.
Вернувшись не солоно хлебавши, я скинул одежду, лук и стрелы отправились на место, а мысли выплеснули недавнее, начав перебирать по косточкам. Эх, Игореха, товарищ сержант. Почему?..
Засыпая, вспомнилось о Задольском. Посмотреть бы теперь на его гнусную рожу, когда у меня есть таааако-ое…
Конечно же, вслед за папашей перед глазами всплыла Сусанна. Живая. Не зеленое чудище с остановившимся взглядом, а взбалмошная подружка-веселушка, кудесница-шалунья, искушающая дьяволица. Воображулистая, буферистая, с приподнятым неохватным багажником, полным лакомых сюрпризов, что доступны лишь знающим и умелым. Не умеющая быть одна, зато как умеющая скрасить два одиночества при их нежданной встрече! Пусть подлая и коварная, пусть обманщица, пусть стерва и сволочь, которая подставила меня и сломала судьбу… но как бы я сейчас хотел оказаться рядом!..
Глава 8
Что-то напрягло. Некие неправильные ощущения. Когда нагло располагаешься в чужом доме, а хозяин может вернуться в любую минуту, все рецепторы организма настороже, даже те, о которых не подозреваем. Вместо сна вышел кратковременный провал, из которого меня вынесло внутренним беспокойством. Продрав глаза, велел дать панораму. Веки мелко взморгнули, по кровеносным сосудам пробежал жидкий азот.
Моя Хижина – в городе! И висит не где-нибудь, а перед знакомыми окнами у элитного дома на набережной, что известен каждому жителю. Уж мне-то – более чем.
Понадобившийся для строительства нового завода город построили в чистом поле, деревень на этом месте не было, поэтому частный сектор отсутствовал как понятие. Пару лет назад в лесу, подальше от посторонних глаз, начали возводиться коттеджи тех, кого нервирует соседство с малоимущими. Однако, дело замерло на этапе подвода коммуникаций. Электричество пробросили быстро, вода и канализация – местные, и с вводом газовой подстанции можно будет въезжать, а пока все жили в квартирах – неважно, богатый ты человек или наоборот. Коттедж Задольских тоже ждал своего часа, в ожидании семья обитала во временном жилище площадью под двести квадратов. Квартира, где, напомню, даже бильярд имел собственную комнату (хотя не всегда использовался по назначению), со временем должна была стать подарком на свадьбу кому-то из детей, а пока использовалась как основное жилище. Около окон этой квартиры и висела моя разлюбезная Хижина.
Нужно учиться контролировать себя. О чем я думал перед сном? Вот. Такие новости. Мы, оказывается, и летать умеем.
Я привел себя в подобие порядка, лицо прильнуло к теплой прозрачности хижины-корабля. Или просто корабля, теперь так точнее. Среагировав на движение, взгляд прыгнул вниз: к дому подъезжала кавалькада черных стальных мастодонтов, возглавляемая… ну кто бы сомневался. На всякий случай я решил взглянуть на номера.
– Корабль, миленький, можно поближе вот к этой штуковине внизу?
И корабль снизился! Ура! Это действительно корабль, что по команде перемещается в любом направлении.
В отношении номеров я не ошибся: тот самый черный «Рэндж» Задольского с заветной комбинацией цифр и букв, за которую любой карьерист почку отдаст. Не свою, конечно, а своей матери. Под прикрытием телохранителей САМ выполз из открытой дверцы (точнее – выпал, учитывая высоту железного жеребца английской конюшни).
– И вы только сейчас мне об этом сообщаете?! – донесся знакомый мне гулкий бас. – Я должен узнавать такое немедленно! Слышите? Не-мед-лен-но, фазер вашу мутер!
Матеря кого-то по сотовому, обширная фигура остановилась, губы выплюнули в трубку что-то совсем уж словесно-нехорошее, и ни в чем не повинный телефон едва не почил в экстазе саморазрушения при свидании со стенкой.
– Отменяется. Едем в контору.
Получившая новый приказ охрана засуетилась, Задольский полез обратно в машину. За ним бесшумно закрылась дверца, стадо лоснящихся динозавров отбыло восвояси, по пути крякнув вахтеру, что заведовал шлагбаумом огороженной территории жилого комплекса.
Хм. Задольский уехал. Жена его, насколько мне известно, давно живет в Ницце, где семейство еще в бурные девяностые прикупило особнячок, ранее принадлежавший кому-то из особ царской семьи. Теперь она сторожит собственность, живя в свое удовольствие, пока муженек живет в свое удовольствие здесь. Выходит, Сусанна, если дома, то одна? И, видимо, тоже использует обстоятельства на полную катушку, по семейной традиции живя в свое удовольствие. Яблоко от яблони и т.д. Бывают исключения, но известная мне особа лишь подтверждала правило.
Недолго проследив за удалившимся караваном, я отдал приказ разворачиваться.
Корабль вновь припарковался у знакомого роскошного балкона на третьем этаже. До мурашек по коже знакомого – Сусанна была такой фантазеркой.
Несмотря на охраняемость территории, третий этаж Задольский выбрал исходя из соображений безопасности. Случайные воры не влезут, лифт поднимает быстро, а если вдруг сломается (такое даже с элитными лифтами бывает) – подниматься недалеко. Не зря нижние этажи, за исключением первого, всегда дороже прочих.
Как я ни всматривался внутрь квартиры, ничего не помогало. Поочередные взгляды прямо, слева, справа и сверху ситуации не прояснили – стекло жутко отсвечивало, плюс мешала разница в освещении.
Риск, говорят, благородное дело. Я приказал:
– Ждать!
Длинный балкон, куда почти бесшумно ступили ноги, выглядел пустым. Это не склад барахла и несезонной резины, как в большинстве нормальных домов. Только пара ротанговых кресел со столиком и п-образные шкафчики по обе стороны. В проеме левого я на миг затаился. Как попасть внутрь пока не придумалось, для этого нужно дождаться, пока сердце успокоится.
Через пару минут произведение импровизации помноженной на интуицию, которое в русском языке имеет имя «авось», направило мои стопы к краю тройного стеклопакета. Если заметят – прыгну назад, подумают, померещилось. Всерьез мою рожу, что возникла из ниоткуда, никто не воспримет. А если воспримут, то не рискнут рассказать другим. Если только в качестве хохмы. Тогда ладно, я согласен, пусть считают, что в образе демона-мстителя являюсь по грешную душу, и может у кого-то совесть проснется.
Ноги напружились для возможного отхода в стиле вратарского броска, край лица осторожно заглянул внутрь.
Хорошо, что маскировался. Недавняя подружка находилась в гостиной, куда выходило это окно, и находилась там не одна. Игнорируя мебель, она активно миловалась на полу с новым кавалером. Или старым. Свято место пусто не бывает, а несвято – особенно. Разбросанная одежда свидетельствовала о скорости снимания, более высокое тело распределилось в простеньком кроссворде по горизонтали, над ним самка богомола готовилась к заключительному пиршеству.
Как нарываться на неприятности, так и обламывать ни в чем не повинного чувачка не хотелось. Я присел в одно из задубевших балконных кресел, с которыми связано немало воспоминаний. Мы и на балконе творили такое, что у надменного папы, доведись узнать, на плеши вновь выросли бы волосы. И лишь для того, чтоб разом поседеть и дыбом встать.
В успокоившихся извилинах родилась гениальнейшая мысль, которая заставила покраснеть из-за собственной глупости: зачем терять время, если можно его не терять? Помимо гостиной, куда выводили окно и запертая изнутри балконная дверь, сюда же выходило окно кухни, где для проветривания постоянно отворена фрамуга. Фрамугу все еще прикрывала противомоскитная сетка, которую я, сдвинув вверх, осторожно вынул. Кисть скользнула внутрь, поворачивая ручку соседней створки. Если б Задольские сэкономили на отворявшейся половинке, попасть внутрь без шума было бы затруднительно. Пришлось бы выдавливать открывавшуюся часть, ломая тонкую стальную фурнитуру внутри. Тоже вариант, но – спасибо небедному семейству, что никогда не экономит на комфорте.
Просочившись так, чтобы ничем не стукнуть и ничего не задеть, я восстановил за собой целостность окна. Кухня интереса не представляла, а в места, где могли спрятать повешенные на меня документы, путь лежит через коридор, что огромным проемом соединен с гостиной. А там, в гостиной, на толстом ковре между диванами и камином, там же, где столько раз…
Тьфу, сколько можно вспоминать? Соскучился, что ли? Если судить не о личностях, а о процессе… увы, человек намного большее животное, чем ему кажется, и «соскучился» в данный момент – не то слово. Я просто озверел, если честно. Перед глазами всплыли ночные плясуньи – от Настены до Катеньки и… Полины. Да, особенно, с какой-то стати, (главное слово – «особенно») выделялась она, Полина. С ровно посаженной точеной головкой, твердой походкой, прямым взором и, что вспоминалось не в последнюю очередь, с колдовской упругостью, которая сводила ладони и утягивала мечты в неизведанное. Точно, соскучился я по женской части.
Весьма аппетитная часть как раз находилась за стенкой, выдавая рулады, достойные стада мартышек, которых давил гиппопотам. И меня понесло в берлогу этой стонуще-плачуще-вопящей части. То есть, в спальню. Именно в ее спальню, а не в используемую не по назначению гостиную, к которой этот термин в данный момент применялся в несколько ином контексте. Участники шоу закатывали глаза, проскользнуть удалось незамеченным. Еще и полюбоваться успел по дороге. Хорошо, не сподобился надавать парню советов, как правильнее обращаться с живой бомбой, доставшейся ему в руки и не только в руки, чтоб потом пригласили еще.
Комнату я знал как не страдающий проблемами с памятью крот свою нору. Никаких сейфов, никаких запиравшихся шкафчиков. Сусанне нечего скрывать, простая и не стеснявшаяся ничего естественного (даже в туалет за собой не всегда дверцу закрывала), она могла и папаше, случись тому подняться сейчас домой, просто кивнуть приветливо и попросить не мешать еще некоторое время. Правда, в столь же адекватной реакции папаши не уверен. Командовать любит до чертиков, а застигнутая за чем-то дочь – дополнительный козырь давления в случае необходимости. Наверное, глазам предстал бы неплохой концерт, но меня устраивало нынешнее положение вещей: папаша далеко, Сусанна занята.
Прошло две минуты, три, пять. Я убедился, что дальнейший обыск ничего не даст. Ну не держала Сусанна в комнате лишнего. А если не дома, то где? У папаши? Его комната, напичканная государственными и частными секретами, нашпигована сигнализациями, и мне не по зубам. К тому же, как мне почему-то думается, Сусанна брала документы именно для себя, и кинуть могла не только меня, но и родного папулю.
Где же искать? Придется задавать вопросы. Подождем, пока бывшая подружка останется одна, не может же у них это продолжаться вечно. У нас с ней – да, это выглядело нескончаемым, но чисто субъективно. А когда из участника превращаешься в зрителя…
Хм, а что делать, если парочка завалится сюда до того, как ее прекрасная половина избавится от сильной? Парень не Геракл, на вид – тоже студент, ровесник Сусанны. Есть шанс отбиться. Не лучшая идея. Думаем дальше. Вариантов «прячущийся любовник» имелось два: под кроватью и в шкафу, очень похожем на тот, что стоит в ныне пустой комнате Вадима. Или можно защищаться бронзовым торшером, пока буду пробиваться в гостиную или на кухню, чтоб выпрыгнуть в окно. Это, конечно, тоже варианты, но… не варианты Нужно найти что-то более удобное для драки, точнее, для разговора. Как известно, доброе слово и дубина лучше, чем просто доброе слово или просто дубина. Слова подберутся сами, а о правильном оружии стоит позаботиться. Взяв в правую руку керамическую вазу, а в левую скомканную простыню, чтоб броском дезориентировать противника, я уселся на постели в ожидании удобного случая. Возможно, парень уже одевается, скоро хлопнет дверь, и ваза с простыней для беседы не пригодятся.
Опаньки. Меня отбросило назад, как ребенка от розетки. А это что за фрукт?! Из отворившейся ванной появился еще один парниша: крепкий, мускулистый, с кубиками на животе и хорошо прокачанными ягодицами. Еще бы не заметить, если на нем только это.
Логично, когда к жизнелюбивой девице из ванной выходит молодой человек. Нелогично, когда еще один молодой человек уже покряхтывает в компании вышеназванной жизнелюбивой девицы. Жизнелюбие недавней подружки я сильно недооценивал. Видимо, гуляющие слушки о ней имели под собой основание. Говаривали, что Сусанна любит погорячее во всех смыслах, включая нетрадиционные. Со мной она ничего такого себе не позволяла, мы обходились стандартным набором…
Гм, можно ли считать стандартным набором забавы со связыванием, с масками, ролевые игры в сантехника и хозяйку, в больного и медсестру, в пассажира и стюардессу, в преподавателя и студентку, в полицейского и задержанную… Пардон, сместим акценты в сторону правды: в студента и преподавательницу, в задержанного и полицейскую. Периодически игрища разбавлялись наказаниями друг друга по филейным частям, еще Сусанна любила царапаться и не возражала, если ее немного помнут и даже придушат в миг эйфории. А однажды, действительно, случился прокол с ее стороны: в особо пикантный момент ведьмины глазки пронзили до самого позвоночника, осведомляясь:
– А хотел бы попробовать лямур а ля труа?
Тогда я принял за шутку, глумливо расплывшись в довольстве:
– Кого из подруг предлагаешь в компанию?
Вместо подруг я получил по шее и новую порцию ссадин в самых неожиданных местах.
Из гостиной пробилась осмысленная речь:
– Ну а как же…
– …Завтра вечером набери…
– …Не уверен, что выберусь…
– …Обязательно!
– …Ну, как хочешь.
– …А я – да.
– …Да есть же у меня твой номер…
Прощаются? А если Сусанна тоже решит уйти?
Голоса слышались пока с того же расстояния:
– …Да… и я…
– …Теперь пойдем…
Слова сливались, удалялись… наступила тишина.
Сюда не зайдут, у меня появилась отсрочка. Пока жизнелюбцы осваивали бильярдную, я нашел маленькую видеокамеру, решив снять на память… гм, для компромата, развлечения подставившей меня подружки. Чтоб предъявить в случае надобности. Хоть что-то. Пусть для такой, как Сусанна, это совсем не болезненно, но кто знает, как повернутся дела в будущем.
Не успел. Бильярдная отворилась, шаги и голоса переместились в прихожую. Уходят? Пока внимание отвлечено, я пронесся обратно на кухню, окошко на секунду приоткрылось, брошенная камера исчезла в невидимом теле корабля. На укор души, что взял чужое, нашлось внешне приемлемое оправдание, углубляться в которое не хотелось: это же не кража, а возмещение морального ущерба. А камера хорошая, мощная, если понадобится, в следующий раз без риска для жизни можно через окно снимать.
Подумав, я прихватил также маски для Хэллоуина – всяких скелетов, чертей, чудищ, вампиров и зомби. В одной из таких я пугал Вадима. От Сусанны не убудет, а мне эти штуки могут пригодиться.
В прихожей хлопнула входная дверь, и ноги едва не вынесли наружу меня самого, когда на заднем плане Сусанна проследовала в спальню. Одна? Непонятно.
Я выглянул одним глазом… вторым… затем в коридор вылезла голова. Как показало краткое следствие, слинял только один парнишка. Не знаю, какой остался, это и неважно. Ладонь зажала настольную бронзовую пепельницу и занесла для удара. Теперь поговорим.
Нервы искрили, но волновался я зря: во-первых, свет внутри оказался выключен, во-вторых, на глазах привязываемого к кровати парня красовалась повязка, в-третьих, замершая над распятым телом Сусанна даже не обернулась, мое нежданное прибытие воспринялось как должное.
– Передумал?
С кровати на меня пялилось второе, главное лицо Сусанны – ухмыляющееся, позевывающее, плотоядно облизывающееся.
– Молодец, что передумал, – знойно проворковала подружка, пока ее тыл в упор разглядывал меня на предмет сожрать и переварить. – Отшлепай меня, я плохо себя вела. Говорила плохие слова. Обидела бедного мальчика.
По спине потекло. Пот? Скорее, ливень, хотя все-таки пот. Липкий и противный. В голове что-то щелкнуло и перегорело. Рука автоматически опустила пепельницу на тумбочку. Не понимая, что делаю, я как зомби побрел на неодолимый зов. Колени не гнулись. Дыхание сбивалось.
Проклиная все на свете, включая себя, я встал к бесстыже выпяченному барьеру. Во рту пересохло.
Тыщ! Вязкая волна разнеслась по спелым формам. Совершенно не рассуждая, я начал скидывать одежду. Что я делаю… О, что я делаю!
Тыщ!!!
– Да! Да! Ух! – вторили девичьи взвизги.
Ох, Сусанна, Сусанна, собирался же только…
«Но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона, находящегося в членах моих…»
Мечущееся ликующее лицо вдруг обернулось чуточку назад, на напирающего сзади меня. Сейчас узнает… Заорет… Бежать сейчас, в таком состоянии, прошу прощения за каламбур, я был не в состоянии.
Нет, в едва подсвеченной из щелей темноте она не узнала, просто не увидела меня, зато как почувствовала – надавившего, сгребающего, исходящего неуклюжими попытками отворить ключом целебные подземелья. И я, не знаю как, желая и не желая, зовя и проклиная, провалился, словно ногой в зыбучий песок.
– Сусанна…
– У-ууу!
Вскинутое лицо. Дрожь. Закрытые глаза. Как незабываемо знакомо. Какое сногсшибательное дежа-вю…
«И дана мне трость, подобная жезлу, и сказано: встань и измерь храм и жертвенник. А внешний двор исключи и не измеряй, ибо он отдан язычникам…»
Меня трясло. Миллионы взметнувшихся воздушных шаров заполнили пространство закрывшихся глаз от края до края. Расплавленные мысли ожили и поскакали восторженными зайчиками.
«И явилось знамение – жена, облеченная в солнце. Под ногами ее луна, и на главе венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве и кричала…»
Меня выгнуло, я заорал – громко, с переходом в рык. Рык сменился воем. Вой – горловым клокотанием. Потом крик агонизирующего тиранозавра перешел в мычание, в утробное урчание и умер на полузвуке.
И – новый крик:
– А-а!!! Кто это?!!!
Весь мир – обалделые глаза вывернувшейся на сто восемьдесят градусов Сусанны.
– Что случилось?! Развяжи!
Не завидую парню. До подружки вдруг дошло, что привязанная игрушка – единственный защитник в этой ситуации. Она сдернула с его глаз повязку.
– А-а!!! – добавилось еще одно абсолютное непонимание.
– А-а!!!
Это уже я – выскакивающий, хватающий с полу одежду и улепетывающий в направлении кухни. Сзади догоняла злобная фурия, размахивая кулаками. Квартира превратилась в дурдом. Топот. Вопли, как у индейцев, ступивших на тропу войны. Я удираю. Сзади меня колотит по спине разъяренная Сусанна. В пролетаемом зеркале вижу, как очухавшийся кавалер перестает бессмысленно хлопать глазами, вздувшиеся мышцы непредставимым усилием рвут шелковые путы. Кажется, вместе со спинкой кровати. Но это уже не мои проблемы.
Дверь закрыть не успеваю – Сусанна вваливается следом. Меня едва не опрокидывает тараном несокрушимой мякоти, что подкреплен инерцией остальных десятков килограммов. Оттолкнув ее, которая в последнюю секунду вцепилась мне в волосы, я все же защелкиваю ручку двери. Попытка подпереть плечом не удается, меня сносит могучим приложением массы с другой стороны.
– Полицию! Полицию вызывай! – визжит Сусанна, царапая мне все, до чего может дотянуться.
Чувствую, серьезный разговор о документах уже не получится, поэтому отдираю от себя когтисто-клыкастую мегеру, подхватываю упавшую одежду и впрыгиваю на подоконник.
Напоследок – победный возглас:
– Я еще вернусь!
И – прыжок в окно, провожаемый не верящим взглядом двух тазиков, что еще недавно именовались глазами.
Глава 9
Спасший меня корабль сел в чистом поле за городом. Я рухнул ничком, глаза долго и тупо глядели перед собой. Беспрестанно ворочаясь и вспоминая, не скоро получилось настроиться на сон. Вспомнить, как ни крути, было, что. Оттого и не спалось.
Пробуждение сначала вызвало недоумение «где я?», затем залила краска от минувших событий. Я привел себя и мысли в порядок, вскоре вчерашнее приключение уже не волновало кровь, осталась лишь кислая улыбка и удивление собственной безответственностью. На новый визит к Задольским я не решился. Не сегодня. И не завтра. Потом. Открылись такие возможности, а я зачем-то лезу на рожон, ища приключений на свой и чужой тыл. Глупо, если сказать мягко.
Я с удивлением оглядел себя. Расцарапанная кожа… заживилась. Полностью. Даже следа от вчерашних ран не осталось. Ну, дела. Спасибо, кораблик. Чем смогу, отплачу. Ну, там пробоину залатать или тормозную жидкость поменять… Мало ли. Только намекни.
А теперь…
– Полетаем?
Словесно-мысленные приказы подняли дисковидное чудо в небеса, оно вновь направилось в город.
Красотень. Только ради этого стоило родиться на свет. Вжжж – и на месте. Причем вжжж – исключительно виртуальное, звучащее в мозгу, который ожидал воя ветра, свиста рассекаемого воздуха и гула двигателей. Ничего этого не было. Либо передвижение действительно происходило беззвучно, либо лишние шумы не допускались внутрь, чтоб не беспокоить владельцев. Обожаю такую технику.
Корабль осторожно двинулся над крышами. Он прекрасно управлялся командами «вперед-назад-вправо-влево-вверх-вниз-стой». «Стой» получалось как у вертолета, на месте, абсолютно бесшумно и невидимо, если заранее не указано иное. Сверху проплывали облака, снизу – с детства знакомые районы, по бокам – высотки и вышки связи, которые отныне не воспринимались как нечто значительное. Одно слово, и я мог смотреть на заносчивые конструкции свысока, как они смотрели на остальных. Но я не торопился доказывать свою крутизну, хватало ощущения всемогущества, которого даже применять не требовалось. Ощущение завораживающее, если не сказать зубодробительное. Привет, господа, знакомьтесь, я – король мира!
Внизу оказался стадион. Малозаполненные, зато отчаянно ревущие трибуны. Две команды усиленно пинают ни в чем не повинный шарик. Вратарь в великолепном прыжке берет практически не берущийся мяч, встает под гром аплодисментов, разбегается, удар…
Я обомлел. Мяч летел прямо в меня.
– Пропустить!
Кожаный пришелец врезался мне в грудину. Руки автоматически схватили его, я замер. И что теперь?
Внизу тоже все замерло. Сотни лиц искали в вышине ответ на невысказанный вопрос. И не находили.
Не зная, что предпринять, я взмыл на пару сотен метров вверх и оттуда скинул мяч на середину стадиона.
Новый гул сотряс стадион. Лица опустились на поле, на бешено подпрыгивающий атрибут игры, словно с луны свалившийся. Я рванул оттуда подальше.
Полет по ломаной линии вне всех законов физики нервировал и утомлял. Впрочем, корабль меня берёг, оттого летал медленно. Чтоб не размазало по стенкам. Ведь на меня, в отличие от него, сила инерции действовала.
Мысленные команды тоже не всегда сообщали намерения точно, приходилось постоянно уточнять, корректировать. Выход нашелся простейший. Я велел отрастить перед панорамным окном два джойстика для управления. Корабль выполнил требование. Левая рукоятка регулировала полет по вертикали, правая – по горизонтали, размах наклона менял скорость. Рубка стала настоящей рубкой, а я – настоящим капитаном.
Теперь ускорения и повороты учитывали возможности человеческого организма, перегрузки не ощущались. Пришельцы из других миров или из будущего, изготовившие эту штуковину под непонятные потребности, научили корабль самообучаться. Спасибо большое, весьма признателен. В общем, наше вам с кисточкой и не хворать. Кто бы вы ни были, все равно молодцы. Особенно кто-то конкретный, который оставил хорошую вещь плохо лежать в доступном месте.
Отныне корабль с нежностью охранял меня от всего, что грозило опасностью, даже если мне это опасностью не казалось. Стандартные настройки по умолчанию позволяли видеть и слышать все, что происходит снаружи, при этом оставаться невидимым для всех органов чувств и технических средств. Со всеми удобствами я плыл над городом, чувствуя себя его полновластным хозяином. Кто-то осмелится возразить? Попробуйте.
От свалившихся возможностей я просто ошалел. Стал носиться над городом, как очумелый. Заглядывал во дворы. Летал у окон многоэтажек, с интересом всматриваясь в каждое. Подшучивал над считавшими, что никто не видит. Перенимал опыт, узнавая новое. Напугал непослушного ребенка: когда наказавшие его родители вышли, я надел маску чертика и погрозил из окошка. Толстощекий озорник, только что корчивший вслед ушедшим ехидные рожи, едва не обделался. Во всяком случае, желаю ему этого «не», в подробности вдаваться не хотелось.
– Родителей надо слушать! – сообщил я в окно.
– Буду слушать! – заверил мальчик, спрятавшись за кроваткой. На меня глядели неестественно округлившиеся глаза. – А ты кто?
– Не узнал? Я – бабайка!
– Ябабайка?!
Блин, что за логика у детей?
– Бабай-ага!
Со следующим таким сорванцом я не церемонился, до разговоров даже не дошло. Хватило показать кулак и зубы. Хватило – в смысле воспитательного воздействия, а не мальчика.
Еще видел, как муж возвращается из командировки, а в шкафу сюрприз. И наоборот тоже видел. Видел с последствиями, видел без. Видел, как люди молятся, и слышал, как клянут того, кому раньше молились. Много видел больных и пьяных, часто это совмещалось. Видел радости, видел гадости. Видел, как пенсионер умирал с фотографией сына в скрюченных пальцах. Здесь я на минуту включил сотовый телефон, который дал Игореха, и вызвал скорую. Затем мертвый мобильник снова занял место в кладовке. Пусть пеленгаторы попеленгуют, а бегуны побегают, за это им и платят.
Корабль проносился с инспекцией над всеми высокими заборами, что всегда манили тайнами, которых в действительности кот наплакал. Не считать же тайнами проживание нелегальных мигрантов, сутками напролет строчивших на швейных машинках хлипкий контрафакт? А на городской окраине я попугал девушек с трассы, ночных охотниц, чья ночь длилась круглосуточно и продавалась по часам.
– Не делай так больше! – сказал одной, высунув руку из корабля, и указательный палец с укоризной покачался перед ее носом.
Почему-то появилась уверенность, что больше не будет. А вторая оказалась то ли упертой, то ли под кайфом, но принялась материться так, что любой грузчик ползарплаты отдаст за послушать. Пришлось вздернуть ее внутрь корабля, получившего приказ стать невидимым полностью. Дальше воспитанием занялся мой ремень от джинсов, награждая за каждую попытку сквернословия. Грязный поток постепенно иссяк, сменился всхлипами, и все логично пришло к умению выговаривать слово «пожалуйста». На этом я посчитал миссию выполненной, большего за одно внушение при всем желании не добьюсь. Но дорога в тысячу шагов начинается с первого шага, не правда ли?
Пошалив и отведя душу, я набрался смелости узнать, что творится в моей квартире. Несколько месяцев без присмотра. Вдруг соседи затопили? И это еще не худшее, что могло случиться.
Корабль пришвартовался к брошенному жилью-коробочке. Бетонные стены, прямые углы, прямоугольные окна и двери стали казаться несуразными после текуче-живого обрамления нынешнего места обитания. К тому же, прежняя квартира не умела летать, а для меня это качество с некоторых пор стало определяющим.
Взгляд в окно показал, что внутри все перевернуто, вывалено, выпотрошено. Был обыск. Искали пресловутые документы? Как понимаю, не нашли. Еще бы, если я сам их в глаза не видывал.
Здесь больше делать нечего. К тому же, что-то подсказывает, что за жилищем следят, и стоит мне объявиться…
Не дождутся.
Для ночевки корабль снова улетел за город. Распластавшись на поверхности будуара, я погряз в мыслях о всесилии. Сбылись мечты подростка. Возникло желание стать городским мстителем. Как в кино. С моими сверхспособностями…
Окстись, парень, это способности корабля, а владелец медальона – обычное приложение к ним. Это главное. А еще для должности ночного шерифа, грозы улиц, мне не хватает малости – умения выжить в первой же драке, в которую попаду вне защитных стенок. А если их не покидать – какой же я супергерой?
Нужно тренироваться. И не с понедельника после первого января следующего года, а здесь и сейчас.
Пока воодушевление не схлынуло, я провел два подхода отжиманий, приседаний и работы на растяжку. Этого мало. Нужно научиться стрелять из всех видов оружия, водить все, что движется…
Н-да, не скоро мне стать супергероем. И надо ли? С такой штуковиной, как мой корабль, я уже супергерой.
«Мой». Ох, не к добру. Лучше не поминать всуе.
В качестве идеи на будущее (вдруг пригодится?) возникла такая: у меня имелся закадычный друг, к которому боюсь сунуться именно из-за доверительных отношений. Там меня точно ждут, если хоть что-то знают обо мне, а они (мои противники) знают. Но если этого друга самого вытащить из дома, из нас получилась бы отличная команда. Бурундуки спешат на помощь! Вдвоем мы мир перевернем, и точки опоры не потребуется. Думаю, он не откажется от предложения совместно порулить миром. Одна закавыка: он ведет проект, в котором души не чает, и пока не закончит, соваться к нему бесполезно. Годика этак через два-три…
Вот и оставим на будущее. А сейчас насладимся эгоистичным чувством собственной исключительности по-полной.
Следующий день прошел похожим образом, только эмоций стало меньше. Взгляд останавливался на чем-то, и пока ситуация не прояснялась, корабль с места не трогался.
Разнообразием события дня не блистали. Из нового: удалось утихомирить разбушевавшегося отца семейства, находившегося в подпитии, просто явив ему устрашающий лик в небесах, затем помочь старушке, у которой упало с балкона постиранное белье. Еще я приструнил дебошира, врезав ему высунутой ногой по затылку. Все это мелко, хотелось чего-то большого и необычного, значимого, чтоб все хлопали и восхищались.
На земле ничего подобного не обнаружилось. Тогда я поднял корабль в воздух и из любопытства (а также ради прикола) вырулил борт о борт у летевшего лайнера. Реактивное чудище несло несколько сот пассажиров высоко за облаками. Флаг на хвосте неизвестный, откуда-то из тридевятых стран. Перелет долгий, и люди внутри спали. В один из иллюминаторов с тоской глядел малыш. Я сделал себя видимым и помахал рукой. Буря эмоций у маленького собеседника вылилась в ответное махание обеими ручками, затем они потянули будить дремавшую рядом маму.
Больше не буду так делать, а то детей начнут лечить от мнимых болезней психики. С болью вспомнился дружок персонажа с пропеллером, которому никто не верил. Сейчас я бы поверил.
Ближе к вечеру корабль пролетел над странным местом, никогда не замечаемым ранее. Со стороны – заброшенная производственная зона за бетонным забором. На деле, как выяснилось – лучное стрельбище. Соревновались шестеро парней – на пятьдесят метров, из заковыристых луков, что со стороны напоминали креветку-мутанта или пришельца-арахноида. Стрелы летели в огромные пенополистирольные щиты с наклеенными мишенями. Возраст лучников отставал от моего в среднем на несколько лет, одежда простая, лица дружелюбные – заносчивостью и снобизмом «высшей касты» здесь не пахнет. Можно рискнуть.
Проявившись прямо на верхушке забора, я спрыгнул вниз:
– Мужики, можно, я тоже?
Стрелки удивленно переглянулись:
– Ты как сюда попал?
– Через забор. Простите. Нечасто увидишь лучников. Если нельзя, я уйду…
Несколько секунд тянулась томительная заминка. Значит, не судьба. На что, вообще, надеялся? Закрытое стрельбище – платное либо исключительно для своих. Моча супергероя в башку ударила? Чтоб что-то получить, нужно что-то предложить, а мне предложить нечего. Кроме возможности полетать на невидимой летающей тарелке. А этого – не дождетесь. Я развернулся.
– Подожди, – окликнул меня один, рыжий, и потряс оружием с кривыми блоками на концах. – Из блочника умеешь?
– Нет. – Я покачал головой. – Из обычного.
– Хочешь попробовать? Ладно, выбери там из общака.
Мне указали на укрытую под навесом полочку.
Когда я вернулся с оружием и полным колчаном, рыжий провел краткий инструктаж. Блочный лук оказался замечательной вещью – в натянутом состоянии сил прилагать не требовалось, а прицеливаться можно как со снайперской винтовкой. До сего момента я даже не предполагал, что у лука бывает прицел.
– Сколько стоит такое удовольствие? – осведомился я, поворачивая перед глазами компаундное чудо.
Рыжий усмехнулся:
– Не меньше хорошей зарплаты, а то и нескольких. У тебя в руках мой старый лук. Если просто попадешь во все шесть мишеней – подарю.
– Я из такого не умею. Можно из простого?
– Из олимпийского или монгольского?
– А в чем разница?
– Посмотри там.
– Левый, – сказал я, едва глянув в сторону нарисованных на плакате спортсменов с луками.
– Это вообще английский, самый простой. Грубо говоря – палка с тетивой. Давай, тебе же хуже. – Рыжий пожал плечами. – Тогда даже попадание в сам щит…
– Не ругайся, – хохотнул сосед справа.
– Гена, уймись, здесь тебе не Америка, – спокойно парировал рыжий и вернулся к теме. – Любое попадание в щит будет засчитано. Но.
Так я и знал, что будет какое-то но. Бесплатный сыр, как известно, бывает только в мышеловке. Впрочем, он достается второй мышке.
– За каждый промах ты отбатрачишь по месяцу на уборке этого помещения. Выходить нужно рано утром либо поздно вечером, примерно по два-три часа ежедневно, без выходных. Туалет убирать тоже. Ну как?
– Готов, – хмуро кивнул я.
– Слово?
– Слово.
– Тогда бери оружие – и на позицию.
Прочие стрелки отошли назад, дабы узреть явление нового уборщика.
Среди обычных деревянных загогулин взгляд уцепился за примерно устроивший меня лук, я прошел с ним к линии стрельбы. Левая нога встала к нарисованной краской черте. Плечи расправились. Левое чуть опустилось. Пальцы нащупали расположение колчана, чтоб доставать не глядя. Стрела легла на тетиву, уравновесившееся тело выровняло дыхание.
– Защиту на запястье?..
– Спасибо, не надо, – поблагодарил я рыжего за заботу. – Можно несколько пристрелочных выстрелов?
– Разрешим? – обернулся тот к приятелям.
– Нешто ж мы звери какие, – смешно пришепетывая, выдал один. – Пущай побалуется.
– Согласен с Антоном, – сказал парень южных кровей.
Рыжий поддержал:
– Я тоже.
Возражающих не нашлось.
– Давай. – Мне дали отмашку.
Уже третий выстрел оказался удачным. Как и четвертый. Я прочувствовал этот лук.
– Хватит, – скомандовал рыжий. – Тренировка окончена, теперь на результат.
Я снова выдохнул. Глаза посмотрели вдаль сквозь поднятый лук, дыхание на секунду замерло, и…
Стрельба велась интуитивно, на скорость, как приучил меня лесу, ведь птица сидеть и ждать не будет. Стрелы улетели одна за другой, на все про все половины минуты не ушло. У собравшихся глаза на лоб полезли. Все стрелы легли в щиты. Одна, попав в самый уголок, некоторое время повисела и упала вместе с отломанным пенопластовым крошевом. Но попадание было, никто этого не оспаривал.
– Охотник? – профессионально определил рыжий.
– Есть немного. – Я опустил глаза. Хвастаться особо нечем.
– Лады. Держи, как обещал. Береги.
Я принял из его рук чуточку потрепанный, но настоящий блочный лук.
– Спасибо.
– Как зовут-то тебя, охотник? – крикнули мне вслед, когда я уже уходил, бережно прижимая к груди новое приобретение.
– Просто странник.
Я удалился через с трудом отпертую систему дверей, чтобы с другой стороны вновь влезть на бетонку – уже для того, чтоб вернуться в корабль.
Лук занял почетное место в кладовке, как оружие не отобранное или подаренное, а честно заработанное. Проще всего – взять чужое, особенно, если условия не просто позволяют, а прямо-таки подталкивают к пользованию вседозволенностью. Но принесет ли это счастье? Пусть корабль давал неограниченную власть, но добытое собственными умениями грело душу как ничто другое.
Открытие возможности летать обрекло меня на раздумья, постепенно вылившиеся в серию экспериментов. Первое ограничение всплыло сразу же, как только отправленный вверх корабль завяз на высоте нескольких километров. Итак, космос – нет. Скорость – да, любая, но это тяжело для организма. Можно сказать, смертельно. Зато потом корабль лечит и восстанавливает. Я предпочел найти оптимальные соотношения скорости и дуг поворотов. Все равно получалось быстрее и маневреннее, чем у истребителей, что иногда проносились мимо. Но они меня не видели! Значит, радары корабль не засекают.
Для твердого выяснения этого обстоятельства, я сделал облет ближайшего аэродрома. Никакой реакции. Ура! Это значит…
А не пора ли посмотреть мир? Противовоздушная оборона слепа и безопасна, границы для меня ныне открыты.
Это я отложил на завтра. Сегодня эксперименты продолжились.
Корабль вылетел далеко за город, к заброшенным карьерам. Их давно заполнило водой, летом здесь не протолкнуться от отдыхающих. Сейчас не было никого.
– Вниз! – скомандовал я, дергая левую ручку управления на себя, а правой направляя корабль прямо в водную гладь.
Бултых. И тишина.
– Панорама!
Без ответа.
Плохо.
– Окно! Хотя бы маленькое! Хоть какой-нибудь обзор!
Корабль на мои вопли не реагировал. Оказавшись под водой, он перестал выполнять некоторые команды. Значит, это не его стихия. Не будем настаивать и заставлять делать нежелательное. Я вывел аппарат на солнце, которое мгновенно открылось взгляду. Надеюсь, ничего не повредили при погружении. Делаем очередной вывод: опуститься под воду корабль может, но без особой нужды делать этого не стоит.
Невдалеке обнаружилась палатка. Кто это здесь во внесезон? Браконьерничают потихоньку? Нехорошо. Природа, закон и я – не простим.
Корабль завис над хорошо замаскированным тентом, что спрятался вдали от обычных лесных троп. Внутри было тихо. Ощущение, что никого нет. Ладонь на всякий случай приготовилась, держась за ручку повешенного на пояс ножа. Я кашлянул, привлекая внимание, и заглянул за полог.
Никого. Судя по набору вещей, здесь остановился охотник. Причем, охотник не ради заработка или выживания, а ради забавы. Палатка импортная, новенькая, внутри – дорогущее термобелье в пакетике, газовый примус, раскладной стол. Коробочка патронов под спальником – фирменная, лоснится маслом.
Коробку я прихватил и принялся облетом вокруг разыскивать владельца палатки. Вот и он, голубчик. Идет, озирается. Многозарядный карабин наизготовку. Карабин внешне напоминает Калаша, с которым в армии я почти сроднился.
Шугануть, что ль? Так ведь застрелит с перепугу. А если не из пугливых, то просто застрелит. Выбор невелик. С другой стороны, с безопасного расстояния убивать животных, которые сдачи не дадут, не мужское дело. Как же проучить любителя острых ощущений, когда он чувствует себя всемогущим громовержцем?
Оказавшись перед ним и чуть выше, я заметил вдали ничего не подозревающего лося – охотник крался к нему с подветренной стороны.
– Руки вверх! – гаркнул я, когда мужик оказался под кораблем.
Тот машинально поднял их вместе с оружием.
Последовала команда на открытие отверстия, моя рука выхватила карабин.
– Теперь вы на равных. Удачной охоты.
Вечером я попрактиковался в стрельбе из нового лука и карабина. С лука прицел и особую штучку со смешным названием пипсайт пришлось убрать, они мешали стрелять интуитивно. Иначе по движущейся мишени не попадешь. А на карабине я оптику оставил. Надеюсь, не пригодится, но если пригодится, то уж пригодится.
Еще один эксперимент с кораблем так и не совершился. Осталось без проверки, берет ли его огнестрельное оружие. Наверное, и не стоит проверять, а то вдруг берет? Даже в дрожь от таких мыслей бросает. Стрелять в корабль – что жечь фамильные сбережения ради любопытства: сгорят или потухнут?
Меня ждал мир, и напоследок я заставил себя сделать бесконечно оттягиваемое. Корабль затемно подлетел к окнам девушки, с которой расстались до встречи с Сусанной. Девятиэтажка на отшибе, средний подъезд, шестой этаж. Сколько вечеров прошло под этими окнами. В жару и в стужу. В снег и дождь. При взгляде снизу жизнь квартиры казалась наполнена тайнами, которые хотелось разгадать.
Теперь для меня здесь тайн не существовало. В окнах ее родителей горел свет, в комнате брата – тоже, а в той спальне, где умерли мои грезы – темнота. Спит? Рановато, обычно в такое время она либо читала, либо сидела в соцсетях.
Решив подождать, я не прогадал. Закутанная в халат фигурка босоного прошлепала к себе из ванной. У меня перехватило дыхание, а живот свело ностальгией: халат полетел на спинку стула, она стала одеваться на выход. Крик родителям что-то сообщил об уходе, свет погас, и через пару минут я планировал над ней, бодро вышагивающей к остановке.
Пришлось следить за троллейбусом. В голове прокручивались варианты:
– Привет. Как дела? – Я стою перед ней гордый и красивый, волосы развеваются, взгляд с толикой грусти по былому. – Не хочешь прокатиться?
– Машину, что ли, купил?
– Лучше. Иди сюда.
Дальше фантазия буксовала. Не про эту девушку сказка. Не поведется такая на «хочешь прокатиться».
Странно, моя подопечная направлялась к дому, где жил друг, перед которым так хотелось похвастаться всемогуществом и даже пригласить в напарники. Сердце екнуло, кольнуло, под ложечкой засосало. Через минуту все прояснилось окончательно: не совпадение. Она пришла к нему. И проект был благополучно отложен в сторону.
Когда два тела бросились в объятия, рукоятки управления одновременно активировали взлет. Этого адреса для меня больше не существует.
Заснуть удалось со скрипом, зато с утра я выспался как следует, корабль совершил над родным городом прощальный круг, и наш спевшийся человеко-чудо-машинный дуэт отправился в иные земли. Прощайте, друзья, враги и предатели, если увидимся, то нескоро.
А теперь:
Здравствуй, мир! Принимай гостя.
Да. Гостя. Пока. А там посмотрим.
Мир оказался огромен. Безмерно огромен. Несказанно.
Сначала я махнул на Северный полюс. Детская мечта. И вот – осуществлялась.
И сразу – проблема. Имя ей – навигация. Как определять направление без компаса, а свое местонахождение без приборов и спутниковых помощников?
Как выяснилось – очень просто. Нужно представить намерение попасть куда-то, и перед глазами сразу материализовывался полупрозрачный шарик-земля с четко прорисованными материками. Этакий трехмерный глобус. Найдя на нем нужное место, можно мысленно приближать его до тех пор, пока не проявятся огни лежащих там городов, похожих на огненные паутинки. Судя по всему – настоящие огни. Настоящих городов. Как это осуществлялось в режиме реального времени – чудеса чужой технологии, но они работали, и это главное. Ткнув пальцем или мыслью в нужное место, мне оставалось только руководить подробностями полета типа скорости, высоты и промежуточных остановок. Если города в требуемой точке отсутствовали, ориентирование происходило по особенностям местности или береговой линии. В ситуацией с полюсом все оказалось еще проще: достаточно было показать на центр вращения глобуса вокруг оси, и вот я на полюсе.
Ну, полюс. Народу – как на восточном базаре. Преувеличиваю, конечно, но самую малость. Медом им здесь, что ли, намазано? Чего приперлись?
Народ прибыл кто на чем: авиа, верто, всякие самоходные экипажи и собачьи упряжки. Туристическая индустрия добралась и сюда. Плюнув с горечи, я развернул корабль.
Куда еще? Еще хочу своими глазами увидеть и своими же жадными лапами потрогать, пощупать, помять чурбанов с острова Пасхи и барельефы Деви Джагдамбы. Влезть на Фудзи. Посмотреть на мир с вершины Эвереста. Заглянуть в Везувий. Посетить острова Южных морей. Насладиться водопадом Виктория. Упиться Тадж-Махалом и Нойшванштайном…
Ох, сколько всего хочу. Мачу-Пикчу. Мохенджо Даро. Стоунхендж. Пустыня Наска. Большой каньон. Огненная Земля. Новая Земля. Новая Зеландия. Камчатка. Тибет. Ангкор Ват. Мысли разбегаются, память отказывает…
Париж…
Париж? Тут я не смог утерпеть. Увидеть Париж и умереть – так говорят? Пусть умру, но посмотрю. Сейчас же.
– В Париж!
Сердце пело Марсельезу, на глазах наворачивались слезы.
Часть вторая «Лучше дай игрушку муравьям»
Глава 1
Париж. Гм. Париж как Париж. Просто город. Закованная в камень речка, плотная застройка, узкие улочки, забитые машинами. Перекрестки-звезды с ничем не ограниченным количеством лучей. Жуткая скученность в центре, если не считать проложенных Османом проспектов и Елисейских полей. Местные небоскребы оказались не такими громадными, какими были на фотографиях, а райончик с ними – просто крохотным по отношению к остальному городу. Я полетал между ними, прошелся по переполненным достопримечательностям, заглянул в стеклянный ромбик Лувра… и вернулся к оставленному у знаменитой Башни кораблю (где его еще спрятать, как ни рядом с толпами туристов?). Корабль взлетел от бесконечной очереди внизу вертикально, к самому верху…
Упс. Внимание отвлеклось. Родной язык? Здесь?
Я вновь приблизился к средней площадки башни, которую только что миновал.
Стоят. Кривят кислые физиономии. Двое мальчиков-мажоров. Холеные, расфуфыренные, жеманные. Явно ничего сами не добились, а здесь оказались на деньги богатеньких родичей или иных спонсоров (варианты даже не хочется представлять). В глазах – скука и мировая пустота. Один продолжал:
– …Как пел Владимир Семенович:
«Плевал я с Эйфелевой башни
На головы беспечных парижан…»
– А у Жванецкого, помнишь? – перебил второй, сгибаясь над стальным парапетом. – «Чем выше влезешь вверьх, тем сильнее хочется плюнуть вниз».
Спародировав интонацию, он набрал полный рот слюны, и она уже приготовилась отправиться по указанному адресу, но тут вмешался я.
Ребята остолбенели, когда перед ними раскрылось пространство, и в нем образовалась жуткая, почти мультяшная морда тролля. Прямо в воздухе.
Стараясь не поворачиваться боком, чтобы зрители не заметили уходившие за уши резиночки, я мощно двинул хуком справа левого парнишку в челюсть. Тот поперхнулся набранной слюной, а когда проглотил – взвыл.
В этот момент моя рука совершила движение словно веером, тыльной стороной кулака наотмашь сокрушив правую скулу второго.
– Не шалите больше, робяты, – прошипел я на прощание, прежде чем скрыться.
Выражения, что застыли на тронутых справедливостью физиомордиях, доставили громадное удовольствие.
На этом мои Парижские каникулы закончились. Слишком многого ждал от знаменитого города, оттого и разочарование. Отныне буду подходить к путешествиям с умом.
Потянуло в Италию.
Флоренция произвела впечатление. Еще понравились Бреша с ее крепостью и «небоскребом», сошедшая с картинки альпийская Кортина д’Ампеццо, замки на горных вершинах, затерявшийся в горах Тренто, где во времена, когда он наименовался Тридентом, в неприступном замке епископа разделили неимоверное количество библейских текстов на канонические и не очень…
Равенна, что каким-то чудом умудрилась некоторое время быть столицей Римской Империи, не понравилась. Врут, наверное, что была столицей. Цену набивают. Или мы не все знаем.
Долго присматривался к Венеции, но улетел, решив вернуться сюда позже. Сверху – красиво, не спорю. Когда же снизился до уровня воды в каналах… Нет, на Венецию нужно смотреть свысока. Хотя бы с башни над площадью или из шикарных окон дворца Дожей. С другой стороны, сейчас Йошкар-Ола выглядит не хуже, разве что без гондол в итальянском понятии. Разница между ними существенная, и не во всем в пользу Венеции. Весьма не во всем. Так всегда, когда один гордится прошлым, а второй в это время (пусть не всегда успешно, но ведь старается) строит будущее. Венеция хороша, но это старушка, откладывающая на похороны. Старушка еще весьма симпатична, ей есть, что вспомнить, но внуки уже тянут одеяло на себя.
Попался на глаза парк развлечений на побережье. Почти Диснейленд, но без Микки Маусов. Если б имелись деньги – сходил бы. Увы, ныне я могущественный, но безденежный.
Озеро Комо, затем озеро Гарда с еще одним игровым парком… Черт возьми, здесь даже старинная электростанция вписывается в ландшафт как украшение. Зачет.
Милан с невероятным, но скучноватым собором, Турин – прародина Лады, которая в девичестве Жигули, а по матери – Фиат… Болонья с первым университетом, серо притулившемся посреди центра…
Нельзя получать впечатления в таком количестве. Стало приедаться, и корабль направился в город, который я оставил на сладкое.
Рим.
Здесь я вышел погулять. Город дышал стариной, хотя тоже не столь древней, как я надеялся. Если говорить об античных развалинах, то в Африке их в десятки раз больше как по численности, так и по размерам. Зато больше нигде нет такого пиетета по отношению к памятникам. Для местных времена империи – это время, когда они были великими. Больше в их истории такое не повторялось, поэтому гордятся. А кто не гордится своими достижениями? Ну, не своими, а предков. Чтоб хоть чем-то гордиться. Ведь чтоб гордиться собой, сначала требуется что-то совершить, а это трудно, затратно и лень. Потому большинство предпочитает гордиться предками. Привет от Венеции.
Римская площадь Венеции каким-то вывертами сознания ассоциировалась у меня с Муссолини, вероятно – из-за транслировавшихся хроник времен войны. Этот итальянский отец народов незабываем для меня ответом своим подданным мусульманского вероисповедания на просьбу построить в Риме мечеть: «Разрешить немедленно, сразу, как только в Мекке разрешат построить церковь».
Ватикан я просто облетел, хотя его сокровища меня интересовала до чертиков. Но главное скрыто в подвалах, а у меня фантастические возможности только снаружи. Нестыковочка.
Фонтан Треви… В одном из старых фильмов Челентано подвозил сюда девушку на автобусе. Сюда. На автобусе. Сказочники. Хотя, когда в американском фильме у Тома Хэнкса курьерская Газель сломалась на брусчатке Красной площади, бред ситуации до иностранцев тоже не доходит.
Испанская лестница, видимо, знаменита чем-то мне неизвестным, поскольку – просто лестница, как Потемкинская в другом не менее известном городе. Если не знать истории сооружений и связанных с ними слухов, смотреть на старинные камни неинтересно. Поэтому экскурсия продолжилась по диагонали – просто осмотр без подробностей. Тибр – несуразная речушка, которой любая из протекавших у меня на родине сто очков вперед даст. Сто? Тысячу! В очередной раз убеждаюсь, что без грамотного маркетинга в современном мире никуда. Иначе почему даже маленькое поселение в Европе, откопанное археологами, это обязательно город, а многократно превосходящее его по размерам нечто похожее в Сибири – городище? Кто и когда поделил глобус на людей и варваров?
Устав портить себе настроение несправедливостью мира, я на прощание сделал еще один облет городских кварталов. Последний взгляд на Вечный Город (слава маркетологам!), кисти легли на рукояти управления, и я уже собрался дать старт путешествию в иные земли…
И тогда произошло неожиданное.
Двое. В открытом проеме окна. На последнем этаже. Он и она. Держась за руки, выглядевшая зелеными подростками парочка нежно поцеловалась и…
Шаг вперед они сделали вместе.
Пять этажей до асфальта.
Они летели, словно птицы, только не расцепляя рук. Вниз. Но летели. Счастливые, свободные и дико испуганные.
На пути полета кто-то начал открывать деревянную ставню-жалюзи. Здесь, на краю старого города, такие сохранились на многих окнах. Деревянная створка словно волнорезом разбила пару. Грохот. Расцепившиеся руки. Крики – летевших и того, кто открывал. Парня несколько раз перекувырнуло в воздухе перед ударом о землю, а девушку отбросило вбок, почти переломив о каменные перила старинного балкона сбоку, где зацепило за что-то вроде водостока и после невероятного сальто сбросило внутрь другого балкона этажом ниже.
Из судьбоносного окна выглянула всклокоченная голова и, глядя вниз, снова заорала благим матом. На асфальте лежало нечто похожее на сломанную ребенком куклу. Кукла частично превратилась в кровавое месиво, к ней бежали прохожие. Голова из окна исчезла и вскоре тоже появилась на улице, уже в комплекте с остальным организмом, хотя сверху мне все равно видна была только голова. Шум, гам, тарарам. Мгновенно соткалась, словно из воздуха, воющая светомузыкой полиция. Из тесных улочек, словно поджидал за углом, выпрыгнул фургон с непонятной надписью «Пронто соккорсо» на борту, судя по расцветке и красному кресту – скорая помощь. Возникла суета, все смотрели вниз.
И только я смотрел в другую сторону. На девушку, отброшенную на чужой балкон. Ее никто не заметил.
– Как можно ближе, – приказал я кораблю подрулить к злополучному балкону.
Тонюсенькую девушку возраста Джульетты перекрутило узлом, она лежала без признаков жизни. Типичная итальяночка, очень темненькая – должно быть, один из родителей родом с довольно близкого Ближнего Востока или столь же не далекой отсюда Африки. Чернявая, кудрявая, худощавая. С правильным носиком и острыми узкими скулами. Босая. Цветная блузка разодрана в клочья, покрыта кирпичной пылью и сочившейся изнутри кровью. От джинсов остались лишь одна штанина и кусок пояса. Джинсы ее и спасли – благодаря второй зацепившейся штанине девушка не улетела вниз, подобно своему Ромео, а была отброшена по дуге, словно часовой маятник.
Что делать? Дать знак тем, что внизу? А как? Пока сообразят… Да и двигать ее, скорее всего, нельзя.
Верное решение было единственное. Ноги ступили на пустой балкон, за пыльной дверью которого тишина и пустота, руки подхватили оказавшееся почти невесомым тельце. Перемахнув обратно, я бережно уложил ношу на кровать, что умела вылечивать, и корабль принялся кружить в поисках больницы.
Решение нестандартной ситуации, за которое после долгих дискуссий высказались все участники голосования в лице меня милосердного, меня недовольного и меня испуганного, все-таки единогласно принято: пусть неведомые системы корабля вернут девушку к жизни, а остальное доделают врачи.
– Мамма… – тихий стон.
Почему не останавливается кровь? У меня это происходило сразу.
– Лечить! – уже вслух приказал я.
Снова ничего. Корабль отказался выполнить приказ. Похоже, он лечит только хозяина.
– О, мио Дио… – Девушке было очень больно.
Она еще в сознании. Пока. Если не успею ничего предпринять…
Я покосился на медальон. Прочь эгоистические глупости, на кону жизнь. С дикими сомнениями, но я все же перевесил его на шею страдалицы, осторожно приподняв скорчившуюся от боли головку.
– Подожди-подожди. Сейчас. Потерпи чуточку.
Взгляд перетек на медальон.
– Вылечи, дорогой, – попросил я с чувством. – Помоги ей…
Глава 2
Прямо передо мной – знакомый шевелящийся потолок. Вертикально. Мы упали?! Нет, это я почему-то лежу. На полу. Попытка подняться ни к чему не привела. Что-то сказать – тоже.
Итак, я очнулся полностью обездвиженным. Первое, что взгляд нашел после потолка – дико вращающиеся ошалелые глаза девицы. Она прижалась спиной к ненормально мягкой стене, руки судорожно прикрывают прорехи в одежде, плечи напряжены, ноги чуть согнуты и готовы в любой миг броситься наутек. Загнанный зверек в клетке.
Девушка боялась меня. Я был враг.
Все стало на свои места. Не она утихомирила меня. Это корабль защищал нового хозяина.
Полный пипец. А если она отдаст мысленный приказ ликвидировать возможную угрозу? На что еще способен мой… точнее, уже не мой летающий объект из тридесятого сказочного царства? Распылит на атомы? Превратит в жабу? Отправит в другое измерение, где дышат азотом и пьют кислоту?
Заметив, что я не двигаюсь, девушка решилась. Шажок за шажочком она осторожно приблизилась, надо мной склонилось настороженно озиравшееся личико.
– Ки сэй? Довэ ми трово?*
*(Кто ты? Где я?)
И еще много другого. К сожалению, об итальянском языке я знал только про постоянное ударение на предпоследний слог, и что все слова оканчиваются на гласную, оттого он такой певучий. И слово «феличита». Сейчас это знание никак не могло пригодиться.
– Перке соно кви? Коза э?* – продолжал изливаться горячий поток тревоги.
*(Почему я здесь? Что это?)
Как сказано, мои познания в итальянском исчерпывались вышеупомянутым словом, а оно не прозвучало. Поэтому сознание пропустило сказанное мимо ушей. Я не мог говорить, не мог шевелиться – оставалось заниматься тем единственным, чем мог. Я, наконец, внимательно разглядел свою итальянскую захватчицу. Передо мной – испуганные карие глаза, что напоминали угольки. Длинные вьющиеся волосы цвета ночи. Избавившиеся от кровавых потеков щечки. Рост на голову ниже меня. Фигурка подростковая, ладная и нескладная одновременно. Левая ножка в ободранной джинсе выставлена вперед, на голом правом бедре рука боязливо сжимает остатки брючного верха и бывшего белым нижнего белья, которое превратилось в труху. Зато под всем этим – идеально гладкая здоровая кожа, забывшая о шрамах, синяках и внутренних переломах. Корабль сделал свое дело, поставив ее на ноги почти мгновенно… или сколько я там лежал в отключке.
Шея тоненькая, как у ребенка. Да и сколько ей лет, свихнувшейся Джульетте, что непоправимо врезалась вышедшим из строя самолетом в мое наладившееся настоящее? Шестнадцать? Семнадцать? Вряд ли больше.
Угловатость движений. Детский взгляд, в нем – страх и наивное ожидание чуда. Маленькая грудка, которую в проглядывающем из порванной блузки месте прикрывает левая ладонь. Крестик. И… мой медальон. Что же я наделал…
Меднокожая итальяночка настойчиво продолжала что-то лепетать и бесполезно чирикать, взгляд настороженно ощупывал то меня, то невозможную для ее мироощущения обстановку. Потом она, видимо, что-то вспомнила. Глаза выпучились:
– Сэй анджело?*
*(Ты ангел?)
Голосовые связки внезапно оттаяли – она же требовала ответа. Нужно завоевать ее расположение, тогда корабль выполнит и другие ее подсознательные приказы. Это мой шанс!
– Анжела? – как можно мягче произнес я. – Привет, Анжела. Приятно познакомиться.
– Нон каписко.*
*(Не понимаю)
– Не понимаю.
Мое разморозившееся лицо растянулось в ответной улыбке. Пока только лицо, но уже что-то. Как говорил индеец, в пятый раз наступая на грабли, «тенденция, однако». Того и гляди, до рук дойдет. И тогда…
В моих глазах разлилось неохватное море радушия, доброты и благожелательности. Или того, что получилось, ведь до актера мне как до Австралии на поезде.
Кого она видит во мне? Лохматый молодой человек славянской внешности в униформе двадцать первого века – в джинсах и свитере. Путешественник во времени? Инопланетянин? Посланник ада? Во всяком случае, не ангел, это точно, ведь она носит крестик, а самоубийство – худший из грехов в любой религии. Если б за чертой ее кто-то встречал, то явно не ангел.
С другой стороны, крестики у многих, а в мире не становится лучше. В решающие минуты человек думает не о догмах, а о себе, о своих жизни и счастье. Почему Анжела должна быть исключением?
– Коза май виста. Соно морта? – Девушка еще раз быстро огляделась. – Перке нон сто инсьемэ кон Джованни?*
*(Нечто невиданное. Я умерла? Почему я не вместе с Джованни?)
– Джованни? Анжела, здесь нет никакого Джованни.
– Но. Нон соно ун анджело. Сэй ту.*
*(Нет. Не я ангел. Ты).
При очередном упоминании имени ее указательный пальчик оторвался от груди и уперся в меня. Кажется, девчонка повредилась умом. А это, видимо, кораблем не лечится.
– Я не Анджело. – Моя голова отрицательно мотнулась.
Ура! Шея освободилась!
– А-а, ты имеешь в виду своего друга… или, может быть, жениха? – предположил я. – Но я не Анджело. И не Джованни, кем бы он ни был. Твой друг… погиб. Прости. Мне очень жаль.
– Довэ ста Джованни? – До нее вдруг дошло. – Люй э морто? Соло люй?*
*(Где Джованни? Он мертв? Только он один?)
Уголки девичьих глаз наполнились блестящими капельками.
Ексель-паноксель, как же с ней объясниться? Прежде я изучал немецкий, из которого теперь помнил только «Гитлер капут» и «хенде хох». Ну не располагает наша система обучения к глубинным знаниям. Или мотивации не хватило.
Еще чуть-чуть я знал из английского – результат общения с компьютером. Но и это не могло помочь в бытовом общении с носителем иного языка.
– Нон парли итальяно? – Девушка пыталась решить ту же проблему. – Ио нон парло инглезе. Со алькуни пароли. Андестенд?*
*(Не говоришь по-итальянски? А я не говорю по-английски. Знаю только несколько слов. Понимаешь?)
– Ноу. – Я развел руками.
Помолчали.
– Полакко о но? Ке лингва? Данезе? Олландезе? – начала перечислять девица непонятные слова. – Джапанезе?*
*(Поляк, нет? Какой язык? Датский? Голландский? Японский?)
Говорила она специально очень громко, словно с глухим, слова проговаривались четко, будто от этого становились понятнее. Иногда собеседница срывалась, тогда выстреливали длиннющие фразы, из которых я иногда улавливал только понятное «мамма миа».
Смуглое лицо почти нависло надо мной. Бесценный медальон болтался на шее вместе с крестиком и совершенно ею не замечался, а меня едва не задевал по животу и неподвижным рукам. Впрочем, руки начали отходить. Еще немного…
Мой жадный взгляд, направленный, с ее точки зрения, на едва прикрытую грудь, встревожил девушку. Она отпрянула. Мои руки снова сковало льдом.
– Ми кьямо Челеста, – благовоспитанно произнесла она с безопасного расстояния, постучав прикрываемой рукой себе по груди. – Э ту?*
*(Меня зовут Челеста. А тебя?)
Кажется, она представилась. Выпорхнувший в мою сторону указательный пальчик потребовал совершить ответное действие. Так я понял.
– Челеста?
– Си-си,* – зажглись глазки-угольки.
*(Да-да.)
– Оле… ф.
Концовка стала неожиданной даже для меня самого. Наверное, не хотелось вновь попадать в историю как с Артемом. И какая-то примазанность к неизвестному Альфалиэлю проявилась. Альф, эльф, Ольф… Неплохая компания.
Самое крутое представление, известное каждому, это киношное «Бонд. Джеймс Бонд». Ничего не убрать, не прибавить. Имя, за которым многое стоит, и все должны это почувствовать. Короче, мечта любого подростка… живущего внутри любого мужика. Теперь и я смогу под воображаемую тревожную музыку, что настраивает на серьезность и предлагает опасаться того, кто сейчас будет говорить, скромно объявить: «Ольфалиэль. Можно просто Ольф».
Совершенно несравнимо с Ольжик или Олёжичек.
– Олеф? – переспросила Челеста.
– Ольф, – спокойно поправил я.
продолжение https://www.litres.ru/petr-ingvin/olf/