Пролог

Вновь заснуть не удастся. Потягивание не взбодрило, и я отправился готовить кофе. Тет-а-тет с тишиной разбил звонок в дверь.           

 – Это я, – донеслось снаружи.

Никому другому я бы не открыл.

Дверь распахнулась, и моя рука дернулась для пожатия. Встречного движения не произошло. Ясно. Он знает.

Можно все отрицать. Но я не мог отрицать. Это предательство.

Застывшая фигура не двигалась, в руке блеснул нож. Я глядел спокойно. В голове дул сквозняк. Я всегда знал, что так будет, но отгонял это знание. Бесстрастный голос почти без моего участия сообщил:

– Прости.

– Такое не прощают.

– Тогда – сожалею. И все понимаю.

На душе было противно, словно там прорвало отстойник, и теперь отовсюду капало. Ноги почему-то задрожали, страшно захотелось сесть.

Говорить было не о чем. Он знал, что делать, а я знал, что он сделает. Просить пощады – унижать себя. Пощада традицией не предусмотрена.

Часть первая Сестра друга

Глава 1

Поверить, что начало лета у нас похоже именно на лето, может лишь тот, кто проездом. Вечер и ночь расставят все по местам. Солнце работает в режиме медленной разморозки, зелень только просыпается, а обман зрения происходит из-за девушек в мини: они долго ждали возможности щегольнуть красотой и дождались. Улицы переполнены голыми ногами, развеваются уставшие от шапок волосы, но передвигаются их владелицы исключительно перебежками между дверями транспорта и теплыми помещениями.

У подъезда несколько земляков Гаруна горячо и громко обсуждали что-то на своем языке. При виде незнакомца голоса смолкли, парни на миг расступились, и человеческая стена сомкнулась позади. На нужном этаже я немного потоптался, собираясь с мыслями. Когда палец вдавил кнопку, истошный звон потерялся в бумканье басов и гомоне голосов, старавшихся перекричать музыку. Дверь отворилась, придержавшая ее кареокая красавица улыбнулась:

– Кваздик, да? Я Мадина, сестра Гаруна. Помнишь?

Мадина?! Вместо путавшейся под ногами соплюшки, требовавшей включить ее с сестренкой в наши игры, передо мной в выразительном изгибе струилось обворожительное создание. Большинство прибывших отмечать окончание сессии учились со мной на четвертом курсе, а Мадина только на втором. Юность и порывистость чувствовались в каждом движении, но изменения с последней встречи произошли непредставимые. Наполнение зеленого платья притягивало взгляд, взор волновал, кровь начинала искать другое русло. А это непростительно с сестрой друга-кавказца. Мой взгляд стыдливо упорхнул.

 Мадину полупобеда не устроила. В дверном проеме отрепетированно воспроизвелась поза, предельно выпятившая все, что выпячивалось хотя бы в теории. Головка склонилась, на плечи и спину упала сверкающая тьма. Когда-то это была коса, а сейчас – покров ночи, чернее только черные дыры космоса, и две подобные как раз глядели на меня из-под излома бровей.

Но и перед ней стоял не мелкий шалопай Кваздик, а сто семьдесят сантиметров ума и мышц… обремененных, к моему стыду, балластом из нескольких килограммов. Добродушный увалень с вечно растрепанными вихрами – таким я стал за эти годы. Но девушка узнала меня сразу, радость от встречи грозила прорвать дамбу приличий, а лишний вес фигурировал только в моем мозгу… где он всегда фигурировал, когда оказывался рядом с прекрасным полом.

 – Привет,  – сказал я, чтобы что-то сказать.

Убедившись, что изменения замечены и оценены, ножки Мадины отступили на шаг. Чуточку посторонившись, изображенная для меня композиция совсем с прохода не исчезла, продолжая жалить взор осиной талией и обтянутым рельефом подробностей выше и ниже. Я остался стоять снаружи.

            – Как дела? – По тонким губкам пробежал язычок, прямой взгляд не давал сосредоточиться.

            – Вчера права получил.

            Вырвалось, не удержался, хотя хвастаться особо нечем. Права – еще не автомобиль. Ход девичьей мысли был ожидаем:

            – Машину купил?!

            – Уже хватает на одно колесо. Теперь ускорюсь, с правами мотивация сильнее. Думаю, к концу учебы смогу приобрести сразу два.

            – Такой же весельчак, ничуть не изменился.

            – О тебе последнего не скажешь. – Я выразительно окинул собеседницу взглядом.

Лесть пришлась к месту.

 – Найду брата, скажу, что ты пришел,  – смилостивилась белозубая фея. – Заходи, не стесняйся.

 Квартира, в которой сокурсники праздновали окончание учебы, ходила ходуном, музыка грохотала, я не различал ни одного слова, ни русского, ни нерусского.

Лицо Мадины приблизилось:

– На медленный танец пригласишь?

– Конечно.

В их семье сильны традиции, а мы уже не дети, и я добавил:

– Если брат разрешит.

Когда девушка спросила «помнишь?», я удивился – чеканная красавица оказалась той мелкозадиристой Мадей, что когда-то мешала нам с Гаруном строить баррикады из стульев и вечным нытьем доводила до каления. Хорошо, что в основном она сидела со второй сестричкой – Хадижат. Других братьев и сестер у Гаруна на тот момент не было. Для городской семьи их национальности трое детей считалось нормальным, зато двоюродной родни не сосчитать. Для нас, маленьких, мир родственников в то время представлялся параллельной вселенной, она отвлекала от серьезности детских игр. У нас текла своя жизнь, и были свои, неизвестные взрослым, ежедневные приключения.

Теперь Мадина выросла… очень.

 – Против тебя Гарун возражать не будет. – Вееры ресниц опустились. – Буду ждать.

Ладная фигурка удалилась в сумбур людей и звуков.

Сегодня не разувались, и я, сбросив куртку, тоже влился в домашний сабантуй, кивая девушкам и здороваясь за руку с парнями. Из мужской половины русским был только я, остальные – приехавшие на учебу земляки друга и местные друзья-родственники нашего возраста. Девчонки же – наоборот, за двумя исключениями в лице Мадины и ее одиноко приютившейся в углу младшей сестры.

 – Гвоздопил пришел! – раздалось поверх гвалта, и носорогом через джунгли ко мне ринулся сквозь толпу хозяин квартиры.

Я даже не поморщился. Гвозди не пилю и никогда не пилил, а насмерть присосавшееся в детстве прозвище звучало по-иному. Кваздапил. Отсюда сокращение Кваздик. Замордованный смешным обращением в давние времена я пробовал сменить кличку, требовал называть по имени, обижался… Не помогло. Лучшее, что делают в таком случае – смиряются. Стоило принять как данность, что я теперь Кваздапил, и все стало нормально. К тому же настоящее имя, которым по просьбе бабушки меня наградили в честь геройски погибшего прадеда, звучало не менее затейливо: Алексантий. Не Алексей, не Александр. С прозвищем – два сапога пара. А когда посторонние слышали ласковое родительское «Ксаня», что воспринималось как «Саня», потом именовали Шуриком. Чтоб избежать путаницы, я выбрал быть Кваздапилом.

 – Молодец, что пришел.  – Приятель по-дружески обнял,  по спине несильно похлопала ладонь.

Невысокий, среднего телосложения, Гарун ничем не выделялся, но не принять такого всерьез или случайно задеть – обрести неприятности всерьез и надолго. Накачанный торс вкупе с ищущим приключений взглядом намекали на постоянные тренировки в качалке и на матах, черная щетина на щеках придавала горбоносому лицу схожесть с брутальными персонажами из рекламы. На губах висела вечная улыбка в тридцать два крупных зуба, которым позавидовали бы негры и недареные кони. Наши сокурсницы и подруги сокурсников находили приятеля завидным кавалером, хотя сами сокурсники частенько сторонились.

– Располагайся. – Мускулистая рука обвела комнату, указав сразу везде. – Многих знаешь, кого не знаешь – подходи, знакомься, у нас с этим просто. Наливай и накладывай себе сам, приглашения не жди. Короче, чувствуй себя, как дома. Много внимания уделить, извини, не смогу – сам видишь, за скольким следить приходится, в этом дурдоме я за главного. Возникнут проблемы – находи меня или Мадину. Прости, я побежал. Отдыхай!

 Он умчался по очередному зову, что больше напоминал слоновий рев.

Меня удивило, что в качестве заместителя Гарун избрал разбитную Мадину, а не Хадижат. Младшая по-прежнему избегала досужего внимания, прячась в углу накрытого стола, подальше от всех и всего, что могло нарушить покой. Похожая на сестру чертами, она была противоположностью в остальном: вместо дерзкой худобы – обволакивающая мягкость, вместо жгучего взгляда в упор – взмах кротко опущенных ресниц в моменты, когда собеседник отвлекся. Одна активно радовалась суете, вторая тихо принимала. Ранее в разговорах со мной Гарун восторгался малышкой Хадижат, часто говорил о ней без умолку. Мадина такой чести не удостаивалась, вести о ней сопровождались кривлением губ. Потому, наверное, и вызвал удивление возникший в дверях образ. Есть поговорка, что чужие дети растут быстро. Это касается и чужих сестер.

Под постоянным приглядом брата Мадина училась в институте уже два года, а Хадижат только год. Обе жили с ним на съемной квартире, и если младшая беспокойства не причиняла, то старшая оказалась шилом в без того бурной жизни приятеля. Гарун уже устал следить за ней и периодически выпутывать из историй, но дорвавшаяся до свободы девушка совершенно не желала соответствовать стереотипу горской женщины – покорной, скромной и домашней. Мадине понравилось блистать. Ее влекло к шуму, людям и приключениям. В результате мечтой Гаруна стало как можно быстрее выдать сестрицу замуж.

Вторую сестру, Хадижат, называли просто Хадей, именовать длинно и строго столь милое создание, не умевшее мухи обидеть, было невозможно. Случайно пересекшись с ней взглядом, я подмигнул, показывая, что узнал и рад встрече. Девушка улыбнулась, головка смущенно кивнула, щеки покраснели.

Ладно, приличия соблюдены. Я перевел взор сначала на ожесточенно споривших на своем языке Гаруновых приятелей, потом на цветник из плюшевых блондинок,  раскинувшийся с ближней ко мне стороны стола. Рядом с ними имелось место на придвинутом к яствам диване, и мои ноги сами направились туда.

Едва я плюхнулся на диван, соседка – одна из звезд потока, пухленькая златокудрая красавица – принялась в упор разглядывать меня в ожидании банального словоблудия на тему ее достоинств и моего ими восхищения.

– Привет, Настя, – кратко поздоровался я.

– Нальешь? – Знойная пухленькая ручка придвинула стакан.

Почему не налить. Это моя обязанность как кавалера. Стол ломился от алкоголя всех видов и форм. Делать все с размахом и пускать пыль в глаза – особенность организуемых кавказцами праздников. Особенно, если предполагается наличие прекрасного пола, тогда барьеры исчезают как понятие. Сейчас девушки присутствовали, потому в выборе и количестве спиртосодержащей продукции ограничений не могло быть в принципе.

– За что выпьем? – Настя подняла налитое вино.

Неуклюжий и постоянно задумчивый, прежде я не представлял интереса для противоположного пола. Сегодня в этом шумном помещении имелось много кандидатур более значимых для девиц ее уровня, но сокурсница почему-то выбрала для общения меня.

 – За лето и за окончательную свободу, которая уже светит вдали, – провозгласил я, напоминая о цели сборища.

У меня не было девушки, у Насти же, по слухам, имелся как постоянный ухажер (при деньгах и хорошей машине), так и более покладистые поклонники, не возражавшие против вторых и даже третьих ролей. Меня подобные отношения бесили. Хочешь встречаться – встречайся с одним. Так меня воспитали. Так я собирался строить жизнь. Пока же – не складывалось. На рынке отношений между парнями и девушками царили правила, в которые мое мировоззрение не втискивалось. Те девушки, что привлекали раскрывшейся внешностью и внутренностью, видели во мне чучело гороховое, а те, что поглядывали с интересом, категорически не нравились. Вот и ходил один, не желая тешить чье-то самолюбие наличием дополнительного валета в колоде из тузов и королей, не возражавших, что на взгляд с другой стороны у всех одна рубашка.

Настя была из тех, с кем я хотел бы дружить… не будь у нее никого. К сожалению, последнее было из разряда фантастики.

 – Ты без подружки? С кем тебя познакомить? – Рука со стаканом обвела присутствующих.

 – Я сам.

 Поняв, что становиться благодарным протеже и расточать комплименты я не в настроении, девушка отвернулась, и в тот же миг ее сдвинуло ураганом по имени Мадина.

  – Как отдыхается? – Налетевшая фурия приникла в мимолетном касании, меня обдало теплым ветром, а Настю едва не опрокинуло. – Можно присесть?

   Зеленое платье втиснулось между нами еще до озвучивания ответа, девушка сама налила себе из пластиковой полторашки без опознавательных знаков. Чрезмерное внимание, с первой секунды оказываемое сестрой друга одному из лучших друзей брата, заключалось не в упомянутой дружбе. Мадина, как приносилось из разных источников, искала приключений… и не находила. Приключения шарахались от нее, как от прокаженной. Причина: брат и его окружение. Русские приятели предпочитали не связываться и гулять с русскими же девчонками, а кавказцы… они тоже выбирали русских. Свои девушки были для них табу – с ними же потом кому-то брак заключать и детей заводить. Менталитет, однако. Всем хотелось чувств и развлечений, только у ребят с юга девушки в понятие «все» не входили. Ничего не поделаешь, вот такие мы разные. А может и хорошо, что разные? Где нет конкуренции, там вырождение.

             – Где живешь? – В бок толкнул локоток, больше напоминавший коготь хищницы, что вышла на охоту. – Гарун как-то обмолвился, что с общагой тебя прокатили, и приходится снимать угол непонятно с кем и где.

             – Ложная информация. Не непонятно с кем и где, а с приятными людьми недалеко отсюда. И не угол, а комфортабельную койку в квартире на шестерых. – Большего не позволяли средства, которые присылали родители, а с собственным заработком не срасталось. В этом плане я надеялся на наступившее лето. – У меня все шикарно.

            – В смысле, что бывает и хуже?

            – Я один, мне большего не нужно.

            Мадина задумчиво сощурилась:

            – Один, это все объясняет. Но – вшестером! Можно как-нибудь придти посмотреть, как люди в таких условиях живут, да еще учиться успевают? У меня с Хадей комната на двоих, и то порой драки за территорию. А один санузел на троих – вообще пипец.

            Я так не считал, но согласно кивнул, поглядывая по сторонам, где все шумело, галдело, двигалось, смешивалось и бурлило.

            – Почему в гости не заходишь?

            – В прошлые годы заходил, потом перестал. – Я пожал плечами. – Хватает, что с Гаруном каждый день на учебе встречаемся.

             – Зря не заходил,  – выдохнула Мадина. – Попили бы чаю, поболтали…

             – Прости, отойду на минутку.

          В отличие от большинства сверстников я уродился яблоком позднего сорта, девушкам кажусь неказистым и кислым. Но любители кисленького уже маячат на горизонте, изредка протягивая любопытные ручонки и норовя куснуть за бочок. Главным было не дать сожрать себя целиком, пока со стопроцентной уверенностью не определюсь, что кусавший – именно тот, кому хочу вручить такое право. Вокруг полно огрызков и переваренных плодов, попавших не в те руки. В результате – оскомина, изжога, запор. И хорошо, если запор, а не наоборот. Тоже часто наблюдаемое среди знакомых явление.

            Сейчас вопреки моему желанию меня откровенно пыталась надкусить яркая вороная красавица, которая в других обстоятельствах заставила бы сердце стучать пулеметом и гнать кровь в опасные тоскующие пределы. Но именно, что только в других. Если себя сравнил с яблоком, то Мадина – яркий мухомор.  Мы живем рядом, но в разных мирах. Как кто-то спел, дельфин и русалка, «Титаник» и айсберг – не пара, не пара, не пара.

            В ванной комнате я немного постоял, глядя в зеркало, затем ладони плеснули в лицо воды. Полегчало. Мысли вновь подружились с логикой, я вытерся, и вскоре был готов ко второму выходу в люди.

            Зря отказался от предложения Насти, появился бы шанс на будущее знакомство с подругами подруг… Ведь что меня сюда привело, кроме приглашения друга? Надежда встретить ту, о ком молит душа. Вместо этого – сплошные те, к кому тянется тело. А оно ко всем тянется, у кого грудь больше моей. А если и меньше – плевать, лишь бы гормоны вырабатывались противоположнополые. Но душа болела, сердце просило чего-то большого и чистого. И опять не повезло, в прокрустово ложе мечты не укладывалась ни одна из кандидатур, что шумливо бесновались в окружавшем бедламе.

            Мадина поджидала меня у выхода, где сразу перехватила под руку:

             – Ну как, созрел? Потанцуем?

            Музыка уже сменилась на медленно-ритмичную, под которую можно делать все, что угодно – хоть эротично прижиматься, обтекая партнера и растворяясь в его теле, хоть прыгать и на голове ходить. Мадина нервно ждала, на челе вспышками светодиодного табло пульсировал вариант номер один.

             – Давай,  – вздохнул я.

            С другой стороны стола Гарун принялся танцевать с Настей, которая повисла на нем, словно сброшенное платье на вешалке, и я повел навязавшуюся партнершу туда же. Ладонь оказалась горячей и очень крепкой, по дороге Мадина успела окатить окружающих гордой улыбкой. Издали за нами наблюдала Хадя, что больше ощущалось сердцем, чем глазами: младшая сестра упорно отворачивалась от того, что ее действительно интересовало. Постоянный вид затылка с тугой косой и периодические косые взгляды сообщали, что мы с Мадиной заслужили ее внимание.

            Когда в меня втиснулись грудь и бедра огненноокой горянки, я невольно отшатнулся: из разных мест комнаты за мной следили несколько нехороших взоров. Неприятности уже начались бы, прояви я такое же рвение, как неуемная напарница. Пришлось именно мне стать сдерживающей силой в сложившемся тандеме.

             – Давай вот так. – Сошедшиеся на талии ладони слегка отстранили девушку.

            Нет, только попытались. Словно штангу в сто килограмм выжали. Пришлось очень крепко взяться, чтоб сдвинуть. Чувственные змеи, уже обвившие мою шею, нехотя расцепились, ухо расслышало вздох досады. Зато зеленое платье вновь облегало хозяйку, а не меня.

То, что девушке другого уклада хотелось развлечься по чужим традициям, роли не играло. По рождению Мадина была горянкой. Еще она была сестрой моего друга. Этих двух причин более чем достаточно.

             – Их, что ли, боишься? – прямо спросила провокаторша.

В сторону не оставлявших нас без внимания земляков улетел мах точеного подбородка.

             – Хочется увидеть драку? – раздраженно буркнул я. – Хорошо. Если дама просит…

            Руки с силой потянули  разгулявшуюся девицу на себя, но теперь уже Мадина воспротивилась.

             – Дама не хочет драки,  – объявила она, поведя по моему корпусу вызывающе проступившими вишенками. Мадина умудрилась сделать это так, чтоб не было заметно со стороны. Я оторопело замер, и она перехватила инициативу в движениях. – Дама хочет танцевать. И все.

            Оставшись со мной на пионерском расстоянии, девушка отдалась укачивавшим волнам. Настороженные взоры погасли одновременно, словно кто-то обесточил их разом.

Толпа сдвоенных маятников между столом и стеной росла, вскоре нас просто затерли. На секунду оказавшийся рядом Гарун подмигнул мне, едва видный под куполом Настиной шевелюры. Перекрещенные кисти партнерши свисали у него позади шеи, унесенное в небеса личико покоилось на твердом плече, выпуклый животик терся о перетянутый ремень джинсов. Коротенькое платье позволяло наслаждаться видом впитывавшихся в кавалера аппетитных ножек, а чуть выше – утонувших в теплом меду мужских рук. Через секунду Гарун, обнимавший сдобное солнышко, исчез, сестрице на прощание погрозил его строгий прищур. Мадина скривилась, взор проследил местоположение рук братца, затем она покосилась на остальных. Занятые тем же, соседи сгрудились вокруг в непробиваемую стену, толкая нас отовсюду и будто специально стискивая в нечто более близкое, чем мне хотелось.

            Мадина вскинула лицо:

             – Ты мог бы украсть невесту?

Занятый больше защитой от теснивших спин сзади и недопущением случайных касаний спереди, сначала я не понял вопроса.

             – Зачем? Дикость.

             – Для тебя дико красть невесту, – прокомментировала партнерша, сладко плывя в созданном мной ритме,  – а для наших парней  еще большая дикость – жениться не на девственнице. Чья дикость больше?

             – Не знаю. Никогда не сравнивал дикости. Сравнивать их – тоже дикость.

             – А ты бы взял в жены девушку, у которой кто-то был до тебя?

             – Почему нет? – спокойно сообщил я.

             – И тебе не будет противно?

             – Не знаю. Возможно, иногда появлялись бы какие-то мысли на эту тему. Но если я к свадьбе пришел не мальчиком, почему должен требовать от супруги противоположного?

            Глаза собеседницы округлились:

– И все ваши парни думают так?

            Под «вашими» она подразумевала русских, которых я здесь как бы представлял. Я не стал отвечать за всех.

             – У каждого свой взгляд, свое мнение, своя история. Есть люди верующие, у них свой подход, есть однолюбы, есть убежденные противники добрачных отношений, и есть те, что смотрят на это с другой позиции.

             – Смотрят с разных позиций,  – дерзко хихикнула Мадина,  – эти, которых ты назвал в конце. С очень интересных позиций.

             – Не надо пошлить, красивым девушкам это не идет.

             – Комплимента дождалась, спасибо. А насчет позиций… Мне о таком даже поговорить не с кем. Наши, – черные волосы колыхнулись на обнимавших податливых девиц соплеменников, – не то, что не расскажут, еще и побьют за вопрос. При этом все разрешают себе, и ничего – нам, своим женщинам. Разве это честно?

             – Не мне судить. – Я постарался уйти от извечного спора цивилизаций. – Каждый решает сам, как жить и что себе разрешать.

             – А за меня решают другие.  – Мадина топнула ногой, но сразу вернулась в едва не потерявшийся ритм. – В конце концов, Кваздик, я же не напрашиваюсь на неприятности для себя или для тебя, всего-то прошу по-приятельски сказать несколько слов. Ведь в детстве я у тебя на глазах на горшке сидела!

            Не знаю почему, но этот абсолютно нелогичный довод произвел впечатление. Действительно, были времена, когда мы не стеснялись друг друга. Не поручусь, что доходило до горшков, но общая возня во время игр и абсолютное игнорирование при срочном переодевании имели место. Дети есть дети, особенно, когда заигрались и долгое время предоставлены сами себе.

            Каким-то образом подруга детства заметила свой успех и ринулась развивать:

             – Вот ты признался, что уже не мальчик. Как это было?    

            Случайный толчок сзади едва не опрокинул, он заставил прижаться друг к другу и вернул меня, загипнотизированного, в реальность: Мадина – сестра друга. Он не одобрит таких разговоров. Не моих откровений, в тщетном ожидании которых отвердело в руках тонкое тело, а касания подобных тем. Как не одобрил бы я, начни что-то похожее кто-то из его земляков с моей сестрой Машенькой, пока еще учившейся в школе в городке неподалеку. Не просто не одобрил бы, а посчитал за оскорбление. Вот когда она вырастет и поймет, что к чему в этой жизни, когда научится отвечать за свои поступки…

            Взор вновь уперся в чужие руки, что хозяйничали на мягких местах других повзрослевших Машенек, которые уже сделали выбор. Мне это не нравилось. Но это был их выбор. Осознанный.

            Я перевел взгляд на ожидавшую конца размышлений роскошную авантюристку.

Излом черных бровей. Перевозбужденные губы. Четко очерченные узкие скулы. Изящные руки. Хрупкая спинка. Странно высокие для горянки стройные ноги. Жмущиеся ко мне вкусные выпуклости. Можно долго перечислять, и все будет в ее пользу. Девушке нравились внимание и поклонение, она мечтала о любви и стремилась к дозволенным окружающим отношениям, в которых смогла бы проявить себя с лучшей стороны. Природа одарила ее многим, снаружи и внутри, это видели глаза, и это виделось в глазах напротив.

Окружение считало иначе, и я, ставший почти своим для ее семьи, не мог пойти против традиций.

             – Это не предназначено для таких симпатичных ушек, – произнес я с доброжелательнейшей из улыбок.

             – Забудь, что я женщина. Расскажи, как другу.

            Мадина даже отодвинулась после сблизившего толчка. Я хмыкнул:

             – Ага, а ты потом растреплешь…

            Карие очи почернели:

             – Ты слышал когда-нибудь, чтобы я трепала языком?

Пришлось извиниться – в этом Мадину упрекнуть нельзя, чужих тайн, насколько я слышал, она не выбалтывала. Весьма привлекательная черта для девушки подобного склада.

 – Прости.

 – Прощу, когда расскажешь.

             – Придется ждать долго.

            Казалось, тема закрыта. Я ошибся.

             – Спасибо за обещание,  – поймав на слове, плутовски ухмыльнулась проказница.

Сбившееся с ритма бедро вновь легонько прижалось.

Вздрогнув, я подался назад, толкнув сразу две слившиеся пары.

             – Осторожно, да, – недовольно послышалось оттуда.

            Руки Мадины проявили немалую силу, вернув меня на место.

             – Это чтоб не забыл про обещание,  – прошептала она в ухо, снова отдаляясь.

 Объятия разорвались, и девушка пихнула меня к скучавшей вдали сестренке:

             – Пригласи Хадю, а то глянь, какими глазами смотрит. Как потерявшийся щенок. Давай, действуй.

            Завершил речь вульгарный шлепок по заднице, который поставил меня перед ютившийся в углу скромницей. Я протянул руку:

             – Пойдем?

             – Прости, – донеслось в ответ едва слышное в оглушающем гаме. – Я не танцую.

             – Я научу.

Мадина была высокой и статной, а младшую природа одарила только самым нежным и приятным: кротким наивным личиком, тугой черной косой до пояса, покатыми мягкими плечиками, маленькой спинкой, пухлыми бедрами и весьма симпатичными выпуклостями везде, где они полагаются женственным созданиям. Она жалась в спасительную воронку кресла, поглядывая оттуда как затаившийся енот, который почувствовал опасность и пытается справиться с ней погружением в анабиоз отстраненности. Взгляд ее менялся ежесекундно, в зависимости от превалирующей мысли. На этот раз глаза Хади грустно смягчились, уголки губ раздвинулись в конфузливой улыбке отказа:

             – Не в этом дело. Я не танцую такие танцы.

Оговорка оставила брешь.

             – А какие танцуешь?

             – Увидишь, когда время придет.

             – А оно должно прийти? – удивленно осведомился я.

             – Думаю, да. А сейчас, прости, посмотрю, чем помочь на кухне.

            Она вспорхнула светлым мотыльком и исчезла с моего горизонта.

            Наверное, к лучшему, такие танцы на краю пропасти только напрягали. Оглядевшись, я увидел, что из круга появилась оставленная партнером Настя. Ее сместила с пьедестала неугомонная Мадина, решившая потанцевать с братом. Тот обреченно вздохнул, приняв на плечи руки сестры и начав выслушивать полившийся щебет.

 – Можно? – Я перехватил не успевшую присесть блондинку, некоронованную королеву сегодняшнего бала.

В надежде на нечто более желанное и привлекательное ее взор скользнул по сторонам, но тщетно. Последовал равнодушный кивок:

 – Давай.

Бархат плоти обтек меня, словно сонный спрут, что в этот момент ловит добычу не потому, что голоден, а по привычке, чтоб не терять хватки.

 – Задам один вопрос, – вдруг сказала партнерша, – ты только не удивляйся.

Я пожал плечами. Роль жилетки, в которую плачутся, или подружки, с которой можно посоветоваться на разные темы, была единственной, которая светила мне с такими, как бесподобная Настя.

 – Что обо мне говорят? – Щекочущие губы утонули где-то в районе моей шеи.

Ладоням разрешили не стесняться, и сердце бешено заколотилось, когда сопутствующий подарок, что ничего не стоил партнерше, отдался мне с невиданной щедростью.

Усилием воли я направил мысли в нужное направление. Вообще-то, коварный интерес. Это как частенько обыгрываемый юмористами вопрос жены к мужу «Я толстая?», который при любом ответе приводит к ссоре.

 – Ну, что… Что умная, красивая, самодостаточная… хорошо учишься…

            Пышный обруч стиснул меня, вплавился в кожу, по телу растекся жар. Партнерша выглядела массивным перстнем на пальце, где я был тем самым несуразным пальцем, стержнем композиции, а расположившееся на мне чудо – ослепительным бриллиантом, доставшемся на минуту по чьему-то недосмотру.

            Еще крепче прижав к себе, красавица чуточку поелозила по мне, вогнав сразу в краску, в дрожь и в ледяной озноб от случившегося в организме конфуза, затем золотая грива поднялась, и мне насмешливо вдунули в самое ухо:

             – Я не про то.

             – Ну… – снова протянул я, стараясь думать именно головой. – Еще, что, имея парня, ты позволяешь себе и ему намного больше, чем должно быть между парнем и девушкой, которых что-то связывает.

             – Это мнение общее или твое?

Я покраснел. Настя угадала стремление выдать желаемое за действительное.

             – Мнение многих,  – объявил я с упорством идущего на казнь.

             – Это единственное, что напрягает во мне окружающих?

             – Насколько я в курсе – да.

             – Что ж. – Она еще больше размякла на мне. – Приятно слышать.

            Я набрал воздуха полные легкие, и горло выпихнуло:

             – Тогда я тоже спрошу, можно?

             – Валяй,  – откликнулась задумавшаяся партнерша.

             – Ответишь честно?

             – Насколько смогу.

            Меня устроила формулировка, я собрался с силами.

– Скажи… почему ты здесь?

            Красивое личико вскинулось:

             – Как это? Празднуем.

             – Понимаю, но почему ты именно здесь, в этой компании, куда пришли далеко не все? У тебя есть парень, которого не привела с собой, при этом заигрываешь с Гаруном и флиртуешь с остальными. Ты видишь их взгляды и – без обид – понимаешь, что при первой возможности они поступят с тобой и прочими девчонками согласно своему мировоззрению, так, как с их точки зрения вы того заслуживаете.

 – В переводе на нормальный язык – как с бесправными доступными телами, предназначенными для удовольствия? – с непонятной въедливостью уточнила Настя. Мой взгляд скакнул в сторону, а она иронично продолжила:  – Тогда скажи: предоставься тебе возможность, поступишь с нами таким же образом? Не уходи от ответа, ты понимаешь, о чем я. Ты бы отказался, сообщи тебе кто-то из девчонок или, допустим, я, что по какому-то стечению обстоятельств сейчас можно все? Абсолютно все?

            Я промолчал. Настя вздохнула у меня на плече, в ладонях кокетливо подвигались дюны:

             – Не обижайся, но ты ханжа. У тебя есть желания, с которыми борешься, и ты что-то имеешь против других, которые тоже борются со своими желаниями, хотя при их менталитете сдерживаться труднее. Но между вами есть разница. Ты ждешь, что эти обстоятельства свалятся на тебя манной небесной, а они сами создают эти обстоятельства. Ничего не беря в расчет. Потому им иногда и улыбается удача.

            «Удача». Фу.

             – Всего лишь приятное вознаграждение проявленного упорства? – Мои губы скривились.

             – С твоей точки зрения  – всего лишь, а со всех других – заслуженная награда за рыцарство, которого от тебя, например, в жизни не дождешься.

На несколько томительных мгновений мы умолкли. Одну песню без паузы сменила следующая.

 – Эй, друг, теперь моя очередь.

Кто-то из ребят южного разлива оттеснил меня в сторону, оторвав текучие прелести и беспардонно перевесив их на себя.

– Здесь не очередь за пряниками. – Мои кулаки сжались.

– Что-то имеешь против? Выйдем, поговорим?

Прямой мутноватый взгляд сообщил, что парень уже хорошенько принял на грудь. Ему хотелось приключений, и уже все равно, каких.

– Султан! – последовал окрик Гаруна.

            Он продирался к нам сквозь расступавшиеся парочки. Сзади мелькнуло побелевшее лицо Мадины.

             – Ничего, – вдруг сказала Настя, отдаваясь новому кавалеру,  – все нормально, это поставит в беседе нужную точку. Ведь правда?

            Она уже обнимала другого, который проявил больше упорства и нахальства в достижении цели (это она называла рыцарством?), а взгляд еще был направлен на меня.

             – Да. – Я отвернулся.

            Делать нечего, дама сделала выбор, и возможный конфликт самцов умер на корню. Я опять вернулся к старой истине: с чем невозможно бороться, то нужно принять, и на душе, если постараться, станет спокойно. С чем или с кем я мог бороться здесь? Только с недотепистым собой, ханжой, как сказала Настя, который ничего не предпринимает, а лишь трусливо мечтает, чтоб мир танцевал под его дудку. Увы, так не бывает, и мир выбирал чужие дудки.

            Соперник ухмылялся, унося в чувственный транс бывшее недавно моим достояние государства, его золотой запас, отданный теперь в чужие руки. Сам золотой запас нисколько не возражал. Как сказал бы в таком случае мой победивший противник – абыдна, да-а.

Да, обидно. До чертиков. Но… чтоб изменить мир, начинать нужно с себя. И в следующий раз переходящее знамя красоты и соблазна попадет к кому надо. Впрочем… а надо ли такое оно конкретному кому надо?

Оставив вопрос не решенным, я шагнул к дивану. Гарун догнал меня, ладонь похлопала по плечу:

– Все хорошо?

– Да.

Когда с кем-то дружишь, внимания на национальность не обращаешь. Даже вопросом таким не задаешься, удивляясь, когда посторонний начинает выискивать проблему. Нет здесь проблемы. Будь человеком, живи по совести – и наплевать, что написано в анкете или какого цвета кожа. Мы с приятелем доказывали это примером. Но кроме совести у людей имелись родственники, а в их присутствии однозначные понятия вдруг становились расплывчатыми. Мне в таких случаях было проще, чем Гаруну, которому приходилось изворачиваться, как червю на крючке.

– Не принимай близко к сердцу, – сказал приятель. – Султану нравится Настя, а ты ему карты путаешь.

– Я?! Чем?

– Хотя бы тем, что тебя она не боится.

– А его, значит…

– А его почему-то сторонится.

Я поглядел на танцующую парочку. Настя со смешками отбивалась от бесстыдно гуляющих щупалец, в глазах вместе с весельем присутствовал легкий страх. Словно она укрощала необъезженного жеребца.

– А он пробовал меньше руки распускать? – буркнул я.

– Некоторым девчонкам это нравится.

– Мне казалось, что Настя интересует тебя.

– Интересовала, но сейчас на стороне роскошный вариант наклевывается, сокурсницы только отвлекают. – Гарун огляделся. – Хочешь, еще с кем-нибудь познакомлю?

            Вот, опять. Неужели выгляжу столь жалким, что всем хочется меня облагодетельствовать?

             – Спасибо, я сам.

            В кармане друга завибрировало. При взгляде на телефон лицо посерьезнело, он быстро обернулся к своим, вылетело несколько непонятных слов. Бросив партнерш и прочие занятия, все кавказцы срочно засобирались куда-то. Возникшая рядом Мадина, которая не слышала начала фразы, переспросила брата по-русски:

 – Что случилось?

             – У Шамиля проблемы с…

            Покосившись на меня, он не закончил фразу.

            Шамилем звали неуемного родственника, тоже студента, что почему-то не удосужился почтить присутствием сегодняшнее мероприятие, чему я был только рад. Из-за подобных Шамилю нормальные ребята вроде Гаруна скопом зарабатывали репутацию подонков. В семье любого народа есть такая пена на волнах огромного моря, которую видно в первую очередь. За границей о россиянах судят по выходкам богатеньких мажоров, а о кавказцах у нас по таким Шамилям. Снова он попал в переплет, и потребовалась помощь других, нормальных, чтоб вытащить его из передряги, в которой, наверняка, оказался по собственной воле. Тоже традиция – своих надо спасать только потому, что они свои, какие бы ни были. «Наших бьют» – не кавказское изобретение, но на Кавказе возведено в абсолют.

Парни деловито устремились к выходу, на меня старательно не обращали внимания.

             – Могу чем-то помочь? – бросил я понесшемуся к выходу другу.

             – Можешь, конечно. Но… не в этом случае. – Он мучительно скривился. – Ты же понимаешь.

            Да, я понимал.

Глава 2

            Дружба началась давно. В далеком южном городке наши семьи жили на одной лестничной площадке. Моих бабушку с дедушкой туда забросила судьба в лице ЦК КПСС, в перемешивании многонациональной страны создававшей единый советский народ. В расчеты вкралась ошибка, и пошла такая «дружба народов», что всем поплохело. Когда последствия этой «дружбы» могли напрямую задеть жизни моей семьи, соседи приходили предложить провести ночь у них. На появившийся в первый раз вопрос «Почему?» отводились глаза – на эти ночи планировались погромы по национальному признаку. Предупредить и защитить старались многие из местных. Впрочем, серьезных инцидентов в нашем городке не случилось, глобальные неприятности ушли в прошлое, а дружба осталась.

            Сначала мы играли дома, а после прибавления в обеих семьях игры переметнулись во двор. Гарун нередко спасал меня от уличной шпаны, смотревшей в первую очередь на форму носа, а не на внутренние качества. Бывало, и я вступался за него, когда происходило наоборот, и чужих не устраивала именно высоко задранная планка его принципов, мешавших поступать с другими по-старобасенному «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Тогда нам доставалось обоим, а дружба с каждой передрягой крепла.

            После рождения сестренки родители стали искать работу в центральной или северной России, и однажды семья переехала в тихий городишко, откуда я вскоре отправился на учебу в областной центр. Переписка с другом продолжалась, чрез некоторое время Гарун поступил сюда же. Мы вновь оказались вместе, и теперь уже мне доводилось помогать другу выпутываться из затруднительных ситуаций, когда местным не нравилась уже его форма носа. И мои принципы. Ситуация перевернулась.

            Когда мы были вдвоем, то были как братья. И не надо этого дурацкого «как». Братья. Когда вдвоем. Но если Гарун оказывался в окружении земляков… Внешне ничего не менялось, но я отчетливо видел, что дань зову крови не дает ему быть собой. Сейчас он умчался защищать своих, путь даже неправых. Я остался. Это была не моя война. А если моя… то вряд ли я выступил бы с ним сегодня плечом к плечу.

            Музыкальный центр по-прежнему завлекал красивой мелодией, но настроение сломалось. Танцы отпали – единственным представителем сильной половины человечества остался я, а своим кавалером ни одна из девиц меня не видела. За исключением Мадины – которую своей дамой не видел я. Поэтому ноги просто опустили меня на одно из множества освободившихся мест, предпочтя пассивное наблюдение ненужной активности.

Большинство девиц уж были навеселе, некоторые настолько, что даже не заметили массового исхода кавалеров. Они с трудом поводили глазами, ища места, где бы свить временное гнездышко умученным танцами и алкоголем телам. Лишь нескольким хотелось продолжения банкета. Главной пантерой в стае ненасытных хищниц была Мадина.

            – Предлагаю сыграть в твистер.

            – Урра! – бурно поддержали ее погрустневшие подруги.

            Не успел я оглянуться, как на месте недавних танцев появилась расстеленная простыня с рядами разноцветных кружков.

            – Кваздапил, чего в сторонке сел? Давай, сюда иди, самое веселье начинается.

            – Не любитель я таких развлечений.

            – А кто тебя спрашивает, любитель ты или не любитель? – Мадина встала надо мной руки в боки. – Ты кавалер и обязан развлекать девушек… А-а, предпочитаешь смотреть? Такое право нужно заслужить!

            – Минералка закончилась! – раздался вскрик из-за стола. – Вообще!

            Меня подбросило:

            – Сейчас схожу.

            При этом я так посмотрел на заводилу, что она хмыкнула:

            – Не задерживайся. И не исчезай. А то пожалуюсь брату, что бросил нас на произвол судьбы. А вдруг что-то случится?

            Я выметнулся в коридор.

            Уличные ларьки давно снесли, пришлось бежать в ближайший круглосуточный павильон. Пересчитав наличность, почти на все деньги я набрал лимонадов и минералки. В отличие от чисто мужских собраний, где на столах первой исчезает именно алкоголесодержащая составляющая, к совместным посиделкам мужчины подходили основательнее. Спиртное закупалось с запасом, а про воду, как правило, забывалось, что в очередной раз подтвердил сегодняшний вечер.

Вернувшись, я изобразил курьера:

            – Воду заказывали?

            Мне улыбнулись – те, кто сумел заметить. Остальные были заняты. Похожие на горстку муравьев, потревоженных туристом, что наступил на их жилище, они превратились в единую кучу-малу – налезали и подныривали, изгибались и вывертывались, просачивались и тонули в цветной груде тел и переплетенных конечностей. Мадину задавили и потеряли где-то внизу, прижав и перекрутив, словно она резиновая.

            И тут…

             – Кваздапил, помогай!

            Я отыскал источник звука. Это была Настя, чье страдальческое лицо указывало на одну из перебравших спиртного подруг.

             – Надо отвезти Теплицу домой.

            Зрелище открылось безобразное. Люська Теплицына с логичным прозвищем Теплица была в отрубе. Прежде, чем отключиться, она изгадила себя сверху донизу, отторгнутое организмом попало на платье и под него. Настя оттирала налипшее тряпками, которые подносила носившаяся по комнатам Хадя.

             – Говорила ей не мешать, – умудренно качала головой одна из собутыльниц.

 – Нужно уметь вовремя остановиться, – значимо кивала вторая, пока как губы отхлебывали из очередного стакана.

            Общими усилиями ничего не чувствовавший полутруп привели в сносное состояние, поставили вертикально и, обернув в куртку, получившийся сверток вручили мне.

             – Донесешь? – осведомилась Настя.

             – Не переживай, – буркнул я.

            Теперь посмотрим, кто здесь рыцарь.

            Мне помогли взвалить походившую на тряпичную куклу девицу на спину, болтавшаяся голова врезала по моему затылку и даже не охнула. А у меня искры из глаз посыпались.

            Мы вышли на улицу – я, мой груз и Настя, вызвавшаяся помочь доставить непутевую подружку до места. На то, что я сумею сделать это в одиночку, она, несшая две сумочки – свою и жертвы алкоголя  – видимо, не надеялась.

             – Ты куда?  – На меня, направившегося к остановке, воззрился недоуменный взгляд. – Такси возьмем.

            В позе классической соблазнительницы – выпятив фронт, оттопырив тыл, и чуть выставив одну ножку – она принялась ловить попутку. Я покраснел. Не от нескромного вида, хотя, будь я водителем, непременно обратил бы внимание. Правда, не факт, что взял бы на борт. Сочетание нескольких факторов – ночь, темнота, голоногая красотка на каблуках и в коротком платье, которую сопровождает приятель, на чьих плечах в полном неадеквате покоится еще одна возможная пассажирка – и вопрос о подвозе очаровательной незнакомки решится не в ее пользу.

            Краснеть пришлось по другому поводу.

             – У меня… – я едва совладал с голосом,  –  с собой денег нет.

            Настя хмыкнула:

             – А еще в кавалеры набивался, выяснял, чем настоящие  мужчины берут…

             – Деньгами? – ядовито куснул я.

            Настя передернула плечами:

             – Умением решать проблемы.

             – Для этого и нужны деньги.

             – Для этого нужны голова и желание. Наличие денег – тоже проблема, которую нужно уметь решать.

            С провокационным мнением хотелось поспорить, но прозвучало:

             – Успокойся, у меня есть, чем расплатиться.

             – Не сомневаюсь,  – презрительно выдавил я под нос.

            Вести дискуссии расхотелось.

            Из темноты выдвинулась фигура, и мы умолкли, пока темный силуэт не приблизился.

            – Проблемы? – раздался гортанный голос.

            – Султан? – Настя всплеснула руками. – Напугал.

            – А Гарун где? – поинтересовался я.

            Меня Султан проигнорировал, он ответил Насте, хотя именно на мой вопрос:

            – Наши скоро подъедут. Я пошел вперед и вижу, что не зря. Проводить?

            Парня покачивало. То ли хорошо поддал, то ли обкурился. По этой причине его, наверное, и отправили прогуляться, в критической ситуации от таких больше вреда, чем пользы.

            Настя переводила взгляд с него на меня, выбирая меньшее зло.

            – Спасибо, не надо, – наконец, выдавила она.

            – Не обсуждается.

            Настя настояла:

– Мы с Кваздапилом справимся.

            Даже Султан понял, что девушка боится остаться с ним наедине. Мутный взор остановился на безвольном мешке на моем горбу. Мысль забрать ношу, чтоб остаться единственным кавалером, не прошла – его не удержали бы ноги. И мысль сменилась на более трезвую.

            – В гости не напрашиваюсь, но бросить в беде не могу. – Султан шагнул к краю тротуара, рука поднялась в голосующем жесте. – Довезу до подъезда, чтоб ничего не случилось.

             Ага, до подъезда. Вспомнилась недавняя отповедь Насти: «Они сами создают эти обстоятельства, ничего не беря в расчет. Потому им иногда улыбается удача. Заслуженная награда за рыцарство». А может, ну ее, эту Настю, к рыцарям? Пусть едут тепленькой компанией, скатертью дорога.

К нам свернул темный седанчик. Ни покачивающийся Султан, ни моя заплечная ноша хозяина не смутили, стремление заработать пересилило инстинкт сохранения транспорта в целости.

             – Куда едем? – Из приоткрывшегося окошка выглянула широкоскулая физиономия.

             – До площади, там покажу. – Девушка распахнула для меня заднюю дверь машины.

            Султан взялся за ручку передней, но был отодвинут скользнувшей туда Настей:

            – Султанчик, в следующий раз, хорошо? Поехали!

            – Подождите.

            Я аж взмок, посчитав, что настойчивый кавалер сейчас втиснется к попахивающей Люське, но тот, обойдя машину, постучал в окно водителя, и в приоткрывшуюся щель упала купюра:

            – С ветерком и без проблем, ясно?

            Когда одинокая фигура скрылась вдали, Настя выдохнула.

            – Теперь налево, – принялась она командовать.

            Водила на запах не жаловался, видимо, плата покрыла неудобства. В нужном месте мы вышли, скользкое тело вновь заняло место на спине, в лифт скривившаяся Настя заставила себя войти вместе с нами.

            Звонок в нужную квартиру ничего не дал.

             – Постучи, – сказала Настя.

            Я постучал.

             – Сильнее постучи.

            Мой кулак едва не разнес дверь. Опять ничего, кроме пожилой соседки, что выглянула из противоположной двери.

             – Не скажете, Люсины родители дома? – осведомилась Настя.

             – Павел Евграфович с Ольгой Георгиевной на юг уехали.  – Соседка презрительно задрала подбородок. – Этой шалаве квартиру оставили. Надеялись, что у нее совесть проснется. Нечему там просыпаться!

            Соседская дверь с громом захлопнулась.

            Настя порылась в сумочке подруги. Два ключа со связки подошли, замки поочередно клацнули, раззявилась черная пасть.

             – Вноси, – приказала Настя. – Клади здесь, в коридоре.

            Загорелся свет. Мы разулись, затем разули подопечную.

            Еще вчера я мог лишь фантазировать на такую тему: одни в квартире с чарующей соблазнительницей, которая смущала взоры всех мужчин от мала до велика. И вот все на самом деле. Но то, как это происходило, с мечтами категорически не совпадало.

            Я помог избавить Люську от куртки. Напарница отбросила ее в сторону, руки взялись за низ Люськиного платья:

             – Ну?

Приподнятое за подмышки тело безучастно принимало все, что с ним делали.

Стянутое через голову платье вместе с курткой отправились в пакет, затем Настя по-хозяйски включила воду в ванной и с суровой деловитостью оглядела оставшуюся в нижнем белье подругу. На всем отчетливо проступали пятна невероятных вида и аромата.

             – Поднимай.

             – Что ты собираешься?..

             – А что предлагаешь? – перебили меня.

             – Пусть проспится. Увидит себя утром – может, сделает выводы. Если найдется, чем.

             – А если тебя бросить таким грязным? Помогай.

            Я перенес сползавшее из рук тело в ванну, где опустил в теплую воду прямо в белье.

            Настя нагнулась к беспросветно отсутствовавшей подруге,  а ее собственное короткое платье открыло белые бедра почти целиком, прорисовав все скрытое и вновь вызвав к жизни больную игру воображения.

            Настя резко обернулась:

             – Чего встал?

Видения рассыпались, искромсанные неприятным тембром.

             – Я еще нужен?

             – А сам как думаешь?

            Не знаю, что это означает на женском языке. На всякий случай я вышел за порог ванной комнаты, краем глаза следя, как поддерживаемую под голову Люську лишали лифчика, а затем омывали – бережно, ласково, как хрупкую драгоценность. Если Настя чувствовала мое визуальное присутствие, то никак не реагировала.

            Дело дошло до нижней части белья. Пара неудачных попыток закончились встречей Люськиного затылка, а затем лица с эмалированным чугуном. Принесся недовольный оклик:

            – Ну где ты? Подними.

            – Э-э… Теплица не будет потом возмущаться, что я…

            – Еще слово, и возмущаться буду я – здесь и сейчас!

            – Возражения признаны убедительными, вопрос снят.

Мои пальцы вделись под безвольно болтавшиеся руки, резким усилием Люська была выдернута из водяного плена… и волна брызг окатила подавшуюся вперед Настю.

Ко мне обернулось лицо разъяренной ведьмы, готовой не только немедленно превратить в крысу, но тут же сожрать вместе со шкуркой, хвостом и когтистыми лапками.

             – Прости… – Я едва не развел руками, отчего Люська почти грохнулась обратно в ванну.

Как можно не очнуться, когда с тобой такое творят, не понимаю, однако она не очнулась.

             – Думать надо, прежде чем делать! – злобно, но уже вменяемо сообщила Настя.

            – Хороший совет. Все бы ему следовали, и мы здесь не корячились бы.

Настя уже не боялась намочиться, моими усилиями это стало не нужно. Ажурные остатки были стянуты, и на меня вскинулся смешливый взор:

– Теперь не жалеешь, что не поменялся с Султаном?

– Не переводи стрелки.

Настя не поняла.

– Объясни.

– Ты пытаешься выставить меня выгодоприобретателем ситуации. На самом деле мое присутствие нужно тебе. Окажись на моем месте Султан, и помощь вам понадобилась бы другая.

– Слишком много о себе воображаешь.

– Можно поменяться, еще не поздно. Один звонок Гаруну с просьбой и адресом, и через пять минут твой приятель будет здесь.

Настя вздохнула:

– Он не мой приятель.

– Делаем вывод: в данный момент мое общество приятнее и надежнее.

В девичьих глазах мелькнуло что-то несогласное, в стиле, что небольшая опасность только бодрит, но дальше пикироваться со мной Настя не стала. Первым попавшимся полотенцем она вытерла Люську, затем ядреным боком толкнула меня в сторону выхода:

             – Тащи в спальню.

            Пока мои начинавшие дрожать руки перетаскивали скользкое тело через бортик, Настя упаковала выжатое белье в тот же пакет с тряпками. Завязанный на узел пакет отправился в корзину рядом со стиральной машинкой, затем, проведя по стене рукой, Настя включила неяркий боковой светильник. Видимо, часто бывала у Люськи. Опередив медленно шагавшего меня, она сдернула с широкой кровати покрывало, а потом и одеяло.

             – Клади сюда, а я сейчас.

Моя поясница зычно простонала, когда принялся размещать покрывшуюся пупырышками звездочку на постели, одну за другой ловя бессмысленно валившиеся конечности и укладывая в приличную позу спящего человека. Даже подмышки взмокли от усердия. Расположив, наконец, безобразно откровенную в своей наготе Люську с удобствами и поправив голову на подушке, я обернулся: в руках вернувшейся Насти победно взвились фломастеры:

             – Ты же хотел, чтоб Теплица утром осознала свое моральное и физическое падение? Раскрасим ее под хохлому! – Золото кудрей качнулось в сторону не подозревавшего о людоедских планах бессловесного создания. – Или напишем на ней все, что думаем о сегодняшнем поведении. Или…  – Настя засмеялась, представив. – Просыпается она такая утром, подходит к зеркалу, а на животе жирная надпись с уходящим на задницу окончанием: «Здесь был Кваздапил»! Нет, только на заднице, чтоб сама не увидела, а потом другие сказали. Вот будет потеха!

Меня передернуло.

– Не надо.

– Боишься сказать непутевой подружке, что о ней думаешь?

– Не хочу причинять другим людям неприятности. И не буду.

            – Поэтому ничего не добьешься в жизни. – Настя сверкнула свинцово-серыми очами, золотая грива чуть не с презрением отвернулась. – Боязнь неприятностей – первый признак мелочности. Трусливые душонки, которые прячутся от жизни под благородным прикрытием непричинения зла, сами творят зло невмешательством. Причем, зло гораздо большее.

– Трусливые душонки?.. – глухо повторил я за ней.

            Нет, надо было отправить ее с Султаном.

Настя сама признала однобокость заявления, меня вновь обаяло лицо с милыми ямочками:

 – Не парься, это я образно. Не хочешь участвовать в эротическом боди-арте – не буду настаивать, потом сам пожалеешь. А вообще я тебе благодарна за помощь, хоть и несу всякую чушь. Спасибо.

Мои плечи неуверенно приподнялись.

 – Пожалуйста.

            Два разновысотных мокрых создания стояли друг напротив друга в обжигавшем интимностью полумраке и глядели прямо в глаза.

             – Прости за то, что наговорила, не думая.

             – Да ладно…

             – Нет, правда.

             – Любой бы…

             – Не любой. – Серый взгляд прожигал насквозь, превращая мозги в шашлык, а сердце в отбивную, от которой невидимые зубы откусывали по кусочку. – Далеко не каждый согласится взвалить на себя помощь бездыханной засранке, которую ненавидит всеми фибрами души – я же вижу, не отнекивайся. Тебе претит вид пьяной девушки, даже такой симпатичной. Ты ни разу не взглянул на Теплицу с желанием. Я наблюдала. Ты молодец.

             – Это не девушка.  – Я указал взглядом в сторону кровати. – Это труп. А я не некрофил.

– Не некрофил – это хорошо, не люблю извращенцев. Тогда кто? Закомплексованный зануда, затурканный маменькин сынок, компьютерный задрот, робкий провинциал, который никогда не видел женщину ближе, чем на картинке?

– Пожалуй, мне пора.

            Настя перекрыла выход.

            – Снова обиделся? Вспомни наш разговор о кавказцах. Если у тебя есть желания – говори о них, тогда и только тогда тебя смогут услышать. Но ты молчишь и делаешь вид, что тебе все равно. Если ты не гонишься за популярностью у противоположного пола, то возможны варианты, которые я перечислила. На правду не обижаются. Если ты не один из перечисленных, то кто? Гей? – Перекрещенные руки в одно движение скинули с плеч бретельки мокрого платья. – Дай руку. Руку, сказала!

            Мою пятерню припечатали к белому счастью. Настя задумчиво помяла ее прижатой сверху ладонью, голос тихо выдал:

            – Нет, ты не гей. Впрочем, это я еще в танце почувствовала. Может, ты игрок?

            С пылающими  ушами  я оторвал руку от улыбавшейся собеседницы, которая играла со мной, как коррупционер с жаждущим начать маленький бизнес просителем.

            – Именно, – с жаром заявил я, – игрок. Только не такой, как другие, для которых отношения – спорт. Пьедесталы, результаты, командная игра и передача по эстафете – не мое. Ненавижу чужие игры, где меня считают пешкой. И вообще любые грязные игры. В другие играю с удовольствием.

– С удовольствием, говоришь?

Настя достала колоду карт. Я даже не заметил, откуда. Видимо, глаза не туда смотрели.

            – В какие игры умеешь?

            – В подкидного.

            Полненькие щечки сморщились, отчего даже ямочки на них стали просто дырками.

            – Нудно и долго. Давай просто по одной карте, у кого выше – тот победил. В американку.

Я судорожно сглотнул.

– В смысле – на желание?

            – Не боишься?

            – Я?! – Разве может девушка говорить такое парню в глаза? Даже зло взяло. – А ты? Не боишься?

            Настя фыркнула:

            – Нет.

            – Я тем более.

            – Значит, играем. Налей. – Мах золотой копны указал в сторону кухни.

Желание дамы – закон. В холодильнике стояла открытая бутылка вина, я принес два бокала к ковру, на котором расположилась Настя. Пол – правильный выбор, когда игроки похожи на мокрых куриц.

Бокал поднялся, девушка повела плечами, это вызвало колыхание предоставленных гравитации красноносых колобков. Жуть. Чарующая, манящая, невыносимо зовущая к безумствам. Вот так они это делают с нами, красивые женщины, рраз – и на крючке. Подсекай. Кто бы ни был, если самец – значит, пойман. Отныне – просто карась на леске, что тянет теперь в банку с другими такими же карасями, выпучившими глаза и задыхающимися без воздуха. Однако… Гм. Обычно рыбак – мужчина.

            – Небольшое уточнение по условиям. – Я на миг прикрыл глаза, чтоб сосредоточиться. – Желания не должны касаться учебы и материально затратных тем, в остальном можешь располагать мной и моими умениями как заблагорассудится.

            Настя едва не уронила бокал:

            – То есть, ты не будешь делать за меня дипломную работу?

            – Почему так уверена, что выиграешь?

            – Совершенно не уверена. Если проиграю, я бы за тебя сделала без проблем, потому настаиваю.

            – Когда понадобится помощь, просто скажешь, и я в  твоем полном распоряжении. Считай это обязательством. Но на учебу и деньги не играем.

            Чужой бокал задумчиво покачался в воздухе, затем потянулся ко мне, намекая, что хочет чокнуться:

– Черт с тобой, кваздапилом был, кваздапилом и помрешь. За победу!

По квартире разнесся звон.

            – Чудесный тост. – Я отпил глоток, отставленный бокал занял место на полу как можно дальше. Не люблю разбитого и опрокинутого.

            Настя с презрением отследила мою предусмотрительность.

            – С желанием уже определился?

            Меня будто под дых ударили. Глаза сощурились, пытаясь за ехидством скрыть волнение:

            – А ты?

            – Не только с одним, а целую стратегию выстроила, как сделать игру интересной. Твоя.

            Из неуклюже перетасованной колоды рубашкой верх на ковер легла первая карта, затем еще одна упала рядом с раздатчицей. Настя предупреждающе подняла руку:

– Давай договоримся: кто бы сейчас не выиграл, он велит обоим снять мокрое, чтоб не превратить в грязное и замызганное. Нам в этом еще по домам идти.

            Я мечтать не мог о подобном желании, а его ставят условием! Внутри все заклокотало, поэтому с несусветным трудом удалось сделать  голос сухим и серьезным:

            – Принимается.

– Вскрываемся.

            – Валет.

            В ответ девушка перевернула свою карту:

            – Восьмерка.

            – Не возражаешь, если к оговоренному условию примажется маленькое дополнение: снимаем не сами, а один у другого?

            Настя пожала плечами:

            – Ты выиграл, тебе и решать. Но то, что фантазия включилась, радует. Значит, не все потеряно.

            Она поднялась на ноги, руки раскинулись, облегчая мне работу. Все, что на ней имелось, легко опускалось по бедрам, чем я и занялся. После последнего, с которым на секунду стыдливо замешкался, придерживаемая за руку девушка подобно Афродите вышла из пены будней в абсолютную свободу. Затем она то же проделала со мной, задержек не случилось, а намек на будущее желание вызвал лишь загадочную улыбку. Если после всего у этой ночи имеется не единственный вариант завершения, то не знаю, что думать. Пока думалось только о нашем виде (в основном о сказочном Настином), о наших желаниях (в основном о природно-нескрываемом моем) и о возможных каверзах напарницы, которая уже продемонстрировала богатство воображения. Желание, аналогичное тому, что сверлит мозги, с ее стороны не прозвучит, это понятно. Потому любопытно, чем мне придется за все расплатиться.

            Настины руки медленно тасовали колоду.

– Раздаем по очереди или доверишь мне? – спросила она. – Я, например, мужчинам не доверяю, каждый второй – шулер, а каждый первый норовит смухлевать.

            – Нет проблем. Раздавай.

            На ковер вновь вывалились две карты.

            – Десятка, – сказал я.

Настя перевернула свою.

            – Дама.

            Она надолго задумалась. Я почувствовал себя в аду на сковородке.

            – Ты же сказала, что уже все решила.

            – Решила, но попробуй тебя заставить сделать то, что не хочешь. Ладно, не буду настаивать на фломастере. – Победительница сходила за сумочкой, рядом со мной упал тюбик помады. – Желаю: напиши вдоль Люськи свое имя большими буквами, а затем слижи. Ни учебы, ни денег желание не касается, значит, отмазаться не сможешь. Прошу, мой рыцарь печального образа.

            Настин взгляд крушил попытки сопротивления как кувалда спичечный коробок, а указующий перст отправлял на подвиги. Ладно, сделаем. Подобрав тюбик, я отправился к мирно отсутствовавшей в этом мире сокурснице, уже торчавшей из-под одеяла вывалившейся ногой.

            – Писать имя или прозвище?

            – Да кто помнит твое имя? Конечно, прозвище!

            Одеяло отлетело в сторону, внизу раскинулись горы, долины и овраги, не подозревающие, как ими распорядилась лихая подружка. Первым делом я аккуратно вернул на место откинутую ногу, теперь она вновь лежала впритык ко второй, и мои чувства смущались не так сильно. Хотя куда уж больше. От двери в спальню ситуацией забавлялась ее создательница.

Между хранилищами подрагивающего желе с темными крышечками появились первые буквы: «Ква»…

            – Крупнее! – прошипела Настя. – Не шпаргалку пишешь. А то заставлю переписывать – минимум десять раз, как в детстве, когда у детей почерк хромает. Кстати о почерке: пиши четче!

Пальцы продолжили выводить: «з», «д»… Вскоре – предпоследняя «и», которую пришлось рисовать уже по нижнюю сторону от ямки пупка. Осталась всего одна «к»…

            – Полностью! – прилетел приказ от двери.

            – Не поместится.

            – Вот уж неправда. – Настя искренне веселилась. Заодно мстила за ненаписанный диплом. – Боишься, что в пикантный момент Теплица очнется?

            Именно это и напрягало, однако признаваться не хотелось.

            – У меня алиби: меня заставили. Все претензии к правообладателю желания.

            – Как же я устала от умников. Давай слизывай последнюю букву и пиши как следует.

            Язык размазал помаду по белой глади, затем губы с чрезвычайной тщательностью впитали все лишнее. На очищенном холсте рука художника твердо завершила начатое, причем с последней буквой, как и предполагал, пришлось поморочиться. Пульс из рваного перешел в сплошное стрекотание, грудь хотела взорваться и при выдохе могла двигать паровоз. С чувством выполненного долга я оглянулся:

            – Так?

            – Отлично. Переходим к основному этапу. Не отворачивайся, а то скрываешь самое прикольное. Это же спектакль для меня, верно? Залезь на кровать с другой стороны и приступай к самому приятному.

            Если б не полумрак, мне никогда не решиться на подобное. Ночь и предвкушение сделали свое дело, от двери подначивала соблазнительная зрительница, и мои колени продавили матрас рядом с Люськой. Ладони оперлись о покрывало. Голова склонилась, как к водопою.

            – Молодец. Давай!

            И я дал. Поле для действий намного превышало предыдущую «и», несравнимо маленькую и канувшую в невероятную Лету. Лоб вспотел, язык конфузливо начал с верхней «к», хотя о стыдливости в сложившейся ситуации речи идти просто не могло. Ничего, выиграю – рассчитаюсь. Подвыпившая баловница настроена на долгое веселье, вот и повеселимся.

            – Даже завидно, в следующий раз надо загадать такое же со мной, – подбадривала (или подстрекала?) она из конца комнаты. – Если мертвое тебя так оживляет, то живое, наверное, вообще убьет?

            Осталась последняя буква. Я перевел дух, довольная провокаторша выбрала лучший ракурс для поглощения скорого зрелища, и мое лицо вновь опустилось.

            По глазам ударила вспышка – безмолвно, словно молния в комнату залетела, а гром еще добирается. Все исчезло, в глазах заплясали пятна. Вскоре в проеме проявился размытый силуэт, заснявший роскошную сценку на камеру телефона с выключенным звуком.

            – Сотри, – потребовал я, на ощупь сползая с кровати.

            – Стереть – это желание, а ты еще не выиграл, чтоб требовать. – Настя ухмыльнулась, заведенная за спину рука прятала телефон от возможного рывка с моей стороны. – Можешь, конечно, применить силу, но тогда мне придется защищаться как умею – кусаться, царапаться и вопить, зовя на помощь. Думаю, тебе проще дождаться выигрыша. Раздавать?

            Пришлось совладать с собой. Подождем. Всего лишь игра продлится чуть дольше, чем хочется. Впрочем, концовка известна, и когда придет время – ох, отыграюсь…

            Передо мной упала первая карта. Вторая еще вытягивалась из колоды, а в мозгах уже вопила сирена.

            – Подожди. – Я схватил Настю за руку. – Ты сейчас снизу брала.

            – И что?

            – Могла подсмотреть при перемешивании. Ты мне даже сдвигать не давала.

            – Хочешь сказать, что я шулерничаю?!

            – Хочу сказать, что могла. А когда дело касается игры, возможность приравнивается к применению.

            Два взгляда долго жгли друг друга напалмом. Наконец, Настя отвела глаза, пухлые щечки расползлись в усмешке:

            – Ты первый, кто заметил. – Ее пальцы еще раз перетасовали колоду, на этот раз со скоростью фокусника. – Ладно, раз поймали, значит, проиграла. Говори желание. Учти, оно последнее, больше не играем. Как понимаю, ты хочешь, чтоб я стерла сделанное фото?

            Я встал перед ней в полный рост. Глаза опустились на то, что должно было отвлекать от карт. Собственно, отвлекало, но теперь у меня имелись на него другие планы.

            – Нет. Ты понимаешь неправильно.

Глава 3

            Утром меня, только что добравшегося до дома и замертво свалившегося, разбудил звонок.

            – Алло? – Я продрал глаза, стараясь рассмотреть, кто звонит.

            А времени-то о-го-го, вот тебе и только что лег. Все в мире относительно, особенно, когда ни жив, ни мертв, и спишь на ходу.

Звонил Гарун.

            – Как отдохнулось? Судя по тому, что на первый звонок не среагировал, спишь крепко, а здоровый сон – признак хорошего отдыха.

            – Нормально отдохнулось, хотя такого слова не существует, – буркнул я. – А тебе?

Вчерашний уход приятеля мог закончиться чем угодно, и было приятно слышать веселый голос.

            – Обошлось разговорами.

            – Замечательно. Всегда бы так.

            – И я о том же.

            Он помолчал несколько мгновений, за которые я сел, а организм окончательно проснулся. На соседних кроватях, составленных практически впритык, похрапывало несколько моих товарищей. Они даже не среагировали на поднявший меня звонок, а кто среагировал – мгновенно вырубился, как только понял, что звонят не ему.

            – Вчера с Мадиной разговаривал?

Я не стал вдаваться в подробности:

            – Да.

            – Видел, как она здесь изменилась?

Понятно, что вопрос вовсе не о ставшей весьма привлекательной внешности.

            – Ей нравится местная жизнь, – сообщил я.

            Друг согласился.

            – Надо скорее увозить от здешних соблазнов. Она смотрит на окружающих и тоже начинает позволять себе больше, чем положено девушке с Кавказа.

            Захотелось вставить, что тех окружающих, с которых она берет пример, можно было выбрать и получше. Каждый сам решает, с кем дружить и каким быть. Хадя ведь не повелась на развеселый блеск будней собранной вокруг Гаруна молодежи. Значит, не в местных условиях дело.

– В общем, уезжаем мы, – выдохнул приятель, заканчивая мысль.

            – Когда?

– Через пару недель.

– Насовсем?

– Мадина – да. Родители решили, что хватит с нее учебы.

            – Но ей… сколько лет?

            – Для замужества более чем достаточно. Уже и Хадю можно выдать, если потребуется. Слава Аллаху, у младшей таких заскоков нет, за ее будущее я спокоен, а с Мадиной надо торопиться.

            – Ты сказал – замужество?

             Гарун прокашлялся.

            – Это выбор родителей, будущего мужа сестра еще не видела. Но выбор отличный, высокий чин в тамошней администрации. Мадина станет его второй женой.

            Я поперхнулся.

            – Ты говорил, вторыми женами сейчас любовниц называют.

            Второй. Ладно, порадуемся, что не четвертой или… сколько там было у султанов и падишахов? Любопытно, что скажет по этому поводу сама Мадина. Обязательно надо спросить. При ее вывернутом в обе стороны мировоззрении ситуация просто офигительная. Для полуфеминистки – стать второй женой!

            – Сейчас многие имеют по нескольку жен, – объяснил Гарун. – Законы не позволяют оформить это легально, и большинство живет на несколько домов. Мадину же этот большой человек берет именно в свой дом. Мне кажется, она получит все, о чем мечтала: поездки за границу, прислугу, дорогие автомобили и украшения, шикарные отели и курорты… Для девушки, которая ничего не умеет и ничего из себя не представляет, лучше не придумать. Ни готовить не придется, ни убираться, только глаз мужа радовать.

            Я хмыкнул. Только глаз? Бесплатный сыр кладут исключительно в мышеловку, иначе он либо не бесплатный, либо сгнивший.

            – Как понимаю, муж будет в два-три раза старше?

            – Для семейной жизни это непринципиально. Даже хорошо. Каждый получит то, что хочет.

            – Уверен, что сестра хочет именно этого?

            Приятель опешил:

            – А ты своей сестре счастья не желаешь?

            – Не уводи разговор в сторону.

            – Не увожу, а как раз подвожу. Если ты увидишь что-то, что для твоей сестры лучше, чем она сама может представить, неужели не посоветуешь принять? Я о своей так же забочусь.

– Рад за нее. Точнее, за вас.

            – И я о том же, – выдохнул Гарун. – Гора с плеч.

            – Осталась еще одна.

            – Шутишь? Хадя не гора, а впадина, заполненная чем надо. Короче, меняй планы, приглашаю на свадьбу. Давно в горах не был?

            – С отъезда.

            – Там многое изменилось.

            – Чувствую. Насколько помню, раньше сестрам роль второй жены не готовили.

            – Не говори так. – Голос Гаруна ушел в низы. – И то, что она вторая, не все будут знать, это только для своих. А ты – свой. Не надо портить о себе впечатление.

            Телефон умолк, а я еще несколько минут бессмысленно смотрел в ту же точку на стене, что и во время разговора. Снова ложиться? Поздно, сокомнатники уже ворочаются, сейчас начнутся процессы брожения и преображения. Я поспешил в ванную, пока не заняли.

            Пока брился и умывался, мысли пошли по другому направлению, стратегическому: сессия окончена, можно сгонять на недельку домой, затем – поездка на Кавказ, где так давно не был. По возвращении займусь поиском работы. Лето, что столь замечательно началось, нужно провести с толком.

Насчет «замечательно» – не для красного словца. Тело казалось тяжелым, но каждая отдельная клеточка парила в невесомости. Я был выпит, высушен и выпотрошен, Настя выжала меня до последней капельки, как апельсин, по которому неоднократно проехались катком. Люська не проснулась от производимого рядом шума, что казалось просто ненормальным. С другой стороны: а что бы мы делали, доведись разбудить? Сто процентов, объяснения и дальнейшие переговоры легли бы на плечи Насти. Увольте. Кто придумал, с того и спрос, в этом плане я горячий сторонник равноправия.

Телефон, в котором остался некрасивый снимок, оказался на блокировке, и в отместку я перед уходом устроил фотосессию со спящими подружками, благо вспышка на рассвете уже не требовалась. Позже сообщу, что у меня тоже имеется компромат… если для Люськи с Настей такое является компроматом. Посмотрим. Уходя, я шепотом попрощался с раскинувшейся Настей, чья растрепанная голова удивленно вскинулась: «Где я, кто это, и что, вообще, происходит?»

            Приятели потихоньку вставали, проклиная весь белый свет, что мешает насладиться заслуженным отдыхом. Сейчас комната напоминала вольер для коал и ленивцев. Унылые согбенные фигуры поднимали себя с помощью мата и поочередно плелись в сторону ванной. Зато оттуда выходили совершенно другими людьми.

            – Мы – в клуб, – сказал один, вставший первым после меня и уже преобразившийся. – Пойдешь?

            – Чего я там не видел?

            – А чего ты здесь не видел? – последовал резонный вопрос.

            – За пребывание здесь не нужно платить, – сообщил я поливавшему себя одеколоном приятелю, от запаха которого тот сам едва не задохнулся.

            – Деньги кончились? – догадался он.

– Одолжу! – сразу предложил второй. – Вчера аванс получил.

            – Не надо, – сказал я, укладывая вещи для поездки домой.

            До сожителей дошло:

            – Домой едешь?

            Тот дом, откуда каждый приезжал, оставался домом. Эту квартиру столь высоким статусом награждали редко, лишь в силу острой необходимости.

            От меня отстали. Приятели начали вспоминать, кто и что творил в кегельбане на прошлой неделе, а также не появилась ли у кого возможность пригласить девчонок в количестве от одной до бесконечности. Если точнее, то от бесконечности до хотя бы одной. Возможность, как я понял, отсутствовала.

Дождавшись ухода раздухарившейся компашки, я решил принять ванну. Времени до электрички навалом, а вокзал – рядом. Руки брезгливо вытащили из ванны кем-то брошенные туда грязные брюки, в сполоснутую белую посудину я набрал воду и, раздвинув сушившееся на веревочках белье, погрузился в нирвану. В нирваННу – в блаженстве раскинув плети рук и выпирающие из теплого океана острова коленей. Голова откинулась на холодный бортик, глаза закрылись. Эх, до чего хорошо…

В притворенную дверцу раздался стук.

            – Можно?

            Разморенный и расслабившийся, я собрался заорать на кого-то из вернувшихся, однако вслед за стуком, не дожидаясь ответа, ко мне беззастенчиво ввалился…

Неправильно сказал. Потому что…

Мои глаза полезли из орбит, а рот начал немо разеваться по-рыбьи в поисках приличных выражений: излом черных бровей… узкие скулы… четко очерченные губы…

Обладательница давно отмеченных мной длинных ног, гладкой кожи и вкусных подробностей, которой скорее пристало быть усладой повелителя Блистательной Порты, стояла передо мной во всем тщательно отрепетированном, вымученном у зеркала великолепии.

            – Привет. – Мадина искрилась в улыбке. – Это я.

            – Но как…

Прикрывшись ладонями, я ошалело смотрел на девушку как на привидение. Она по определению не могла тут оказаться. Не знала, где живу, не могла миновать запертой за ушедшими друзьями двери…

            – Нашла просто: спросила, показали. На лестнице узнала, что другие отправились играть в боулинг, а ты отказался.

            – Я домой собираюсь. К родителям. Готовлюсь, вещи собираю.

            – Помочь?

            – Не надо! – Я испуганно дернулся, не зная, что еще взбредет в голову непредсказуемой посетительницы.

            – Как хочешь, – вымолвила она, с любопытством озираясь. – Женщины лучше умеют обращаться с вещами, вот и предложила.

Стоя надо мной, роскошная проказница разглядывала захламленное помещеньице, неотъемлемой частью которого являлся я – старательно прячущий хозяйство под решеткой скрещенных ладоней, в которых оно едва помещалось.

Почему-то именно я в этой ситуации чувствовал себя виноватым. Так не должно быть, но было.

Я попробовал перейти в наступление:

            – Как нашла – понятно. А как попала внутрь?

– Дверь была не заперта.

            – В ванну – да, не заперта.

            Было нестерпимо стыдно. Моя нагота, ее показное к этому равнодушие, иногда простреливавшее шаловливым намеком, что это не совсем так… Долго так не могло продолжаться. Лежа перед ней, словно поросенок на столе кверху лапками, невыгодно для мнения о себе и некрасиво раскоряченный, я глядел на нее, такую шикарную, знойную, томную…

Нет. Какая бы ни была, она – сестра друга. Хотя как женщина…

Я судорожно сглотнул. При до обидного небогатом опыте в этой сфере, до сих пор у меня не было такой красавицы даже в гостях, не говоря о большем. Даже в качестве друга. Обитательницы параллельного мира со мной не пересекались (во внеучебное время) и не имели желания пересекаться. Ответно я не жаловал их, считая пустышками и потаскушками.

По большому счету Мадина в мое определение тоже укладывалась, но с натягом. Представитель иной планеты почтил посещением наш серый скучный мир. С этим требовалось что-то делать.

            Но для начала нужно прояснить непонятное:

– Дверь в ванну я за собой не запер, потому что незачем запираться, если в квартире один. Как ты зашла?

Придержав накинутую на платье куртку, Мадина присела на бортик ванны, лицо игриво улыбнулось, поиграв бровями:

            – Сказала одному из твоих сожителей, что у тебя остались кое-какие мои вещи, которые нужно забрать. Он без разговоров отдал свой комплект ключей. Вот, оставляю, чтоб не забыть. Передашь?

            Перед носом позвенела и упала на стиральную машинку небольшая связка, а Мадина, кокетливо поигрывая локоном, вновь перевела взор на меня.

            Н-да, ситуевина. Вот из-за ожидания подобного родители и решили вернуть веселую дочку домой. Вернуть в лоно вековых традиций, отдав замуж. Отдав второй женой, практически бесправной по действующим российским законам – но как иначе приструнить боевую любительницу жить на всю катушку, причем – не свою?

            – А я скоро уезжаю, – печально вымолвила Мадина, опустив руку в воду и механически зачерпнув.

            – Знаю, Гарун звонил.

            – Уже? Быстро же растрепал, хотя не должен. Еще говорят, будто женщины сплетницы.

– Я приглашен на свадьбу.

            – Жаль, мне, в отличие от тебя, отказаться нельзя. С удовольствием поменялась бы местами.

            – Что думаешь по поводу института многоженства?

            – Он и это раструбил?

            Она стала смотреть, как вода стекает сквозь пальцы обратно в ванну. Потом процедура повторилась. Абсолютно голый я, находившийся ниже ватерлинии, беспардонную девицу вроде бы не интересовал, но это так кажется, иначе она не сидела бы здесь с упорством пса, ожидающего кормежки.

            Продолжая прилежно прикрываться, я высказал:

            – Не смущает, что я перед тобой в таком виде?

            – Меня? – Она сделала большие глаза, взгляд ехидно переехал с рук на мое лицо. – Нет. А тебя?

            – Несколько да, поэтому не могла бы ты…

            – Конечно, могла бы! – перебила Мадина, искря нездоровым озорством, от которого легко прикуривались бы сигареты и автомобили. – Какой разговор! Понимаю, нужно быть в равных условиях, и чтобы тебя не смущать…

продолжение https://www.litres.ru/petr-ingvin/kvazdapil/