Слово для тех, кто сорвался с петли

Я вернулся домой. Меня вновь окружили любимые люди – те, кого любил я, и кто любил меня. Тяжёлое испытание осталось позади. Но я оказался не способен разговаривать с людьми. Просто сидел и молчал, ничем особенно не занимаясь. Восстанавливал силы. Для меня подобное состояние было не в новинку. Так случалось всякий раз после трудного периода, когда пришлось многое вынести и испытать.

Думается мне, эта апатия была чем-то вроде обезболивающего, которое позволяло быстрее залечить измотанные нервы. Но все предыдущие разы, когда я впадал в молчание и смотрел в окно днями напролёт, рядом со мной никого не было. Теперь же меня окружала семья. И они встревожились.

Поначалу и Дороти, и дети отнеслись с сочувствием – всё-таки человек вернулся с трудного задания, ему надо отдохнуть... Но проходили дни, а лучше мне не становилось. Каждый день, вплоть до самого обеда, я сидел на диване, глядя на солнце. И лишь во второй половине дня я на несколько часов включался в окружающую жизнь: спускался в гараж, садился в машину и ехал забирать Дороти с работы. Затем мы заезжали за детьми в школу и возвращались домой. После тихого семейного ужина я вновь уединялся и впадал в прострацию.

Родители Дороти решили всё сразу: нелюбимый зять надумал сбежать из семьи, но не находит смелости сказать это открыто. Дороти встретила это заявление гневным возражением, но с тех пор стала посматривать на меня с затаённой тревогой. И с каждым днём эта тревога в её глазах росла. Я пытался подбодрить её, вернуться в прежнее русло, переступить через собственную подавленность. Но, чувствуя неестественность в моём поведении, Дороти мрачнела ещё сильнее.

В конце концов, одним сумеречным вечером я застал её плачущей. Уединившись за мытьём посуды, Дороти лила слёзы под звяканье тарелок и журчание воды.

- О чём плачем? - спросил я.

Но получил в ответ лишь неопределённый жест рукой. Не бери в голову, мол. Ясно. Стало быть, плачут по мне.

- А ну-ка, иди сюда, - я подкрался к Дороти сзади и подхватил её на руки.

- Ай! - взвизгнула она. Губка выскользнула у неё из пальцев; Дороти обхватила меня за шею мокрыми руками. - Ты что творишь, Винсент?

- Не могу смотреть, как моя принцесса плачет, - привычно минуя препятствия и острые углы, я понёс Дороти в гостиную.

Там мы опустились на диван. Дороти устроилась у меня на коленях; после того, как её поносили на руках, она слегка оттаяла и теперь даже улыбалась.

- Так что на тебя нашло? - спросила она.

- Ты решила, небось, что я собрался от вас уйти, - сказал я напрямик. - Откуда такие нелепости?

- «Нелепости», - передразнила Дороти. Что ж, хорошо: если она ехидствует, значит, настроение у неё улучшилось. - Ты себя-то видел? Сидишь, как истукан, и ни с кем не разговариваешь. Ни со мной, ни с детьми. И весь такой печальный-печальный. Что мне думать?

- Ничего не думать, - парировал я, прижимая её к себе покрепче. Дороти не возражала. - Ты совсем меня за дурака держишь — чтобы я ушёл от такой женщины?

- Разумеется, - откликнулась она из-за моего плеча. - Тогда чего ходишь, как в воду опущенный?

- У меня всегда так после заварухи, - признался я. - Просто ты этого не заставала.

Дороти фыркнула:

- Вообще-то мы с тобой девять лет вместе.

- Такое у меня случилось ещё до тебя, - ответил я. - После того, как мы победили пришельцев на «Прототипе-18».

- А-а, - протянула Дороти. – Это тогда, под куполом, с «железными зверьми»?

Она почему-то очень любила этот этап моей биографии. Особенно ей нравилась моя фотография того времени: сижу на капоте машины, в своей обшитой железом куртке, и угрюмо смотрю в камеру.

- Всё равно не понимаю, - сказала Дороти. – Тогда у тебя осталось много душевных ран, я знаю. А почему теперь? Или я чего-то не знаю?

Я  признался ей:

- Если бы ты спросила это хотя бы вчера, то... наверное, я сказал бы, что это всё из-за усталости – ведь я не спал, не ел, пил всякую отраву, а в голове ползали червяки...

Дороти, ничего не говоря, погладила меня по волосам. Я продолжил:

- На самом деле, я сделал открытие для самого себя. И мне пришлось привыкнуть к нему, чтобы хоть как-то понять, в чём оно заключается.

- Какое открытие?

- Я понял, что от кошмара не сбежишь, - ответил я. – Можно выбраться из него, но... он будет ползти за тобой, лезть тебе в голову, как те чёртовы червяки. Понимаешь?

- О да, - откликнулась Дороти, вспомнив о чём-то своём.

- И я понял, - сказал я. – От кошмара нельзя сбежать. Можно только его победить.

Дороти чуть отстранилась от меня и, подперев подбородок ладонью, задумалась. С ней одной я мог говорить всерьёз, не опасаясь насмешек и непонимания. Имея в институте посредственные оценки по философии, она, тем не менее, всегда нащупывала ту мысль, что я хотел выразить.

- Разве ты не победил? – спросила Дороти в конце концов. – Ты выполнил задание, перехитрил всех и выжил. Что же тогда тебя мучает?

- Не победил, отнюдь, - я покачал головой. – Я сбежал. Чудом, едва-едва. И то, что я смог выполнить задание – тоже чудо. Мне просто повезло.

- Ты правда так считаешь? – сказала Дороти с сомнением. - И что же тогда надо было сделать?

Я усмехнулся:

- Не знаю, поймёшь ли.

- А ты попробуй.

- Ну... - я сделал жест рукой, словно указывая на что-то в комнате. - Я не должен был бояться. Не должен был находиться на волосок от гибели. Я должен был всех победить и выйти с гордо поднятой головой.

Дороти засмеялась.

- Слишком уж много ты от себя требуешь, - сказала она. Правда, упрёка в её голосе не чувствовалось.

- Скажу так, - ответил я. - У меня просто не должно быть такого чувства, будто я едва-едва выжил. Потому что это уже не победа.

- Я тебя поняла, - кивнула Дороти. - И что тогда? Вот ты выбрался, сбежал. Как бороться с этим твоим чувством?

- А вот это и есть главная часть, - сказал я. - Я понял: чтобы победить кошмар, тебе придётся вернуться в него. Вернуться, посмотреть страху в глаза и победить его окончательно. Уничтожить и плюнуть на труп.

Дороти вновь задумалась. Я вспомнил, как мы начинали встречаться: в те дни она точно так же, как и сейчас, всерьёз размышляла над моими философствованиями, а не смеялась или корчила мину. Тогда, помнится, я и влюбился.

- Ты меня не пугай, - произнесла Дороти. - Ты чего это? Решил вернуться в Тихий Рассвет, что ли?

- Не обязательно сейчас, - ответил я. - Но когда-нибудь вернусь. Во всеоружии.

Дороти странно поникла.

- Не хочу, чтобы ты туда возвращался, - призналась она.

- Я не буду специально искать драки, - успокоил её я. - Но если вдруг придётся... То убегать не стану.

- Какой же ты фаталист, - сказала Дороти. - И правда, наверное: «Хорошие парни погибают молодыми».

Я поддел её:

- Молодость позади, а я всё жив. Выходит, я плохой парень?

На этот раз Дороти улыбнулась.

- Никак нет, - сказала она. - Самый лучший, наверное, из всех.

- И ты тоже самая лучшая, - ответил я.

***

Итак, вот оно, моё тогдашнее открытие: всем нам придётся вернуться в свой кошмар, чтобы его победить. Я знаю людей, которые просто пытаются всё забыть. Они выдают это за высший дар, за высшую мудрость: дескать, надо уметь отпустить всё. Иногда эти люди берут на себя роль священников и «отпускают» таким образом себе грехи. Казалось бы, счастливые люди... Только я так и не встретил никого, кого бы это лицемерие спасло. И грехи, и кошмары преследуют этих людей, как голодные волки. А они всё «отпускают» их и продолжают мучиться дальше...

Кошмар — вещь бессмертная, он никуда не сгинет сам собой. Его можно лишь уничтожить. И здесь есть парадокс: сделать это либо очень легко, либо невозможно. Всё дело в том, что свой кошмар побеждает тот, кто стал сильнее — духовно ли, физически. А много ли среди нас тех, кто со временем стал лучше? Вот и вся дьявольская суть этого секрета: свой кошмар победит тот, кто сможет себя преодолеть... Никому другому это не дано.

Видит Бог, мне многое хотелось бы забыть. Поступить так же, как эти люди: делать вид, будто ничего не было. Притворяться, будто всё отпустил и вынес для себя урок. Только всё это ложь. Раны на душе, увы, такие же реальные, как и раны на теле – увечье получено, рубец остался и отдаёт болью. Незачем себе врать.

Но люди всё равно лгут себе. Лгут, потому что иначе придётся предстать перед фактом: ты не победил – просто этот кошмар не пережевал тебя полностью. А если ты ещё и совершил что-то грязное в прошлом, то придётся признать, что ты грязный человек. И никакое забвение тебе не поможет. Здесь нет чудесного спасения. Ты должен вернуться в тот ад и сделать всё правильно. Ты должен вернуться и победить.

***

Это не первое открытие, что я сделал на своём жизненном пути. Я хотел бы вернуться назад и поделиться тем, что обнаружил, будучи совсем ещё юным. Мне хочется думать, что это поможет тем, кто сейчас в одиночестве идёт сквозь метель к своему солнцу.

Когда мне было семнадцать, а на моей планете ещё не появились враги, я был... мечтателен. Но отнюдь не беззаботен, как полагалось бы юноше. Почему? Потому что я открыл для себя нечто, что приводило меня в ужас на первых порах.

Когда ты молод, то, словно малый щенок, дружелюбен со всеми, любишь всех, и во всех видишь только хорошее. И всегда, конечно, найдётся тот, кто постарается в тебе эти качества искоренить. Ты спросишь: почему? Чтобы научить тебя жизни? Нет. Чтобы привить тебе мудрость? Нет, хотя он скажет именно так. У него нет вменяемой причины. Здесь возможен лишь один ответ: он хочет, чтобы ты страдал. И, увы, такое желание свойственно не только злодеям из книг. Весь ужас в том, что даже внешне неплохие люди вынашивают это желание, пусть и не хотят того признавать.

Я не читал тогда ни одной книги по психологии, и потому назвал это явление сам: «закон передачи страданий». И заключается этот закон в том, что человек, переживший сильное горе, обязательно подвергнет ему своих близких. Сам того не ведая, он начинает обращаться с ними так, как обидчики обращались с ним. Если не задалась любовь, то он неминуемо обидит тем же образом свою следующую пару (а то и все остальные). Если не задалась работа, то он будет вставлять палки в колёса своим близким. Он мстит, искренне это отрицая. Мстит за свои несчастья – но не обидчикам, а самым дорогим, самым близким людям.

Так поступают не все. Но бойтесь тех, кто всё же так поступает. Уходите от них, не разговаривайте с ними. Это плохие люди. Да, они могут не иметь за собой никаких серьёзных грехов, они могут вжиться в роль «хороших», казаться «хорошими» и даже считать себя таковыми. Но не верьте их самодурству, не верьте их обвинениям. Тот, кто заставляет близких страдать – плохой человек.

Второе открытие следовало за первым, оно вытекало логически... но в силу своей наивности я сделал его значительно позже, находясь уже под куполом «Прототипа-18». Открытие это давало ответ на вопрос: а почему же люди втягиваются в «закон передачи страданий»? Мне скажут: это же очевидно – они просто мстят. Но здесь всё куда глубже. Почему когда-то неплохие люди превращаются вот в это? Куда их несёт?

Дело в том, что обиженный человек начинает считать вдруг, что перенесённые страдания дают ему карт-бланш на любые гадости, любые дурные поступки. Любая боль, душевная или физическая, причинённая другим человеком: несчастная любовь, обман, избиение, оскорбление – всё это, по их мнению, теперь оправдывает любое грубое слово, любую их подлость, любую их низость.

И самое страшное заключается в том, что всё это происходит у них зачастую бессознательно. Они ведь и вправду не вынашивают специальных планов, они никогда, даже в мыслях, не озвучивают свой мотив. Но как взглянешь на них, так ужаснёшься: словно какая-то нечистая сила заставляет их совершить всё то плохое, что когда-то совершили с ними. Но это не судьба, не дьяволовы происки. Просто, когда наступает время выбора, то голос их совести заглушает подспудная мысль: а почему это его должна минуть чаша сия, если я сам это выстрадал? И, оправдывая себя, придумывая присказки вроде «это опыт», «так бывает», «у меня не было выбора», человек передаёт своё страдание другому. И отнюдь не в педагогических целях, пусть ему и хочется так думать. Просто в самой глубине его сознания ему до ужаса противна мысль, что страдать должен он один. Бойтесь этих людей. Они с чистой совестью причиняют боль тем, кто ни в чём не виноват. Это плохие люди.

Однажды наш отряд целый месяц защищал город на одной из планет. Было много пожаров и разрушений. Не раз нам приходилось помогать разбирать завалы и спасать людей из-под руин. Там я познакомился с одним спасателем. Он был совсем ещё мальчишка, ему едва перевалило за двадцать... но волосы у него были седыми. А взгляд... Ни за что мне не забыть эти глаза, полные муки и тоски.

Впрочем, к тому времени он удачно женился и начинал оттаивать. Я много разговаривал с ним. И, когда поведал ему о своих открытиях,  спасатель с неожиданной пылкостью согласился с ними.

- Они накинут тебе на шею петлю, - говорил он. - И вздёрнут. Чтобы ты умер и стал таким же, как они.

Когда-то его пытались повесить обезумевшие люди во время голодного бунта. Так что аналогия  с петлёй не была взята с потолка.

- Но знаешь что? - спрашивал он, показывая шрам от верёвки на шее. - Я сорвался с петли! Я не стал таким, как они.

В его голосе читалась такая гордость собой, такое чувство победы, что я восхитился. Восхитился, потому что понял: плохие люди пытались убить в нём всё хорошее, пытались затянуть у него на шее петлю и сделать таким же переносчиком страданий. Но парень сорвался с петли — и в прямом, и в переносном смысле.

И нас таких много. Наш мир горит и рушится, любовь и дружба обращаются в пустой звук, нас предают и ранят. Переносчики страданий накидывают нам на шею петлю и, выбивая из-под ног табуретку, говорят: «Ничего, заживёт». А мы не сдаёмся, рвём верёвку зубами и руками. И, наконец, освобождаемся и падаем, истекая кровью, на холодную землю. Живые.

Так вот, я обращаюсь к вам — тем, кто сорвался с петли. Это слово для вас. Не позволившие себя убить, вы лежите обескровленные на мёрзлой дороге и пытаетесь собрать свою душу по осколкам. Не позвольте свету умереть внутри вас. Жизнь — самое ценное и прекрасное, что у нас есть. И оттого вы должны... нет, вы просто обязаны биться за неё, а не сдавать, словно позиции врагу. Неважно, что случилось. Не считайтесь с потерями. Просто идите вперёд.

***

Вот и всё. А что же касается вас, разносчики страданий – вас, сквозь чьи глаза глядят мертвецы... Что ж, думаю, покуда я вас оставлю, с вашей виной и фальшивыми святыми. До следующей нашей встречи – счастливо вам грешить. Но когда вы сдохнете и попадёте в Ад – а вы обязательно туда попадёте – то не удивляйтесь, когда у вашего палача окажется знакомое лицо.