Автор Пардус

Как оженился батюшка на молодухе, не стало у Маши житья совсем. А ведь наказывала ему матушка, когда помирала, чтоб выбирал себе не богатую, не красивую, а добрую! Не послушал отец. И года не прошло, как привёз из дальнего села молодую вдову. Новая  жена сразу себя хозяйкой повела. С виду ладная да статная, в шелка одетая. Падчерице ласково улыбнулась, дочерью назвала. Только Машенька-то приметила, что глаза у неё холодные! Умела суть видеть, таков дар был у девочки – от матери передался.

Поначалу вроде всё ничего шло. Хозяйство у отца большое, крепкое. И птичник, и свинарник, и овчарня. Одних коров – аж пять. Батюшка шорник знатный, упряжь его на всю округу известна, деньги в дому водятся. За таким-то хозяйством, известно, пригляд нужен. А сыновей мастеру Бог не дал, одна лишь Машенька малолетняя, девятый годок всего.  Отца дома, почитай, и не бывало. Он то на покосе, то в своей мастерской, то на торжище. Вот мачеха и развернулась, всем заправлять стала! Бойка молодуха – работников гоняет, подёнщиков шпыняет. За какой-то месяц в большое уважение на селе вошла. Бабы ей кланяются, мужики по отчеству величают. Она тоже со всеми приветлива. По-соседски всякому муки ссудить может да соли одолжить. И должок вернут в срок. С процентою, аль с услугою какой.

  Набожна мачеха, как воскресный день, в лучших нарядах в церкви она. Свечи большие ставит, истово молится да на храм жертвует. И по будним дням захаживает. Поп на новую прихожанку не нахвалится, даже в проповедях упоминал, как образчик мирского благочестия!

Набожна-то набожна, вот только Машенька давно примечать стала, что не так проста мачеха. Всё отвары какие-то варит, настойки да наливки непонятные делает. Видела девочка и травы, что та высушивает. Средь прочих, и недобрые были, зловещие! Какая ж травница станет столько белены да болиголова собирать? А ягода волчья, а паслён, а мухоморы? Для чего ей кора ивовая, конопля индейская и барбарис китайский!

  Мать Машенькина сказывала, что в их роду все женщины травницами были, со времён незапамятных. С тех времён, когда старые боги по земле ходили, когда рыбаки с водяными дружили, а в лесу заплутавшим лешие верную дорогу указывали. Всё горевала матушка, что не успела дочке знания да умения передать.  Да только, памятлива Маша оказалась, пытлива, любознательна. Наузы хитрые плела, обереги делала. Как по ягоды пойдёт, всё больше травы и корешки целебные собирает. Мачеха быстро её сноровку приметила, подольститься пыталась. То леденец ярмарочный подарит, то пряничек печатный, а то и взваром сладким попотчует. Маша леденец в болото закинула, пряник на свинарник снесла, а взвар в огороде выплюнула. Из болота лягушки повыпрыгивали, в огороде здоровенный чертополох вырос, а хряк, пряничка отведавший, загородку выломал и в неведомые края убежал!

Ещё была в доме кошка Муська. Пушистая, полосатая, глазастая – чистая баюниха! Мачеха кошку невзлюбила, покрикивала, из дома гнала. Только без кошки в большом хозяйстве нельзя, не то мыши заедят. Прыгнет Муська с подловки в горницу, сядет в уголочке, да слушает тихонько, о чём мачеха с Машиным батюшкой беседуют. А после пойдёт и всё девочке намурлычет. А мачеха-то отцу песенки сладкие шепчет, уму-разуму учит, да наливочку подливает. Уговаривает дело расширить, мануфактурию открыть. Советует винокурню учинить да трактир у дороги поставить. Батюшка затылок чешет, наливочку пьёт, а мачеха и дальше речи свои ведёт. Говорит, что деньги в рост давать – не грех вовсе, а рачительность, что копейка – во всём старшина, а рубль – царь!

  Батюшке такое в новинку. Трудом да умением он капиталы приобрёл, всё думает, бороду поглаживает да наливочку попивает.

  А Маша с Муськой, погорюют, повздыхают, да и в лес идут. Коренья собирают, песни поют старинные, с деревьями вещими беседуют. Хорошо им вдвоём, привольно, а только, хочешь не хочешь, а домой вертаться надо! Дома мачеха как глянет, словом приветит, а на девочку будто ветром морозным повеет. Ясно стало новой хозяйке, что не склонить ей Машеньку к приязни, не сделать своей помощницей. И замыслила мачеха недоброе. Стала она отцу жаловаться, что мол, тяжко ей дышать в доме, не иначе как порча наведена. Оттого не может она родить ему сына-наследника.  Вздыхал батюшка, лишь руками разводил. А мачеха всё наливочки ему подливала.

  Вскоре намурлыкала кошка Муська девочке, что мачеха уже и на мать Машенькину напраслину возводит. Будто бы та ведьмой была, старым идолам поклонялась, с чертями зналась, оттого и порча в дому поселилась. Оттого и уставать стал мастер пуще прежнего, оттого и упряжь хуже покупают, оттого и соседи их двора сторонятся.

  Вздыхал батюшка, головой качал, наливочку сладкую попивал. А вскоре и впрямь подметил – неладное творится. То купец его на ярмарке обсчитал, то кожу гнилую подсунули, то две коровы в одну ночь пали. Узнала про то Машенька, взяла лукошко, будто по ягоды идёт, а сама стала искать камни заветные. Народ сказывал, что в тех камнях сила великая сокрыта.

  А мачеха всё не унимается. Уже и на дочку родную отцу клевещет. Говорит, будто сила ведьминская от матери к Машеньке передалась. Оттого, мол, вся порча колдовская дом охватила. И не будет ни здоровья, ни прибыли, ни сына-наследничка!  Батюшка всё вздыхал, кручинился, но когда после наливочки сладкой хлебнул настойки горькой, полынной, – решился таки.

  – Отвезу я в лес дремучий дочку, – говорит он. – Коль съедят её звери дикие, не будет на мне греха, на всё воля Божья!

  Улыбнулась мачеха да расцеловала мужа жарко. Вышел отец на двор, где Маша с кошкой беседовала, да велел в дорогу собираться.

  – Как скажешь, батюшка, так и сделаю, – поклонилась отцу девочка, – только кошку мою не забижайте да со двора не гоните!

 Увёз мастер дочку в леса дремучие, в чащи тёмные, велел ей с воза сойти да грибов-ягод насобирать, а сам уехал потихонечку. Домой вернулся сам не свой. А мачеха его встретила нарядная, в бусах да монистах, в светёлку увела, наливкой да настойкой попотчевала. А как ночка наступила, обнимала его горячо, шептала речи волшебные.

  Как утро пришло, встал батюшка – туман в голове. Ничего не помнит, будто потерял чего, а чего именно – не знает. Вдруг, откуда ни возьмись, кошка Муська! Мурлычет, о ноги трётся, на двор зазывает. Вышел мастер на двор, глянь – колода, где дрова рубят, не на месте стоит. А на колоде полено здоровенное.

  – Что-ж за непорядок-то! Дров надо бы нарубить да печь истопить! – взял он топор, да как рубанул полено, так в небесах будто молния сверкнула. Глядит мастер, глазам не верит. Лежит заместо колоды его молодая жена, а рядом голова отрубленная. Только не молодое лицо, а старушечье. Глазищи злые, жёлтые, с клыков кровь капает. Тут пелена со взора его и спала. Понял батюшка, что по ведьмину наущению отвёз дочку родную на смерть лютую, и заплакал горько. А кошка Муська всё рядом вертится, мурлычет да мяучит, хозяина в конюшню ведёт.

  – И то верно, кисонька, – мастер воскликнул, – может, жива ещё моя Машенька? Поеду быстрей, спасу её! А коли нет, так хоть косточки соберу да по-людски похороню!

  Запряг он в возок коней и помчался ветра быстрее, а кошка рядом сидит, дорогу указывает. Вот приехали они в чащу дремучую. Идёт мастер, а кошка впереди бежит. Вышли на полянку, а там – диво-дивное! Лежит посерёдке медведь огромный, а на спине у него Машенька сидит, живая, невредимая! У ног её серый волк, за спиной лиса рыжая. И много всякого зверья да птиц вокруг. Все ей угождают, яствами лесными одаривают, любые повеления исполняют. Повалился мастер дочке в ноги, стал просить прощения.

  – Не кланяйся ты мне, батюшка, не проси прощения! – говорила ему Машенька. – Ты злой ведьмою околдован был, зельями дурными отравлен. Нет у меня обиды! А поклонись ты лучше зверям да птицам лесным! Они меня с честью приняли, песни мои слушали да свои мне пели. Они меня от ночи тёмной, холодной оберегали, с русалками лесными знакомили, учили рассвет встречать, встречать честно, как наши пращуры!

  Кланялся тут мастер медведю бурому и волку серому, кланялся лисе рыжей и зайцу русому, кланялся барсукам, белкам, ежам и всем птицам лесным. А трижды поклонился верной кошке Муське – честь ей и хвала!