“Нерожденные” маленькие красные существа с мозгами, которые работают в проклятой темноте, начиненные ненавистью и жестокостью…

 Рэй Брэдбери  «Крошка-убийца»

         В истории Хангри не было более кровавых времен, чем при правлении королевы Эсмеральды. На отдаленный северными землями город прекратились набеги скифов и гуннов, вторжения которых прежде несли бесчисленные разрушения и разорения. Не имеющие святости дикари и те ужасались от изощренных пыток и казней, которые не могло выдумать даже самое больное воображение, а исходило только из мрачных глубин преисподнии. По периметру весь город был окружен частоколом из кольев, с насаженными на них телами людей и животных. Какие-то трупы уже сгнили и превратились в скелеты с лоскутами одежды, другие частично были обглоданы лесным зверьем. По измученным позам и лицам, сохранившим страдальческое выражение, угадывалось, что острые клыки срезали плоть с еще живой жертвы. Кое-где слышались слабые стоны истерзанных, но пока живых людей. Обмотанные колючей проволокой и прибитые гвоздями к столбам тела, пронзенные до самых костей металлическими шипами, уже не чувствовали боли. Лишившись рассудка, они больше не молили о быстрой кончине. И эти живые мертвецы были лучшим наглядным примером, отпугивающим даже самых жестоких варваров. Кочующие племена, теперь только почуяв смрад почище Гееннского, что прежде распространялся за окрестностями Иерусалима, за много верст обходили владения королевы Эсмеральды. Королевы, которая царствовала на троне всего лишь три года и за столь короткий срок превратила в прошлом процветающий город в ад на земле. И никто из жителей не смел покинуть проклятый град, так как отпечаток проклятия на века сохранился на челе их. Куда бы они ни бежали, везде настигала их рука Дьявола, которой правила королева Эсмеральда. Королева, жестокости которой могли позавидовать самые безжалостные тираны. Королева, которая еще ведь даже не родилась на свет.

       Заканчивался третий годовалый цикл беременности принцессы Аслауг, и со дня на день дева должна была разродиться кровавой королевой. Поэтому будущую роженицу заперли в верхних покоях дворца, где не было окон, а единственную неприступную дверь охраняли монахи ордена Уробос, которые ждали рождение королевы подобно Второму пришествию. Только грядущее пришествие отнюдь не знаменовалось божественным началом.

       Три года назад епископу Дерроу было явлено во сне видение, что дева королевских кровей, не зачавшая, понесет семя и три года останется на сносях, а младенец уже в чреве начнет свое жестокое правление. И призрачный голос прорек, что это и станет началом Великого конца, когда тьма начнет сгущаться над миром. А он, Дерау, во главе ордена станет хранителем нерожденной Королевы вплоть до ее появления на свет. И зловещее пророчество сбылось. В утробе тринадцатилетней принцессы зародилось сатанинское отродье, хотя сама Аслауг была девственна, чиста и непорочна. Но девушка и не была матерью развивающемуся в ее матке зародышу зла, она стала всего лишь носителем, исполняла роль регентши, временно свершавшей волю королевы. И прежде добрая благочестивая девочка понесла проклятие ада. И первое, что совершила Аслауг, узнав о беременности, убила всех своих близких: отца, мать, двух братьев, а девятилетней сестренке разорвала горло и выпила всю ее кровь.

       И вкус крови Королеве понравился. Она стала требовать еще. Монахи ордена Уробос начали приносить в покои Аслауг мертвых детей, с кровью которых начинался ее утренний рацион. Но чуть остывшая и уже начавшая сворачиваться кровь оказалась не так вкусна, как кровь еще дышавшей жертвы. Тогда во дворец стали приглашать молодых девушек, с которыми Аслауг какое-то время было интересно поболтать и посмеяться, так как сама она все равно оставалась девочкой-подростком, хоть и обремененная дьявольской ношей. Но после неумолимая жажда Королевы брала вверх над детской безмятежностью, и Аслауг впивалась зубами в горло девочкам, а длинными заострившимися ногтями разрывала их грудь, чтобы сжать в ладонях и почувствовать тепло еще бьющегося сердца.

       Семьи детей, которых приносили в пищу королеве Эсмеральде, пытающиеся спасти своих чад от ужасной участи, полностью вырезали вместе со всем домашним скотом, кошками, собаками и прочей живностью. Из их тел и состояла городская ограда, которая стала для вандалов и прежних разорителей лучше и неприступней любой крепости.

       Но жители Хангри не были столько многочисленны, чтобы только их телами возводить стену вокруг города да кормить Королеву. Поэтому монахи Уробос, которые были и городской властью, исполняющей указы королевы, и воинами, совершали набеги на близлежащие города, чтобы привести оттуда новых пленных людей. Только со времен правления Эсмеральды городов в округе становилось все меньше и меньше, отчего монахи вынуждены были продвигаться от своей северной епархии все дальше и дальше на юг, чтобы после кровопролитной битвы опустошить очередное поселение. И Дьявол шел за ними вослед. Часть людей они убивали, остальных брали в плен и всего лишь две-три потери со стороны проклятого ордена – ордена, для которого анафема казалась бы только божеской милостью.

       Второй день как у принцессы Аслауг отошли воды. Продолжительные схватки причиняли ей неимоверную боль. Только эта боль была всего лишь началом мучений девушки. За три года плод в ее чреве так разросся, что не сможет пройти путем, предназначенным для рождения. Аслауг в болезненных муках представляла, как крохотные пальцы с острыми когтями разорвут ее изнутри, дабы миру явилась Королева. И умирать она будет в мучительных судорогах, изливая поток крови, которой вместе материнского молока и вскормит рожденное исчадие. Но Аслауг уже смирилась. Ведь что стоит жизнь принцессы по сравнению с могуществом Королевы?

       Аслауг заперли в комнате без окон на верхнем этаже дворца, специально приготовленной для рождения Эсмеральды. У дверей стояла стража, и внутрь никто не смел войти, даже Дерроу, предводитель ордена, так как рождение Королевы должно быть непостижимым таинством для всех смертных. Единственная свидетельница – многострадальная роженица, которая не по своей воли навсегда лишилась божьей благодати, – и та, умирая, станет лишь первым глотком жизни младенцу ада.

       Но все же Аслауг не была единственным человеком в запертом помещении. К трем жертвенным столбам напротив ее кровати привязали и оставили с ней трех девушек. Животы у них, так же как и у принцессы, набухли для предстоящих родов. Все три девушки пребывали на последнем сроке беременности, но разродиться им уже никогда не суждено. Их кровь и нерожденные младенцы предназначались для вскармливания Королевы, пока она набирала в утробе силы для появления в мире.

       Одна из страдалиц, потеряв сознание, делала последние в своей жизни вздохи. Живот ее был разорван. Из зияющей смертельной раны пульсирующим потоком текла по ногам на пол темно-красная кровь. На кровати, окрасившейся бурым цветом, принцесса Аслауг держала в руках окровавленного младенца. Он лишь один раз успел шевельнуть ручкой, прежде чем зубы разорвали его плоть. И принцесса с наслаждением, которое передавалось ей от Королевы, принялась откусывать большие куски от ребенка. Маленькие еще несформировавшиеся косточки хрустели у нее на зубах. Ужасный звук. Благо мать уже не могла слышать этого кошмарного чавканья, но две другие невольницы с ужасом взирали на кровавый пир Аслауг. Одна из них уже повредилась рассудком и, казалось, что из заткнутого кляпом рта, она начала напевать какую-то неблагозвучную мелодию. Тара, напарница по несчастью свихнувшейся девушки, даже немного позавидовала ей. Как бы и она сейчас хотела лишиться рассудка. Выткнуть себе глаза и проткнуть барабанные перепонки, чтобы больше не видеть и не слышать той кошмарной сцены, развернувшейся перед ней. От увиденного к горлу подступила рвота, но крепко завязанный рот не позволял извергнуть содержимое желудка. И тогда Тара понадеялась захлебнуться собственной блевотиной, чтобы больше не быть свидетельницей каннибализма. Она подавилась и зашлась глухим кашлем, насколько позволил ей кляп. Высшие силы частично услышали ее мольбы, и от удушья Тара ненадолго потеряла сознание.

       Полная темнота беспамятства была единственным спасением от кошмарной реальности. Таре казалось, что время с неимоверной скоростью возвращалось назад. Пять, десять лет. И вот она снова маленькая девочка, бегающая по лугу и собирающая цветы. Потом девочка отдаст их маме, и та научит ее плести венки. Добрая, любящая мамочка, которую безжалостно убили вместе с мужем Тары, перед тем как беременную девушку связали и увели в проклятый дворец королевы Эсмеральды. И даже в бессознательном состоянии из глаз Тары полились слезы. Еще несколько лет пронеслись в обратную сторону. И теперь Тара – малышка в колыбели с ярко-зелеными глазами. Глядя на ребенка, все умилялись, говорили, что такой красавице не иначе как суждено стать принцессой. Принцессой, которой будет предназначена всего лишь кормом для безжалостной Королевы. Два года, как две секунды, вновь перевели стрелки несуществующих часов назад. Тару опять поглотил мрак. Никаких мелькающих образов прошлого, ничего, лишь вездесущая темнота и еще стук – ритмичный стук бьющегося сердца. И Тара поняла, что она вновь в утробе матери. Разнеженная теплом и уютом она зашевелила ножками. И в это же самое время почувствовала, как ребенок в ее животе тоже зашевелился. Тара ощутила неразделимую связь со своим малышом. Вся светлая память, промелькнувшая в обратном порядке перед ее глазами, передалась и ребенку. И дитя, кровь которого скоро должна насытить рождающуюся Королеву, решило сопротивляться предназначенной для него участи. И, зачерпнув энергию из потаенных источников божественного бытия, сила иного предназначения передалась от ребенка к матери. И Тара открыла глаза.

       Кровавая реальность тут же предстала перед ее глазами. Оставшаяся с ней девушка за время беспамятства Тары уже была убита и выпотрошена чудовищным образом. По обнаженным ногам текли ручьи крови. А принцесса Аслауг стояла перед трупом на коленях и по-кошачьи вылизывала разорванный пах мертвой девушки. От малютки осталось только одна голова, лежащая среди других останков на кровати. Маленькие глазки были открыты и, словно о чем-то умоляя, смотрели на Тару. И девушка могла бы вновь лишиться сознание или же вообще рассудка, что было для нее желательнее всего несколько часов назад, но сейчас, когда ей овладели новые еще неизвестные и неведомые чувства, разрывающее сердце, зрелище только придало Таре силу к сопротивлению. И, напрягая связанные за спиной руки, она почувствовала, как прежде тугие узлы начали ослабевать. Еще несколько рывков и девушка сможет освободить правую руку, петля вокруг которой уже значительно растянулась. Главное, не торопиться, чтобы этого не заметила Аслауг.

       Но не самой принцессы боялась Тара, а только то зло, которое нарождалось в ней и должно скоро вырваться на свет, тем самым убив и невиновную в этом Аслауг. Ведь Тара помнила ее еще маленькой девочкой, когда правителем Хангри был ее отец. Старый король прослыл слишком бесхарактерным и совершенно не умел управлять городом. Отчего на Хангри, богатый драгоценной рудой, постоянно нападали соседи, обогащавшиеся только благодаря хангриянам. А так же постоянные набеги варваров приносили все новые и новые разрушения. Несладко жилось горожанам и в те года, но сейчас они казались лучшими временами для города. И никто не мог сказать, ни один мудрец не смог высказать, почему именно на Хангри опустилось проклятие – проклятие в невидимом облике королевы Эсмеральды. И почему именно Аслауг, одна из самых добрых и милых девочек, понесла в своем чреве погибель.

       Принцесса закончила кровавый пир и улеглась на кровать среди мелких оставшихся от младенцев косточек. Ей требовалось вздремнуть, пока Королева наслаждается только что выпитой кровью. Схватки в это время прекращались, и Аслауг могла спокойно уснуть. Роковой час приближался. Уже сегодня она должна была родить.

       Как только принцесса провалилась в крепкий сон, Тара со всей силы дернула правую руку. Узел растянулся настолько, что кисть легко вылезла из петли. Теперь она уже могла извернуться так, чтобы дотянуться головой до левой руки. Тогда с помощью зубов и освобожденной правой Тара принялась за оставшийся узел. Она кусала и выкручивала его. Узел был завязан несомненно туже, но все равно через некоторое время начал ослабевать и он. В голове пульсировала одна-единственная мысль: выжить необходимо любой ценой, выжить и спасти своего малыша. А как и почему один из узлов оказался так ненадежен, что она смогла (а другие нет) высвободить руку, Тара не задумывалась. Возможно, потом, если останется в живых, она вспомнит об этом и прикинет в голове варианты. Бог ли тогда был на ее стороне и послал своих ангелов ослабить петлю? Или же какое-то неведомое провидение? А может, монах недобросовестно потрудился над одним из узлов, и в этом повезло именно ей? А может… Дерроу специально крепко не затянул веревку на ее правом запястье? Но все эти мысли овладеют Тарой потом. Сейчас же она, скинув путы с себя, решила обездвижить принцессу, пока та спала. Какие сны могла навевать ей Королева, когда спящая принцесса причмокивала, как маленький ребенок. Глаза подергивались под веками, ей снился сон. И принцесса беззаботно улыбалась.

       Сначала Тара обмотала ноги Аслауг и привязала их поручням кровати. Руки принцессы были сложены под головой, отчего Тара и не занялась ими в первую очередь, боясь разбудить ее. Но теперь, когда Аслауг уже была хоть частично обездвижена, девушка попыталась вытянуть из-под головы ее руки. Та недовольно забурчала, но сон ее нарушен не был. Принцесса просто повернула голову. И эта поза позволила Таре накинуть петлю на левую руку. Но в следующий момент, когда она уже приготовила веревку для другой руки принцессы, тело Тары сжалось от невероятного спазма боли. По ногам потекло. И новая схватка заставила Тару выронить веревку и упасть на пол. В это время пробудилась Аслауг.

       Почувствовав себя обездвиженной, принцесса в ярости задергалась. Крепкие узлы выдержали первый натиск, а вот поручни кровати немного затрещали и прогнулись. И если бы сейчас удача окончательно покинула Тару, то они бы непременно сломались. Но высшие силы все же не оставили задачу, уберечь мать с малышом, предназначенных в жертву исчадию. Поручни прогнулись еще чуть-чуть и зафиксировали свое положение. Больше никакая сила, даже передаваемая Аслауг от Королевы, не могли заставить их переломиться.

       Тогда принцесса свободной рукой попыталась дотянуться до скрюченной у кровати Тары. Девушку несвоевременно пронзали схватка за схваткой, но сквозь пелену в глазах она заметила тянувшуюся к ней руку. И, превозмогая боль, нашла в себе силы, чтобы отползти в противоположный от кровати угол, где она могла оставаться в безопасности, если не лопнут веревки, удерживающие Аслауг. Или до тех пор… (Да, об этом она даже и не подумала. ) До тех пор, пока не откроют дверь и не зайдут монахи сатанинского ордена. Тогда ее жизнь и жизнь возможно уже рожденного ребенка все равно прервут. Пока она лишь отсрочила две неминуемые смерти.

       Аслауг же стонала, рычала, выкрикивала проклятия, извиваясь червем на кровати. И тут почувствовала жажду – жажду проголодавшейся Королевы. А Королева никогда не просила, не клянчила, она требовала. И неважно, что ее рабыня (именно ей и была для Эсмеральды принцесса) обездвижена и не может дотянуться до жертвы. Всё это Королеву совершенно не волновало. Ей требовалась кровь.

       Чувствуя недовольство и ярость Королевы, Аслауг остановила проклятия, которыми обливала Тару, и принялась умолять девушку, чтобы та развязала ее.  Тогда, говорила она, что позовет монахов, и те дадут утолить голод, а ее же, Тару, отблагодарят за спасение Королевы. Тара не внимала ее просьбам. И даже если бы ее и смог разжалобить умоляющий, дрожащий голос принцессы, от непрекращающихся болевых спазмов она все равно не могла встать. А когда боль на короткое время отступала, в голове Тары звучали слова Аслауг о том, что монахи дадут утолить голод. И перед глазами сразу же возникала другая несчастная девчушка. Если даже Тару и вправду оставят в живых (в чем она крайне сомневалась), она все равно не смогла бы с этим жить. И, собрав всю свою оставшуюся мощь, громко выкрикнула и вложила в одну фразу всё проклятие мира:

       – Пошла к дьяволу, тварь!!!

       Естественно, это обращение было не к самой Аслауг, которую Тара даже при нынешнем состоянии жалела за доставшуюся участь – девочка ее не выбирала. Тара кляла королеву и орден, который так преданно служил Сатане.

       Голод Королевы больше не требовал отлагательств. Аслаг поняла, что больше ничего не добьется ни угрозами, ни умоляющими просьбами в агонии зажмурила глаза. Свободную руку она поднесла ко рту и зубами разорвала вену, чтобы насытить Королеву собственной кровью. Напившись, Эсмеральда захотела плоти. Тогда Аслауг голодным хищником вцепилась в свою руку и принялась зверски рвать на ней мышцы, пережевывать и снова кусать. Боли принцесса уже не чувствовала, ей передалась эйфория трапезничающей Королевы. Аслауг один за другим откусила пальцы, но в не силах разгрызть косточки, обсосав выплюнула их, и принялась сгрызать кожу с локтя.

       Новый спектакль предстал перед Тарой. На время она даже забыла о собственной боли или же ребенок внутри нее обомлел от мерзостного зрелища, которого он видел глазами матери. Но затишье продлилось недолго. И вдруг Тара почувствовала, что матка ее открылась, и тазобедренные мышцы начали выталкивать из нее ребенка.

       Аслауг вздрогнула, замерла, прекратив самопоедание, и издала такой дьявольский крик, от которого могли содрогнуться все боги и бесы. И так раздувшийся живот распухал все больше и больше. Принцесса задыхалась от воплей, голос ее сорвался, охрип, и из горла полилась кровь. В долю секунды живот ее разорвало, как лопнувший шар. Принцесса издала последний булькающий звук и навсегда умолкла. Но крики Аслауг заменились пронзительным и мерзким рёвом существа, наполовину вылезшим из нее.

       В это же самое время гнусный ор чудовища заглушил самый милый для роженицы плач родившегося ребенка. Адское исчадие и прелестное чадо Тары появились на свет в один и тот же миг.

       Дверь комнаты распахнулась. Дерроу с точностью до секунды знал рождение Королевы, но увиденное зрелище несколько застопорило его, и он, удивленный, замешкался на пороге. Переводил взгляд с кровати, где истошно визжало отвратительное существо, на плачущего розового младенца Тары. На такую развязку он мог только надеяться, не затянув крепко один узел на руке девушки, но в полной мере не ожидать подобного исхода. Девушка спаслась и тоже разродилась в назначенный миг, как некое светлое облако из сна и предсказывало ему. Последние несколько дней ему снилось это белое облако, настолько чистое и светлое, полное противоположность тому, черному, которое три года назад ему предрекло жестокое правление Королевы. Но, сотворив множество богомерзких дел, белое облако посулило Дерроу, что он еще сможет очиститься, если все сделает правильно. И вот девушка выжила и ее ребенок тоже. Необходимо было еще одно совпадение.

       Монах захлопнул дверь и достал из-за пояса нож. Медленно он начал подходить к лежащей на полу Таре, обнимающей ребенка. Губы его шевелились, словно он раз за разом повторял одну и ту же спасительную молитву. Подойдя с ножом наперевес к девушке, он увидел отчаянную мольбу в ее глазах.

       – Пожалуйста, – слабо прорыдала она, – не убивайте ЕЁ.

       Её? Дерроу отстранил слабые руки Тары и взглянул на ребенка.

       – Девочка, – выдохнул он и перекрестился, чего не делал уже три года. Потом поднес нож к малышке. Тара попыталась закричать, закрыть собой дитя, но сил у нее больше не было. Ей оставалось лишь беспомощно смотреть, как блестела острая сталь приближающегося лезвия. Но Дерроу, не коснувшись тела малышки, перерезал пуповину, до сих пор соединяющую ребенка с матерью.

       Тара, осознав, что ее дитя в безопасности, прижала девочку к груди и с благодарностью взглянула на Дерроу – Дерроу, который стал причиной всех ее страданий. Монах же обернулся на отвратительное существо, до сих пор выкарабкивающееся из живота принцессы Аслауг, и направился в сторону кровати.

       Одной рукой, взяв за шею родившееся чудовище, на царствие которого рассчитывал Дьявол, Дерроу вытянул его из тела принцессы. Держа его перед собой, монах пристально вгляделся в змеиные глаза существа, которое невозможно было назвать девочкой, хотя все половые признаки указывали именно на это. Уже на первой стадии существования Королевы он увидел в ее глазах бесчисленные разрушения и смерть, смерть, кругом одна смерть. Что же будет, когда это отродие подрастет? Тогда Дерроу отложил нож в сторону и, сжав голову чудовища в ладонях, со всей силы сомкнул руки. Череп хрустнул и разломился, выплеснув наружу мозги Королевы Эсмеральды, которые потекли между пальцев монаха.

       Отбросив в сторону, как сломанную куклу, безжизненное тело монстра, Дерроу снова подошел к Таре и попытался отнять у нее ребенка. Тара сопротивлялась изо всех сил, не собираясь отдавать малышку в руки человека, принесшему ей столько страданий. Только на борьбу с крепкими руками монаха ослабевшая девушка уже была не способна. А когда он миротворно нежным голосом промолвил: «Пожалуйста! Доверься мне!» Тара отдала девочку Дерроу.

       Монах , словно любящий отец, прижал малышку к груди и направился в сторону двери. Он вышел, оставив массивную дверь открытой. Из ее проема Тара отдаленно услышала многочисленную суету и выкрики. Потом же отчетливо, словно из самой головы, раздался громогласный голос Дерроу:

       – Пророчество сбылось! Приветствуйте рождение королевы Эсмеральды!

       А следом многочисленный хор толпы:

       – Да здравствует королева Эсмеральда!!!

       Сознание Тары медленно уплывало. И, проваливаясь в глубокую ночь, Тара отголоскам эха сквозь мрак слышала, как восхваляют ее дочь.

       – Да здравствует королева Эсмеральда!!!