Спокойно миновав ключевые стадии объемности, кинематограф вышел в реальность и осторожно огляделся по сторонам. Вот сидит режиссер. Будущее, которого кинематограф в молодости не представлял, подарило режиссеру новые методы, готовые оживить всеми обожаемое искусство. Фильм - «пленка» по значению слова, перейдя в цифровую реальность, утратил целлулоидную подложку, чтобы дать себя намотать на бобину реальности.
Мир обожает этого змея, обвившего бесконечным телом материки. Режиссер надевает шапочку из фольги и стучит дирижерской палочкой по пюпитру.
- Начнем!

Он наводит указку на пиар-мастера. Тот послушно закрывает глаза. По всей Земле проносится зов: «Сегодня вечером будет сеанс драмы «Постапокалипсис на руинах Нью-Йорка»!» И люди выбегают из домов, чтобы узреть все своими глазами. Билетеры едва успевают раздавать кусочки бумаги тем, кто Увидит. Режиссерская палочка направлена на мастера-оформителя. Последние билеты исчезают в ладонях запоздавшихся кинозрителей. Перед глазами тех, кто с билетами, возникает заставка, а остальные уныло идут домой.
Реальность преображается. Здесь больше не славный город Задрюпин-Уж, герой вчерашней ярмарки шоколадных медалей. Кругом – старый, древний, доисторический и доземной Нью-Йорк. Оштукатуренные, разукрашенные - словно пряники - стены превращаются в куски серого вещества (как его там называют?) с железяками и ребристыми палками (как их там называют?), торчащими во все стороны. Жители, что не зрители, недовольны: везде пылища, нет света, а пока сеанс не закончится, даже не на что посмотреть. За окнами, светясь счастьем, летают обладатели просмотровых билетов – куда только ракурс не занесет! (Режиссер одобрительно смотрит на оператора).
После сеанса, рассматривая восстановленные по мановению волшебной палочки улицы, кинематограф радостно замечает падающий с небес «Оскар». Ближе, ближе… сейчас он его поймает… Но волосатая кисть режиссера перекрывает обзор и уносится через пять секунд в синие сумерки с золотой статуэткой.
День за днем, год за годом – все та же история. Кинематограф служит, кинематограф ходит по городам, кинематограф завоевывает сердца зрителей… Почести не ему достаются. Не придумали еще награды за кинематограф. Только за лучший фильм. Этот последний самодовольно подмигивает усталому, выдохшемуся искусству.
Так вышло, что кинематограф был прямо вынужден завоевать этот крошечный мир. Превращая реальность людей в реальность идей, он то тут то там оставлял необходимые ему атрибуты. Здесь - «забытый» провод, там – боеголовка, а тут – инопланетянин в анабиозе. Все происходило легко и быстро. Завоеватель выбрался из-под режиссерской власти, захватив дирижерскую палочку, дабы самому указывать наивным фильммэйкерам что и как надо делать.
Он изменил города, опутав их проводами, ведущими с континента на континент. Где прячутся концы этих проводов, никто не мог сказать. Он диктовал людям волю устами несуществующих инопланетян. Он управлял режиссерами и актерами, всеобщей точкой зрения и сюжетными поворотами. Мировой змей получил все, что ему было надо.
Не обходилось без сопротивления. Мелкий артхаус – противная организация без определенного штаба и места жительства, то и дело всаживал фильмы-булавочки в шкуру змея. Иногда это можно было проигнорировать, но временами, когда артхаусники доставали вконец, кинематограф дрожал от неприязни, устраивая землетрясения, и зрители, опасаясь разрушенных устоев, накидывались на артхаусников толпой. И в королевстве Синематория заново устанавливался мир и благоденствие. И так было до тех пор, пока будто в сказке не явился рыцарь с ржавым мечом.
- Прювет! – поздоровался рыцарь, приподняв островерхий шлем, похожий на режиссерскую шапочку из фольги.
Кинематограф зевнул, ожидая продолжения.
- А я к те за делом.
- Говори, рыцарь! – благодушно отвечал змей.
- Я не рыцарь.
- Ну богатырь.
- И не богатырь.
- Говори, не тяни за хвост.
- Тебе не интересно, кто я?
- Нет, - фыркнул змей, подняв ураган в штате Колорадо, унося там с картошки одноименных жуков. – Я и так вижу: артхаус очередной.
- А за «артхаус» ответить можно! – рассердился рыцарь-богатырь (пока будем звать его так – пока сам не представился).
- Да что ты за мелочь пузатая?
Наперев пузом на змея, рыцарь-богатырь объявил под звук медных труб:
- Я – великий и неповторимый Кинематограф города Уж-Задрюпинска!
- Задрюпин-Ужа, - поправил кинематограф. – Заметь, я на заглавную букву не претендую.
- Кто-то же должен. А теперь слухай, змей проклятый буржуйский: буду я перечислять свою родословную и славные подвиги предков, пока не загнешься.
Без паузы и без передышки пошел он перечислять кто да что в его роду снял, и какими фильмами мир был обязан его предкам в эпоху целлулоида. В конце концов, змей загнулся, потом разогнулся и выплеснул вопрос прямо на голову задрюпинского Кинематографа:
- А сам-то ты что наснимал?!
О… лучше бы он этого не говорил! Стала реальность крутиться колесом, показывая картины с логотипом киноконцерна Задрюпинский Уж – и пошла ломаться гармония, тщательно созданная кинематографом-змеем. Сначала исчезла логика, затем ушла музыка, зато набежало банальщины – гнать некуда!
- Ну а теперь… - объявил Кинематограф полузадушенному кинематографу. – Будем смотреть мои фильмы о фильмах, чтобы потомки твои и мои знали, как я эти шедевры делал.
Змей заорал благим матом, затряс континенты и в море пополз. Тут довольный задрюпинец его хвост на руку намотал и напоследок дернул! Закончив подвиг, взошел он на самую высокую гору и обратился с речью к народам Земли:
- Освободил я вас от чудовища, поглотившего вашу реальность. Буду теперь царствовать над вами, и как только увижу ложь фантазийную, науку несообразную, да морали прямой отсутствие – так подниму я вот этот меч…
Не сумел он закончить речь: покраснела гора, словно пламя кровавое на нее потекло, словно лава горящая понеслась по склонам. Тем не менее, помидоров и с целой Земли всем желающим не хватило.