«У меня нет больше сил», - думала Оксана, собираясь домой.

Дрожащими пальцами, сложив мольберт и карандаши и, резко потянув на себя сумку, женщина опрокинула ее прямо на брусчатку.  Листы, на которых были изображены портреты молодых людей и мальчиков, разлетелись по серым камням.

- Давайте я вам помогу, - проходившая мимо рыжеволосая девушка, присев, стала собирать листы. – А вы очень красиво рисуете, - искренне похвалила она, разглядывая портреты.

- Пишу, - не очень приветливо отозвалась художница, вырывая из рук девушки зарисовки. – Это называется писать, а не рисовать. И спасибо вам.

- Ах, да, - смущенно выдохнула  та. – А почему вы не отдали портреты владельцам? Им, что не понравилось, как вы их нарисо…, ой, написали?

- Да, к сожалению, не понравилось.  И извините, я очень спешу. Еще раз спасибо за помощь, - надев солнцезащитные очки, Оксана быстрым шагом направилась к автомобильной стоянке.

Девушка расстроенно смотрела вслед удалявшейся женщине.

- Ну, надо же! Такое талантливое исполнение и люди на них, как живые. И не понравились… Ничего не понимаю.

Приехав домой, Оксана, стараясь ступать тихо, прошмыгнула в свою комнату.

- Оксана-а! – раздался сверху скрипучий старческий голос. – Я слышал, как ты пришла. Не прячься.

- Иду милый, - выкрикнула та в ответ, и, смотря на себя в зеркало, постаралась натянуть на лицо беспечное выражение. Получилось  очень слабо. А если быть честной, то совсем не получилось.

Быстро поднявшись  на второй этаж, Оксана зашла в комнату мужа.

Мужчина лежал на кровати, бессильно откинувшись на подушки. Высохшее тело, изборожденное морщинами лицо, тяжелое дыхание… Муж Оксаны  был очень стар и немощен.

- Ну, что там у тебя сегодня? -  протянул он костлявую руку.

Оксана подошла к кровати и положила на впалую грудь стопку портретов.

- Так, посмотрим, - старик начал очень внимательно проглядывать каждый рисунок. – Мало, мало! Этого очень мало! Сколько тебе нужно написать этих жалких рисунков!? Я тебе говорю, берись за большие портреты. Времени на это уходит больше, но и дают они намного больше. Ты же знаешь об этом.

- Стас, я не могу, - прошептала Оксана.

- Почему это?

- Посмотри на мои руки, - женщина вытянула вперед руки с раздутыми суставами. – Мне очень тяжело рисовать.

- Тоже стареешь, - вздохнул мужчина. – Значит, пиши портрет женщины и забирай все себе. Потом начнешь писать мужчин. И быстрее, а то я долго не протяну. Когда доноры умирают, то и наше время начинает бежать в два раза быстрее. А когда мы последний раз писали?

- Лет сорок назад, - стараясь не смотреть на злое лицо мужа, ответила Оксана.

- Вот именно! – прокряхтел муж и закашлялся. – Все наши доноры уже на том свете. Ксаночка, ну соберись, дружочек.  Когда ты первая слегла, и я все сделал, чтобы тебя вытащить.

«А может, и не надо было меня вытаскивать», - подумала женщина, а вслух сказала:

- Хорошо Стас, я постараюсь. Ты же знаешь, сейчас мало кто заказывает портреты. Фотки, интернет, селфи…

- Не говори мне этих идиотских  слов, - поморщился Стас. -  Ищи. И ищи моложе.  А то какой  в этом толк, - проговорил он и закрыл глаза.

 «Уснул, - печально подумала Оксана, спускаясь на кухню. – Даже поесть не попросил. Совсем плох стал»

Открыв  холодильник, женщина равнодушно взглянула на ломящиеся от еды полки, и, скривившись, захлопнула дверцу.

«Домработница постаралась на славу», - подумала она  и согнулась пополам в безудержном приступе смеха.

- На Славу, на Вячеслава, на Стаса, на Станислава, - сквозь смех перечисляла она имя мужа на разные лады. – Кем он только не был за эти годы, впрочем, как и я.

Не раздеваясь, Оксана рухнула на кровать, и, сравнив саму себя со спиленным деревом, опять расхохоталась. Хохотала до слез, до икоты, до судорог и ничего не могла с собой поделать.

Закрыв глаза, женщина погрузилась то ли в сон, то ли в воспоминания…

Со Станиславом она познакомилась в Польше на балу у пана Вельшанского.  Это было очень давно, задолго до Великой Октябрьской. И звали ее тогда Сенюра. Сенюра…, а потом Ксения, Ксюша, Ксюра, Аксинья. А теперь вот Оксана. Так вот, познакомившись на балу, влюбленные больше не расставались. Отыграли свадьбу, и граф Станислав Прошутинский привел в свой дом  молодую жену. Какая была прекрасная жизнь тогда. Старинный особняк, прислуга, катание на лошадях, приемы, балы…, ах! Как жаль, что всего этого не повторить.

Молодые даже таланты одинаковые имели, а именно - живопись.  Очень красиво писали. Писали все подряд: пейзажи, лошадей, дома…  И все бы было замечательно, если бы не одно но… Заметил как-то садовник, что цветы в клумбах чахнуть стали. В одной цветут, а в другой чахнут, будто разные люди за ними ухаживают. И с деревьями тоже непонятное стало твориться.  Высыхают и плодов не дают, но к следующей весне оживают. Поделился садовник своими наблюдениями с графиней. То бишь, бабушкой Станислава.  Мальчонка рос сиротой и родителей своих не помнил. Вырастила его бабушка, а сама, как схоронила сына с невесткой, так и вырядилась во все черное. Так вот, долго ходила графиня меж пожухлых цветов и деревьев и ни как не могла взять в толк, в чем же дело. Пригласила местную бабку-ведунью. Та каждый листик чуть ли не в рот засовывала, все ходила и шептала и вынюхивала.

- Выпивает кто-то жизненную силу из твоих растений, голубушка, - таков был приговор ведуньи.

- Как это? – не поняла графиня.

- А как и кто, не спрашивай, не знаю, - фыркнула гостья. – И не обошлось здесь без нечистого. Прямо чую его дух!

Только врожденная интеллигентность  не позволила графине сказать ведунье, что она думает по поводу ее рассуждений  насчет нечистого.

 Поверить не поверила графиня, но призадумалась. Однажды, дождавшись, когда молодые отправятся на прогулку, хозяйка особняка навестила их покои.  Снисходительно улыбнувшись на милый беспорядок, царивший в комнате - чулочки, подвязки, ленточки, шляпки, - женщина направилась к комоду и выдвинула верхний ящик. Так и есть! Оттуда ворохом посыпались рисунки, наброски и вполне уже законченные картины. Тихо охнув, графиня похолодевшими пальцами стала перебирать  листы. Вот рисунок клумбы с ее любимыми синими лобелиями, которые зачахли. А вот  схизантус,  и его постигла та же участь. Вот и флоксы…, и много еще чего.

Нехорошие мысли закрались в голову графини, а как их проверить. Как? Она не имела представления.

Но мысль, засевшая в голову женщины, вызрела в идею, которую теперь надо было каким-то образом воплотить в жизнь. Рядом с ними жила панна Забражская, которая славилась своим жестоким обращением  с крепостными девушками. Именно с девушками. То ли из ревности к их молодости, то ли забава у нее такая была.  Забивала их насмерть. И шушукались люди, что закапывала панна их в своем саду, а всем говорила, что сбежали, стервы. Так вот, уговорила хитроумная графиня  внука и невестку нарисовать портрет этой  самой чертовой панны.

- Что вы все пестики и тычинки малюете? – втирала она им несколько вечеров подряд. – Так и будете хихикать, да по балам бегать? Хорошо же рисуете! Попробуйте портреты рисовать. Цветы и деревья вам денег не принесут. А тут реальный доход! Попробуйте!

- А она нас потом в своем садочке не прикопает? – прыснула Сенюра.

- Не прикопает, - махнул рукой Станислав. – А что? Нарисуем?

- Напишем, - поправила его жена.

Панна Забражская с удовольствием согласилась запечатлеть свою особу. Супруги писали портрет вместе, перешучиваясь  и дурачась.  Графиня между тем внимательно наблюдала за художниками. Ну, пишут люди картину, обычно пишут, не шепчут чего-то там, не сплевывают. Иголки никуда не втыкают.

«Ерунду наплела эта ведунья, чтоб ей пусто было, - облегченно подумала графиня. – Обычное совпадение и больше ничего»

Портрет закончили, и осталось только поиграть с фоном, ну и прочие всякие тонкости, при которых натура уже не требовалась.

- Как будет готово, так сразу привезем, - провожая панну к карете, заверил Станислав.

Картину-то завершили, только везти ее было некому. Скончалась панна Забражская. За несколько дней сгорела, как свеча. Лекари, только плечами пожимали.

Картина осталась в доме графини. Затащили ее в чулан, завесили простыней и все. С глаз долой.

А у графини сердце не на месте, не знает она, как рассказать внуку и невестке страшную правду.

Что крадут они жизнь людей, рисуя их портреты. Слышала графиня такие байки, когда была маленькой, но то байки, а тут реальность. После истории с панной, портреты у молодых художников никто не заказывал. Суеверны люди, что и говорить.

И только пред своей смертью рассказала графиня внуку и невестке об их темном таланте.

- Так если мы у панны жизнь отобрали, значит, она теперь в картине заключена? Все года ее, которые мы украли. Так ведь?

- Так, милый, так, - кивнула графиня.

- Бабуля, родная, так давай ты себе заберешь эти года? – расплакалась  Сенюра.

- Не хочу, мои хорошие, - вздохнула старая женщина. – Мой Вацлав заждался там меня, скучает. Устала я от жизни, ох, как устала. Себе оставьте на всякий случай. И еще, знаю, что будете вы писать, и прошу лишь об одном. Контролируйте себя. Год-два, это еще куда ни шло, но всю жизнь разом забирать...

Похоронив графиню, призадумались супруги о своем даре.

- Думаешь, бабушка права была? – спросил Станислав жену. – Может, бредила она перед смертью?

- Не знаю, - отрешенно отозвалась та. – Наверное, бредила.

Вскоре супруги забыли об этом разговоре. Время шло. Сенюра  забеременела и на седьмом месяце, разрешившись мертвым мальчиком, подхватила родильную горячку.

Три дня находилась бедная женщина  между жизнью и смертью. Все лекари, как один утверждали, что счет пошел на часы. Станислав, убитый горем, не отходил жены. Поправлял ей подушки, протирал  лицо смоченной в уксусной воде тряпкой, давал пить, гладил слипшиеся от жара волосы и шептал, шептал своей любимой, что все будет хорошо. Однажды, сидя на стуле возле постели, Станислав задремал. Очнулся он от того, что кто-то тряс его за плечо.

- Что, где? – вскочил мужчина и увидел перед собой покойную графиню.

- Бабуля? – проблеял он. - Ты же умерла?

- Картина, оболтус! – не очень дружелюбно рявкнула бабуля и исчезла.

- Картина! – чуть ли не до потолка подпрыгнул Станислав и понесся в чулан.  Вытащив из самого дальнего угла картину панны  Забражской, он притащил ее к постели умирающей жены.

- Сенюра, - позвал он жену. – Будь добра, открой глаза.

- Что, милый? - еле ворочая распухшим языком, спросила женщина и с трудом открыла глаза, которые в большей степени были уже там, за чертой.

- Смотри на картину, забирай года!

- Ты с ума сошел, - Сенюра хотела было отвернуться, как вдруг встретилась взглядом с панной Забражской.

Краски змейками стали перетекать к Сенюре и нежно ее обволакивать со всех сторон. Так продолжалось до тех пор, пока холст не стал девственно чист, будто и не писали на нем. А роженица вздохнула и уснула крепко-крепко. Жар постепенно ушел. И на третий день женщина проснулась абсолютно здоровой. Не только здоровой, а еще и помолодевшей.

- Значит все, что сказала нам бабушка, это правда, - первым завел разговор Станислав, когда жена полностью поправилась и встала на ноги.

- Значит, правда, - безучастно откликнулась она, в душе своей все еще переживая смерть младенца.

- Ну, что ты такая? – тормошил ее муж. – Ты хоть представляешь, какие перспективы перед нами открываются? Мы может жить вечно! И родим еще столько, сколько понадобится.

- А тебе сколько понадобится? – задав странный вопрос, Сенюра принялась  разглядывать мужа, будто увидела его первый раз.

- Мне? Да тут все от тебя зависит, - пожал плечами Станислав.

- Вот именно, что от меня, - жена резко поднялась с места. –  Мы прокляты этим талантом, а у проклятых  детей не бывает.

- Что ты говоришь-то, - неуверенно произнес мужчина вслед  жене. – Навыдумывала себе разную ерунду.

Прошло двадцать лет. Продав особняк за очень хорошую сумму, супруги переехали в Англию. Графиня же, да будет земля ей пухом, оставила внуку приличное состояние, так что нужды супруги не знали. Все бы ничего, но вот детей Бог им так и не дал. Сенюра очень переживала по этому поводу. Очень часто ей снилась маленькая девочка, которой она заплетает косички. Просыпаясь, женщина еще долго чувствовала, какие они на ощупь, эти золотистые завитушки.

Хотя женщиной ее назвать язык не поворачивался. Девушка и все тут! Видно, много было написано на роду прожить панне Забражской. Лет сто, не меньше! А преставилась она где-то около сорока.  Лет пятьдесят Сенюра  точно себе отхватила. А вот Станислав состарился. И стали супруги писать портреты. Заказов хватало с лихвой.

Помня наказ старой графини, брали с портрета по году, по два. Сначала выполнялся один портрет,  из которого впоследствии забирались года. С этого портрета писался другой, уже пустышка и отдавался заказчикам.  Часто заказывались семейные портреты, где женщины являлись донорами для Сенюры, а мужчины - для Станислава. На новое место супруги приезжали уже помолодевшими. Так колесили они по странам. Вот только заметили одну особенность, если донор умирал, то и год или два сокращались до месяца, если совсем не обнулялись.

Чтобы такого не случалось, нужно  сразу всю жизнь в картину забирать, как с панной Забражской вышло. Но этого делать было нельзя ни в коем случае, так как дурные слухи бежали бы впереди художников. А так, год - два, и никто не заметил.

Уже сорок лет супруги жили в России. Благо огромная страна, переезжай из города в город и все дела. Отшумела революция, отгремела Великая Отечественная, вроде все успокоилось и утряслось. Только жизнь пошла другая. Фотографии настойчиво вытесняли портреты. Заказов становилось все меньше и меньше.  И вот пришли к тому, к чему пришли…

Стас резко сдал. Буквально за один год состарился лет на сорок. Чем это можно было объяснить? Только смертью доноров. Оксана еще держалась, вот только очень болели суставы. Портреты не заказывали, приходилось сидеть на Бродвее и на альбомных листах писать лица прохожих.  Если сумеешь уговорить, конечно.  Писала Оксана под копирку. Оригинал оставляла себе, а владельцу отдавала копию. Но с таких набросков максимум получалось взять три месяца. Формат не тот и размах тоже.  Болели руки, болела спина, а в соседней комнате умирал муж. И его нужно было спасать, как когда-то он спас ее.

«Не надо было меня спасать, - сонно пробормотала  Оксана. – Я устала жить…. Очень устала»

В эту ночь ей опять приснилась девочка с золотистыми кудряшками. Держась за руки, они вместе шагали по полю и о чем-то разговаривали. Внезапно они очутились в особняке, в том самом особняке, куда влюбленный Станислав привел  юную красавицу жену. Оксана в нерешительности остановилась, боясь идти дальше.

- Пошли, - дернула ее за руку девочка и повела в дом.

Комнаты, комнаты, ступени, все такое хорошо знакомое и  глубоко забытое. Припорошенное пылью времен. Похороненное в закоулках сознания.

- Вот, - заведя Оксану на чердак, златокудрая девочка показала ей на портрет, закрытый белой простыней.

Оксана, как завороженная, подошла к портрету и потянула простыню вниз.

На портрете были изображены она и Стас. Нет, скорее всего, Сенюра и Станислав. Такими, какими они были много, много лет назад. Юные и счастливые.

- Я все поняла, - грустно улыбнулась  Оксана и повернулась к девочке. Вместо девочки на нее смотрела старая графиня.

- Бабушка, - не смогла сдержать слез Оксана.

- Иди ко мне, моя хорошая, - обняла ее графина. – Тише, тише, не плачь. Ты теперь знаешь, что надо делать? Да, моя ласточка?

- Знаю, бабуля, - просто и без тени сомнения ответила Оксана, прижавшись к старой женщине и вдыхая давно позабытый запах ее любимых духов.

- Ну, что? – сварливо встретил ее муж следующим утром. – Нашла заказчика?

- Представляешь, нашла! – радостно ответила Оксана. – Семейный портрет. Муж и жена!

- Прекрасно, - довольно улыбнулся  Стас. – Когда приступаешь?

- Прямо сегодня.

- Вот и отлично. Приступай, а я посплю. Возьми с них лет двадцать, а можно и тридцать. Не обеднеют, - пробормотал он, уже засыпая.

- Как скажешь, милый, - покорно ответила Оксана и, закрывшись в мастерской, стала по памяти рисовать портрет, который увидела во сне.

- Таинственное исчезновение! – вещала девушка в бейсболке, показывая рукой на красивый двухэтажный  дом. – Супружеская пара несколько месяцев не выходила на связь со знакомыми. Первыми тревогу забили соседи. Вызвали полицию. Двери оказались открытыми и все  вещи на своих местах. Драгоценности, деньги, паспорта, визы. Ни следов взлома, ни следов борьбы! Ничего! Только смятая постель и картина, приставленная к изножью кровати.  На холсте изображены молодые мужчина и женщина, судя по одежде и прическам - век семнадцатый. Соседи утверждают, что месяц назад видели странное свечение над этим домом.  Может это опять происки инопланетян? Полиция теряется в догадках. Как говорится, нет тела, нет дела, - бодро закончила девушка и, выключив микрофон, долго смотрела на оставленный хозяевами дом, взъерошивая свои ярко-рыжие волосы и пытаясь вспомнить, где же она видела эту юную красавицу с портрета.