Крадется зима.

Вздрагивает, вспугнутая пламенем очага.

Люди не видят пламя.

Но чувствуют.

Как добрались?

Киваю:

Спасибо, отлично… спал всю дорогу.

Человек на дроме тоже кивает:

- Будьте вы прокляты.

Нет, он этого не говорит.

Думает.

У него нет глаз.

Не выдерживаю.

Спрашиваю вот так, в лоб:

- Почему… почему меня здесь так не любят?

Хозяйка вздрагивает. Хоть я и стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее, тревога просачивается неумолимо.

- Не… не обращайте внимания.

Наощупь протягивает мне скромный ужин. У хозяйки нет глаз. Хочу кивнуть в знак благодарности, не киваю, понимаю, она не увидит.

Говорю:

- Спасибо.

- Ой, да на здоровье… вы не обращайте внимания… никто вас тут не ненавидит…

Молчу. Они радовались, когда узнали, что мой дом сгорел. Они все.

Оглядываю руины, спрашиваю:

- Здесь жили мои родители?

Чувствую, что мне никто не ответит.

Несколько человек поднимают головы, наконец, кто-то недовольно бросает:

- Да.

Думаю, на что я имею здесь право. Смею я претендовать на эти руины, когда-то принадлежащие моим предкам, или местные жители так и ждут момента, чтобы выставить меня прочь.

Интересно, куда – прочь.

Потому что если мне скажут – убирайся, то убираться мне некуда.

Я хочу рассказать им, какого цвета небо, черное от копоти.

И какого цвета пустыня.

И руины.

Но боюсь.

Я боюсь, что они выколют мне глаза, ведь у меня есть глаза.

А у них нет.

- Разрешите… я вам помогу.

Человек недоверчиво смотрит на меня:

- Ты сам-то знаешь, куда идти?

- Ага, - уверенно беру его за руку, веду через обломки зданий, по пути подхватввю его оброненный пакет.

- Вот… мы на проспекте… - тут же добавляю: - вы где живете-то?

Ты как это так вывел-то… стой, ты этот, что ли, чужой?

Не выдерживаю:

- Не чужой я. ваш. Мои родители…

Он замирает. Ожидаю потока проклятий. Наконец, незнакомец небрежно кивает:

- Вон, в скрипящем доме… да ты не боись, я дойду… вон, только до веревок дай добраться…

Кладу его руку на канат – они здесь натянуты повсюду. Человек перекидывает мешок через плечо, идет к своему дому.

Хочу сказать, что его дом ярко-синего цвета.

Не говорю.

- Ну, спасибо, парень, как тя там…

Снова спрашиваю:

- Вы знали моих родителей?

Человек фыркает:

- Смеетесь, это ж сколько лет прошло… Меня тогда еще не было…

Меня тоже, думаю я.

Спрашиваю. Как можно осторожнее:

- А… а мои родители что-то плохое сделали, да?

- Еще бы.

- Это… это они все устроили?

Он не отвечает. Понимаю. Они.

Я знал своих родителей совсем другими.

Это я говорю вслух. В доме, где снял комнату, или угол, или сам не знаю, что:

- Я помню своих родителей совсем другими.

Хозяйка поднимает голову. У неё нет глаз. Совсем.

Вспоминаю:

- Мы однажды вместе сажали лес.

- Как интересно, - говорит хозяйка. Говорит без малейшей иронии.

Я рассказываю ей про зеленое небо, про две луны, про глубокие озера с кристально чистой водой. Хозяйка слушает и качает головой. Спохватываюсь, что я пью её воду, а вода здесь недешева.

Утром умер человек, которому я помогал дойти до дома. Ближе к полудню умерла хозяйка. Понимаю, что мои шансы узнать, что здесь случилось, уменьшаются все больше.

К вечеру пришел племянник хозяйки, который батрачил где-то за горами. Он говорил о какой-то эпидемии, что скоро вымрет весь городок, а до других городков-оазисов неделя пути, и вестей оттуда никаких уже который год, может, уже и нету там ничего…

- Да будь ты проклят! – он срывается на крик, бросает в меня козлами для чайника, - будь ты проклят, слышь, да? Родители твои, будь они прокля…

…сцепляемся, я легко одолеваю его, он орет что-то вроде того, что мне глаза надо выколоть, зажимаю ему рот рукой, как бы не сбежались сюда все, кто остался, как бы правда не ослепили меня. Думаю, добить его или нет, он бормочет что-то вроде, ну чего ты, в самом-то деле, ну чего ты так…

Осторожно отпускаю.

Не менее осторожно спрашиваю:

- А что… что сделали мои родители?

Что сделали, это вот все и сделали… А что, нормально, да, из земли всё высосать, пустыню оставить, сами свалили, да?

Это была наша земля?

Нет здесь ничего вашего, ясно, да?

Смотрю на мертвую пустыню под умирающим солнцем. Думаю, было ли здесь когда-нибудь по-другому. Может, они все это придумали, что когда-то было как-то по-другому, вот как на картинках, небо сверху голубое, снизу бежевое, переходящее в розовую полосу там, где спряталось вечернее солнце. Может, они это придумали – трава, которая светится от солнца, белые клубы пара…

Этот перелет для меня был последний, думаю я.

Последний.

И единственный.

Думаю, что будет, когда все они скажут мне – убирайся.

Они.

Все.

А они скажут.

Я уже не сомневаюсь.

Еще отчаянно надеюсь что-то узнать про родителей, сегодня вечером, например, на похоронах…

…погребальный костер.

Люди пьют вино.

Осторожно подползаю к ним, я уже чувствую, если спрошу – можно ли с ними – мне скажут – убирайся.

Сажусь у костра, не в кругу людей, а за кругом. Выжидаю. Кто-то протягивает мне чашу с вином, похороны все-таки.

Погребальный костер.

Человек без глаз поворачивается ко мне, будто бы спрашивает, как оно мне все.

Осторожно спрашиваю:

- Вы… знали моих родителей?

- Смеешься, это когда было-то…

- А… когда?

- Века и века прошли…

Кто-то спрашивает меня, как сгорел мой дом. Уже без злорадства спрашивает, с сочувствием.

Рассказываю. Да, выгорел дотла, от северного полюса до южного. Нет, не метеорит. Нет, не техногенное. В ядре планеты что-то. Не знаю, что. Да, я был в космосе, на вахте. Не знаю, зачем решил вернуться в дом родителей. Не знаю.

Молчим. Мне наливают еще одну чашу.

- Пятьсот тысяч лет, - добавляет кто-то.

Кажется, его зовут Ле.

Пора запоминать имена.

Еще один показывает мне на обломки на горизонте:

- Там ваш город был. Ваша земля.

Здесь хочется какой-то хэппи-энд. Как мы все помиримся, и я приду уже не на похороны, а на чей-нибудь день рождения, или Праздник Колеса, и будем пить вино, и эпидемия как-нибудь поутихнет, не век же зиме зимовать… смотрю на руины, которые принадлежали моим предкам, еще когда не были руинами, и теперь по праву должны перейти мне, много же мне придется потрудиться, чтобы…

…только хэппи-энда не будет.

Я это знаю.

И они тоже.

Горит погребальный костер.

Чувствую, как за спиной медленно подкрадывается зима, которую отпугивает яркое пламя…