Хлеб, говорит властелин мира.

Хлеб, отвечает ему властелин мира.

Властелины мира собираются вокруг, смотрят на хлеб, пытаются понять, как такое может быть, что хлеб, почему хлеб, зачем хлеб – а вот, хлеб.

Хлеб, говорят все.

Оглядывают друг друга. Повисает тишина, тяжелая, тягучая, её можно есть ложками. Наконец, кто-то спрашивает как можно непринужденнее:

А… чей хлеб?

Все молчат, кто-то посмеивается, кто-то отводит глаза, этих троих сразу берут на заметку – которые отводят глаза, это неспроста они глаза отводят, один вообще глаза вытащил и в карман положил.

Кто-то (его тоже на заметку берут) разводит руками, ну, мало ли, принес кто-то, может, где у кого какой ритуал был, где хлеб-соль, или еще там что…

Некоторые подхватывают, и правда, может, ритуал какой – но уже все понимают, что никакой не ритуал, а вот то самое, чего все боялись…

То самое.

Кто-то говорит – надо проверить. Все кивают, мудрое решение, очень мудрое, только вот как проверять. Режут хлеб на тринадцать частей (а их всех тринадцать), каждому по кусочку, едят. Ну и что, что едят, невелико умение – хлеб есть, это все так могут.

Думают, что еще.

Не знают, что еще.

Режут себе руки – все, разом, на стол стекает темно-красная, до черноты, кровь.

Тоже не то.

Все не то.

Вечером снова вспоминают про хлеб. Надо бы его найти, говорит властелин мира. Надо найти, соглашается властелин мира. Да как вы его найдете, возражает властелин мира. Ну, как-нибудь, говорит властелин мира.

Стоп-стоп, так непонятно, где какой властелин мира. Надо их по именам называть, один, например, пусть будет Вася, другой Петя, третий Тояма, четвертый Джон, пятый Матиас… Только ни черта это не поможет, потому что у них не бывает имен. Поэтому будет один властелин мира, второй, третий… пятый, шестой… тринадцатый…

Вот они и говорят – надо его найти.

Найти.

Кто-то из нас, говорит властелин мира.

Кто-то из нас, соглашается властелин мира.

Потом забывают, потом становится не до того, некогда, рассаживаются над своими мирами, ждут очередную задачу. А задача на этот раз, кажется, простенькая – появились люди, которые хотят свергнуть властелина мира, вот что вы будете делать? Десять секунд, десять секунд на размышление, всего-ничего, пока здесь пройдет десять секунд, там,  в мире, пройдут месяцы, а то и годы, хотя нет, годы, это уже слишком, если годы пройдут, уже ничего не успеете сделать, ничегошеньки-ничего.

Семеро говорят – убить этого, который хочет свергнуть, ну есть же там у них лидеры какие-то, вот этого лидера убить, казнить его надо.

Пятеро говорят – нет, не самим казнить, это надо обстряпать, аккуратненько, бережно, пусть он поссорился с кем-то, подрался, слово за слово, вот ножичком и пырнули, или по улице шел, бумажник отобрали, и самого зарезали, или с девушкой шел, а тут какие-то приставать начали, и опять же слово за слово… ну… вы понимаете…

Последний говорит – ничего не делать.

И ничего не делает.

И все проигрывают – эти, которые убили своего врага, спохватываются, что убитый стал в народе великомучеником, и теперь народ его любит, а властелина мира не любит, и свергнет властелина мира, и все. И этот тоже проигрывает, который ничего не сделал, ну, этот-то само собой, еще бы он не проиграл, его свергли еще быстрее.

Подождите, подождите, говорит последний, это еще не все. И правда, еще не все – какие-то восстания, революции, гражданские войны, разруха на много лет, а потом снова будет властелин мира, а потом снова будет кто-то, кто захочет его свергнуть, и свергнет, и так несколько раз, а потом властелин мира будет показывать на какого-то очередного, который хочет с ним поквитаться, и будет говорить людям, хотите, чтобы как в прошлый раз было, как тогда хотите, да, да? И люди не захотят как тогда, и никто не свергнет властелина мира, никто.

Так что властелин мира побеждает. И остальные смотрят на него с подозрением, а откуда вы это знали, а как вы догадались, а откуда такое знание человеческой психологии, откуда, а? Ну а чем мы тут, по-вашему, занимаемся, грош цена такому властелину мира, который не понимает, который не умеет, который не знает, так может, это вы все неправильные, а?

Ближе к вечеру паникуют, ищут по комнатам хлеб, сыр, масло, еще что-то такое человеческое, не находят. Расходятся по своим резиденциям, приглашают гостей, кто-то приглашает Китти, на него подозрительно косятся, что за Китти такая, он уже пять лет как приглашает эту Китти каждое воскресенье…

Кто-то из нас, говорит властелин мира.

Кто-то из нас, вторит ему властелин мира.

…народ недоволен – что будете делать? Это новое задание, это, конечно, надо сначала сказать, что это новое задание, все собрались, каждый над своим миром, и вот новое задание, народ недоволен, у одних много, у других мало, и что делать будете, и? Семеро приказывают поубивать недовольных, и проигрывают – люди как с цепи срываются, когда проливается первая кровь, властелин мира хочет бежать, только с планеты никуда не убежишь, троих разрывает толпа, двух вешают на площади, одного судят, казнят, вонзают три капельницы, в одной из капельниц яд, палачи не знают, в какой именно. Седьмому стирают память, они там у себя это умеют – стирать память, теперь будет простой гражданин, потом говорят нет, все-таки надо убить, слишком живо напоминает того, который приказал напалмом жечь демонстрации, слишком…

Последний делает что-то непонятное, последний делит землю на множество участков, а самого себя – на множество копий. Ему говорят – зачем, зачем – он говорит – подождите, сейчас, сейчас. Стравливает клочки между собой, говорит людям с одного кусочка – а вон те хотят сжечь ваши земли дотла, разрушить ваш дом и ваш очаг, а другим людям говорит… и люди уже не смотрят на властелина мира, люди смотрят друг на друга, а властелин мира хлопочет, поправляет память людей, пишет память про какое-то массовое безумие, когда люди толпами набрасываются друг на друга, убивают, только потому, что одни живут на одном клочке земли, другие на другом… Властелины мира с восхищением смотрят, вот это работа, даже каждому кусочку сделал свои знаки, свои эмблемы, а как красиво трепещется на ветру вот это сшитое из лоскутков, флаг-флаг-флаг, ну что вы вообще во властелинах мира делаете, вам в литераторы пора, это ж надо ж было такую историю сочинить…

…вечером спохватываются, а может, зря мы спохватились из-за какого-то хлеба, подумаешь, хлеб, ну мало ли зачем этот хлеб. Почти уже успокоились, когда кто-то нашел воду, бутылку с водой, и снова все захлопотали, зачем вода, почему вода, откуда вода. Кто-то обмолвился, это, может, кто-нибудь принес цветы полить – на него тут же замахали руками, где цветы, какие цветы, нет здесь никаких цветов, и воды никакой здесь не надо, и вообще…

Потом расходятся по своим резиденциям, кто-то снова приглашает Китти, на кого-то снова смотрят косо, что он приглашает Китти, он пожимает плечами, ну Китти, ну и что? Все думают, правда, ну и что, Китти и Китти…

А потом ближе к ночи кто-то находит в залах таблетки от мигрени, вот это уже серьезно – таблетки от мигрени, оброненные в коридоре, кто-то шел, потерял, кто-то… Снова собирались, снова  смотрели друг на друга, снова искали того, ненастоящего, у которого таблетки, и вода, и хлеб, и все такое. Спрашивали себя, что, собственно, ищем, чем отличается наш от не нашего, человек, вроде, воздух хватать должен и выпускать, да ну вас, бред какой-то, хватать воздух и выпускать. Стойте-стойте, говорят, у них там внутри что-то кипит и клокочет, да ну вас, у нас тоже кипит и клокочет, хрен пойми, у кого что кипит и клокочет.

Потом было новое задание, на этот раз посложнее – а вот что вы будете делать, если люди начнут догадываться, начнут понимать, что вы есть, вот что вы будете делать тогда, а? Четверо решили убивать всех, кто догадывается, над четверыми посмеялись – так вам придется все человечество под корень извести, не меньше. Шестеро решают ничего не делать, - и проигрывают, люди догадываются, люди убивают тех шестерых. Еще двое звонят во все колокола, что это неправда, неправда, неправда. Последний смотрит, последний думает, последний выпускает какую-то не то книгу, не то фильм, не то еще что-то такое про властелина мира, который тайно правит миром, а на самом деле он не человек, а вообще не пойми, что. Кассовые сборы, книги нарасхват, фан-клубы, какие-то фанфики, она – простая студентка из маленького городка, он – властелин мира… люди подхватывают идею, людям нравится, а в финале властелин мира убьет свою пассию, то ли потому, что она узнала правду про него, то ли потому… потому… ну… просто потому, что он не человек, и нет в нем ничего человеческого, сегодня он обнимает девушку, завтра он убивает её…

Так что последний властелин мира выигрывает.

Вот вы и попались, говорит ему властелин мира, который приглашает Китти, вот вы и попались. Три раза уже попались, не может властелин мира так чутко знать психологию человека, не человек же все-таки…

А зачем вы Китти убили, спрашивает властелин мира. А так, отвечает властелин мира, подумаешь, Китти. Нет-нет, зачем вы это сделали. Да низачем. Вот вы и попались, говорит властелин мира. Где это видано, чтобы властелин мира делал что-то просто так. Нигде не видано. Это вы фанфиков начитались, да? Где властелин мира любовницу свою убил, да? А ведь на самом деле властелин мира просто так никого не убивает, это надо властелином быть, чтобы такое знать.

Набрасываются на ненастоящего.

Все.

Разом.

…только потом спохватываются, надо было посмотреть, что там у человека, чем человек от нечеловека отличается. Тут же снова спохватываются, да этих человеков как грязи, найдем кого разделать.

Властелин мира выходит из зала – нет, не тот, которого убили, и не тот, который побеждал, а какой-то другой, неказистый, неприметный. Выходит на террасы, осторожно раскуривает сигарету, делает несколько затяжек, бросает сигарету на мрамор, притоптывает носком ботинка. Спохватывается, подбирает сигарету, еще теплую, держит кончиками пальцев, ждет, пока остынет, прячет в карман, потом поспешно пальцами-пальцами собирает пепел с мрамора, воровато оглядывается, не видит ли кто…