- …ну вы понимаете, про чудеса он  может говорить часами…

Меня передергивает, мне кажется, я ослышался:

- Что вы сказали? Говорить? Часами? Это… это как?

- Ну… - мой собеседник смущается, пытается закрыть зонтик, рвущийся в небо, не может, - говорит… часами…

- Прошу прощения… не могли бы вы быть так любезны познакомить меня с ним?

Мой собеседник косо смотрит на меня, ты сам-то вообще понял, что ляпнул, или нет. киваю, да я и сам не понял, что ляпнул, привычка идиотская рассыпаться в любезностях, выучил какие-то фразы из словаря, рассыпаю их к месту и не к месту…

Собеседник поскальзывается на рассыпанных слова, они разлетаются по мостовой с легким звоном, катятся, катятся, катятся…

Зонтик вырывается из рук человека, вспархивает, хлопает крыльями, летит в пустоту ночи, в осеннее непогодье, в дождеворот.

Радостно ёкает сердце, ну вот, теперь-то он точно поведет меня в какой-нибудь паб, или какой-нибудь клуб, где сидит этот, который говорит часами, тут-то нас и познакомят…

…в клуб его не пускают, и в паб тоже, - отвечает мой собеседник, будто читая мои мысли, - вы сами подумайте, он часами начнет говорить, а тут выскочат какие-нибудь башенные часы…

- Бешенные?

- Ну, до такого еще не доходило, ну кто его знает, может, и бешеные выдаст…

- А все-таки где бы я мог…

- Вон там… в сквере… у пустыря… да ловите, ловите же, ловите, чер-р-р-рт!

Ловлю-ловлю-ловлю чер-р-рт, хватаю зонтик аза когтистые лапы, зонтик отбивается, клюет меня, хлопает крыльями, - кое-как усмиряю, кое-как возвращаю хозяину.

- П-пожалуйста.

- Благодарю… я к нему давно хотел зайти, часики какие-нибудь присмотреть, золотые хочу на цепочке…

Начинаю догадываться:

- Он что их… бесплатно?

- Ну да, Керман не понимает, что давно уже мог бы стать самым богатым человеком на острове… А вот, кстати, и…

Мне под ноги катятся четыре будильника, карманные часы-луковица (мой спутник хватает их, тут же роняет, тьфу, не золотые), в пустоте замирает настенный циферблат.  

Позвольте представить вам…

Нас представляют друг другу, Керман хочет сказать что-то вроде очень приятно, - вместо этого с его губ срываются три циферблата, с легким звоном падают на садовую дорожку, потом валится несколько наручных часов, а завершается все здоровенными напольными часами с боем. Я оцениваю натуральное дерево, прикидываю, сколько можно выручить за такие часы – мой спутник обрывает меня, постойте-постойте, все-таки я первый, а вы с ним еще про что поговорите…

Попутчик ловит кеб, кеб ржет, упирается, наконец, человеку удается его оседлать – правда, при этом потерять зонтик, который снова взмывает в небеса. Часы, часы, говорит он себе, главное, довести часы, антиквары дадут за них бешеные деньги…

Поворачиваюсь к Керману.

- Э-э-э… хорошая погода чегодня… не так ли?

Порыв ветра чуть не сбивает меня с ног, м-да-а-а, это-то хорошая…

Керман говорит что-то – быстро, нервно, часы падают и падают с его губ, белых, бескровных – карманные, наручные, солнечные, песочные, еще какие-то немыслимые, я первый раз такие вижу, не знал, что они есть. Наконец, Керман хватает меня за плечо, отталкивает прочь, падаю в осеннюю слякоть, эт-то еще что за выходки – тут же спохватываюсь, когда из пустоты выстреливает исполинская башня, бом-м-м-тили-тили-тили-бо-м-м-м-м!

Только теперь понимаю, что за нагромождение

Перевожу дух, смотрю на свой костюм, н-да-а-а, прощайте, манжеты, прощай сюртук, прощай всё…

Спохватываюсь, бросаюсь подбирать часы, где-то здесь должны быть золотые часы, просто обязаны…

Нашел.

Еще.

И еще.

Снова поворачиваюсь  к Керману, спрашиваю как можно непринужденнее:

- Как вам… Таймбург?

Хлопаю себя по лбу, зачем спросил про Таймбург, зачем спросил, может он, всю жизнь в Таймбурге прожил, и ничего кроме Таймбурга этого не видел…

Он снова говорит что-то – быстро, резко, нервно, часы падают и падают с его губ, подхватываю на лету – золотые, золотые, здорово, хочу отбросить деревянные часики, вовремя замечаю искусную резьбу, а потом приходится бросить все, чтобы подхватить великолепные часы с кукушкой, украшенные резными фигурками, шишками, настоящий сказочный домик…

Теперь надо уйти, как-нибудь незаметно, как-нибудь осторожно – только это невежливо, вот так нахватать часов, развернуться и сбежать, изволь стоять на ледяном ветру, улыбаться, кивать, слушать… вернее, что тут слушать, я не слышу его слов, тут нет слов, только часы, часы, часы, падающие, вырастающие, парящие, сказано же – говорит часами…

…часами…

От нечего делать обреченно смотрю на разбросанные по туману часы, не сразу понимаю, что я вижу… показалось… нет, не показалось, так и есть, - часы складываются в причудливую историю, которую невозможно рассказать словами – только… часами…

Еще не сдаюсь, еще пытаюсь записать что-то, быстро, быстро, бегом, слово за словом, да какие тут слова, слова рассыпаются, разваливаются, тусклые, блеклые, они не могут передать того, что передали мне часы…

Огни в сумерках.

Голоса.

Звук шагов.

Люди идут – один, два, десять, пятьдесят – торопятся к Керману, раскланиваются, доброго вам вечера, как мы рады вас видеть, да что за погода сегодня, давайте-ка пропустим по чашечке чая, или по стаканчику чего покрепче… И хватают, и хватают часы, ловят на лету…

- Стойте!

Ору, сам пугаюсь своего голоса.

- Да стойте же!

Люди оторопело смотрят на меня, на мои руки, полные часов, с кукушками и без, тебе-то что, мало, что ли, вон, бери, не хочу…

Да вы не понимаете… - срываюсь на крик – как вы не понимаете, это же… это же…

Я не знаю, как им объяснить. Это же не просто, это же он историю рассказывает. Это же история, это же вот вы сейчас всю её разберете, и истории этой никогда не будет, никогда-никогда, снова так часы не сложите, не запомните, как они были, никогда-никогда… В отчаянии выхватываю у кого-то часы, чей-то кулак впечатывается мне в переносицу, мир падает навзничь, захлебывается кровью…

- …да, я хочу купить эту землю…

На меня смотрят косо, очень косо, ну еще бы, это ж тот самый, который при всем честном народе часы воровал, да вы не проверите, часов-то этих как звезд на небе было, а он ишь чего выдумал, красть…

Продавец недоверчиво смотрит на меня, потом на деньги, все-таки деньги перевешивают…

- Позвольте узнать… с какой целью вы покупаете эти земли?

Откашливаюсь:

- Видите как… я хочу заповедник сделать.

- О, похвально, похвально… редко сейчас встретишь того, кто заботится о природе…

Перевожу дух.

Получилось.

Хорошо, что я не сказал, заповедник чего.

.

Там три этажа в доме, - говорю я.

Он хочет что-то ответить, поспешно закрываю ему рот рукой, не-не-не, не надо, еще не хватало, чтобы у меня посреди автомобиля выросла часовая башня или салон заполнился обломками напольных часов…

Я начинаю понимать. Ему не нравятся три этажа. Это слишком много. Ему бы два. Или вообще один. Мне не по себе, я чувствую, еще чуть-чуть – и он откажется, снова пойдет по съёмным квартирам…

Останавливаемся перед домом, мой пассажир оживляется, кажется, ему все-таки понравился дом. Хочет что-то сказать, снова зажимаю ему рот, не здесь, не здесь, буквально силком тащу на поле, вот-вот-вот, смотрите, это все ваше, ваше, здесь вы создадите лучшие свои шедевры…

…здесь…

Первый раз вижу, как он улыбается.

.

Они все разные, говорю я себе.

Разные.

Иду по бесконечному полю, усеянному часами, отчаянно пытаюсь найти хоть одни похожие – не нахожу, каждые как будто делал искусный мастер, и все разные мастера – слишком уж отличается почерк…

Обхожу огромные башенные часы, исполинские замковые комплексы с часами, огибаю напольные маятники, уворачиваюсь от парящих в воздухе настенных циферблатов – они должны быть на стене, но стен нет, только воздух, туман. Тут надо быть осторожным, потому что часам нужно непременно медленно парить по кругу, по кругу, и даже не по кругу, а черт пойми по чему, пробую вспомнить какие-то фракталы, какие-то кривые кого-то там – ничего не вспоминается. Иду осторожно, чтобы не наступить на карманные часики, затаившиеся в листве – еще больше их висит на ветвях деревьев, облетевших по осени, тихонько звенят, щелкают крышками, - замираю, когда вижу мягкие часы, которые текут по веткам, как на картинах Дали…

Понимаю, что кофе и тосты безнадежно остыли, вовремя спохватываюсь, что они в термосе.

Я должен найти его.

Уже даже не для того, чтобы позвать его на завтрак или передать кофе.

Просто.

Найти…

…ужинаю.

…думаю, когда кончится эта бесконечная история из часов.

Чувствую – никогда.

История манит, история затягивает, история не отпускает, я хочу знать, что будет дальше, когда рыцарь после стольких дней пути понял, что его замок – картонный, что сам он – не более, чем марионетка для фильма, и когда отснимут последний кадр, замок сожгут дотла. Он спешит предупредить принцессу – она смеется ему в лицо, знаю, знаю, жалко мне тебя… Надо спасаться, говорит рыцарь, а чего мне спасаться, я дочка режиссерова, я-то живая… Нет, все на самом деле не так, все на самом деле сложнее в миллион раз, но словами это не передать, только – часами…

Осторожно переступаю вереницы наручных часов, ползущих куда-то по дороге. Прикидываю площадь земли, которую я купил, нет, не сходится, по-хорошему я давно уже должен был покинуть пустошь, выйти к шоссе, и даже добраться до берега моря – но пустошь все тянется и тянется. И тянется и тянется история, которую автор говорит часами…

.

- …дальше не пойдем, - говорит возница.

Я готов убить его за это – дальше не пойдем, чувствую, только этого нам не хватало, чтоы кто-то кого-то убил, и так уже на грани, уже смотрим на последних выживших коней, Лео и Юникорна, уже…

- Я… я вам за что плачу? – хочу орать, мой голос меня не слушается. Понимаю, что не выдержу. Просто. Не выдержу этой третьей попытки, этой выматывающей экспедиции, которая как будто высасывает из тебя всю кровь – уже третий раз, и нет конца этому пути…

Кто-то смеется, кто-то швыряет банкноты мне в лицо. Хватаю лошадей под уздцы, не пущу, не пущу, только вперед – смотрю в изможденные лица людей, понимаю, что они готовы на отчаянный шаг…

И верно.

- Мы… мы перебьем все часы… если ты…

Отпускаю лошадей.

Отворачиваюсь.

Иду вперед – хочу развернуться, крикнуть этим там, чтобы не трогали часы – уже понимаю, что им нет дела ни до каких часов. Думаю, сколько осталось жить Лео и Юникорну. И сколько осталось жить моим спутникам…

…не знаю…

Читаю историю, часы за часами, он взял билет на полседьмого в Лондон, только не учел, что в этой реальности Лондон не был построен, вернее, был построен, но заглох, уступил первенство Веруламу, столице столиц, и Бетти теперь в Веруламе, а Алан не знает, спешит в Лондон, которого не то совсем нет – одни руины, раскопки какие-то – не то маленькая деревушка еще теплится, кто помоложе, уезжают, кто постарше, доживают свой век в старинных домиках, помнящих еще Анну Болейн…

Я читаю по часам, я хочу читать дальше – история обрывается на получасе, оторопело смотрю на половину парящего в тумане циферблата, из которого беспомощно торчат пружины и шестеренки.

Я уже понимаю, что случилось.

Я вижу его, беспомощно лежащего на заснеженном холме, я уже знаю, что нет смысла окликать Кермана. Наклоняюсь – сам не знаю, зачем…

- Что дальше? – спрашиваю я его, - что дальше?

Я уже знаю, что он не ответит.

Снежная равнина пошатывается под ногами, роняет меня на колени, тянет к себе. Выбраться, говорю я себе, выбраться, легко сказать, выбраться, знать бы вообще, в какую сторону вообще идти, смотрю на парящую в пустоте половину циферблата, с беспомощно торчащими пружинами…