(Из записок путешественника Туллия).

Удивляюсь тем странным писателям, которые любят объединять целую галактику вокруг интересов одной планеты, придумывая им всеобщий закон и прочие коллективные цели. Уж извините… оно все равно что сто тысяч световых лет по кругу на топливной тяге объехать.

Впрочем, сейчас такие рассказы относятся к области романтических идеалов. Дело не в том, что антропоэгоэтноцентричность ушла в прошлое после встречи с другими цивилизациями, просто многое стало не модно. Не модно уже перехватывать друг у друга идеи огромных империй на всю галактику, где один-единственный крошечный император – концентрат зла, а каждая звезда ему светит, как он велит; не модно придумывать общество полного разврата, куда, как нас уверяли, катится мир; вышли из ассортимента щупальцепалые спруты, пузыреголовые тонконоги и прочие представители внеземного разума – с какого-то бодуна разумная жизнь на других планетах оказалась более-менее, но такой же как мы. Таким образом, нынче писателям-фантастам стало необходимо подлаживаться под реалии, а в самой научной фантастике читать пока нечего. В столкновении с суровой действительностью истощились идеи, а новый жанр «космического реализма» описывает нам наши будни в сусальном виде, так что открыть книженцию про путешествия в космос можно, пожалуй что, ради смеха, но не для чтения-увлечения.

С чего я вдруг начал задумываться об империях размером с галактику? Очевидно, сказалась прогулка по неродной, но очень знакомой планете. Мелкое происшествие повлияло на мой ход мышления и навеяло мысли о невозможности сплотить в государство с общим законом не то что там миллиарды планет, а даже две соседних деревни. Судите сами, какие бывают случаи!

Это было в глубинке весьма развитой страны, в дождливой местности недалеко от моря. Одно удовольствие гулять в тамошних полях, особенно зная язык. Живописные холмы, которые я, с моим бедным слогом, вряд ли решусь описать, приспособления для ловли ветра, деревни на холмах и дороги с их золотистым ровным покрытием создают свежую уютную сельскую обстановку, как на старинных картинах моей планеты.

И когда пошел дождь, я не стал искать укрытия, а раскрыл зонтик, думая, что этого хватит, чтобы продлить прогулку, но поплатился за эту наивность и вымок до нитки. Пришлось, «голосуя» встать у дороги. Так я познакомился с парнем по имени Соль.

Судя по всему, это добрейший человек, потому что увидев мое продрогшее состояние, он бескорыстно пригласил меня поселиться у него на несколько дней, чтобы ощутить прелесть деревенского бытования изнутри. Но в полдень, на другой день, я от него сбежал, и все из-за того, что Соль с искренним простодушием рассказал мне про древний обычай этой деревни.

Штука вся в том, что у него не хватало на левой руке аж трех пальцев. Я стеснялся смотреть на эту руку, и, как следствие, привлек этим к себе внимание. Устроив утренний чай на столе перед домом, Соль сам завел разговор об этом.

- Скажи, стыдишься, ведь, Тул, на мою руку смотреть. А зря. Конечно, в наших местах отсутствие чего-либо или позор или гордость. Но опозоренным выжигают клеймо, а если нет клейма, значит, и смотреть надо прямо – проявишь одно уважение.

Видя, что я не совсем понимаю, он объяснил:

- Здесь у нас действует древний закон морали. И я считаю, что мы – племя самое воспитанное в моральном плане, раз неукоснительно соблюдаем этот закон. Зато в деревне у нас самый славный народ на планете.

Я мог согласиться, что жители деревни на редкость приветливы, но как это связано с отсутствием пальцев у моего нового друга? Неужели, их рубят невежам и нарушителям?

- Не все так просто, - рассмеялся Соль на мой вопрос. – Я же не нарушитель. Я – правосудие. Сама справедливость. Вот о чем говорят мои пальцы.

- Что за закон у вас, не пойму?

- Закон древний, пришельцами установлен. Понятия не имею, какими и откуда. Ты тоже пришелец, к нам и еще с каких-то планет приходили, и все не похожи на ее племя.

- Чье племя-то?

- Как – чье? Наставницы нашей прелестной. Знаешь, наверно, легенду о Ноте Фа? Не слышал? А ведь это в нашей деревне и произошло. В последнее время нам дали позволение исполнять правило Ноты Фа, раз факт существования пришельцев из космоса безоговорочно установлен, и наша секта, как ее раньше звали, имеет не сказочное основание. Вполне вероятно, что соблюдение этого правила может привести к установлению связей с особо продвинутыми цивилизациями. Как поглядят они на наши разумные действия, глядишь, на контакт сразу выйдут. Короче, нам дали право на самобытность.

И он стал рассказывать мне легенду о том, что было несколько столетий тому назад.

На шестой день весны солнце грело так жарко, что старики волновались: небо трескается. В самом деле, с небес на еще не тронутые плугом пашни слетел ярко горящий камень, да с таким грохотом, что люди, кто был в домах, пригнулись от страха, а те, кто кинулся в укрытие, долго еще не решались поднять на небо глаза, поскольку остерегались увидеть на месте отколотых кусков синевы то, что таится за краем Космоса.

Но небо выглядело целехоньким. Видно, что откололся лишь малый кусок. Спустя еще сутки на местность надвинулся трескучий мороз. При ясном небе вдруг навалило снега, и очевидцы, идущие вечером дорогой мимо поля, куда упал осколок, замечали, что на том месте заметно бледное сияние, и уверяли, что оно ярче лунного света на заснеженной равнине.

На третий день жители деревни все-таки снарядили экспедицию на поля – посмотреть как выглядит вблизи вещество, из которого сделана небесная твердь. Ступая по снегу, искатели вышли на поле и обнаружили, что оно все покрыто пушистой белесой массой, похожей на мох или валяную шерсть. Ступив на «мох» и простояв на нем очень недолго, они обратили внимание, что он начинает цепляться за край одежды, и прямо на глазах растет по ней вверх. Испугавшись, они стали отбиваться от цепкого вещества и выскочили на дорогу. Лишь самые смелые остались на поле и пошли дальше.

И эти смельчаки принесли весть, что в центре мховой подушки, распространившейся на много километров, лежит нагая женщина. Не смея к ней подступить ближе, они рассматривали ее издали, и уверяли остальных, что странный мох растет прямо из ее тела. Когда они вернулись к односельчанам, все стали вместе держать совет, как быть – идти ли смотреть на женщину, или попытаться сжечь этот мох. Внезапно, прямо на глазах, он стал увядать, а женщина сама вышла к ним с поля. Никаких следов мха, якобы росшего из ее рук и ног, на ней не было. И хотя она была явно взволнована и испугана, все сразу поняли, что она прибыла из-за небес.

Те, кто видел ее, клялись, что это самое прекрасное существо в мире. Ее лицо несло в себе черты вдохновенных, и в то же время умиротворенных личностей, такие черты не могут принадлежать людям мелочным, алчным или преступникам. Сначала она не говорила по-местному, но понимала, кажется, все. Затем стала повторять фразы, и в скором времени говорила со всеми на равных. Она подтвердила, что упала на землю вместе с тем камнем, с которым не могла справиться. Себя называла уньицей, объясняя, что это профессия вроде книжника или наставника, а имя ее было сложное – Фанелоан. Чтобы не заставлять его запоминать, она при знакомстве, смеясь, предлагала звать ее Нотой Фа.

Фанелоан жила в этой деревне целых пять лет. Она не стремилась уйти даже в город, объясняя, что все равно идти некуда: в этом мире еще нет возможности для нее вернуться к себе домой. Не желая сидеть у кого на шее, она плела красивые корзинки, а за этим занятием рассказывала всем желающим необычные сказки. Год за годом на деревенской площади, где для пришелицы выстроили домик, можно было видеть ее на крылечке, плетущей очередную корзину, окруженную толпой деревенских ребят, слушавших сказку. Обычно она не вмешивалась в течение деревенской жизни, но если вдруг возникал серьезный конфликт, Нота Фа, стоя в стороне, ухитрялась сказать всего лишь несколько слов, но так правильно были эти слова подобраны, что никто не думал ей возразить, и противоречия сами сходили на нет. Эта женщина обладала магическим воздействием на окружающих.

Были вокруг нее разнообразные странности. Например, она пила самое крепкое пойло, какое могли только выдумать в деревенском кабаке – и никогда не пьянела. Говорила, что для нее это легкая водица. А глядя на Ноту Фа, многие завсегдатаи перестали употреблять спиртное в прежних масштабах, ведь когда ты пьян, а интересная твоим глазам цель остается трезвой, становится неловко. Негодующего по этому поводу кабатчика, Нота Фа усмирила одной улыбкой. Была другая вещь, попросту фантастическая. Пусть все жители были поклонниками этой женщины, пусть ее обаяние прошло сквозь века, не давая и по сей день говорить о ней дурное, но никто, даже самые молодые честолюбивые парни, никогда не испытывал к ней иного желания кроме как созерцать ее, говорить с ней и дарить ей хорошее настроение. В нее невозможно было влюбиться, можно только любить.

Пять лет жила Нота Фа среди них и пять лет медленно, но успешно меняла былой уклад деревни под свои правила, но однажды вечером она пришла в кабак хмурой, и как ни пытались ее развлечь – ничего не выходило. Под конец вечера она зарыдала, уронив голову на руки.

- Почему он меня пытался убить? – воскликнула она внезапно.

В кабаке поднялся дичайший шум: все решили, что кто-то посмел покушаться на прелесную пришелицу. Видя, что ее поняли превратно, Нота Фа объяснила, что речь идет о том, кто скинул ее на землю.

И стала рассказывать малопонятную историю:

- Мой молодой муж, о котором я думала, что мы любим друг друга, предложил мне путешествие на космическом корабле. Зачем я только на это согласилась? Мы стояли с ним у иллюминатора, когда он внезапно схватил меня сзади за шею, открыл портал, ведущий, наверно, на сотни световых лет от корабля, и вышвырнул меня прямо в открытый космос. Я даже не поняла, что произошло, действовала на инстинктах. Перенеслась экстренным порталом к ближайшему твердому объекту, но это и был, очевидно, летящий к вам метеорит. Судя по всему, я сгорела в небе, всю разметало, но – вот что значит качество! – выдержала коробка регистратора записи данных с мозга, так что на землю с остатками метеорита упала маленькая деталь! Из нее сразу стал прорастать знакомый вам лекарь-мох, который восстановил мне и тело и мозг за три дня. Теперь я жива, но застряла вдали от дома, а там у нас даже не знают, за какого подлеца угораздило меня выйти замуж!

Как уже сказано было, мало что из ее речи можно было понять, но в общем и целом главное усекли, и начали возмущаться подлостью молодого мужа прелестной уньицы. Скоро страсти так накалились, что даже сама Нота Фа, наслушавшись проклятий в адрес мерзавца, да тех вещей, что с ним сделают, если он им попадется, начала заступаться, говоря, что никого нельзя осуждать сгоряча, потому что она сама в этой истории ничего не понимает. Но в первый раз за все пять лет она не могла усмирить толпу. Причиной ее неудачи был некий старик из проезжих, сидевший на перевернутой кадке. Он наклонялся то к одному, то к другому из посетителей, что-то нашептывал им, или говорил два-три слова, как будто бы сам себе, но очевидно, эти слова подогревали всех окружающих, склоняя их к его мнению: «Убить подлеца – и дело с концом!»

- А окажется, что он не виноват! – повысила голос уньица.

И к собственному изумлению, столкнулась со снисходительным отеческим отношением, пришедшим на смену почитанию:

- Мы знаем, что ты его, очевидно, любишь и защищать готова, но все порочное следует истреблять, для твоего же, уньица, блага!

- Но почему вы решили, что виноват он?

- Потому что ты это сама сказала.

– Да! Я была в этом убеждена, но сейчас думаю, что мои глаза могли меня обмануть, потому что я, глядя в космос, была уверена, что рядом он, а не другой человек. Когда он схватил меня, было темно, и хотя лицо было похоже, но взглянула я на него мельком, а в следующий момент оказалась в открытом космосе! И выяснится, что свидетель из меня дурной, непутевый, так что муж, может, ищет меня где угодно.

Тут старик наклонился к парню, сидевшему рядом с ним, и тот вскочил:

- Твой муж не может быть верен тебе пять целых лет! За это время он уже взял себе в дом другую жену, а тебя ищет разве что чтобы докончить свое черное дело.

- Пять ваших лет для нас – один миг Вселенной. Он, может быть, сходит с ума, а я торчу здесь! Хоть бы он появился здесь прямо сейчас…

- Если он здесь появится, мы его убьем! – кричали ей.

- Я встану между ним и вами и защищу его своим телом!

- Тогда мы убьем тебя!

На этой ноте вмешался старик на бадье, и его голос усмирил всех.

- Прости, уньица, даже если ты права, и не твой муж покушался на твою жизнь, но он все равно дурной парень, если позволил мерзавцу пытаться тебя убить, и не отомстил, - сказал он.

- Почему вы все так стремитесь его оклеветать? Ищете к чему бы придраться, вплоть до того, что готовы лишить его жизни лишь потому, что он мог оказаться злодеем. А мог – пострадавшим. Вы словно забыли правило, которое я вас просила всегда соблюдать.

Старик на кадке привстал.

- Какое правило? – уточнил он сипло.

- Ваше! Ваше правило! – с жаром отвечала уньица. – Ведь вы живете по принципу «око за око и зуб за зуб» так давно, что считаете своим правом требовать око и зуб соседа авансом, коль что в его действиях вам не по нраву. А я говорила, что каждый, кто пожелает увечий кому-либо, должен быть готов за это внести равноценную плату! Не на пустом месте все это возникло – насмотрелась я всякого в вашей деревне. Было дело однажды, когда толпа на полном серьезе грозилась оторвать сквернослову язык, тогда-то я им предложила, чтобы попробовали доказать величие своей цели, принеся ради нее в жертву каждый по своему пальцу. И оказалось, что цель, на деле, не столь уж и велика!

- А кто тебе, дорогая, позволил вмешиваться в их дела? – воскликнул старик, вскакивая со своей бадьи и срывая парик и бороду, так что все увидали, что его лицо, хоть и не похоже на лицо Ноты Фа, но такое же вдохновленное и умиротворенное, как ее. И однако, глаза его были темны от гнева.

Он подошел к изумленной уньице, вставшей из-за стола, не сводя с него глаз, обхватил одной рукой ее талию, что-то сделал другой рукой, и оба исчезли.

С тех пор Ноту Фа не видели. Умные люди в деревне пришли к выводу, что мужчина, весь вечер скрывающийся под личиной старика, был ее мужем из-за небес, но был ли он виноват в ее приключении, или нет, и что с ними обоими стало, никто с тех пор знать не знал.

- Как видишь, Туллий, фанатики своих убеждений в те времена водились везде, в том числе у нас, - сообщил, закончив, мой собеседник. – Да на поверку оказывалось, что проще у другого отнять, чем свое отдать. Вот тебе и убеждения. С тех пор у нас стало принято соблюдать правило Ноты Фа. Раньше оно, однако, было не так. Люди со священным огнем в груди были слабы духом и не боролись за свои взгляды, как бы велика ни была цель. Да и сейчас мы слабину даем, признаюсь. Вон сосед мой три дня всему моему семейству глаза подштанниками мозолил, так что я подал на него в суд, выиграл дело. Конечно, сдрейфил чуток. Надо было то, что у него там в подштанниках требовать, но свое отдавать пришлось бы – отдал вот, - он махнул перед моим лицом бывшей пятерней. – Но что мои пальцы, зато сосед одеваться прилично теперь научился, и, может, детей научит. Растем понемногу морально. Спасибо ей, уньице. Что там у тебя, Джоб?

К нам подсел широкоплечий мужик с простым кирпичным лицом.

- Блокируют, - кивнул тот, пожимая мне руку левой рукой - пальцев на правой у него не было. - Блокируют, - добавил он Солю, и обратил на меня более пристальное внимание. – А вы, молодой человек, что ли, без убеждений, или ради эстетики внутренние органы отдаете?

- Он не местный, - объяснил ему Соль.

Во избежание разговора о взглядах и убеждениях, я поспешил заинтересоваться:

- Кого блокируют?

- Известно кого – храм Ноты Фа вторую неделю достроить не дают. Перекрывают, хулиганье, подъезды для стройматериала, орут, что на крыши им не хватает. Вот уж точно без крыш ребята. Сколько пальцев поотрубали зачинщикам, своих скоро не останется. Теперь глаза будем выкалывать. Ты как, Соль? Пожертвуешь?

- Ради ласточки нашей, уньицы, говоришь? Ну что ж, один можно отдать. Два пока сложно – рабочих мест для слепых в округе мало.

- Ничего, я тебе обеспечу место одному из первых. Ой, пойду, что ж такое, надо всех обежать. Бывай. И вам здоровья! – добавил он, пожимая мне руку еще раз.

После этого разговора я поспешил распрощаться с Солем и рванул прочь из этой деревни так скоро, как только мог, не теряя достоинства. Меньше всего мне хотелось видеть, как человек, в чьих лучистых глазах сегодня поблескивало лукавство, отдает их за «правое дело».

По сей день надеюсь, что они с Джобом меня разыграли как иностранца, и получили на самом деле свои увечья другим путем. Перегоняя скот, например, или при пожаре.