Маргоша

- Слушай, ты сказал, что мы будем пировать! А сам почти ничего не съел. Так, поклевал немножко. Это неправильно!
Тэлли смутился.
- Но мне же надо будет еще покормить тебя перед концертом. А больше ничего нет…
- Перед концертом есть нельзя! – твердо сказала я, постаравшись принять умный вид. – Потому, что на сытый желудок петь трудно. Голос, связки, диафрагма, все дела…
Не могу же я ему признаться, что мне от волнения просто кусок в горло не полезет.
- Так что давай, натягивайся!
И я придвинула к нему сковородку.
- Скажи лучше, сколько человек придет меня слушать?
Тэлли на минуту перестал жевать и призадумался.

- Человек пятнадцать, наверное. Может и больше, если все смогут.
- Пятнадцать?! А как же мы все поместимся – в твоей комнатушке?
- А мы и не будем здесь сидеть. Мы в парк пойдем. Помнишь, ручей мимо которого мы шли? Чуть дальше того места, где мы сюда свернули, есть небольшое озеро. А на берегу – заброшенная таверна. Там мы и соберемся. Надо только лампу с собой взять. И свечей. Тебе что-нибудь еще нужно?
- Вроде бы нет. Я стоя буду петь – так что стул мне ни к чему. Перекидка у меня с собой.
Мальчик смотрел на меня с нескрываемым уважением. Если не сказать с восхищением. Такие слова, как «диафрагма» и «перекидка» ему были явно не знакомы. Ладно, хватит пугать ребенка!
- Вам о чем лучше спеть?- спросила я, чтобы как-то разрядить обстановку.
- Спой о своем мире! А еще – о солнце и о … любви. Сама видишь – с этим у нас тут напряженка.
- Хорошо. Тогда я пошла - программу составлять. В смысле, список песен, которые я петь собираюсь.
Я сбежала с крыльца в крошечный садик, отыскала там лавочку и достала из чехла гитару…
Так, что ж я не спросила – что там у Тэлли за друзья? Ровесники? Или взрослые тоже есть? Любовь им подавай, козявкам! Хотя, сама-то я кто? Школу не закончила – а туда же…
Впрочем, это скорее я – ребенок, чем они в своем туманном городишке. Что я – плохо жила? Кормили - поили – учили. Бабушка меня любила, а что отца – матери нет – так у нас таких полкласса! Другой жизни я не знала и искренне считала, что все так живут. Это теперь я в курсе, что все может быть гораздо лучше и интереснее.  Когда рядом со мной то Гэндальф, то Лизавета, то Симон. Даже Патер – и тот меня чему-то научил. Надо будет его песенок тоже попеть. Тем более, что у него – «Сверчок», и у меня – «Сверчок». Не пошевелить ли вам усами, господа прыгающие и поющие?

Дружной толпой мы шагали по лунной дорожке. Я, Тэлли, две подружки его матушки, восемь приятелей и один совсем маленький пацанчик. Таких  обычно берут с собой со словами: чтобы дом не спалил! Остальные зрители должны были обнаружиться на месте. Тэлли тащил жестяную керосиновую лампу, тетушки – несколько старых одеял, а мальчишки – коробку со свечами. И только малыш скакал козликом, не обремененный ни чем…

Я на всякий случай переставила в плеере песенки в нужном порядке – он у меня суфлером поработает. На тот случай, если я слова забуду. Потому  что блокнот со словами и аккордами  у меня в чехле, конечно, лежит, но шиш в нем чего разберешь при моем почерке и поганом освещении. Слава Богу, что я хоть аккорды научилась брать на ощупь, не подглядывая – где там пальчики-то на грифе? Вот только выступать и не бояться, я пока не научилась. Хотя, наверное, этому научиться нельзя. В том смысле, что если к пению подходить ответственно, то все равно будешь волноваться. Даже Гэндальф и тот мечется перед сценой. Что уж про меня говорить?

Под эти мысли мы незаметно дошли до озера.
- Ой! – удивилась я. – Кораблик!

Обещанная таверна когда-то, видимо, была плавучим ресторанчиком. Нос ее сейчас грустно лежал на берегу, а корма, похожая на крытую веранду, все еще покоилась в воде. Мы поднялись наверх по шаткой лесенке, и стали устраивать «гнездо». Лавочек там уже не было и в помине. Зато валялись какие-то доски. Мы их сложили квадратом, открытым в одну сторону. Там я с гитарой и встану. А народ просто сядет на палубу – кто на доски, а кто на одеяла. Хорошо, что взяли лампу – туман на озере знатный! Впрочем, он мне даже на руку – я зрителей видеть буду смутно, или вообще – никак. Мне так даже петь удобнее. Будто я одна где-то и музицирую. А публике главное – голос. Ах, как жалко, что ни Симон, ни Лиза не могут меня сейчас послушать!  Хотя, почему – не могут? Слышала же я Патера в своих снах и грезах. Надо только думать о том, что музыка – это след. Вот и пусть она ведет меня к тем, кого я люблю! «Гитару надо брать в руки только, когда сам горишь»! – вспомнилось мне. Ладно, попробуем! Все равно, картошка уже съедена – так что гонорар надо отрабатывать…

Невидимые зрители расселись по местам. Я взяла гитару и подошла к рампе - вместо софитов горели свечи.

- Здравствуйте! – сказала я в пространство. – Как говорит один мой приятель - я не волшебник. Я только учусь. В том смысле, что я пока тоже не настоящий Поющий. Скорее – ученик. Но я постараюсь, чтобы вы этого не заметили. Меня зовут по-разному. Отец звал меня Маргариткой, Бабушка – Маргошей. А один знакомый музыкант – принцессой Маргарет. На самом деле – никакая я не принцесса, а просто девочка. Однажды я отправилась на поиски одного… человека. И случайно попала в ваш город из…. Другого мира. Об этом мире я вам сейчас и спою. А еще – о странности путей, которые приводят нас друг к другу…

- Одинокий сверчок, не кричи над моею дорогой.
 Перепутав года, я бреду наугад.
 Мое сердце полно все такой же тоской и тревогой,
 Как и осень назад…

Я пела и думала о том, как было бы прекрасно, если бы Пространство действительно меня услышало! И вернуло бы нас друг другу. Наверное, это было бы настоящим чудом! И тут же вспомнились строчки:

- Протяни мне руку, все равно – откуда.
 Даже, если это будут небеса.
 И тогда, как в детстве, я поверю в чудо,
 Хоть давно исчезли в мире чудеса…

Мой зрительный зал, тихо вздохнул по ту сторону тумана.
- А спой про «сотворение чудес»– попросил Тэлли. – Пожалуйста! Даже, если ты опять аккорды перепутаешь, не страшно! Главное – слова.
Я улыбнулась. Надо же! У меня уже появился первый зритель, который разбирается в моем репертуаре! Именно эту песенку я долго мучила, сидя в зарослях сирени.

- А сотворение чудес – совсем простое дело.
Беду руками отведу, улыбкой исцелю…

Потом я спела им очередного «Сверчка», «Шиповник». «Оранжевое солнце». И, конечно же, «Девушку из таверны». Как можно было ее не спеть, если в ней и дорога, и любовь, и надежда! А напоследок я – ту самую, привезенную домой с фестиваля:

- Мой скарб к земле привязан, мои в чернилах пальцы,
 Но ты узнаешь сразу межзвездного скитальца.
 К чему скитаться розно?  Обнимемся в пути!
 Тебе еще не поздно на палубу взойти…

- Концерт окончен, – сказала я, опуская гитару. – Спасибо за то, что вы так внимательно меня слушали. Мне с вами было хорошо…

И тут мои зрители, громко топоча по палубе – пусть и не настоящего корабля, кинулись ко мне обниматься. Женщины вытирали слезы. Тэлли и мальчишки просто радостно и беззастенчиво лезли мне на шею.
А самый маленький мальчик  сначала спрятался за материнскую юбку, а потом выглянул и громко заявил:
- Ты – правда, Принцесса! И зовут тебя не Маргоша, а Маргарет. Маргарет Звонкоголосая!

Я вздрогнула и едва не выронила инструмент из рук. Именно так называл меня Повелитель Часов!
Радость исчезла. На меня опять навалилось отчаяние и мысли о Симоне.

Обратно мы с Тэлли возвращались в полном молчании…
- Устала? – встревожено спросил мальчик, когда мы зашли в дом, и я без сил рухнула на диван.
Я отрицательно покачала головой.
- Что-то случилось?
Я кивнула. И стала торопливо пересказывать ему свою историю.
- Знаешь, – задумчиво сказал эльф. – Мне кажется, что этот мерзкий Повелитель в нашем городе тоже наследил. Я думаю, что часы на соборе остановились не сами по себе.  Ну, то есть, они, конечно, могли сломаться – ведь возраст у них весьма почтенный. Но тогда не было бы этих метаний из века в век, и из эпохи – в эпоху. Полагаю, что кто-то им помог. И не исключено, что это сделал твой волшебник.
- Он – не мой, – вздохнула я. – И он, скорее урод, чем волшебник! Ладно, хватит о грустном! Давай с тобой чай пить. И найди мне хоть горбушку. После концерта так есть хочется!
Тэлли засуетился и ускакал на кухню. А я опять взяла в руки гитару.
Днем мне вспомнились строчки, найденные в интернете накануне моего исчезновения. Я все твердила их, пока шла по серой дороге. А теперь ко мне, кажется, пришла музыка. И я начала тихо напевать:

- Меж миром, тем, который есть, и тем, что может быть,
 Стоят стеной хула и лесть. Чертополох и сныть.
 Гордыни, злости, воровства, беспамятства и лжи.
 Но я иду, пока жива – и ты, покуда жив.

Иди, мой друг, не зная вех, в железных сапогах.
Всегда один, один за всех, забыв про боль и страх.
Неси любовь свою и честь, тяни живую нить.
Меж миром тем, который есть – и тем, что может быть.

Тэлли застыл на пороге с чайником в руках.
- Спой еще! – попросил он. – Хотя, нет. Сначала я тебя покормлю!
- А есть чем?- удивилась я.
- Конечно! Не все же зрители расплатились сразу!
И он метнулся на кухню. А потом мы дружно жевали вяленое мясо, грызли какие-то странные овощи, похожие на репу, и по очереди отламывали куски от свежего хлеба.

- Ну вот, теперь можно и продолжить, – удовлетворенно сказал мальчик и протянул мне инструмент.
Я взяла в руки гитару, хотя чувство опасности, грозившей Симону, не оставляло меня и давило на сердце, как камень. Ну что же мне делать? Как спасти его, когда я всего лишь слабая девчонка…
- Ты – поэт! – отчетливо прозвучал в моей голове знакомый голос. – А поэт правит миром. Как ты напишешь, так все и будет.

Первый аккорд прозвучал робко и печально. Но постепенно музыка нарастала, в ней звенели боль, надежда, и отчаянный призыв .

- Этот город, залитый дождями,
 Этот город, истертый ветрами,
 Он непрочный и зыбкий, но вечный,
 Опоясан тропой бесконечной.
 Свет из окон тревожный  и тусклый.
 Я ищу тебя в улочках узких.
 Ртутной каплей фонарь обтекает,
 И средь стен этих голос мой тает.
 Я боюсь, что когда-нибудь рядом
 Мы пройдем и не встретимся взглядом.
 Как две тени на пыльном экране
 В этом сером и мглистом тумане.
 Разорви злую цепь наваждений!
 Где же наше с тобою спасенье?
 Капли бьются о стекла, звеня.
 Обернись! Посмотри на меня!

Я пела и видела, что проклятый туман рассеивается, тусклый свет становится ярче. И откуда-то взявшийся в этом призрачном мире лунный луч, падает на серую каменную стену, превращая ее то ли в экран, то ли в сияющее окно. А в этом окне стоит Симон, и смотрит мне прямо в лицо, не видя и не узнавая. Он выглядит измученным, осунувшимся, но при этом как-то странно улыбается.

Потом изображение переместилось. И я увидела арбалет, нацеленный Симону прямо  в сердце…

- Беги, девочка, беги, пока не затих последний аккорд! – снова прозвучало у меня в голове.

Я яростно ударила по струнам и, что есть сил, рванулась вперед! Гитара, жалобно звякнув, упала на пол.
Но я успела выдернуть Симона через это сияющее окно прежде, чем прозвучал выстрел…