И снова некуда бежать! Стена! Небрежно наваленные кроваво-красные кирпичи с острыми краями. Бросаюсь влево. И сразу щель, некогда прорубленная железным дровосеком. Крохотный проём, клубиться непроглядной тьмой галактической пустоты. Да-да, та самая дверь, что ведёт из ниоткуда в никуда. Она тянет, зовёт, манит, обволакивает, настырно лезет щупальцами липкого мрака в рот, нос, уши. Мгновение, и стало совсем невмоготу. Кричу. Ни звука. Всё поглотил вязкий и до тошноты горький мёд. Хочу опустить взгляд. Нет сил. Поднимаю руки к глазам. Вспышка. Свет сладостным ожогом разорвал пространство.

– Тань! – окликнули со спины, – чего здесь делаешь! Светка водит. Рвём на второй этаж.

– Там Мишка с Настёной. Небось, уже давно целуются.

– Во-первых, зависть плохое чувство. Во-вторых, они к подвалу поскакали. Давай за мной.

Ксюха размашисто вывела стрелку и припустила к кабинету физики, выскочила на лестницу и необузданным носорогом понеслась по ступенькам.

Неоновая лампа светильника мигнула, слегка потускнела и натужно загудела на низкой ноте. Побелка на потолке пожухла и лоскутами, словно осенние листья в безветренную погоду, посыпалась вниз. Стены подёрнулись паутинкой трещин, под ногами хрустнуло битое стекло. Закрытая дверь в биологию бесшумно ввалилось в класс. Ряды парт, исчерченная непонятными знаками доска и лохмотья паутины вместо занавесок. Из-за шкафа метнулась тень, споткнулась о стол учителя и стала оплывать его, поглощая цветастый стенд с динозаврами. Страх парализовал отчаянной оторопью.

– Татьян чего замерла? Али майского жука ни разу не видела?

Бабушка, в вечно вымазанном краской переднике, и синем платке, переминалась в трёх метрах и, опираясь на клюку, внимательно изучала внучку.

– Бабуль, а когда деда баню достроил?

– Да уж три года как.

– И забор покрасили?

– Да что с тобой? Ничего не помнишь. Стоишь, таращишься на букашку. Слетай-ка в Щёлково, в Макдак.

– Неужели…

– Починил, починил старый твоего стального жеребца.

Серебристая мечта любого подростка подмигнула правым поворотником. Нет большего счастья, чем нестись по утренней дороге, на бешено ревущем мотоцикле. Ровный размеренный рокот под сердцем, ветер в лицо, да пурпурный шарф, что бьётся плащом за спиной. Чёрно-белый поребрик справа, белоснежная сплошная слева, и сотни всё ещё светящих фонарей. Вот так бы мчаться вдаль, не думая, не печалясь, впитывая счастье прямо через кожу.

– Свободная касса! – по-птичьи выкрикнуло нечто несуразное больше похожее на юного Папагено, чем на рыжего клоуна Роланда.

– А это точно макдональдс?

– Да.

– Но вы же ДоДо.

– Но, но, я лимонногорлый тукан!

– Хорошо двенадцать чикинов.

– Их нет.

– Тогда Биг Мак.

– Кончились.

– Крылышки?

– Совершенно не понимаю о чём речь, – отчеканил птах, – чахохбили тоже нет! И не будет!

– Ну, хотя бы картоху?

– Бери, что есть и не топчись над душой, – подытожило наглое пернатое, отвернулась, как ушастая сова и прокаркало: – свободная касса!

Две сморщенные куриные лапы, подлетели и сунули плетёную авоську вишнёвого цвета. На дне вытянутой, знавшей лучшие времена сетки, болталась, замотанная в блестящую фольгу курица, четыре яйца, огромная печёная картофелина, и початая бутылка водки.

– Макдак уже не тот, – пронеслось в голове, – но где ключи от мотоцикла.

Сердце застыло, захотелось плакать. Была одна нормальная вещь и ту…

Кинулась через арку к набережной. Пространство склеилось малиновым сиропом, разбившись на тысячи малюсеньких рисуночков.

– Тань куда мчишься хвостатой кометой? – Не раскрывая рта, спросила розовый пони.

– Байк спёрли!

– Зачем он тебе. Поскакали лучше по радуге.

– Но мама мне строго-настрого запретила не трогать варенье. То есть не разговаривать с незнакомыми пони.

– Ты уж определись.

– Не поняла.

– Двойное отрицание. Запретила, не разговаривать.

– И как быть?

– Лететь домой!

Звонко цокнуло копытце и лента, переливающаяся алым, зелёным и фиолетовым понеслась к горизонту. Лёгкое дуновение, как бриз у тёплого моря, наполнил паруса и потянул в прекрасное далеко. Быстрее. Быстрее. Быстрее. И вот уже набитые лебяжьим пухом облака, луна и сверкающие бриллианты звёзд. Захлёбываясь от восторга, раскинула руки, стараясь обнять всё кругом, Такой прекрасный и сказочный мир.

К подъезду зашла со стороны Полевой. Сбросив скорость и высоту, заложила вираж корпусом и тормозила пятками.

– Нельзя летать! – истошно завопил злобный кроль один в один Малахов из телевизора.

– А это ещё почему?

– Потому что это сон.

– Чей?

– Сейчас узнаем у наших уважаемых зрителей! – скороговоркой выдал всем известный ведущий.

– Как стадо, что постоянно отирается на ваших передачах, в состояние что-то решать.

– Да вы расистка!

– Та-а-ак, пора просыпаться, терпеть эту чушь уже невыносимо.

Утро. Но ещё не рассвело. Зима. На часах семь сорок. Куда?! В школу?! На работу?! А может, на работу в школу?! Реальность проступила знакомыми контурами. Закрыла глаза, ухватившись за кончик, и принялась наматывать в клубок весь этот ночной бред.