ДОБАВИТЬ

Наоки добавляет фото в инстаграм, тут же спрашивает себя, что такое вообще инстаграм, как можно сделать фото с телефона, это же телефон в конце-то концов, а не фотоаппарат, а фотоаппарат вот он, черт, пленку так и не купил, был же возле магазина, какого черта не купил пленку, причем, не так не купил, как будто забыл, а так не купил, как будто не нужна в фотоаппарате никакая пленка...

- До связи – говорит Джуанита.

Лицо собеседника на экране исчезает, она спохватывается, смотрит на телефон, как такое вообще могло быть, чтобы на экране лицо собеседника, как в телевизоре, на бледно-зеленом экране только привычное – NOKIA MENY, что там еще может быть...

Белоцерковский прикладывает телефон к экрану, тут же спохватывается, как так вообще, почему надо прикладывать телефон, причем тут вообще телефон, как вообще экран может быть таким плоским, ну а как еще попасть на аэроэкспресс, если не приложить телефон к экрану... стоп, какой еще аэроэкспресс, он что, летает, что ли, в небе, что ли, рельсы проложены... Белоцерковский смотрит на глухую стену перед собой, чего он вообще сюда поперся, черт, Москва совсем голову закружила, он уже не понимает, куда идет...

«Привет».

Смотрю на это «привет» на экране, чувствую, как меня коробит – в конце концов, это просто неприлично со стороны Джуаниты вот так просто писать мне «привет» после всего, что было, после того, как она меня чуть не убила, и тем более неприлично писать после того, как она сама умерла. Так просто не полагается, умершие не пишут, в крайнем случае умершим полагается появляться в каком-нибудь замке в белых одеяниях, а у меня и замка-то нет, в нашей общаге, собранной из каких-то старых труб и гордо именуемой «домом будущего» призракам делать нечего.

И это уже вообще ни в какие ворота не лезет, верх дерзости:

«А я самолет украла... помнишь?»

Вот так внаглую напоминает о том, о чем в самую пору никому не говорить, и вообще затаиться и не отсвечивать.

«Как живешь?»

Это уже слишком, говорю я себе, рука сама тянется к «заблокировать».

«Вы заблокировали Джуаниту. Мы сожалеем, что вам пришлось...»

...не о чем сожалеть, говорю я, сам не знаю, кому, не о чем. Снова возвращаюсь к дизайну дома в виде солнечной системы, снова думаю, какого черта от меня хочет заказчик, если ему в пятый раз не понравится, я... я... я в шестой раз все буду переделывать, вот что я...

«Улли, привет».

Не верю себе, какого черта мне сообщение от Бе... Бе... а дальше я это прочитать не смогу, и запомнить не смогу, и сказать не смогу, и даже услышать толком не смог, когда он мне представлялся, а ведь он несколько раз повторил это из ста миллионов слогов, даже пытался перевести – вайт кирхе, вайт кирхе, тьфу, у вас там вайс, а не вайс, ну, белая церковь, понимаешь? Я понимаю белую церковь, я только не понимаю вот это Бе... Несколько раз пытался прочитать по слогам, по буквам, Бе-ло-це... – а дальше буквы рассыпались черным бисером, не собрать.

И вот теперь –

«Улли, привет».

Это так неуместно, так нелепо, столько лет прошло, пути разошлись бесконечно, безвозвратно, а тут такое.

Пишу – привет.

«Как живешь?»

Меня передергивает, сговорились все, что ли, похоже, и правда сговорились...

«Отлично...»

Добавляю что-то про дизайн дома в виде солнечной системы, втайне надеюсь, что Бе... нужен проект особняка в виде шахматной доски или чайного сервиза, а если так, я всегда к его услугам, без проблем сделаю.

«Улли...»

(печатает)

«...у тебя такого не было...»

(печатает)

«...чтобы ты знал о чем-то...»

(печатает)

«...до того, как это случится?»

Гром среди ясного неба. От Бе... не ожидал, вот уж казалось бы, самый приземленный человек из всех, кого я знаю, даром, что на самолетах помешанный, но приземленный...

Припоминаю какие-то никакие случаи, которых никогда не было, тут же спохватываюсь, в память само собой обрушивается это...

Пишу – быстро, боюсь упустить мысль:

«Было... знаете, у меня чувство такое, что я про фотошоп знал еще до того, как он появился».

(печатает)

«А не было у тебя такого... вспоминания, что ли... что ты в фотошопе этом работал еще до того, как фотошоп появился?»

«Было».

«А то мне сейчас Джу написала, спрашивала... а я вот сейчас на свой айфон смотрю, а у меня чувство такое, что я этим айфоном еще в девяностые пользовался, когда про них слыхом не слыхивали...»

Меня снова коробит, что этой Джуаните нужно, это уже неприлично просто после всего, что она устроила, тем более, что она мертвая, нечего мертвым писать...

«А то, может, встретимся как-нибудь... я тут в Швейцарии буду, пересечемся, Скоулз обещал подъехать...»

Холодок по спине, Скоулзу-то что надо, что он задумал, и почему Бе... так спокойно соглашается, как будто не понимает, что идет к тигру в пасть...

- ...ты же умер, - говорю я Честному Дереву, тут же краснею, какого черта я вообще ляпнул. Неприлично это, говорить человеку, что он умер, в самом-то деле. Хотя если на то пошло, мертвому тоже неприлично вот так появляться среди живых, умер и умер, и нечего тут ходить по шале с кусочком чего-то рыбного и бокальчиком чего-то белого, так и будет ведь ходить весь вечер с этим рыбным и белым, как будто ему вообще есть не надо. А может, мертвым и правда есть не надо, хотя стоп, он и при жизни такой же был, а вот умершая Джуанита только так поглощает что-то мясное в медово-горчичном соусе, как в неё вообще столько помещается, поигрывает бокалом, трещит без умолку, что никто не видел, как она умерла, а значит, она вполне себе может быть живая. И ничего не попишешь, ничего не поспоришь, и правда есть такой закон неведомо откуда, если никто не видел, как ты умер, так имеешь полное право быть живым, откуда я знаю этот закон, черт меня дери...

(продолжение следует)