Принц Миртианд не привык слышать отказы. Вот взойдёт на трон – попляшет у него глупая учителка! Будет скакать на площади! Босиком по дроблёным костям этих проклятых летучих тварей! Голой будет скакать! А всем вокруг он прикажет хохотать и кидать в неё тухлые сливы.

— Хочу ра́дузовый камзол сейчас! Сейчас, а не на День Империи! – Миртианд топнул ногой, на ботинке сверкнула золотая пряжка в форме остроклювой головы птицы ра́дуз, – Дайте… Давай мне ключ! Не-за-мед-лительно!

— Но ваше высочество! Миртианд, Мирт… – молоденькая, всего на три года старше ученика, гувернантка Лейна теребила воланы на полах жакета. – Вам нельзя! Если не верите, сделайте милость, спросите вашего отца, его Величество, Императора Благоземельного, Повелителя... – Лейна, как было положено при любом упоминании высочайшей особы, приосанилась и чётко произнесла название титула – все двенадцать слов.

Миртианд хмурился, не смея перебивать святые слова и прислушивался, не запнётся ли училка? Тогда-то она поплатится за неуважение к титулу. Уж он её! Если, конечно, отец не узнает… А он узнает… Да плевать!

—… могущественного Тейнигурда,– закончила Лейна.

Миртианд недовольно выдохнул. Он и сам понимал: издревле представители династии надевают тот-самый-камзол лишь на День Империи, коронацию, свадьбу. Лейна, которая преподавала ему дворцовый этикет и одновременно служила хранительницей парадного платья наследника, скорее предпочла бы умереть, чем нарушить порядок.

— Продолжим, ваше высочество? – спросила учительница.

— Угу.

Принц выхватил из напольной вазы золочёные лавровые ветви – с ними выполняли ритуальный танец высочайшие особы, – а Лейна взяла из стоящего в углу кувшина тисовые прутики, положенные по статусу служительнице династии.

— Раз, два, три, взмах. Плавней. Ветви продолжают руки, как крылья. Поворот. Голову выше. Ветви скользят над полом, не касаются его. Не касаются. Не кас… Хорошо!

Ученик невпопад выполнял движения, а его мысли витали двумя этажами выше, где в стеклянном шкафу висел камзол с сияющими перьями на вороте, подоле и рукавах.

Если радуга написана на небесном холсте, то каждое из этих пёрышек – трепещущая в руке божественного художника кисть с каплями волшебной краски. Миртианд должен обладать этим чудом! Если сиять – то всегда, а не только по праздникам.

Принцу удавалось лишь раз или два в месяц дотронуться до камзола, когда Лейна открывала витрину, чтобы опрыснуть драгоценную одежду розовой водой. Мирту не просыпалось бы и этих крох счастья, если бы полгода назад он не топнул ногой и не потребовал отца назначить Лейнуна место оплошавшей прежней смотрительши. Наивный, он полагал, что с молодой, краснеющей по всякому поводу училкой будет легко договориться. Император, зная покладистость Лейны, дочери покойного церемониймейстера, а может, просто чтобы настырный отпрыск не докучал, согласился исполнить его каприз. Не первый и не последний. Это было проще, чем отговаривать мальчишку, ставшего просто невыносимым с тех пор, как потерял мать; она умерла три года назад от совсем не королевской болезни – спинной грыжи.

Думая о своём, Миртне заметил, как урок окончился. Принц глядел на золочёные ботинки, что немного загребая внутрь носками, несли его по коридорам и залам, прямиком в гардеробную. Там лучи закатного солнца лились сквозь разноцветье оконных витражей на стекло заветной витрины.

Сияние тысячи свечей! Мирт отчаянно превозмогал желание зажмуриться.

Как больно глядеть! Красота и боль всегда где-то рядом.

На витрину легла тень. Кто?

Кто посмел затмить усладу его глаз? Юноша обернулся и увидел первого Советника Императора. Принц недолюбливал этого слишком дружелюбного толстяка с неприятно вздутой шеей, будто тот напялил вместо модной фрезы пузатую супницу без днища.

— Миртианд, юный мой друг, мне тяжко видеть, как вы изводите себя, –проговорил человек-супница. – Неужели вы так сильно жаждете получить этот камзол?

— Очень сильно!

Услышав про камзол, принц позабыл и о жабьей шее Советника, и о наказе отца скрывать свои слабости от придворных.

— Скажите, мой мальчик, зачем он вам? – голос Советника обволакивал бархатом.

Что такое камзол? Кусок ткани. Мирта манила не тряпка, а радужные перья диковиной птицы, будто в них заключалась соль жизни, будто без них он высохнет, зачахнет, умрёт. Разве объяснишь?

— Понимаю, – вздохнул доброжелатель, поглаживая стекло шкафа. – К сожалению, именно этот камзол взять нельзя. Ай-ай-ай, какая досада! Но я расскажу вам, как добыть перья для нового. Вам повезло. Вот ведь счастливое совпадение! По календарю охоты завтра –подходящий день для ловли ра́дуз.

— Правда? – оживился юноша.

— Чистейшая! Советую не откладывать. Через месяц-другой придёт пора обновлять перья на камзолах, и наши ловцы будут сидеть в засаде. Вы ведь не хотите столкнуться с ними? Не хотите, чтобы кто-то узнал ваш секрет?

— Нет, конечно. Только всё так неожиданно.

— Да, неожиданно, как всякий подарок судьбы. Представьте, вы будете хранить камзол в своих покоях и надевать, когда пожелаете. Разумеется, в тайне. Это будет наша с вами тайна, – подмигнул Советник, – только вы и я будем знать, как высиятельны. Ваше сияние затмит даже вашего отц…

Советник прикрыл рот рукой, будто пытаясь запихнуть обратно неосторожно вылетевшие слова, но юнец не заметил оговорки, как и весь следующий день ничего не замечал вокруг себя, ходил задумчивый, а к вечеру исчез. Как выяснилось позже, вместе с принцем пропал Ненс, семилетний сын кухарки.

Пока придворные разыскивали наследника во дворце и саду, две фигурки – одна доставала макушкой до нижних веток горной рябины, голова другой едва виднелась над кустами барбариса – углублялись в заповедный императорский лес.

Тайными тропами путешественники миновали посты лесной охраны и уже больше часа взбирались по обросшему деревьями и травами боку горы.

— Далеко ещё? – хныкал мальчик.

— Почти пришли, – отвечал его спутник.

— А всамделе будет та птица?

— Всамделе, всамделе.

Вдруг малыш споткнулся о корень, неловко повалился и заревел, распугав воробьёв:

— А-а-ай, нога!

— Тише! – Миртианд помог Ненсу подняться. Сквозь разодранные штаны мальчика виднелись оцарапанные коленки. Ерунда, заживёт. Но тот не унимался: ревел и ревел. Тогда наследник подхватил недотёпу на закорки и зашагал под неугомонное канюченье:

— Домо-о-о-й! Темно-о-о, стра-а-ашно!

— Ничего не страшно, ещё даже солнышко не зашло. Потерпи, сейчас придём!

Тропа ползла вперёд и вверх. Казалось, ей самой хотелось выбраться из полутёмных зарослей, чтобы насладиться закатным светом. Наконец ветви расступились и двое оказались на краю расщелины шириной шагов в двадцать. Перед ними раскинулось небо – словно ситец, натянутый для представления театра танцующих теней. Это представление было куда ярче!

На сине-фиолетовом фоне то вместе, то поодиночке трепетали радужные всполохи. Тайные зрители не без труда разглядели в них диковинных существ. Да каких! Крылья самой мелкой из этих тварей могли бы охватить карету. Хвосты – длинные, раздвоенные, с вытянутыми концами, похожи наплавники чудесных рыб.

«Небо – озеро, в нём плывут не рыбы, а птицы, повинуясь неведомому волшебству. Небо – та же вода. Кому-то суждено нырнуть в неё», –подумал Мирт, опуская мальчика на землю.

— Эй, Ненс! Посмотри-ка туда. – Принц показал вдаль, и пока кухаркин сын заворожённо вглядывался в небеса, вынул из-за пазухи верёвку с хитрой петлёй на конце. Пора.

Пора. Но Миртианд не решался сделать то, ради чего заманил сюда мальчишку. «Клочок пакли, слабак! – мысленно ругал он себя, – это просто глупый ребёнок, у меня в империи таких тысячи!»

Одна из птиц кружилась совсем рядом с расщелиной, границей двух миров. Мирт пригнулся, чтобы спрятаться от будущей добычи за порослью, окаймляющей край обрыва.

«На счёт три!» – приказал себе охотник и протянул руки к ничего не подозревавшему Ненсу, но тут же отдёрнул их. Птица подлетела совсем близко.

И…это была не птица. Ни крючковатого клюва, ни красных глаз, ни хохолка на голове – ничего из того, что Мирт видел в «Энциклопедии редких божьих тварей». Перед ним сияло женское лицо с тонкими, будто точёными чертами, в обрамлении тёмныхволос. А эти изящные руки, словно у фарфоровой танцовщицы! Этот корсет смоляных перьев, облегающий гибкий стан! Если бы не хвост и крылья, это была бы самая прекрасная девушка на Земле.

Летунья поправляла волосы, а ветер снова перекидывал пряди на её лицо. Мирт чувствовал оцепенение во всём теле. Голова кружилась от хоровода мыслей. Ему больше не нужны перья. И уж тем более – камзол, жалкая тряпка. Ему нужна птица. Или… кто она? Нужна вся, целиком. Он позаботится о ней, спрячет от чужих глаз, поселит в своём потешном домике, где собирался хранить сияющие перья, если бы охота удалась.

При мысли об охоте сердце Мирта словно рухнуло с обрыва. Нет, рядом с нею, с совершенством, он не сможет быть подлым и жестоким, он не станет ловить её способом императорских охотников.

Способ, открытый накануне Мирту Советником, был жесток, как сама природа человека. Ловцы брали на промысел ребёнка, благо беспризорных детей, готовых пойти за незнакомцем, посулившим блестящего петушка на палочке, всегда хватало. Дальше – всё просто: охотник, держась в тени растущих на кромке обрыва зарослей, толкал жертву со скалы, и птица, обгоняя ветер, бросалась к приманке. Через мгновения она, обессиленная, поднималась вровень с краем ущелья, едва удерживая ношу и клича сородичей, чтобы помогали тащить добычу. В этот миг ловец кидал верёвку. Петля затягивалась – и одной вольной тварью становилось меньше. Ачто же приманка? Падала в пропасть или птицы утаскивали в свой мир – туда и дорога. Главное – затянуть ра́дуза на скалу, где птаха умирала, едва коснувшись крыльями земли.

— Но почему нельзя просто подождать в засаде и поймать петлёй? – спрашивал Мирт Советника.

— Они слишком быстры, а с приманкой в руках становятся уязвимы.

— А подстрелить из арбалета?

— Перья перестанут сиять.

— А зачем им дети?

— Не знаю, Ваше величество, но ра́дузы всегда покупаются на эту приманку, наивные, – развёл руками Советник.

«Не наивнее подданных Империи, которые свято верят, что ра́дузы – просто пернатые твари, – подумал Мирт. Так вот почему их рисуют птицами и держат в секрете способ охоты: нельзя, чтобы на сиянье императора падала тень убийств.

Тем временем летунья зависла над ущельеми тревожно щебетала. Её речь звучала струнными переливами, а смысл сказанного будто зарождался в сознании принца:

— Прошу, не делай этого!

Миртианд отступил на шаг от мальчика.

— Ты не злой! Ты не станешь толкать в пропасть детёныша, чтобы поймать меня!

Деве-птице жаль мальчика? Странно, а как жедесятки «охотных детишек», которых ра́дузы утаскивали к себе на небо? Наверное, она не такая как остальные. Мирт мысленно проговорил:

— Я и не собирался… Вернее сначала собирался, а теперь… Пожалуйста, подлети, дай получше разглядеть тебя!

— Хорошо! – она приблизилась к самому краю. – Смотри, пожалуйста. Я верю, ты не сделаешь мне дурного. Ты же знаешь, что я умру, едва коснусь вашей земли?

Мирт закивал и потянулся к птице – только дотронуться кончиками пальцев. Но стоило принцу ощутить кожей неземную мягкость пера, он словно потерял голову и схватил летунью за крыло обеими руками, затем сгрёб в охапку и потащил к себе, за грань. Здесь, над земной твердью, крылатая дева сразу потеряла человеческий облик: в руках Мирта, как в силках, билась птица. Большая, красивая, но птица: остроклювая, красноглазая.

Отпустить – чтобы пленница взметнулась за край обрыва прекрасной девой; или прижать к земле мёртвую груду радужных перьев? Он сделал выбор.

Наконец другие ра́дузы заметили, что с подругой беда, и поспешили на выручку.

— Переход закрывается! Переход закрывается! – щебетали они и, как бабочки о стекло, бились о невидимый рубеж миров, не в силах помочь соплеменнице, которую человек удерживал над землёй.

Потеряв немало перьев, птица высвободилась и взметнулась ввысь. Над ущельем к ней тут же вернулся человеческий облик. В последний миг принц нагнулся над бездной и обхватил крылатую деву: нет, он не хотел поймать, удержать. Только обнять на прощанье, взглянуть в прекрасные испуганные глаза здесь на границе миров, где она может оставаться птицей, а он человеком. В какой-то миг хрупкое равновесие на краю обрыва нарушилось, и двое зависли над бездной, удерживаемые лишь последними силами слабеющей птицы, для которой вес взрослого юноши был почти неподъёмен.

Ниже.

Ниже.

В этом полуполёте-полупадении Мирт не заметил, как рядом с его виском прострекотала пущенная из-за дерева стрела. Вторая, пронзив крыло птицы, вошла межлопаток принца, пришпилив добычу к охотнику, смешав их кровь.

Теперь отделаться от человека не удастся! Чтобы спасти подругу, крылатым оставалось одно: попытаться утащить её вместе с человеком в свой край.

— Все сюда, помогите нам! – щебетали птицы, сзывая братьев и сестёр. Подлетели ещё несколько особей – крупнее и сильнее.

Поддерживая соплеменницу и её ношу, они понеслиськ лучу света, и едва коснувшись его – исчезли из земного неба, чтобы воспрянуть в другом – с которым людской мир делит свои закаты.

Последний луч солнца истончился до нити, потом – до волоса и исчез. Ни единый всполох более не нарушал опустившийся на Землю ночной мрак.

Кухаркин сын постоял ещё немного на краю, вглядываясь в темень. Взошла луна – стало светлей. Мальчик понемногу пришёл в себя. Его тельце била мелкая дрожь – от холода и пережитого страха. Прихрамывая, он побрёл назад, во дворец.

Ненс с трудом отыскивал стежки тропы среди бледных лунных пятен и не заметил, как у него на пути выросла фигура в тёмном плаще. Из-за деревьев вышли ещё несколько таких же фигур, в руке одной из них горел факел. Капюшоны скрывали их лица, словно не было никаких лиц: чёрные призраки в человеческих одеждах. От ужаса Ненс затрясся и намочил штанишки.

Одна из фигур откинула капюшон и сказала добрым, сладким голосом:

— Где же ты был, малыш? И где его высочество?

Ненс осмелился поднять глаза: перед ним не призрак, а человек. Кажется, он встречалего раньше во дворце.

Всхлипывая и размазывая по лицу грязь впремешку со слезами, Ненс рассказал, как принц ловил ра́дуза и упал в пропасть.

— Вот и прекрасно, поведаешь во дворце всё без утайки, – сказал придворный и легонько подтолкнул мальчика в спину. – Иди, иди, надо доставить скорбную весть Его величеству.

Отставши на шаг от Ненса, оншепнул товарищу:

— Правильно сделал, что не прихлопнул его там же, на месте. Такой свидетель нам кстати!

Ненс брёл во дворец, укутанный тёмным плащом, который отдал ему один из спутников. В это время птицы несли Миртианда в облаке светящихся оперений. Вверх или вниз? Неважно, лишь бы лететь в радужной сфере, не просто обладать этой красотой, а раствориться в её плену, вместе с болью раны, вместе со страхом понимания, что покидаешь дом и родных, возможно, навеки.

Полёт прервался внезапно. Мирт почувствовал под ногами твердь, крылья вокруг него раскрылись лепестками громадного цветка, и юноша сумел наконец расцепить онемевшие руки, сжимавшие стан небесной девы. Слабый от кровопотери, он пошатнулся и упал бы, если бы его не поддерживали крыльями.

Пернатые захлопотали вокруг соплеменницы и человека, пронзённых одной стрелой: вынули наконечник, промыли раны, стряхнув капли влаги со своих перьев, и смазали густым соком растений.

Меж лопаток саднило и щипало. Ветер от крыльев пролетавших мимо птиц неприятно холодил спину. Колыхавшиеся от малейшего движения воздуха обрывки рубахи больно касались открытой раны. Восторг полёта прошёл. Из смельчака-охотника и принца-самодура Мирт превратился в обычного мальчишку, которому больно и страшно.

Сквозь беспрестанное мельтешение крыльев ему удалось разглядеть, что он стоит на площадке рядом с чёрной пастью пещеры. Её вход, словно роскошными усами, был обрамлён длинными, выше человеческого роста, ветвями.

— Какая удача! Вы принесли берущего воду с земли, да ещё и взрослого, – услышал Мирт щебетанье. Звук был низким, словно извлекался из басовых струн. Говоривший – крупный птицечеловек с мощным торсом, – по всей видимости, правитель: его голову венчал украшенный самоцветами гребень, похожий на корону. Предводитель крылатого племени вертел чужака перед собой, как ребёнок деревянную юлу – рассматривал, изучал.

Вокруг тараторили другие птицы – упрашивали скорее отдать «милое забавное существо» на потеху народу: у них так давно не было человека, последний помер больше трёхсот закатов назад.

— Он ранен, разве не видите? – пыталась возразить дева-птица, из-за которой Мирт оказался здесь.

— И что? У скользящих по земле раны заживают скоро. Не то что увечья наших крыльев! – дюжина голосов заглушила робкий протест доброй девы.

Пленнику не предлагали еды, питья, не спешили оказывать почести, причитавшиеся, как полагал Миртианд, императорскому сыну. Его вообще не слушали, сколько ни пытался он сказать слово. Птицы слушали и слышали только себя.

Глава племени сделал знак рукой – от ветвистой арки, обрамлявшей вход в пещеру, отделились два гибких побега и поплыли по воздуху прямо к Мирту. Принц вжал голову в плечи, но ничего страшного не произошло. Деревца сплелись вокруг него корнями и ветвями, создавая прочную клетку, а затем в окружении стайки птицелюдей понесли в пещеру. Освещённая светом оперений, она не уступала в яркости бальной зале императорского дворца. Деревья расцепили ветви и с поклонами удалились за пределы щебечущего и шелестящего птичьего круга.

В сознание Мирта вонзился приказ правителя:

— Танцуй!

Танцевать? Ему? Но позвольте! Там, на Земле, Император и наследникна самом деле танцуют особые ритуальные танцы, но только по великим праздникам: в День рождения монарха, в Счётный день от сотворения мира. Принц, хотя и ловил мух на уроках церемониала, знал: просто так танец не исполняют. Он не для потехи, он для… как там в учебнике, где он чернилами пририсовал короне смешные глазищи, сделав её похожей на жабу… «для сплочения людей вокруг Императора, дарующего не только мудрое правление, но и счастье созерцать его душевную красоту, выраженную в танце…»

Как некстати именно сейчас вспомнился этот урок и сдвинутые брови Лейны, которая слово за словом вытягивала из школяра недоученное задание.

«Папенька, заберите меня отсюда!» – в отчаянии подумал Мирт.

— Танцуй! – ухали басы и дребезжали сопрано птичьих голосов.

Мирт переминался с ноги на ногу.

— Можно мне воды? – попросил он.

— Танцулька хочет пить, – затараторили люди-птицы, – у кого есть лишняя вода?

Слабо шевеля крыльями, к Мирту подлетела та, добрая, птица.

— Возьми влагу с моих перьев! – сказала она, словно предлагала редкий бриллиант.

Мирт сложил ладони чашей, но тут же в сомнениях убрал руки. Кажется, этот дар слишком ценен? Что если она жертвует жизнью или здоровьем ради того, чтобы напоить его?

— Не бойся, подставляй руки! – велела птица.

— А ты? Тебе не останется.

— Потом я слетаю за новой водой, а сейчас мне всё равно слишком тяжело носить влагу на перьях. Пей же, ну!

Оно отряхнула несколько капель в ладони юноши, потом ещё, пока он не напился.

— Берущие воду с земли не знают истинной цены ей! – уловил пленник чьё-то недовольство.

— Достаточно тебе! – сказал предводитель. – Танцуй!

Дивная музыка ворвалась в сознание принца. Он озирался по сторонам, пытаясь выяснить, откуда льются звуки. Наконец понял, что их создавали люди-птицы.

Будь что будет! Мирт раскинул руки, поднялся на носках, закрыл глаза и повернулся вокруг себя.

— Раз, два, три, – мысленно считал он.

— Руки расслаблены, голова вверх, – вторила Лейна откуда-то из другого мира. Танцор он, прямо сказать, никудышный: так и не освоил азы ритуального танца, из-за чего праздник Восходящего Светила в честь вступления наследника на путь взросления, пришлось отложить на год. Именно поэтому учительницей монаршего отпрыска была назначена Лейна. Только она одна из всех придворных, нашла подход к мальчишке.

Проснуться бы сейчас во дворце! Он больше не станет запускать за портьеры в классе пауков, больше никогда не…

Музыка звучала громче. Мирт неловко кружился, подскакивал, поворачивался. Мелодия то вела танцора, то отступала, предоставляя самому решать, как двигаться: быстро или медленно, норовисто или плавно.

Когда звуки стихли, принц поклонился публике, как это делали артисты в императорском театре. Тонкие красивые лица зрителей были исполнены блаженства. Публика будто забыла о нём и наслаждалась своими ощущениями. А ведь это он подарил ей танец, пусть простенький, но, извините, как умеет. Тогда Мирт взял и… захлопал в ладоши – быстро, ярко, как положено после представления. Пусть он стал игрушкой в их руках, но эта игрушка достойна восхищения!

Птицелюди переглядывались, а предводитель взял и тоже хлопнул в ладоши – раз, другой. Остальные подхватили – неуверенно, потом сильней. Это, похоже, понравилось им не меньше, чем представление. Принц снова поклонился и исполнил лихое сальто назад – единственную фигуру, которая выходила у него отменно. Лейна, правда, за неё не хвалила: в расписании занятий подобные «выкрутасы» не задумывались.

Рана больше не саднила: сок местных растений оказался поистине чудесным, как и многое из того, что познал земной принц в новом мире.

Здешний мир по большей части состоял из морской воды. Лишь несколько гористых островков высились над гладью. Ни одной реки, ни одного озера. Чтобы добыть пресной воды, живые существа раз в несколько недель или дней поднимались в небо и там, где один закат озарял два мира, впитывали влагу земных облаков.

Всё живое здесь обладало вытянутыми формами, будто стремилось ввысь.

Мирт сулил Правителю за своё освобождение золотые горы, бочки пресной воды или сладкого вина, уверял, что у его отца есть превосходные инженеры и строители, способные провести гигантский акведук из мира людей сюда. Но земные воды не прельщали местных. Единственная пригодная для них влага добывалась из облаков, и никак иначе.

Летать за водой могли только взрослые и сильные особи. Старые, больные, детёныши оставались в пещере, ожидая, пока добытчики принесут им влагу на своих перьях. Вместе со всеми ждал свою воду и Мирт. Его поселили в дальнем закутке пещеры, подальше от племени. Почти каждый вечер он танцевал для публики, а после подолгу сидел на краю скалы, глядел в небо и завидовал имеющим крылья.

Часто с ним проводила время Найние – его птица. Она приносила еду: сладковатую рыбу и вяжущие плоды, смахивала с крыльев воду в его ладони, смотрела ласково-печально.

Она мало общалась с другими птахами. После ранения её крылья сияли уже не так ярко, как тогда, в земном небе. «Наверное, такая невеста и не нужна никому в племени», – думал Мирт с сочувствием.

Найние винила себя:

— Прости, зря я слишком близко подлетела тогда к тебе. Я испугалась за мальчика, но ты не сделал бы ему ничего дурного, я знаю.

Мирт хмурился. Он почти убедил себя, что не окажись птица прекрасной девой, всё равно не сбросил бы мальчишку в пропасть.

Найние ни разу не усомнилась в этом. Она так не похожа на своих хищных и жаждущих развлечений сородичей! Она прекрасна. И уж, конечно, она ни в чём не виновата. Ему будет бесконечно жаль расставаться с нею, когда он найдёт способ сбежать.

— Как мне уйти отсюда? – спросил Мирт деву-птицу.

— Без крыльев – никак. Я отдала бы свои, но они увечны и вряд ли поднимут тебя.

«Вряд ли» не значит «не поднимут». Но Мирт не мог принять такую жертву от чудесного создания. Ведь в этом мире нет крыльев – нет жизни. К тому же другие птицы не простят Найние помощь в побеге любимой игрушки. Хватит с него Лейны, которой наверняка досталось за его своевольство.

Мимо скалы вниз по воздуху проплыло деревце, возвращавшееся из полёта за водой. На стволе и листьях блестели капли влаги. Роскошная, ветвистая крона, широкие листья. Мирт проследил глазами его полёт. Найние вздохнула: раненое крыло теряло силу, и часто в небе ей приходилось держаться за такие же деревья.

Уже на рассвете Мирт вернулся в свой уголок и свернулся калачиком на груде сухой листвы. Ему снились небесные корабли с ветвистыми мачтами, усеянными алыми цветами. Корабли с цветущими мачтами.

Наутро Мирт обнаружил рядом со своей лежанкой, в трещине, что пересекала стену пещеры, один из таких «кораблей». Правда, без цветов, зато с густой кроной и крепким сильным стволом. Наверное, дерево занесло ветром в логово птицелюдей, а дальше потоки воздуха случайно пригнали сюда, где оно и попалось в каменную ловушку. Какая удача!

Мирт тронул листья своего будущего корабля: почти сухие. Значит, скоро дерево захочет пить и природа погонит его в небо. А он спрячется в кроне и сбежит, сбежит!

Только бы добраться до земного неба! Там он подгонит воздушный корабль к скале, спрыгнет с него и отпустит восвояси! А пока надо получше закрепить дерево. Пленник взял несколько гибких прутьев из своей лежанки и как петлями прикрепил дерево к камням.

Уже на второй закат оно рвалось на привязи как цепной пёс. Только бы петли выдержали, пока пернатые добытчики воды не покинут пещеру! Наконец в гнездовье стало тихо. Мирт выбежал из пещеры. Силуэты птицелюдей удалялись, пока не превратились в маленькие тёмные лепестки на фоне заката. Тогда Мирт освободил дерево и спрятался в его ветвях.

— Неси меня на волю!

Он отталкивался от стен пещеры, подгонял дерево к выходу. «Корабль» слушался капитана. Но стоило растению чуть приподняться над островом, как оно замерло в воздухе и вместо того, чтобы воспарить вслед за остальными добытчиками влаги, медленно закружилось на месте, словно соображая, откуда эта тяжесть среди ветвей и как с нею поступить.

— Лети, милое – умолял беглец. Он тряс ветви, пытался пятками пришпорить дерево, как упрямого скакуна, но ничего не выходило. «Корабль» двигался медленно и не туда, куда нужно.

— Пожалуйста, лети!

И оно услышало. И медленно направилось к алеющим облакам.

Беглец не смотрел вниз, а даже если бы и посмотрел, ничего не увидел бы в предзакатном полумраке.

— Эй! Крылья совсем не держат? – услышал он вдруг насмешливый стрёкот.

Мирт плотнее прижался к ветвям.

— Да, что-то совсем плохо, – рядом зазвенели мелодичные колокольчики. Это был голос Найние.

Значит, Найние заметила побег и уговорила дерево лететь. Теперь она держится за нижние ветви, делая вид, что больна, а на самом деле управляет полётом.

— Тяжко летать – сиди дома с дитями и старичьём! – щебетали злые птицы. – В небе и без тебя тесно! – и упорхнули подальше от увечной птицы с её летающим костылём.

Мирт уже почти пересёк границу миров, как вдруг снова раздался стрёкот. Беглеца всё же разглядели за ветвями.

— Удирает, удирает! – загудело в воздухе.

Пленника схватили и вернули в пещеру, а дерево бросили в море, привязав к стволу кусок скалы. Будто раскидистый бессловесный великан был повинен в побеге.

Птичий народне верил, что их сестра случайно держалась именно за то дерево, в котором пытался бежать Мирт. Вскоре выяснилось, что молоденькая суетливая птаха Кориёние видела Найние, гнавшую то самое дерево в пещеру к пленнику.

Бедняжка молила о пощаде, принц кричал, что она не виновата, требовал наказать его одного. Преступницу не стали слушать. Игрушку-танцульку – подавно.

Плоть ослушницы отправилась на морское дно вслед за деревом, а её трепещущие крылья в назидание остальным вывесили над входом в пещеру.

— Повинуйся или будешь висеть рядом, – было сказано Мирту.

Он снова танцевал для публики. Иногда – показывал движенья, которыми когда-то мучила егоЛейна; часто просто дурачился: ходил на руках, крутил сальто и вертелся на голове. Зрители в восторге аплодировали: для них, не умеющих ходить и не знающих, что это за счастье – бежать босиком по мягкой траве, даже самые глупые выкрутасы танцора казались искусством.

Прошло ещё несколько месяцев. О попытке побега забыли, Мирт снова свободно бродил по острову. Если можно назвать свободным хождение по клочку суши, висевшем над морем так высоко, что от одной мысли прыгнуть вниз становилось трудно дышать.

С каждой прогулки Мирт приносил ветви умерших деревьев. Из них он мастерил кресло-качалку. Птицы не запрещали забаву: мёртвые ветки не могли стать крыльями для человека. Но принц трудился не ради уюта. В один из вечеров он вынул из плетенья несколько прутьев и соорудил себе подобие шапки, похожее на гребень птицелюдей. Другие ветки приспособил к ногам – теперь они напоминали раздвоенный птичий хвост. Принц бегал, подпрыгивал, кружился, чтобы проверить, надёжно ли держится маскарадный костюм. Надёжно! Оставалось спрятать наряд до поры в надёжном месте. Пока не хватало главного.

На всём острове была только одна пара «лишних» крыльев – крылья Найние, трепетавшие на скале, будто звавшие: возьми и лети. Мирт верил, они унесут его отсюда. Верить во что-то кроме – у него уже не было воли.

Чтобы добыть крылья, пленник подтащил один из столбов, на котором держался плетёный из листьев занавес его одиночного театра. Беглец действовал без опаски: взрослые птицы улетели за водой, а старики и дети-птенцы уже укладывались спать.

Готово! В его руках крылья. Живые, они ещё хранят тепло и сияние Найние. Теперь – надеть маскировку и мчаться вверх, к границе двух миров.

Перед тем, как отправиться в путь, Мирт остановился на краю. Что принесёт следующий миг: полёт или падение и гибель на дне моря? За спиной трепетали крылья, поднимаемый ими ветерок холодил спину.

Крылья создают ветер, ветер разгоняет сомнения.

Митр полетел, но на полпути осознал ошибку: оперенье, рассчитанное на тонкие трубчатые кости птицелюдей, не моглодолго удерживать на лету человека. А ведь Найние говорила «вряд ли». Беглец в отчаянии озирался по сторонам. Спасение само летело к нему по воздуху: рядом неслись несколько молодых побегов, возможно, впервые совершавших свой самостоятельный полёт за водой. Мирт сгрёб их в охапку, прикрепил к ногам вместо мёртвых ветвей – пусть помогают крыльям!

Держаться подальше от пернатого племени, и всё будет в порядке.

Удача попутным ветром дула в крылья Мирта. Птицы не замечали странного, неуклюжего собрата.

Уже близок родной край. Та самая гора. До спасительной тверди оставалось два-три взмаха крыльев, но вдруг один побег освободился из пут и взмыл ввысь. Мирт потерял равновесие и понёсся вниз по крутому склону, цепляясь за выступающие из скал растения – земные, прочно держащиеся корнями за каменистую почву. Если бы они не смягчали паденье, принц разбился бы и лежал сейчас у кромки моря, похожий на груду ломанных стеблей. Но ветви словно по цепочке передавали человека вниз. Царапали, ранили и всё же не позволяли сорваться в пропасть. Мирт раскинулся на замшелых камнях, истерзанный, но живой. Поломанные перья Найние радужными каплями светились над его головой на протяжении всего пути паденья.

Последнее, что видел принц перед тем, как впасть в забытьё, – далёкие всполохи заката, одного на два неба.

Когда он очнулся, небеса по-прежнему сияли алым, только уже не закатом, а рассветом. Прямо перед его глазами висел белый круг: солнце? Из круга донёсся голос:

—Очнитесь же! Слава Богу, я нашла вас!

— Найние?

Круг приобретал очертания и наконец превратился в женское лицо, обрамлённое нимбом. Лейна. Но откуда нимб? Нет,это всего лишь чепец, какой носят дочери босяков. И сама Лейна – в обносках, худая, бледная, с выступающими треугольниками скул.

Многое изменилось за те годы, что Мирт провёл в краю птиц, рассказала учительница. Пропавшего наследника долго искали. Обезумевший от горя отец-император не сумел собраться с силами, чтобы подавить вспыхнувший государственный переворот. Его казнили. Власть оказалась в руках Первого Советника и его прихвостней. Лейна бежала из дворца, боясь, что новый правитель расправится со всеми, кто выказывал хоть каплю сожаления об Императоре и верил, что наследник отыщется живым. Она жила в заброшенной рыбацкой хижине у подножия горы, собирала и продавала на базаре устриц. А вчера в лачугу ударила молния – сгорело всё.

— У меня теперь ни плошки, ни ложки, – сказала Лейна, пытаясь напоить ученика росой, собранной в ладони.

— Это ненадолго! – ответил Миртианд и приподнялся на локте. Меж рёбер кольнуло, но гнев был слишком силён, чтобы глупая боль могла затмить его. – Я вернусь во дворец. Отомщу за отца. Я взойду на трон и дарую тебе графский титул за спасение законного наследника. И я…женюсь на тебе!

— А я, – улыбнувшись, перебила его Лейна, – поднимусь в деревню, попробую одолжить что-нибудь на первое время. А пока вот, попейте.

— Роса с твоих крыль… ладоней, – Мирт припал к её рукам.

Силы наполняли его, будто за спиной отрастали крепкие крылья.